Увидеть свет. Роман

Вика, иногда, так сильно злилась на свою мать за то, что она до сих пор живет с ним, продолжая терпеть его выходки. Она, в свои пятнадцать лет, не могла знать всех причин, по которым её мать предпочитает оставаться с отцом, несмотря на все те унижения, которым он её подвергает. Она не хотела даже думать о том, что мать, возможно, использует ее, как предлог для того, чтобы оставаться с ним. Ей казалось, что это ужасно, что она не может ничего изменить. Ей было всё равно, как они будут жить, если уйдут от него, лишь бы они были в безопасности. Даже если им придется ютиться в убогой квартирке, и питаться одной лапшой до того момента, как у них всё наладится, всё равно это было бы лучше, чем то, что приходилось терпеть её матери каждый день. Вика хотела, чтобы они ушли и начали новую жизнь, в которой не будет ссор и скандалов.

Как только Вика вошла в гостиную, то увидела ужасающую сцену, от которой ее сердце замерло от страха и ненависти. Её отец, с искаженным от злобы лицом, грубо толкал её мать. Они стояли на кухне, и мать, словно отчаянно пытаясь остановить его гнев, схватила его за руку, моля успокоиться. Но отец, словно одержимый зверем, нанес ей сильный удар, и она упала на пол, ударившись о кафельный пол. Вика, с ужасом, наблюдала за тем, как он замахнулся, чтобы ударить её ногой, но тут, словно очнувшись, увидел свою дочь, стоящую в дверях гостиной. Он остановился, словно его ударило током, что-то прошипел ей сквозь зубы, повернулся и, хлопнув дверью, ушел в их спальню, оставив их обеих в оцепенении.

Вика, словно очнувшись от кошмара, бросилась на кухню к матери, пытаясь помочь ей подняться, но та, со слезами на глазах, не хотела, чтобы дочь видела её в таком унизительном состоянии. Она не хотела перекладывать на плечи своей дочери ту боль, которую чувствовала сама, словно боялась заразить её своим несчастьем. Она отмахнулась от Вики, делая вид, что не нуждается в её помощи, и слабым, прерывающимся голосом сказала: – Я в порядке, это была просто глупая ссора. Не обращай внимания, – она попыталась улыбнуться, но у неё это плохо получилось.

Но Вика, как наяву, видела красноту на её щеке, в том месте, куда её ударил отец. Это пятно позора, словно клеймо, горело на ее лице, обличая её и отца. Когда Вика подошла ближе к матери, желая убедиться, что с ней всё в порядке, и прикоснуться к ней хотя бы рукой, чтобы дать ей тепло, мать повернулась к ней спиной, ухватившись за край рабочего стола. Ей не хотелось смотреть в глаза дочери и видеть в них отражение своей слабости и бессилия. Ей было стыдно, и в то же время она боялась отвечать на неизбежные вопросы. – Я сказала, что со мной всё в порядке, Вика, – срывающимся голосом, произнесла мать, – Возвращайся в свою комнату. Она не хотела показывать дочери, что внутри у неё всё разрывается на части.

Вике казалось, что мать держалась холодно и отчужденно, отмахиваясь от своей дочери, от её помощи и поддержки. Эта каменная отстранённость матери, словно ещё один удар, ещё один разрез в её ранимой душе, разрывал её на части. Мало того, что её чёрствый отец никогда не обращал на неё внимания, но и мать, её самый близкий и родной человек, своими действиями, как будто, подливала масла в огонь её страданий. Вика, вскипая от обиды и непонимания, словно взрывчатая смесь, с трудом сдерживая себя, побежала по коридору, но в свою комнату так и не вернулась. Она выбежала из квартиры, выскочила в подъезд, потом во двор, и, не обращая внимания на сгущающуюся темноту, побежала к подъезду соседнего дома. Злость на мать жгла её изнутри, как раскаленный уголь. Ей не хотелось находиться в одной квартире с родителями, она чувствовала себя чужой, и, возможно, даже ненавидела тот дом, тот мир, где это происходило. Словно убегая от тяжёлого бремени, она мчалась вперед, не замечая ничего вокруг. Она подбежала к дому, на чердаке которого скрывался Артемий, поднялась на последний этаж и, глубоко дыша, постучала в дверь чердака.

