скачать книгу бесплатно
Полина настолько привыкла к мысли, что живет в сконструированном ею самой иллюзорном мире, что уже почти не в состоянии была близко общаться с реальным человеком и воспринимать его как человека, а не как часть ее воображения. Но в этом было еще только полбеды. Весь ужас состоял в том, что и себя Полина перестала воспринимать настоящей. Нет, она не была обыкновенной сумасшедшей. Она была обычной девушкой, несчастной по-своему, по-своему и счастливой.
В ее жизни было все, что было в жизни любой двадцатитрехлетней девушки: страхи и надежды, увлечения, предрассудки, большие и маленькие тайны, узкие джинсы, подруги с ворохом свежеиспеченных сплетен, друзья по универу, беспробудно торчащие в соцсетях, неудачные отношения и прочее, прочее, прочее… Все. Кроме одного. Не было любви.
От этого Полина не страдала. Это отсутствие и было образом ее жизни. Откровенно говоря, она уже не могла представить свою жизнь без этого отсутствия, без этой пустоты.
Почувствовала ее Полина лет в семнадцать, когда закончила школу и поступила в университет. Именно тогда пустота потихоньку начала разъедать ее хрупкую, как тончайшее чешское стекло, душу. Позже, лет в девятнадцать, она дала этой пустоте имя. Простое и точное – одиночество. Она остро чувствовала в себе это одиночество.
Одиночество было у нее в крови.
Она любила повторять это имя в своих рассказах, набросках и особенно в стихах, которыми заболела лет в четырнадцать и которыми она потихоньку стала заполнять бесконечно-глубокую пропасть своего одиночества. Одиночества души. Но стихи стали наскучивать ей. Не потому что она писала их слишком часто или помногу, нет. Писала она иногда, особенно, когда ей было плохо. А когда ей было очень плохо – писала навзрыд и писала прозу. Попутно она увлеклась средневековым рыцарским фольклором, чешской культурой и литературой и решила связать свою жизнь с филологией и на время забросила собственное творчество.
И только когда Полина поступила в аспирантуру, уехала на стажировку в Чехию и начала писать кандидатскую, она поняла, что ее жизнь – в другом. Она должна писать то, что ей хочется писать. И самое главное – она не может не писать. А если говорить совсем уж точно – не может не сочинять. Теперь она уже не могла вспомнить, как жила до того, как начала придумывать – придумывать свой мир, своих героев, свои истории, свои чувства и саму себя в этом мире.
Еще в детстве она любила домысливать продолжения хорошо известных всем сказок, и ее истории казались ей более интересными, более захватывающими, а главное – более настоящими. Постепенно герои книг, детских, а потом и взрослых, герои фильмов, герои чужих романов и повестей проникали в ее жизнь. Почти автоматически, бессознательно Полина, посмотрев какой-нибудь фильм, который сильно впечатлил ее, или прочитав книгу, близкую ее душе, продолжала еще какое-то время жить судьбами главных героев, «следить» за их жизнью…
Но все это было раньше. Чужие герои перестали быть ей интересны. Теперь Полина выросла и стала молодой привлекательной девушкой. Но главное – теперь она постепенно становилась творцом, создателем, сочинителем судеб своих героев. Теперь она сама могла управлять их чувствами, распоряжаться их страхами, их желаниями и поступками. Полина одновременно и любила, и ненавидела себя за это.
Любила – потому, что ей нравились миры, которые она создавала из тонких нитей своего сознания и среза окружающей ее реальности. Создавала легко и так же легко, хотя и не всегда, могла разрушить.
А ненавидела – за то, что та, другая, настоящая жизнь ускользала от нее, проходила мимо, где-то совсем рядом, совсем близко. И Полина слышала только ее звонкие шаги, шорох ее одежды, только эхо ее голоса.
