Не потеряй себя

способные, а ещё малые дети. У остальных смертных, если и станут божиться – пусть им язык отсохнет, потому что беспар-

донно лгут на каждом слове, при этом на лице изображая свя- тую праведность во всём. Местом весёлого досуга: встреч, бесед и знакомств эту квартиру назвать можно, с одной лишь поправ- кой, что сюда иногда забредали совсем посторонние, и тогда возникала проблема их выдворить, а так ничего, – жить было можно. Самой тёте Вере было лет под сорок: может быть, пару лет ей не хватало до юбилея, но всем говорила, что ей только тридцать и, то ещё будет когда-то. Была у неё подруга притом

закадычная – как смерть, от которой в жизнь не избавишься, ес- ли надумает в гости явиться. Звали подругу Тамарой – брюнет- кой была – миниатюрная как из-под токарного станка только что выскочила. Моложе тёти Веры на десяток лет – где-то под тот тридцатник, – тот тридцатник, который тётя Вера себе присвои- ла; подругу не обидишь, значит, Тамаре все двадцать и тоже ко- гда-то будет. О ней мы подробнее расскажем немного позже, она этого заслуживает, являясь девушкой экстраординарной.

Самыми частыми гостями у тёти Веры в квартире были наши ге-

рои пэтэушники. Заслуга в этом была Коли Мосева, который

пригрелся у неё, или она его пригрела на пуховой перине, под тёплым своим мягким, как сдобное тесто боком: как младенца накрыв сверху своими большими грудями. Другая мысль как-то в голову не приходила. Как-то Коле сказали – и выглядело как упрёк, а то и насмешка, что он, пожалуй, с мамкой живёт. Но Мося не растерялся и сходу выложил весомый аргумент: «Это у

вас тут на юге понятия как у того попа в церкви, – сказал Николай не моргнув глазом, – у нас там, под Пензой, в деревне, спокон веков было так и щас тоже самое, ничего не изменилось. Мужи- ков как всегда не хватает, а те, что есть, за сараями пьяные ва- ляются. И что остаётся делать сорокалетней бабе, скажите, на

стенку лезть?! Вот то-то и оно! Пацанва в это время под окнами гуляет, да мимоходом подглядывает в окна, как тётки по избе

полуголые ходят. Вышла за порог, цап за воротник парня и к се- бе в постель утянула. Эта практика, – сказал Мося, – тянется у нас веками и прижилась у нас давно. Вот меня, к примеру, когда домой приезжаю – за ночь раза два затащат в избу пока я домой дойду, третий раз уже вырываюсь, а то утро уже на дворе…».

– Послушай, Мося, – говорит ему Иван, – так ей, наверное, уже на днях сорок лет привалит, а тебе токо восемнадцать – ты ду- мал об этом хоть раз?

– А зачем голову ломать, когда в темноте всё равно ничего не видно, и мне что сорок, что восемнадцать никакой разницы нет.

По центру комнаты стоит импровизированный стол, состав- ленный из двух калечных соседских и одного добротного стола – собственность тёти Веры. Стулья и табуретки стянули, где какие нашли; застелено всё новой клеёнкой, заставлено бутылками с вином, трёхлитровыми банками с пивом, закуска на тарелках лежит. Банкет, как и присутствующий за столом бомонд в стиле

совдепии второй половины шестидесятых годов. Две стороны

стола примыкают к кроватям, на которых гости сидят, на другой стороне, напротив, сидя поскрипывают на расшатавшихся стуль- ях и табуретках. Шум и гам стоит за столом после выпитого тре- тьего тоста: за доброе здравие хозяйки, последующие два про-

возгласить позабыли. Сословие, включая соседок, у тёти Веры собралось разношерстное: от пэтэушников до – бывших в своё время, зечек, а после – вольнопоселенцы, а потом уже, куда кривая выведет. Но как ни странно, за столом все вели себя

культурно: получалась такая тихая пристань согласия в стремле- нии выпить на халяву, но как обычно, в дальнейшем сценарии – шла одна галиматья. Всякие сногсшибательные мысли приходят в голову за столом, заставленным горячительными напитками: всем это известно в первые минуты веселья. Ну, а после – кто-то там чего-то говорит, уже никого не интересует: главное, чтобы

слушали его. За столом собрался ближний круг тёти Веры, но отсутствовало главное лицо во всех подобных мероприятиях – не было лучшей подруги хозяйки квартиры – Тамары, которая