Вика слышала, как внутри что-то зашевелилось, раздались осторожные шаги по полу, как кто-то с опаской приближался к двери. Этот звук приближающихся шагов, словно тиканье часов, мерное и предсказуемое, успокаивал её, напоминая о существовании чего-то родного и знакомого в этом жестоком мире.

– Это я, Вика, – прошептала она, еле слышно, словно боясь нарушить тишину и навлечь на себя беду. Через несколько долгих, томительных секунд, дверь, словно повинуясь какому-то невидимому сигналу, распахнулась. Артемий, с беспокойством в глазах, выглянул наружу. Сначала он посмотрел ей за спину, потом налево, потом направо, словно проверяя, не следит ли кто за ней, словно боялся, что за ней могут прийти, и тогда их обоим будет плохо. Только потом, взглянув на её лицо, он понял, что она плачет, и что с ней что-то случилось.

– Ты в порядке? – спросил он с тревогой в голосе, помогая ей взобраться на чердак. Его прикосновение было нежным и осторожным, словно он боялся причинить ей ещё большую боль. Вика вытерла рукавом слёзы и заметила, что на чердаке царила полная темнота. Артемий, не говоря ни слова, взял её за руку и повёл к двери, ведущей на крышу. Они старались идти тихо, словно крались, стараясь не производить лишнего шума, ведь жильцы дома могли услышать, что на чердаке кто-то есть, и тогда их маленькому секрету пришёл бы конец. Добравшись до двери, Артемий отворил её, и яркий свет луны, словно волшебный луч, осветил проём чердака. Они вышли на крышу. Вика, не раздумывая, села на край, недалеко от чердачной двери, а Артемий, словно её тень, сел рядом, не отрывая от неё взгляда.

– Я в порядке, – ответила она, пытаясь казаться сильной и независимой, – Я просто злюсь. Иногда, когда я злюсь, я плачу, – призналась она, и её голос дрогнул, выдавая истинные чувства.

Артемий, не говоря ни слова, протянул руку и убрал непослушную прядь волос, упавшую на её лицо, за ухо. Это маленькое, нежное прикосновение вызвало у неё странную волну тепла, от которой ей стало спокойно и хорошо. Она вдруг растеряла всю свою злость и успокоилась, словно её накрыло одеялом умиротворения. Артемий обнял её, крепко прижав к себе так, что её голова оказалась у него на плече. Она не могла понять, как ему удалось её успокоить, не произнеся ни слова, но он это сделал. Есть люди, одно лишь присутствие которых успокаивает и умиротворяет, и Артемий был одним из таких людей. Он был полной противоположностью её отца, с которым она ощущала только страх и боль, и в этом его и была его великая сила.

Они посидели так немного, словно двое изгнанников, наедине с лунным светом и своими тревогами, пока Вика не увидела, как в её комнате, словно по сигналу, загорелся свет. Сердце её дрогнуло, словно от внезапного удара.

– Тебе лучше вернуться, – прошептал Артемий, его голос прозвучал мягко, но в нём чувствовалась тревога и забота. Они оба видели её мать, стоящую у окна в комнате. Только в эту минуту Вика, как наяву, поняла, какой вид открывается Артемию на балкон и окна её спальни с крыши соседнего дома. Ей вдруг стало неловко, словно её поймали на месте преступления.

Возвращаясь домой, Вика, с внезапно появившимся смущением, пыталась вспомнить всё то время, которое Артемий провёл на чердаке соседнего дома. Она пыталась вспомнить, ходила ли она по комнате при включенном свете после наступления темноты, и в каком виде она была в этот момент, ведь спала она обычно в одной футболке.

И тут же она ужаснулась собственным мыслям. Она поняла, что ей хотелось, чтобы он видел её в таком виде, что она непроизвольно хотела привлечь его внимание, словно, подсознательно, давала ему какие-то негласные сигналы. От этого осознания её щёки вспыхнули, словно в них горел огонь, и она почувствовала себя глупой, но в то же время ей было приятно от этой тайной мысли, пришедшей к ней в голову.

На следующий день Артемий снова зашёл к Вике. Вместе они опять смотрели своё любимое шоу, смеясь над шутками и перекидываясь короткими репликами. В какой-то момент, неожиданно для самой себя, она спросила его, почему его назвали таким необычным именем. Он ответил, что не знает, как будто, никогда об этом не задумывался. Не подумав, прежде чем сказать, Вика, поддавшись импульсу, произнесла: – Так тебе можно спросить у своей мамы, почему она тебя так назвала.

