скачать книгу бесплатно
Хари так никогда и не узнал, от чего именно умерла его мать. Он привык считать, что в один прекрасный день отец слишком сильно избил ее, а потом в клинике для Тружеников обдолбанный демеролом медик прописал ей неправильное лечение. Самым ярким воспоминанием Хари о матери было то, как она лежит в постели в их крохотной квартирке, обливаясь потом, и дрожащей рукой бессильно стискивает его пальцы. «Береги отца, – твердила она ему, – ведь другого у тебя не будет. Он очень болен, Хари. Он это не нарочно».
Несколько дней спустя она умерла в той же постели, пока Хари играл в стикбол в паре кварталов от дома. Ему было семь лет.
Отношения Дункана с реальностью складывались негладко. В дни просветлений он бывал так добр с сыном, что едва ли не трепетал перед ним, – он старался побыть хорошим отцом, зная, что это ненадолго. Он делал все, чтобы дать Хари хоть какое-то образование: учил его чтению, письму, арифметике. Он наскреб достаточно кокаина, чтобы не только купить скринер, но и подкупить техника, который нелегально подключил их к местной библиотечной сети: Дункан и Хари вместе проводили перед экраном целые часы, читали. Но так бывало, когда у отца прояснялось в голове.
В другие дни от него лучше было держаться подальше, и Хари быстро усвоил: среди отбросов района Миссия он будет целее, чем рядом с Дунканом. У него развилось феноменальное чутье и такая же способность к адаптации; любую перемену в настроении отца он чуял издали, как собака – дичь, и тут же начинал подыгрывать той иллюзии, которая завладевала стариком на этот раз. И каждый раз ему удавалось увидеть мир глазами Дункана.
А еще он научился драться. Годам к десяти он понял, что отцовские побои не становятся легче, если терпеть их молча, а значит, можно и сдачи дать. Поэтому он отбивался от отца и убегал.
И куда было податься сбежавшему из дома ребенку в квартале Трудящихся, если не на улицу? Природный ум и изворотливость помогли ему выжить среди воров, проституток, наркоманов, извращенцев из высших каст и разного рода маньяков. К тому же он был готов драться с кем угодно и когда угодно, даже если противник превосходил его и числом, и умением, и за это его стали считать чокнутым сынком чокнутого папаши – репутация, которая не раз спасала ему жизнь.
К пятнадцати Хари все понял про мир, в котором живет. И решил, что его отец спятил потому, что обманывал себя. Начитался книжек тех типов, которыми все бредил, и они убедили его, что мир – такой. Он поверил им, а когда мир показал ему, что он совсем другой, отец не выдержал. Какое-то время он еще притворялся, а потом сломался и перестал отличать притворство от реальности.
И Хари поклялся, что с ним такого не случится. Он сохранит здравый ум: всегда будет смотреть миру прямо в глаза и видеть его таким, какой он есть, и никогда не станет притворяться.
Детство, проведенное на улицах района Миссия, убило в Хари любые иллюзии насчет неприкосновенности человеческой жизни, если они у него когда-нибудь были, а также веру в добрую природу человека. К пятнадцати годам на его счету было уже два убийства, а на жизнь себе и отцу он зарабатывал сначала мелким карманным воровством, а потом тем, что бегал на посылках у местных дельцов черного рынка.
Через месяц после своего шестнадцатого дня рождения Хари попался на глаза Марку Вайло, а еще через две недели парень собрал свои нехитрые пожитки и съехал от отца. Напоследок тот попытался размозжить ему голову гаечным ключом.
Вайло гордился тем, что всегда заботится о своих низших. Девять лет, пока Хари рос, мужал, учился в Консерватории, а потом жил в режиме чамода в Надземном мире, Вайло обеспечивал его отца. Когда Хари вернулся и начал карьеру Актера, Дункан уже несколько лет находился под особым присмотром. Непрерывная лекарственная терапия поддерживала в нем ясность сознания.
Однако его старая проблема никуда не делась: держать язык за зубами он так и не научился.