Для нее процесс сочинительства стал буквально наркотиком – без него Полина не могла, но вместе с тем она чувствовала, что это разрушает ее. И теперь, когда перед ней открылись двери ее собственного, но уже не придуманного ею сюжета, Полина чувствовала всю свою слабость, беспомощность и беззащитность перед опрокинувшимся на нее миром реальности. И только одно она знала точно – перед человеком, с которым она оказалась рядом теперь и с которым должна была провести бок о бок еще три года – она притворяться не станет. Она считала, что, чем быстрее ее незапланированный муж узнает ее, тем быстрее между ними все станет ясно – а именно то, что между ними быть ничего не может.
Полина была уверена, что узнав ее, Алберт быстро разочаруется в своем случайном выборе и найдет способ разорвать их нечаянно связавшиеся в один узел судьбы. Она чувствовала себя самозванкой в этой истории. Полину мучил вопрос, почему Алберт выбрал именно ее. Ведь он не мог знать, что она пишет (об этом вообще не знал почти никто), а значит, не мог видеть в ней выгоду для себя как издателя. Неужели он действовал просто наугад? Вошел в бар, познакомился с писательницей и вмиг решил ее использовать, одновременно как способ получить акции отца и как выгодное вложение, которое при грамотном бизнес-плане будет приносить регулярный доход. Ей не верилось в это. Но даже если все было так – она не чувствовала достаточной уверенности в своем таланте, чтобы оправдать эти ожидания. Да и не хотела она их оправдывать.
Она убеждала себя, что ей не нужны были ни его деньги, ни его влияние. Да, для нее в какой-то степени это действительно был брак по расчету. Ведь перешагнув через свой страх, не успев опомниться и взвесить свое решение – Полина решала главную задачу своей жизни – качественно изменить ее. А более выгодной возможности сделать это могло больше и не представиться. Выходил еще один парадокс: перемены стремительно врывались в жизнь Полины, но она все ожесточеннее закрывалась от них, стараясь всеми силами схватить свою прошлую жизнь за хвост.
И все же Полина могла понять мотивы своего решения. Ее мучило другое – каковы были мотивы Алберта? Неужели только деньги? Ей почему-то не верилось в это до конца. Что же еще – банальная скука? От этого Полину коробило еще больше. Она не собиралась быть игрушкой в руках избалованного судьбой игрока в жизнь. Она ругала себя за то, что, как те дурочки-модели, о которых говорила Ева, клюнула на всю эту внешнюю красоту, на его серебряные глаза, бледный лоб, старомодную галантность.
И она всеми силами старалась утвердить в себе неприязнь к этому человеку, несмотря на то что в глубине души ей отчаянно хотелось поверить в эту сказку. В него, в его слова, странную улыбку, голос. Ее также чрезвычайно взволновала история о Гималаях и путешествии Алберта по миру. Это создавало вокруг него ореол какой-то драматической тайны, загадки. А загадки Полина любила.
Рассудок шептал ей иное. Если она поддастся этому чувству и так или иначе сблизится с Албертом – она пропадет. Ведь у него к ней – только холодный расчет. Да, безусловно, у него есть и симпатия к ней, потому что такой человек как он не выбрал бы для своего окружения то, что ему не нравится. Но Полина боялась другого. Того, что она начнет сочинять их историю. Историю, которая не будет иметь ничего общего с реальностью. Она не хотела этого и потому сразу построила высокую стену, которой отгородила себя от ее новой жизни. Она решила расставить все точки над i и прямо спросить у Алберта про его интерес.
Утром в саду было ветрено и зябко. Грязно-белое тусклое небо то и дело покрывалось зыбью длинных сизых облаков и угрюмо глядело на землю, тяжело и натужно вздыхая, отчего по верхушкам деревьев перекатывалась короткая, нервная волна ветра. Часам к девяти сентябрьское запоздалое солнышко проделало в серой простыне облаков дыру и стало подмигивать сквозь нее влажной салатово-желтой листве, пробиваясь лучами сквозь кроны деревьев к уже по-осеннему холодной, но еще по-летнему сочно-зеленой траве.