Артемий, словно окаменев, просто посмотрел на неё, и в его глазах появилась какая-то непонятная Вике печаль. Он, с какой-то тяжестью в голосе, ответил: – Сейчас для этого слишком поздно.

Вика не поняла, что он хотел этим сказать. Умерла его мама, или она отказалась от него? Они были друзьями уже несколько недель, но она, на самом деле, почти ничего о нём не знала, как не знала и того, почему ему негде жить. Ей очень хотелось спросить его об этом, но она боялась, что он не захочет делиться с ней своими переживаниями, и не была уверена, что он ей расскажет. Ей казалось, что у него какие-то серьёзные проблемы с доверием, и, наверное, она не могла его за это винить, после того, что с ним произошло.

Вику всё больше и больше беспокоило то, что на улице с каждым днём становилось холоднее, и осень, с её теплыми деньками, уступала место зиме, с её ледяным дыханием. В итоге, наступили дни, когда стало по-настоящему холодно, и пронизывающий ветер гонял по улицам опавшие листья. Если у Артемия не было электричества на чердаке, то и обогреваться ему было нечем. Вика надеялась, что у него хотя бы есть какие-то теплые одеяла, чтобы укрываться от холода, но она не была в этом уверена. Она понимала, как ужасно она будет себя чувствовать, если он вдруг замёрзнет и умрёт из-за её бездействия. Она не могла этого допустить. Она решила, что нужно срочно поискать дома ненужные одеяла и старую зимнюю одежду, которую она уже переросла, чтобы отдать их Артемию, тем самым спасая его от холода.

Скоро должен был выпасть первый снег, и зима уже дышала в затылок, поэтому Вика решила навести порядок на своём балконе, так как он был открытый и не застеклённый. Она уже выбросила кое-какие ненужные вещи, поэтому ей оставалось только вынести старое кресло и подмести, что не должно было занять у неё много времени. Но Артемий, словно чувствуя её тревогу, настоял на том, чтобы помочь ей, и, как всегда, она не смогла ему отказать.

Он задавал Вике много вопросов о рисовании, о технике и стиле, и ей очень нравилось, что его, как будто, по-настоящему интересует то, чем она так увлечённо занималась. Она с удовольствием показала ему свои рисунки, наброски и даже регалии, которыми была награждена за свои работы на различных выставках. Вместе, весело переговариваясь, они вынесли старое, скрипучее кресло к мусорным ящикам, и вернулись обратно в квартиру, словно вернулись домой, в свою маленькую крепость.

Артемий вымел всё с балкона сам, настояв на том, что Вике не нужно это делать. Пока он деловито орудовал веником, Вика, с улыбкой, сидела по-турецки на своей кровати, наблюдая за ним через балконную дверь. Она понимала, что не ленится, и не хочет увиливать от работы. Он просто уговорил её посидеть, пока он всё сделает сам, и она с радостью согласилась. Видно было, что он увлечён работой, и отдает себя этому делу полностью. Возможно, это работа отвлекала его от грустных мыслей, и поэтому он с такой готовностью помогал ей во всём. Ей было так спокойно и хорошо на душе, что она не хотела, чтобы этот день заканчивался.

Закончив работу на балконе, Артемий, с улыбкой на лице, подошёл к ней и, словно усталый путник, упал рядом на кровать. Вика, с удовольствием, наблюдала за его раскрасневшимся лицом и растрепавшимися волосами.

– Почему ты решила заниматься рисованием? – неожиданно спросил он, повернувшись к ней.

Вика, немного опешив от этого вопроса, посмотрела на него. Артемий, словно её зеркальное отражение, тоже сел по-турецки и с неподдельным любопытством смотрел на неё, ожидая ответа. В эту минуту, внезапно и неожиданно для себя, она поняла, что он, наверное, лучший друг из тех, кто у неё когда-либо был, а они, при этом, почти ничего не знали друг о друге. Она вдруг осознала, что у неё были друзья в школе, но по очевидным причинам Вике никогда не разрешали их приводить домой. Мать всегда переживала, что отец может проявить свой несносный характер, и об этом пойдут ненужные разговоры. Ей никогда не разрешали бывать в чужих домах, но она никогда не знала причины. Возможно, её отец не хотел, чтобы она ночевала у подруг, потому что Вика, невольно, могла увидеть, как хороший муж должен обращаться со своей женой, и её отцу было бы неловко перед дочерью. Вероятно, он хотел заставить дочь поверить, что его ужасное отношение к её матери – это норма, и что так и должно быть.