Лишенный всех привилегий Профессионала, он больше не имел права преподавать. Но он не опустил рук: собрал группу последователей – молодых мужчин и женщин из касты Трудящихся – и у себя на квартире просвещал их рассказами о запрещенных философах и их учениях, которые с легкостью извлекал из глубин своей выдающейся памяти. Молодежь бодро распространяла еретические взгляды среди своих знакомых. Соцполы, конечно, были в курсе, но в те времена на такие вещи еще смотрели сквозь пальцы. Только после жестокого подавления Кастовых бунтов Дункана судили за пропаганду, но предоставили выбор: либо строгий режим в немом бараке в исправительном учреждении типа Бьюкенена, либо ярмо киборга и разжалование в Рабочие.
В Бьюке Дункан мог говорить и даже писать, все равно ничего из написанного им не выходило за пределы лагеря. Изо дня в день осужденный видел лишь одного человека – хирургически лишенного слуха Рабочего, который следил за его личными нуждами. Заключенный мог пользоваться Сетью, но лишь в режиме входящей информации. С любыми просьбами необходимо было обращаться к начальнику лагеря по специальной закрытой почтовой системе, которая существовала именно для таких целей. Дункан был лишен любых контактов не только с миром за пределами лагеря, но и с другими заключенными.
Итак, закон, применявшийся к Дункану, был суров, но его, как и любой закон, можно было обойти или прогнуть под себя за сходную цену.
А еще именно благодаря этим правилам Дункан стал для Хари самым желанным и безопасным собеседником на свете. Он приходил к отцу в поисках тишины и покоя, когда от ветров, задувавших во все щели его разваливающейся семейной жизни, уже некуда было деться.
Холодное оконное стекло нагрелось от соприкосновения с его лбом.
– На этот раз они победят, па, – прошептал он. – Они ухватили меня за яйца.
Бормотание Дункана стихло; единственное, что Хари слышал помимо собственного голоса, был стук дождевых капель по стеклу снаружи.
– Они хотят, чтобы я убил еще одного анхананского Императора. Я и первого-то еле пережил – Тоа-Фелатона, в смысле. Чудом уцелел, а должен был сдохнуть в том закоулке позади дворца. Если бы Кольберг не нажал тогда кнопку срочного извлечения… А этот парень, Ма’элКот… он такой… такой… не знаю даже, как сказать. Короче, у меня плохое предчувствие. По-моему, на этот раз я не справлюсь. – Говорить, когда никто не слышит, было легче. – Так что теперь они меня достанут.
Хари приложил ладони к стеклу и стал разглядывать дымящийся стволик.
– Нельзя, конечно, сказать, будто я не знал, во что ввязываюсь. Нам еще в Консерватории твердили: «Ваша роль в обществе – рисковать жизнью всякими интересными способами». Но эти Приключения, они все хуже и хуже с каждым разом; они действительно хотят убить меня, пап, – каждый следующий сюжет все круче, ставки выше, риск больше. С их точки зрения… в общем, не знаю, наверное, им приходится так поступать; в смысле, кто станет тратиться на первый просмотр Приключения, о котором заранее известно, что с его героем не случится ничего плохого?
– Ну так уйди. Уволься. – Голос был тихий и хриплый, но, несомненно, разумный. Дункан пришел в себя.
Хари повернулся к окну спиной и встретил мутный взгляд отца.
Кашлянул, прикрыв ладонью рот, и смущенно пробормотал:
– Я… э-э-э… не знал, что ты проснулся.
– Зато ты будешь жить, Хари. – Дункан почти шептал. – Жить – это уже много.
– Я… э-э-э… я не могу, папа. Я подписал контракт.
– Откажись.
Хари покачал головой:
– Не могу. Из-за Шанны, пап. Это моя жена.
– Я помню… Иногда я вижу ее в Сети, с тобой. Вы женаты… сколько, год?
– Три.
– Дети?
Хари молча покачал головой и взглянул на свои мозолистые пальцы. Потом сказал:
– Она там, в Анхане. – Дыхание перехватило – ну почему ему так трудно говорить об этом? – Она… э-э-э… – Он хрипло кашлянул, повернувшись лицом к окну. – Она заблудилась в Надземном мире, и ей дадут умереть, если я не прикончу Ма’элКота.
Мгновение в комнате было слышно лишь свистящее дыхание Дункана.
– Я знаю. Я видел кое-что… из «Драконьих вестей»… – Казалось, старик специально старается набрать побольше воздуха в грудь, словно надеясь вдохнуть в свой голос уверенности. – Хлеба и зрелищ, Хари. Хлеба и зрелищ.