Полина бродила по саду, кутаясь в теплый вязаный свитер темно-серого цвета, то и дело убирая с лица спутавшиеся от ветра пряди длинных гладких волос. Наконец она собралась с силами и вошла в дом. Алберт завтракал в гостиной, и Полина, сделав над собой огромное усилие, без всяких вступлений сказала:
– Хочу прояснить между нами один момент. Мне трудно задавать этот вопрос, но это важно для меня.
Алберт улыбнулся, кивнул, словно подбадривая.
– Какие у тебя планы насчет меня? Как ты видишь развитие наших рабочих взаимоотношений?
Алберт непринужденно рассмеялся.
– Мне нравится твоя прямота. И я отвечу тебе тем же, – он на секунду задумался и, снова улыбнувшись, продолжил. – Моя главная цель на сегодня – сделать так, чтобы три года нашей вынужденной совместной жизни прошли максимально приятно, продуктивно и выгодно для обеих сторон.
– Приятно, продуктивно и выгодно, – повторила Полина с едва заметной иронией. – Как собираешься добиваться такого эффекта?
Алберт, собиравшийся уже продолжить свой завтрак, внимательно посмотрел на Полину и, отложив вилку в сторону, заговорил.
– Я понимаю, что тебя беспокоит. Вопрос личной свободы. Твоей и моей. Давай договоримся так. Каждый из нас в своих поступках и желаниях является совершенно свободным человеком и может вести привычный ему образ жизни. Тот, который вел до свадьбы.
– Полная свобода во всем? – усмехнулась Полина.
Алберт не смутился.
– Я думаю, что и ты, и я вправе иметь связь на стороне, если ты об этом. Мы можем не рассказывать об этом друг другу, но и афишировать это на публике не станем. Согласна?
Полина промолчала. Ее покоробил деловой и даже несколько циничный подход Алберта к решению ее вопроса.
Враницкий, расценив это молчание как знак согласия, продолжил:
– Прямо скажу, я вижу в тебе писательский потенциал, и раз все сложилось именно так, для нас обоих будет выгоден этот союз – писательницы и издателя. Ну так, что, по рукам?
С этими словами он действительно протянул Полине руку, которую та не очень-то уверенно пожала и молча удалилась в свою комнату, оставив Алберта наедине со стынущими и ароматными гренками, политыми горячим растопленным сыром и сдобренными нежнейшим чесночным соусом, который отменно готовила пани Катарина, жена дворецкого Гашека.
После разговора у Полины остался неприятный осадок. Она чувствовала себя крайне скверно от осознания того, что Алберт фактически покупает ее талант, а вернее, берет его в аренду на три года. Все это было так… практично. Алберт объяснил необходимость подобного договора тем, что ему совершенно не хочется каким-либо образом стеснять и сковывать жизнь Полины. Фактически, они становились деловыми партнерами.
Теперь для Полины между ними действительно все стало ясно. Алберту же наоборот ситуация стала представляться все более туманной. Он почувствовал неприязнь Полины к этой сделке и к своему удивлению ощутил нечто вроде внутреннего беспокойства. Но пока он не мог себе признаться, что сделка неприятна и ему самому. Ведь объективных причин для этого не было. А Алберт привык считаться только с фактами.
Глава VIII
Фиолетовое свечение приближается, странным пламенем скачет по пледу, по сводам палатки, но стоит протянуть к нему руку, оно рассыпается на тысячи мельчайших частиц, пылью падает на землю.
От земли идет холод, веет вымерзшей сыростью, по босым ногам струится вверх стылый ледниковый мороз.
Я включаю небольшую переносную радиостанцию, но на нужных частотах только шум, в котором я пытаюсь разобрать хоть что-то. Постепенно шум усиливается, огромным чернильным пятном вытекает сквозь динамик наружу, и я слышу сумасшедший гул несущейся на палатку лавины.