Артемий был её первым другом, который бывал в их квартире, её первым гостем. И он первый друг, знающий, насколько сильно она любит рисование, и он ценит её талант. А теперь он был ещё и первым другом, который, с неподдельным интересом, спросил, почему она решила заниматься рисованием, а не танцами или чем то ещё.

Вика, чувствуя, как внутри неё нарастает волнение, не сразу нашла, что ответить. Она встала с кровати, подошла к столу, словно ища там ответ на его вопрос, и принялась что-то раскладывать и перебирать, обдумывая его вопрос.

– Мама мне рассказывала, что когда я была совсем маленькой, и мне в руки попадали карандаши или маркеры, я начинала рисовать не только на бумаге, но и на стенах, на полу, на мебели, – начала Вика свой рассказ, задумчиво глядя на стол. – Понятно, что дети активно исследуют окружающий мир, и, в том числе, возможности карандаша оставлять след на поверхности, – продолжила она, словно вспоминая себя маленькую. – Их завораживает сам процесс, когда из «ничего», благодаря их действиям, появляется кусочек нового мира. Когда мне исполнилось десять лет, мама, заметив мой интерес, зарегистрировала меня на сайте, где обучали рисованию, – продолжила Вика, словно переносясь в прошлое. – Периодически я получала задания, что необходимо изобразить, и у меня появлялся повод для исследований и экспериментов. Однажды мне задали нарисовать серию рисунков о растениях, на разных стадиях роста. Для этого мы с мамой посадили семена в горшки, и каждый день я наблюдала за тем, что происходит с ними, периодически делая зарисовки. Я изучала строение листьев и цветков, отслеживала, как меняется цвет и форма, в зависимости от стадии развития. Изображая с натуры объекты, мы их изучаем и запоминаем, – заключила Вика. – А ещё начинаем шире смотреть на мир и видеть всё другими глазами, замечая такие детали, на которые раньше не обращали внимание. К тому же, когда я рисую, я получаю определённую разгрузку, словно отключаюсь от всех проблем, и забываю обо всём, что происходит вокруг. При этом, у меня появились подопечные, о которых я заботилась. Я поняла, что делая что-то хорошее, ты получаешь не только моральное удовлетворение, но и определённую награду, – закончила она свой рассказ, посмотрев на Артемия.

Вика чувствовала на себе его пронзительный взгляд, когда он спросил: – Награду за что?

Вика, пожав плечами, ответила: – Если ты что-то делаешь с любовью и желанием, то будь уверен, ты обязательно получишь за это награду, – с уверенностью в голосе сказала Вика. – Например, растения вознаграждают тебя пропорционально отданной им любви. Если ты с ними жесток, или пренебрегаешь ими, ты от них ничего не получишь. Но если ты правильно ухаживаешь за ними и любишь их, они подарят тебе овощи, фрукты или цветы. Так же и с животными, как мы к ним относимся, так и они проявляют к нам свою любовь и привязанность. – Вика обвела взглядом свою комнату, посмотрела на стол и полки, на которых всё было убрано, как будто подводя итог своим словам. Потом она вышла на балкон и, прислонившись к перилам, посмотрела вдаль, словно ища подтверждение своим словам в окружающем мире.

Ей не хотелось смотреть на Артемия, потому что она всё ещё чувствовала на себе его взгляд, словно невидимые нити, притягивающие её к нему. Поэтому она просто разглядывала окрестности, пытаясь уйти от этого пристального взгляда. Он подошёл, и встал рядом, словно её тень, и она чувствовала его теплое присутствие.

– Мы просто похожи, – сказал он тихо, его голос был таким же мягким, как и его прикосновения.

Вика перевела на него взгляд, вопросительно подняв брови.

– Я и ты?

Артемий покачал головой: – Нет, растения, животные, люди. Растениям, животным и людям для выживания нужно, чтобы их любили и правильно о них заботились. Мы с рождения полагаемся на родителей, думаем, что они будут достаточно любить и заботиться о нас, – он говорил медленно, словно размышляя вслух. – И если наши родители дают нам правильную любовь, мы становимся хорошими людьми, ответственными и заботливыми. Но если нами пренебрегают…

Он заговорил тише и почти печально, словно открывая перед ней тайну своей души: – Если нами пренебрегают, мы оказываемся бездомными, не только в буквальном смысле, но и внутри себя. Мы теряем способность любить и заботиться о других, и становимся неспособными ни на что стоящее, – его слова звучали словно капли дождя, падающие на растрескавшуюся землю.