Это было любимое присловье Дункана, которое Хари понимал лишь отчасти.
– Твоя проблема… – продолжал Дункан с усилием, – не в Надземном мире и даже не в этом Императоре. Твоя проблема в том… что ты Раб.
Хари раздраженно дернул плечом – это он уже слышал, и не раз. Полуслепому Дункану все казались Рабами.
– Свободы у меня столько, что хоть ложкой ешь.
– Ха! У тебя есть… больше, чем ты думаешь. Ты победишь. —
И Дункан измученно откинулся на подушки.
– Конечно, па.
– Не смей мне… поддакивать, Хари, черт… – Несколько секунд он просто дышал. – Слушай… Я расскажу тебе, как их побить. Рассказать?
– Конечно, па. – Хари подошел к кровати и наклонился над отцом. – Видишь, я слушаю. Расскажи мне, как их победить.
– Забудь… забудь правила…
Усилием воли Хари сдержал рвущееся наружу раздражение.
– В каком смысле?
– Слушай… они думают, что ты их собственность. Они думают, что ты – их и будешь делать все, что они скажут.
– Что ж, они близки к истине.
– Нет… нет, слушай… твоя жена, ты любишь ее. Ты ее любишь. – (Хари молчал – горло свело, слова не шли наружу.) – Этим они тебя и держат… и распоряжаются тобой. Но больше у них ничего против тебя нет… а они этого не знают… и думают, что все у них в порядке…
Хари напрягся, наморщил лоб, но промолчал.
– Хари, послушай меня… – в который уже раз прошептал Дункан, и его веки задрожали. – Умнейший… умнейший человек в мире однажды сказал: «Все, что совершается во имя любви, выходит за рамки добра и зла». Смекаешь? Понимаешь, в чем суть? За рамки.
Хари вздохнул. Господи, о чем он только думал? Почему решил, что чокнутый отец даст ему дельный совет? Он с отвращением покачал головой и повторил:
– Конечно, пап. За рамки. Я все понял.
– Устал. Хрр, засыпаю. Мм… Хари?
– Что?
– Ты хоть раз… говорил ей… обо мне?
«Правда есть правда, – подумал Хари. – Надо смотреть ей в глаза». Он сказал:
– Нет. Я ни разу не говорил ей о тебе.
Дункан кивнул, закрыл глаза. Его руки привычно легли так, словно были привязаны к кровати.
– Мне хочется… когда ты спасешь ее, я хочу ее увидеть. Один раз. В Сети она всегда кажется такой хорошей.
– Да, – сказал Хари, вдруг охрипнув. – Она и в жизни такая.
10
Бриллиантовый бальный зал на двадцатом этаже Студии сверкал и переливался радужными огнями, острые блики дрожали на лицах подписчиков Кейна. В основном это были Свободные, многие из них пришли сюда со своими надежными Инвесторами; из Бизнесменов мало кто мог похвастаться таким количеством денег или таким влиянием, чтобы разгуливать среди избранных. В Северной Америке не было Актера с более высоким индексом подписчиков, чем у Кейна: тысяча представителей высших каст вносила кругленькую сумму в сто тысяч марок за годичную ренту роскошной ложи с гарантированным просмотром семи Приключений – если, конечно, звезда не погибнет в процессе или не сломает, к примеру, ногу.
Это был клуб для избранных; десять тысяч надеющихся войти в него когда-нибудь платили Студии по тысяче марок ежегодно только за право оставаться в листе ожидания. Подписчикам давались привилегии, в том числе возможность встречи со звездой на приемах, которые устраивали перед началом каждого Приключения.
Нынешний прием, как множество других до него, проводился в стиле тематического костюмированного бала «Враги Кейна».
Хари кружил в толпе в черном кожаном костюме а-ля Кейн, он играл Кейна, цедил сквозь зубы жесткие ответы сентиментальным подписчикам, которые с мокрыми глазами подходили пожелать ему удачи, дружески хлопал по плечу тех, кто пытался давать советы.
Изображая Кейна, он чувствовал себя почти нормально, – по крайней мере, не надо было улыбаться.
Вдруг из толпы вылез Кольберг и схватил его за руку. На Администраторе была каштановая с золотом ливрея – такие в Анхане носит дворцовая обслуга. Хари не сразу сообразил, что Кольберг изображает Джемсона Таля, дворецкого Тоа-Фелатона, а сообразив, с трудом подавил импульсивное желание ударить его ногой в горло.