Белизна обрушивается на меня, забивает нос, рот, уши, протискивается по трахее в бронхи, наполняет легкие, разрывая изнутри грудь. Я слышу, как рвутся мышцы и связки, из лопнувших артерий теплая кровь растекается внутри тела.
Дальше ничего нет. Только стерильная белая тишина. Мертвая пустая тишина.
Алберт проснулся и сел на кровати, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Он давно не видел этот сон. Наверное, уже лет пять. Да, пять. С тех самых пор, как решил вернуться домой, в Чехию.
Враницкий провел рукой по лбу, словно хотел стереть с лица следы какого-то тяжелого воспоминания. «Почему сейчас?» – спросил он себя, пытаясь отогнать посыпавшиеся на него картинки памяти, а главное, чувства из прошлого. Он встал с кровати, подошел к письменному столу и опустился на стул. Открыл ежедневник и около получаса что-то энергично писал. Потом прошел в ванную, соединенную со спальней внутренней дверью, и встал под душ. Прохладные струи воды успокаивали его, настраивая на рабочий лад. Дел сегодня предстояло достаточно.
Ему некогда было думать о прошлом, когда он был занят сотворением своего настоящего. В этом настоящем перед ним стояла очередная цель. И если первый шаг на пути к ней уже был сделан, то второй сделать только предстояло. Чем Алберт и решил вплотную заняться.
В начале октября он устроил Полину в один из своих журналов, передав ей рубрику о культурной жизни столицы. Алберт решил не афишировать свою связь с Полиной и настоял на том, чтобы она писала под псевдонимом. Так в издательском мире Праги появилась молодая журналистка, литературовед и автор блога о культуре одного из самых претенциозных журналов Чехии – Паула Стоун.
Полина сначала противилась псевдониму, считая его совсем не подходящим себе, но со временем свыклась и даже привязалась к нему. Так же, как к имени Альбер, которое теперь Полина всегда использовала вместо «Алберт».
Ее муж не ошибся в своем расчете. Полина писала так, как ему было нужно. Сдержанно, интеллектуально, с претензией на академичность и элитарность. Классическое образование филолога, внутренняя склонность к романтизации и идеализации интересующих ее объектов, а также ироничность и критическое восприятие реалий жизни стали основными столпами писательского стиля Паулы.
Полина больше не сидела днями дома. Для ведения рубрики ей приходилось постоянно посещать различные мероприятия, ходить по модным постановкам в театрах и выставкам, посещать литературные встречи и светские вечера. Она потихоньку вливалась в культурную жизнь города, и ее имя мелькало то тут, то там.
Другим важным событием в жизни Полины стал ее уход из аспирантуры. Она буквально одним днем слетала в Москву и, объяснившись с научным руководителем, забрала из университета документы.
Полина старалась не думать о том, что вся ее жизнь зависит от одного человека – Алберта. Она решила просто плыть по течению и делать то, что она умела делать лучше всего – писать.
К середине ноября Полина была уже достаточно примелькавшимся автором и помимо статей о культуре начала публиковать свои художественные рассказы и заметки, героями которых становились люди из ее нового окружения – писатели, режиссеры, актеры, спортсмены, фотографы…
Алберт рассудил, что настало время представить миру Паулу как писательницу. Благотворительный вечер, организованный его издательством для подшефной ему спортивной школы, как нельзя лучше подходил для этой цели.
В начале мероприятия запланировали показательный заплыв различных медийных личностей в поддержку юных спортсменов. Алберт, плавание для которого было любимым хобби, тоже заявился участником. Затем в плане мероприятия значились официальная часть с выступлениями гостей и организаторов, пресс-конференция и праздничный ужин.
Полина должна была выступить с презентацией своей первой книги, что готовилась к изданию. Ее выступление планировалось сразу после заплыва, в котором участвовал Алберт, и Полина изрядно нервничала. Алберт собирался впервые представить ее на публике как свою жену и писательницу Паулу Стоун.