От его слов её сердце сжалось. Она даже не знала, что на это ответить. Неужели он действительно так о себе думает? Эта мысль, как холодный ветер, пронзила её.

Тогда Вика указала на ряд деревьев, росших вдоль дороги, вытянувшемуся вдоль дороги в ряд, словно воинское построение.

– Видишь вон то дерево? – В середине ряда деревьев, словно одинокий страж, стоял могучий вяз, поднявшийся к небу выше остальных, его ветви расстилались, как руки, обнимающие землю.

Артемий посмотрел на него, его взгляд, словно лучик света, добрался до самой макушки дерева, скользя по его густой листве, и завис на мгновение, задерживаясь у вершины, словно ища ответ на свой вопрос в его высоком силуэте.

– Оно выросло само, – сказала она, указывая на дерево, – Большинству растений нужно много заботы, чтобы выжить, им нужна плодородная почва, вода и солнечный свет. Но некоторые из них, например, деревья, достаточно сильны, чтобы полагаться только на себя. Они прорастают даже в самых непригодных для жизни местах, и умудряются выжить и вырасти, несмотря ни на что.

Вика понятия не имела, понимает ли он, что она пыталась ему сказать, не называя вещи своими именами. Ей просто хотелось, чтобы он знал, что она считает его достаточно сильным, чтобы вырасти и подняться выше всех, несмотря ни на какие жизненные обстоятельства. Вика плохо его знала, но она видела, что у него есть какой-то неисчерпаемый запас жизненных сил, и он справлялся с ситуацией куда лучше, чем справилась бы она в его обстоятельствах.

Его глаза были прикованы к дереву, словно он видел в нём своё отражение. Прошло какое-то время, прежде чем он хотя бы моргнул, словно он был загипнотизирован его стойкостью и силой. Моргнув наконец, Артемий слегка кивнул, и посмотрел вниз, во двор, словно отрываясь от своих мыслей. После этого, он повернулся к ней, и слегка улыбнулся, словно, наконец, понял всё, что она пыталась ему сказать.

От его улыбки, словно от яркого луча солнца, её сердце застучало так, как будто она только что очнулась от глубокого сна.

– Мы просто похожи, – повторил Артемий, его голос звучал мягко, но уверенно.

– Растения, животные, люди? – спросила Вика, с удивлением и надеждой в голосе.

Он покачал головой, и в его глазах, словно отблеск костра, мелькнула какая-то искра: – Нет, я и ты.

Вика, сбивчиво вздохнула, пытаясь справиться со своими эмоциями. Она надеялась, что он не заметил её волнения. Она не знала, что на это сказать, и, казалось, слова застряли у неё в горле.

Вика просто стояла в неловком молчании, пока он, внезапно, не повернулся к ней спиной, словно собирался пойти домой, оставив её наедине со своими мыслями.

– Артемий, подожди! – Вика, словно очнувшись от своих мыслей, окликнула его. Он обернулся, и в его глазах мелькнуло что-то, напоминающее нежность. Вика указала на его грязные руки, покрытые пятнами земли и пыли, и, не в силах скрыть свою заботу, сказала: – Тебе, должно быть, захочется быстренько принять душ перед уходом. Ты немного запачкался.

Он поднял руки, посмотрел на них, затем на свою испачканную одежду, и, кажется, на мгновение задумался.

– Принять душ? Серьёзно? – спросил он с лёгкой усмешкой, которая сразу же развеселила её.

Она улыбнулась, кивая в ответ. Артемий, с едва заметной игривостью в глазах, усмехнулся, и Вика не успела и глазом моргнуть, как он уже стоял рядом с ней, шутя вытирая об неё руки, словно об полотенце. Они оба рассмеялись, звонкий смех заполнил тишину комнаты, прогоняя последние остатки тревоги.