– Речь с тобой? – спросил Кольберг.
– Да.
– Ты ее просматривал? Она не вполне… гм… обычная.
Как всегда перед началом нового Приключения, Кольберг обливался потом – нервничал. Хотя дело было не в самом Приключении, а в том, что здесь, в этой толпе высших, он был единственным Администратором. Надо сказать, что никакому другому Администратору не позволили бы арендовать ложу для первоочередного просмотра Приключений Кейна. Все, кто собрался в Бриллиантовом зале в тот вечер, были выше его рангом, причем намного.
Все, кроме Хари.
Хари опустил взгляд на пальцы Администратора, которые все еще сжимали его локоть. Кейн на его месте просто сломал бы этому жирдяю руку. Но Хари только сказал:
– Да, Администратор. Речь у меня с собой. – И он еще раз подчеркнуто поглядел на потную лапу Кольберга. – Без обид, Администратор, но люди смотрят.
Кольберг выпустил руку Хари так резко, точно его ужалили. Облизнулся, поправил мундир.
– Ужин начнется через пятнадцать минут, а ты еще на северной стороне зала почти не был.
Хари пожал плечами:
– Уже иду.
Он пробрался через толпу Инвесторов, наряженных в костюмы Медвежьей гвардии Орды Кхуланов; двое Свободных, которые привели их с собой, вырядились в меха и крылатые шлемы, как сам Кхулан Г’тар. Потом он стерпел рукопожатие другого Свободного, который наложил на себя килограммов пять грима, не меньше; идиот потратил около шестидесяти марок, чтобы придать себе сходство с вождем огриллоев, убитого Кейном в Приключении под названием «Отступление из Бодекена», – деньги, которых обычная семья Тружеников не зарабатывает и за неделю. Хари повидал множество расхлябанных коротышек Бернов, отдал дань уважения одному изобретательному типу, который нарядился похожим на богомола воином Крркса из «Погони за Венцом Дал’каннита», и вдруг столкнулся нос к носу с Марком Вайло.
Коротышка-Бизнесмен управился лучше многих: на нем были сверкающие нагрудные доспехи из легкого пластика, не хватало только шлема. С помощью спрея он превратил себя в платинового блондина. А главное, с помощью хитроумного приспособления ему сделали разбитую скулу и глаз, который выпал из глазницы и болтался на нитке нерва. Сквозь порванную кожу скулы даже торчали обломки кости и вполне натуралистично капала кровь.
Хари протяжно свистнул, выражая свой восторг.
– Марк, вот это красота. Пуртин Хлэйлок, я угадал?
– В яблочко, сынок, – сказал Вайло и широко усмехнулся. – Я специально выбрал того, кто еще жив. Берн тоже жив, но мы с ним в разных весовых категориях. Хотя других это не остановило. – И он коротко фыркнул, кивком показывая на публику вокруг. – Что случилось, малыш? Ты, похоже, не веселишься?
– Я… э-э-э… я что-то перенапрягся, Марк.
Тот рассеянно кивнул, точно понял.
– Послушай, у меня тут гостья, особая гостья, с которой я хочу тебя познакомить. Так что соберись и… Погоди, послушай, сначала скажи – помнишь наш разговор на прошлой неделе про Шанну и все такое?
– Да?.. – осторожно ответил Хари.
– Так вот, я хотел сказать тебе, что все отлично. Идея просто замечательная, я сам лучше не придумал бы.
В животе Хари как будто завязался узел.
– Я и сам ничего такого не планировал.
– Черт, ну да, конечно, я знаю. Но все получилось так остофигительно прекрасно – я просто не могу проиграть, ты понял?
Хари понял: он пойдет и героически спасет Шанну, героически отомстит за ее гибель или героически погибнет, стремясь к тому или другому. Каков бы ни был исход лично для него, его Патрон ничего не потеряет, и даже наоборот.
– Да, – ответил он моментально севшим голосом, – у тебя отличные перспективы.
– Зуб даю. Ну пошли.
Вайло подвел его к мясистой Свободной мадам лет пятидесяти, которая стояла в окружении кучки поклонников. На женщине был нагрудник из коричневой замши, туника и бриджи стального цвета и развевающаяся синяя накидка с капюшоном: она была одета, как Паллас Рил.