В день мероприятия Полина встала необычайно рано для себя и, спустившись в гостиную, застала там Алберта, собранного, немногословного и чуть более напряженного, чем она привыкла видеть. Он заканчивал завтрак и был не так приветлив с Полиной, как обычно. Она сразу почувствовала эту едва уловимую перемену и отреагировала на нее довольно болезненно. Внешне она никак не показала своего настроения, но про себя переживала целую палитру чувств.
За два месяца она совершенно привыкла к спокойно-приветливому настроению Алберта, ее устраивала его сдержанная галантность и ровность в их общении. Прохладный, официальный тон Алберта этим утром выбил ее из колеи. Перед тем как уехать в город он попросил ее не опаздывать и одеться подобающим для такого мероприятия и ужина образом. Его голос прозвучал по-деловому сухо, даже надменно и строго.
Полина услышала в этом тоне только одно: «Знай свое место». И никаких тебе: «Я предлагаю, а ты соглашаешься или отказываешься». «Делай так, как говорю я. Без возражений».
«Так вот вы какой, когда настоящий, пан Враницкий, – думала Полина, размышляя над планом мести испортившему ей настроение Алберту. – Думаете, я у вас по струнке буду ходить, кивать как заводная кукла каждому вашему слову. Ошибаетесь, господин Враницкий. Ошибаетесь».
И она поехала на мероприятие в джинсах и футболке, накинув на нее старую кожаную куртку. «Посмотрим, как ты выйдешь из этой ситуации, Альбер».
В бассейне к ней подскочила коллега по журналу Рита, расфуфыренная и надушенная, хотя дресс-код предполагался только для гостей праздника, а не для журналистов. Рита устроилась в журнал буквально неделю назад и еще не знала, кто такая Полина на самом деле. Она трещала без умолку, обсуждая каждого из приглашенных и смакуя подробности их нарядов, причесок, и за час успела изрядно надоесть Полине. И та, улучив момент прямо перед заплывом, улизнула от назойливой коллеги.
Полина прошла через служебную зону на улицу, отошла подальше от снующих туда-сюда группок гостей и организаторов мероприятия и с облегчением закурила. Подойдя вплотную к стеклянной стене бассейна, она стала следить взглядом за Албертом, который готовился к старту.
Вдруг рядом с ней раздался голос невесть откуда появившейся Риты:
– Классный, да?
Полина прикусила губу, чтобы не улыбнуться.
– Я тоже любуюсь, – продолжала журналистка, окидывая мужа Полины жадным взглядом. – Шикарный мужчина!
Прозвучал сигнал, и Алберт вместе с другими участниками прыгнул в воду. Заплыв на 50 метров начался.
– Все при нем. Но на нас с тобой такой даже не взглянет, – ехидно добавила Рита, бросив колючий взгляд на Полину. – А какие у него руки, как сложен!
Полина посмотрела на плывущего Алберта, мысленно согласилась с последним восклицанием Риты, но промолчала.
– Кстати, я с ним знакома, однажды он был у нас в редакции, к моему бывшему шефу приходил. А теперь я работаю в его журнале, подумать только! Так что, если получится заговорить с ним, я даже могу тебя представить, – снисходительно пообещала Рита и окинула Полину неблагосклонным взглядом. – Вообще не знаю, как ты додумалась так одеться на это мероприятие. Как тебя вообще пропустили? Вещи хорошие, но слишком повседневные, невзрачные, пойми.
Полина с жалостью посмотрела на приятельницу.
«Ее хватит удар», – подумала она.
У Риты зазвонил телефон, и она отошла, чтобы ответить на звонок. Полине тоже нужно было идти, но она медлила. Достала еще сигарету. Тогда же Алберт, который только что вылез из воды и стал принимать поздравления с победой в заплыве, посмотрел в окно и увидел Полину. В джинсах, кожанке, с сигаретой в руках. Их взгляды встретились, и Полина, внутренне торжествуя, увидела на его лице сильное недовольство. Он поискал кого-то глазами, и Полина увидела подошедшего к нему Франтишека.