То, что Вика сейчас чувствовала, было сложно сформулировать словами. Это было что-то новое, ранее ей незнакомое. Она не просто чувствовала облегчение от осознания того, что он рядом и что он с ней так легко шутит. Это было более глубокое чувство, какое-то электрическое напряжение, которое проносилось в воздухе между ними, когда он касался её. Прикосновения, даже безобидные, казались ей сейчас не просто прикосновениями, а целым миром эмоций, которые она никогда раньше не испытывала.

Через несколько мгновений, словно сами собой, они оказались на её кровати. Они просто смеялись, смеялись без удержу, до слёз на глазах. Наконец, Артемий, словно очнувшись от этого смехового припадка, встал и, нежно поддерживая её, помог ей подняться. В его глазах была забота, граничащая с нежностью. Он знал, что ему нельзя терять ни минуты, если он хочет принять душ, не привлекая ненужного внимания, до возвращения её родителей.

Как только он ушёл в душ, оставив её наедине со своими мыслями, Вика, как будто очнувшись от наваждения, вымыла руки в раковине, и, словно завороженная, просто стояла, гадая, что он имел в виду, говоря о том, что они похожи. Её голова была полна вопросов, и она, словно запутавшийся в сети паук, пыталась их распутать.

Это был комплимент? Ощущалось так. Хотел ли он сказать, что она тоже сильная, и что она, так же, как и дерево, сможет пережить все трудности? К своему огорчению, она себя сильной совсем не чувствовала. В ту минуту, при одной только мысли о нём, она испытывала какое-то непонятное волнение, перемешанное со слабостью и тревогой. Вика гадала, что ей делать с тем, что она чувствовала в его присутствии, и как ей с этим жить.

Она думала и о том, как долго она сможет скрывать его от своих родителей. И как долго он сможет оставаться на чердаке соседнего дома? Зимы в этих местах были невыносимо холодные, и без обогревателя и теплых одеял он просто не выживет. Эта мысль, как ледяная игла, пронзила её сердце, заставляя её действовать.

Вика, взяв себя в руки, как будто отбрасывая все лишние мысли, отправилась на поиски лишних одеял и старой теплой одежды, которые она давно переросла. Она собиралась отдать их Артемию, когда он выйдет из душа. Но было уже пять часов вечера, а значит, родители вот-вот должны были вернуться, поэтому он, наскоро одевшись, поспешно ушёл, оставив её одну. Она решила отдать их ему в какой то из последующих дней, надеясь, что к тому моменту, её чувство тревоги хотя бы немного утихнет.

Мама Вики работала учителем начальной школы, и дорога до школы занимала немало времени. Поэтому она никогда не возвращалась домой раньше пяти часов. Отец Вики работал в двух милях от дома, и его рабочий день часто заканчивался позже, чем у мамы. Иногда, однако, он приезжал домой раньше, проезжал мимо подъезда и ставил свой автомобиль на своё парковочное место во дворе.

В один из дней, когда на улице шёл сильный снег, мама Вики приехала домой немного раньше обычного. Артемий, который всё ещё был в квартире, почти досмотрел с Викой любимое шоу, когда она услышала, как кто-то звонит в дверь. Артемий, не медля ни секунды, выбежал через балкон. Вика поспешила убрать из гостиной посуду и остатки еды, чтобы мама не увидела следы, скрываемого ею, гостя.

Она быстро убрала всё и открыла дверь. Её мама вошла в квартиру, её лицо было покрыто слоем снега, словно она сама была частью зимней бури. Она попросила Вику спуститься с ней вниз и помочь принести покупки из машины. Она припарковалась у подъезда, заблокировав проезд к парковочным местам, и, похоже, это стало причиной конфликта. Вика спустилась с матерью к машине и помогала ей, перенося тяжёлые пакеты в квартиру. Именно в этот момент, во двор въехал автомобиль отца. Он начал громко сигналить, его гнев словно разрывался на куски и от него вибрировала вся машина, очевидно разозленный, что его жена припарковалась у подъезда. Видимо, ему не хотелось выходить из машины, и он требовал от неё незамедлительного освобождения проезда, вместо того, чтобы немного подождать, пока она всё занесёт в квартиру. Вика стояла перед этим странным и необъяснимым гневом, не в силах понять, почему отец всегда злится без причины, словно забывая, или не желая вспоминать, что такое любящая забота. Возможно, он считал правильным, что его жена должна сама покупать всё в магазинах и таскать тяжести, а он должен наслаждаться беззаботной жизнью и постоянно вымещать на ней свой гнев.