являлась представительницей отпрыска золотого потомства тор- говой сети города, а это само за себя говорит. Придёт день и во всеуслышанье, в газетах и по телевидению этот клан назовут

«Торговая мафия». Гораздо прозаичнее сказать, – не последний день живём на этом свете, как часто любила повторять Тамара. Иногда, в недобрый час будет вспомнить, такие застолья закан- чивались печальной развязкой – от мордобоя, до поножовщи-

ны, с последующим прибытием наряда милиции. Но каждый раз это быстро забывалось, как прошлогодний снег во дворе и на крышах барака, который всегда в таких случаях – эта проклятая крыша начинала пускать воду в хату. Конечно, не всех сидящих

за столом преследовали мысль, как быстрее нажраться. Костя, к примеру, выпив два стакана вина, в дальнейшем отказался. Си- дел он на втором по значению почётном месте для гостя – на торце стола, спиной к двери, но на время о нём позабыли, и всё внимание приковано было к стаканам и что на тарелках лежит. В первые минуты, слушая лексику и риторику собравшейся ком-

пании, Костя подумал: «Занесло же меня снова в какой-то вер- теп сборища криминальных личностей, что-то мне эта бодяга не совсем по душе…». Окинул взглядом, в который раз помещение, но в самом убранстве комнаты подтверждению своим нехоро- шим мыслям не нашёл. На блатной притон не похоже: курить

хозяйка в комнате не разрешает и сама не курит, и убранство комнаты как-то не соответствует тому, кто за столами сидит. По- ловички под ногами нарядные, накидочки – вон на подушках лежат все в рюшечках, вазочки с бумажными цветами на полоч- ках к стенке приделаны, вышиванки на стенах висят: кругом чи- стота, уют и опрятность хозяйки. После этих мыслей душа у Ко- сти наполнилась уверенностью, проверив настрой гитары, тем

самым напомнив всем о себе, базар за столом затих, все умолк- ли, приготовились слушать. Без антрактов подряд спел не менее десяти песен под одобрительные восклицания и просьбы спеть отдельную песню ещё раз, но вскоре по мере выпитого вина, а

сверху пива, внимание слушателей изошло на-нет. Когда под

низким потолком квартиры установился пчелиный гул человече- ских голосов, Костя отставил гитару в угол и стал наблюдать с

интересом за всем этим процессом. Неожиданно за спиной

скрипнула дверь, вошёл мужик, переступив порог, он замер: ря- ха не бритая, но короста на ней выделяется чётко, голос снисхо- дительный, словно провинившийся в чём-то:

– Вера Ивановна, что празднуем, если не секрет? – прозвучал этот ехидный голос над головой у Кости, – ты меня прости, слу- чайно забрёл. Иду мимо, шум стоит. Дай, думаю, загляну – не скандал, какой ли, может, помощь нужна. А у вас тут, смотрю,

будто новоселье, какое. Получается, некстати забрёл. По случаю, стопочку не нальёшь Христа ради, а?.. за здравие собравшихся

гостей не грешно-то выпить.

– Стой там, где стоишь!.. – громко стараясь перекричать шум, сказала хозяйка, – не тулись близко к столу, а то ещё и на нас та короста прицепится, что на морде у тебя. Щас нальют в твою

безмерную глотку!.. Хотя нет! стаканы не марать. Колька, отдай ему вон те полбутылки вина и пускай чешет отсюда. Чё, ты, си- дор дырявый, шары на меня вылупил?.. глухой что ли, забирай вон бутылку и проваливай!..

Не успела закрыться дверь за посетителем, как снова послы- шался её скрип, и опять за спиной у Кости другая подобная лич-

ность, уже весёлым голосом пропела, словно обращаясь к своей

возлюбленной:

– Верунчик, ласточка моя, может необходимость возникла в чём-то помочь?

– Что за хрень, – со злостью в голосе сказала Вера Ивановна, – ещё один явился! Ты, юродивый!.. ты давно авансом всё выла-

кал, а то, что вторую неделю прошу так и не сделал! Знаю я твою помощь – на-дармовщину глотку залить. Принесла же тебя не- лёгкая, прямо будто забыли тебя пригласить. Я тебя, сука, вто- рую неделю прошу отремонтировать дорожку, что до калитки ведёт, а ты, гад, хотя бы яму ту камнями закидал. Уже два раза утром иду на смену по темноте, чуть не убилась! Приходится по грядкам обходить.

– Верунчик, буду последней падлой, как отойду от запоя в тот же день яму заровняю. Налей чего-нибудь, хотя бы слабенького, а?..