«И он здесь. Прямо верный Санчо Панса, – подумала Полина. – Сейчас Алберт пошлет его за мной».
И точно. Алберт что-то сказал Франтишеку, после чего тот перевел взгляд на Полину и, криво улыбнувшись, вышел из помещения.
– Полина, привет, – сказал он, подойдя к девушке, все еще стоящей у окна бассейна. – У тебя сейчас выступление, ты не забыла?
– А что здесь делает наша доблестная полиция? – сыронизировала она в ответ.
– Отстань, я здесь как частное лицо. Ал попросил провести тебя за сцену. Господи, почему ты не переоделась?
– А чем тебе не нравится моя одежда? – невозмутимо откликнулась Полина, внутренне наслаждаясь своей маленькой победой над Враницким.
– Мне-то все равно, а вот Ал очень недоволен.
Они зашли в здание, и Франк провел ее в какую-то комнатку, типа гримерки, где их уже ожидал Алберт. Он успел одеться после заплыва и выглядел как всегда блестяще. Увидев Полину, он бросил на нее такой взгляд, от которого, как бы она не храбрилась, ей сделалось не по себе.
– Паула, я же попросил тебя, – с жутким холодком в голосе сказал Алберт. Девушка, пытаясь выглядеть как можно более непринужденно, вытащила из сумки сигарету, зажигалку и попыталась закрутить.
Враницкий мгновение молча наблюдал за этой картиной, потом подошел к ней вплотную и, выхватив из рук сигарету, швырнул ее в мусорную корзину. Полина задрожала от негодования.
Франк почувствовал себя явно лишним в этой компании и ретировался, бросив напоследок:
– Пойду в зал, там, кажется, шампанское уже подают.
Когда дверь за ним закрылась, Алберт, не спуская с Полины глаз, заговорил:
– Паула, если я ошибаюсь, поправь меня. До этого момента мне казалось, что то, что мы делаем, – нужно нам обоим. Как мне, так и тебе. Это не так?
Полина, сжав губы, молчала.
– За эти два с половиной месяца, что мы знакомы, я, кажется, ничем тебя не обидел, предоставив тебе полную свободу действий. Не давил на тебя, не заставлял изображать что-то. Это не так?
Полина подняла на него глаза, чувствуя себя школьницей, которую отчитывает строгий учитель.
– А как же приказ одеться, как тебе нужно? – попыталась огрызнуться она.
– Дело не в одежде, Паула. А в доверии. Ты либо доверяешь мне, либо нет. И наоборот. Если я попросил тебя о чем-то, значит я рассчитываю на тебя. Значит доверяю тебе. Пойми, мы должны играть по правилам этого мира, если хотим что-то от него получить.
– А если я не хочу?
– Тогда что ты здесь делаешь, Полина? – сказал Алберт, намеренно называя Полину ее настоящим именем, и она уловила это. – Ты можешь уйти прямо сейчас. Я говорю серьезно. Потому что мы либо в одной команде, либо нет. Решай.
Полина не понимала, блефует Алберт или нет, но чувствовала себя просто отвратительно. В мозгу отчаянно барахталась мысль о том, что все то, что она делает, – она делает «добровольно-принудительно». Вроде бы может и не делать, но все равно делает. Она понимала, что она уже у Алберта на крючке. И это бесило ее больше всего.
– Ты знаешь, что я не уйду, – выдохнула она. – Да, я уже многим тебе обязана, я это понимаю.
– Так же, как и я тебе. Мы в равных условиях, пойми это.
– Нет, не в равных, Алберт. И ты это прекрасно знаешь. Ты успешен и без меня. А я без тебя – никто. Именно это дает тебе власть надо мной.
Алберт рассмеялся.
– Ты серьезно? Просьба надеть платье вместо потертых джинсов – это проявление власти? Или нормальных человеческих отношений? Паула, почему у тебя все так сложно?