– Чего слабенького-то? – того, что из прямой кишки бежит, ко- гда понос прохватит? Так я этим не страдаю. Вот, сволочь, всё время дурит. Будешь тут долго гавкать – сюда вполз головой – вперёд вынесут ногами. Ладно, хрен с тобой, плесните там это- му обормоту и пусть шкандыляет прочь. Яму не заровняешь – и к порогу не подходи, прибью, что под руки попадётся.

Попрошайка, выпив залпом стакан вина, вышел. Как только за ним закрылась дверь, хозяйка крикнула:

– Ваня, ты там ближе к двери пойди её закрой на крючок, а то это паломничество до вечера не закончится. Курите уже здесь, хрен с вами, потом проветрим. Вот, пидоры!.. ползут один за другим, как на нюх чувствуют! Блевать уже от них хочется! Гон- доны использованные! И всякое говно к нашему порогу старает- ся прибиться, как те гонококки в грязную лоханку, но у нас-то вроде чисто кругом и чего их к нам тянет?! Как будто я им что-то должна. Поймать бы такого сучёнка в тёмном углу, намылить

бутылку ноль восемь и в дупло ему вогнать до половины. Всю, пожалуй, будет много – подохнет. Эти-то ханыги ещё полбеды, но если унюхает Ванька Каин, что у самой Темернички живёт – сейчас он до Машки хромой перебрался – то без мордобоя его

не выдворить! И кличку же ему, падле, дали: каяться он заду- мал! Двоих человек отправил на тот свет, а всего-то пятнадцать лет отсидел, как за одного убитого и по сей день, как бельмы

зальёт, так и орёт, – зарежу!

– Тётя Вера, – обратился Костя к хозяйке, – та кличка совсем другое понятие обозначает и к раскаянью не имеет ровным счё- том никакого отношения. Четыре века назад на Москве во вре- мена Смутного времени был такой душегуб и предводитель

банды убийц и грабителей, звали его Ванькой Каином. После его всё-таки поймали и казнили.

– Да?.. кто бы мог подумать, что и туда, гад ползучий, добрался, до самой Москвы! – сказала хозяйка в задумчивости, – а я всё думала, что каяться всё собирается за страшные в прошлом гре- хи.

В эту минуту кто-то постучал в окошко, но видны были только женские ноги в туфлях на высоких шпильках и рука продолжав- шая костяшками пальцев в кольцах и перстнях стучать в стекло.

– Пойдите, откройте, – крикнула тётя Вера, – подруга моя раз- любезная надумала заявиться: три дня нос не показывала – вот любите и жалуйте во всей своей девичьей красе позапрошлого века.

В комнату улыбаясь, вошла Тамара. Вскинув ладонь к верху жестом, напоминающим нацистское приветствие, громко чтобы слышали все, сказала:

– Привет, честной компании! Ой! скоко вас тут много собра- лось! Давно не собиралось столько, а старую подругу как всегда забыли пригласить. Шучу, шучу, а то и впрямь кое-кто обидеться может. Куда прикажите новой гостье присесть? А вот… уже не

надо, сама нашла. Довольно симпатичный паренёк, к тому же незнакомый, где это вы его у кого-то отняли?.. Молодой чело- век, – обращаясь к Косте, немного нагнувшись и сбоку загляды- вая Косте в лицо, спросила она, – не знаю вашего имени, но за- ведомо предупреждаю, что меня здесь всегда надо слушаться,

как воспитателя в детском садике, потому разрешите рядышком с вами присесть. Правда, я что-то лишней стулки не вижу. Мо-

жет, уместимся на одной… а?.. не возражаете? Мне много места не надо, я готова и на уголку посидеть, лишь бы рядом с вами. Не прогоните?..

Костя немного смутился, но машинально отодвинул свой зад, освобождая больше половины сиденья. Тамара поглядела лука- во на стул, не торопилась садиться, затем перевела взгляд на

Костю, сказала:

– Я, хоть и говорят, на осу похожа, но было бы даже правиль- ней в данном случае, если бы вы, красавчик, пригласили меня

присесть хотя бы на одну вашу коленку. Не будем строить из се- бя интеллигентов, быстрее говорите своё имя, а я как немножко старше вас с этой минуты беру над вами шефство. Зовите пока меня Тамарой, а там посмотрим, не исключено, что вам потре- буется придумать для меня новое имя…

В эту минуту на всю хату раздался голос хозяйки:

– Томка!.. Чего ты к парню пристала, как банный лист до жо-

пы?! Не успела войти, уже на шею ему вешаешься! Ты лучше бы послушала, как Костик играет на гитаре и поёт! Сначала слёзы

потекут, а потом рыдать начинаешь! Костя, спой что-нибудь мо- ей лучшей подруге, хоть она иногда и сволочь большая. Да… кто там на вашем краю за тамаду?.. наливайте ей штрафную дозу – вон в ту, что на окне стоит – в алюминиевую кружку. За опозда- ние – раз, и за то, что три дня где-то неизвестно пропадала – бу- дет два. А то она влетела сюда, будто на пожар торопится, и

сходу выпендриваться начала, словно из-за школьной парты вы- прыгнула. Пей, Тамара, свою первую штрафную да песни специ- ально для тебя петь Костя будет. А к нему приставать потом бу- дешь, если он тебя за старую кошёлку не примет. Костя ты не

переживай, мы её немножко обстругаем, хотя она и так худая, как с креста сняли и взяться не за какой хрен! Ладно, разберё- тесь там сами, а пока, то да сё, Маруся, – обратилась Вера Ива- новна к своей соседке, – давай подпевай, а Костя у нас за музы- канта будет: «Я люблю тебя Россия-я-я, – запела довольно кра-

сивым голосом хозяйка, а вслед подхватили остальные сидящие за столом, – дорогая наша Русь. Не растраченная сила-а-а… – не

разгаданная грусть… Ты Россия необъятна…». Следующей пес- ней прозвучало: «По Дону гуляет казак молодой…». Костя ак- компанировал на гитаре: в иных местах не зная русских народ- ных песен, подбирал на ходу аккорды. Казалось, собрались за

столом представители последней ступеньки социальной лестни- цы советского общества – дальше уже дно! Но, вопреки всему, поют песни патриотические, поднимают тосты за здоровье Ге-

нерального секретаря Леонида Ильича Брежнева, расхваливая попутно его, и на чём свет стоит, кляня предшественника – Хру- щёва, припоминая не так давно тот злополучный кровавый раз- гон мирной демонстрации рабочих в Новочеркасске. Анекдотов о Брежневе на то время не существовало, но зато про Чапаева: как его Анка-пулемётчица со всей его дивизией переспала, и о лысом Хрущёве было с избытком. Один из анекдотов Костя вскоре за столом и услышал: «Приходит Хрущёв на выставку

картин в Манеже; походил, посмотрел, так ничего и не понял, но в одном месте разглядел на полотне голого мужика: вспылил тут же, разъярился и стал кричать: «Пидарасы все эти художники!..

– немедленно всех разогнать!.. и бульдозером всю их мазню разровнять!..». Из ближнего окружения кто-то спрашивает, удивляясь прозорливости вождя: – Никита Сергеевич, а как это вы с первого взгляда смогли всё это определить?..

– Шо тут определять?!.. – сказал в крайнем расстройстве Хру- щёв, – я эту школу, мать её так!.. ещё в кабинете Иосифа Сталина прошёл. Бывало за ночь, раза три раком поставят, а Он сидит за столом, трубку свою сосёт и лыбится, а мне хоть плачь! Бугаи-то у него все под стать подобраны, кобыла и та на задние ноги бы упала!.. К утру домой на-раскоряку иду. Жена спрашивает, – где ночь проблукал?.. а я ей, говорю. Там где был – уже нету! Могла бы, чем спрашивать, прийти и в работе помочь: на двоих – то всё, что со мной было – взять и разделить. И домой бы так долго не шёл!..». Пока за столом рассказывают смешные анекдоты,

поют попеременно блатные и патриотические песни, мы тем временем воспользуемся паузой в описании процесса веселья и посмотрим на главного героя Костю в ином ракурсе оценки.

Прежде всего, скажем, что Костя ни на шаг не ушёл выше тех, кто сидел за столом. Ещё со школы, с седьмого класса он являл- ся комсомольцем, а это было немаловажно, хотя в данных со-

бытиях не имело ровным счётом ни малейшего значения. Един- ственным атрибутом и символом принадлежности парня к слав- ному ленинскому комсомолу являлось – это уплата членских взносов и то, когда секретарь «первички» напомнит и попросит уплатить те несчастные копейки. Комсомольский билет ещё был

– где-то дома валялся, а учётная карточка хранилась по месту учёбы. Вот это и вся формальность членства в юношеской пар- тии, но без этого дальше дорога по жизни закрыта, тем более в партию не примут. За прошедшее время начиная с того дня, ко- гда школу покинул, Костя не присутствовал ни на одном комсо-

мольском собрании, по правде сказать, он понятия не имел, где это всё находится и куда требуется хотя бы изредка появляться.

При всём при этом, хотя иногда и кричали вслед: «Выгоним к

чёртовой матери из комсомола!..», на все угрозы – ноль внима- ния. Вообще-то оттуда выгоняли в одном случае – если Уголов- ное дело на тебя завели, или уже сидишь под следствием мен- тами задержаный на месте правонарушения или преступления —

в последнем случае исключали заочно. В то же время, скажи ему что-то плохое о комсомоле тут же с кулаками на тебя готов

наброситься. В школьные годы одной из любимых книжек у него была «Как закалялась сталь», герой романа Павка Корчагин был самым правильным человеком на свете, а его слова: «Жизнь

надо прожить так, чтобы не было мучительно больно…“ цитиро- вались им, где не попадя: к месту и не к месту. В кругу собу- тыльников во время пьянки часто высказывал глобальную сног- сшибательную мысль: „…Во всех бедах на земле виноваты капи- талисты – империалисты. Буржуев и капиталистов надо стереть в порошок – со свету сжить поголовно! Тогда потребность в арми- ях отпадает для всех стран. Представляете себе, какое это неис- числимое число техники и миллионы молодых здоровых рук вольются в мирную жизнь и в производство. Вот тогда наступит Рай на земле: всего будет много и наступит тот коммунизм, о

котором сейчас говорят!..». Единствено, чего Костя не мог на тот момент предположить, а если бы ему и сказали, вряд ли пове- рил. В том парадоксальном его выводе имеется одно недопо-

нимание: ибо армию пришлось бы увеличить в несколько раз ныне существующих армий, в противном случае сия процедура могла преподнести неизвестно какие сюрпризы: от нового Ве-

ликого переселения народов до глобальных межнациональных повсеместно войн. Костя относился к массе той молодёжи ше- стидесятых годов, которые были как инкубаторские птенчики:

брюки клёшем – похлеще, чем у моряков, на голове волоса сви- сающие на спину; курил, пил вино, блатные запрещённые песни пел, речь изобиловала блатным и тюремным жаргоном. Но!..

Скажи ему в любую минуту, не говоря уже о приказе, что кровь из носа, но требуется выполнить задание партии и «народного» правительства: взять в руки оружие и идти кого-то, где-то уби- вать, – он, ни на секунду не впадёт в сомнения. В ту же минуту, с огромным желанием, сменит свои мокасины на солдатские са- поги, а брюки с клёшем на галифе; гитару на автомат – АКМ, а лучше бы маузер, о котором с детства мечтал. Надел бы кожан- ку и портупею, как атрибут советской власти. К кожанке водру- зил бы на голову картуз с сияющей звездой и пошёл бы туда – куда указательный палец партии укажет и этим всё исчерпыва- ется в нём. Со стороны Костя, как и миллионы ему подобных,

порой смотрелись в глазах обычных граждан не совсем по-

советски, – стиляги! – так о них отзывались. Но, то была мишура: как мода на запонки или у парня на шее красивая девичья ко-

сынка завязанная узлом – внутри они были другие – до мозга костей пропитанные пропагандой коммунистического учения. К примеру: о страшном периоде правления Сталина знали

настолько —поскольку – то всё негативное, что доходило до их ушей, списывали на войну, разруху и голод – временную труд- ность в стране. В первые три года начала шестидесятых, когда

вопрос встал ребром не только о сливочном масле и мясе – хле- ба не стало! Виноваты были империалисты и Хрущёв: «Не надо было ему к ним в Америку ездить!.. Там – этому, козлу – безро-

гому, мозги и задурили, потому-то он и привлёк нацменов к рас- стрелу мирных жителей в соседнем городе Новочеркасске!..».

Ничто в этом мире не вечно: недалёк тот день, когда Костя и ты- сячи подобных ему прозреют, как снутри, так и снаружи: сползёт вся та мишура, как шкура со змеи во время линьки. Но в эту ми- нуту сидя за столом, если бы в репродукторе заиграл и запел

«Интернационал» – он встал бы на ноги за столом, вытянулся бы в струнку, как и все остальные и, скорее всего, вслед повторил

бы слова этой песни. Застолье затянулось. Не заметили, как за окном и ночь наступила; Тамара после двух выпитых штрафных кружек крепкого вина вскоре отключилась, и женщина, сидев- шая сбоку от Кости, вполголоса стала рассказывать соседке:

«…Уграло, Томочку вино – будь здоров! – эта кошечка-мышечка сейчас в полном ажуре, а то бы от парня не отстала… – по слу- хам, я вам скажу честно, токо никому, никому! Эта, пройдоха, ещё та!.. возьмёт всё, что есть в мотне у парня, для другой ни капли не оставит. Говорят, она уже со всеми пэтэушниками пе-

респала, и с этими тоже, которые за столом щас сидят; осталось вот этого новенького обгулять…». Костя был рад, что избавился от дальнейших посягательств, ибо это ему напомнило Лиду: только с разницей, что здесь обставлено более культурно и с

изысканностью подхода к дальнейшему постельному вопросу. Тамара пробралась к кровати, проползла за спиной у подруги

Верки, сняв по очереди туфли, расшвыряла их в разные стороны; через минуту, пуская слюни по подушке и всем показалось, —

уснула, кажись! Но неожиданно, резко и круто опустила голову до пола и в ту же минуту: тосты штрафные вперемешку с закус- кой изрыгнула назад. Верка – в доску подруга своя – брезгливо посмотрев на Тамару – сказала ворчливо, без злобы в словах:

– Ничего себе!.. этого мне только не хватало!.. Не та уже, по- друженька ты стала – не та!.. взлохматило тебя, как мокрую ку- рицу, а может не в то горло пошло?.. но главное – не впрок. Ну ладно. Эй, Маруся!.. иди-ка, неси в ведре воды и половую тряп- ку. Хоть ты Томка и сладкая баба – бываешь, но нюхать ту гадость не для меня.

Казалось, что могло быть общего между Тамарой и тётей Ве- рой, ведь возрастом они разнились на целый десяток лет. Ко всему прочему, они никогда не сорились, а если это и случалось, то об этом никто не знал. Вероятней всего, объединяло обеих увлечённость мужским сословием, к тому же – эти юнцы пэтэуш- ники: вопрос о которых даже между собой старались не обсуж- дать. Сам собой напрашивается вывод, что эта бодяга тянулась

не первый год: одни отучившись уходили, освобождая место другим. Молодая свежая плоть всегда слаще, чем старая, кост- лявая и занудная. За совращение несовершеннолетних мальчи- ков, даже козе понятно, что по головке не погладят: на страже нравственности стоит коммунистическая мораль. Это простому люду этим заниматься вредно и возбраняется на каждом шагу – вплоть до уголовного преследования. Впрочем, тем, кто в обко- мах и рангом пониже: райкомах партии и комсомола, тому пер- соналу – тихо, тайно, не показывая это на людях, можно и поба- ловаться. На это дело есть и комсомольские активистки, пио-

нервожатые, секретари первичек – комсомольских. Туда, кого

попало, не берут – мордашка должна быть смазливая и соответ- ствовать партийно-комсомольской направленности. Зато, в

ближайшее будущее, протекция в высшее учебное заведение, без особых на то проблем, для особо «одарённых», лежит на руках. Для Веры Ивановны – её подруга Томка – необходима бы-

ла как воздух: от всех неожиданных напастей и непредвиденных случайностей. Мама у Томы была большим начальником, и не

где-то, на какой-то там захудалой фабрике, или в такой же кон- торе – она работала при должности: одной из главных бухгалте- ров-экономистов в Управлении областной торговли. В обычном понимании всех без исключения граждан страны – это похлеще всяких секретарей райкомовских. Кругом блат и блатом прикры- вается, без этого – ходи и глотай сопли – на уровне немногим выше бомжа. Для Тамары тот высший свет – бомонд торговой

сети и общепита города – всегда был в тягость. В тех кругах надо было безропотно играть роль, перевоплощаться как актриса на сцене: лебезить, подхалимничать, порой большой важной шиш-

ке заднее место лизать и потрошить себя всю наизнанку, а здесь

– в этой халупе, у подруги Верки – она могла быть всегда сама

собой. Хотелось хотя бы, какое-то время побыть простым обыва- телем с улицы или коммуналки, наконец, и подворотня сойдёт. Стройная и элегантная брюнетка Томочка: одевалась по высше- му разряду моды, представляя для окружающих эталон ядови- той зависти. На ней всё до мелочёвки – исчислить представля- лось невозможным – эти побрякушки так изысканно блестели и к месту были присобачены, что слепили глаза: вплоть до послед- ней шпильки в волосах – и все изделия импортного производ-