Ропот

3 часа одиночества

3 минуты скорости

2 блика глаз

Одно скольжение букв по грани рассыпавшихся слов

Падает

Падает

Падает

В прорези маски

Над озером из хрустальных бусин

Увиденным ранее

Осмысленным

Разумом пристрастного наблюдателя карточных фигур и домов

Клочья зонтичных растений разбросаны по висячим садам

Цифры потеряли смысл                              Буквы потеряли смысл

Из эфемерного – в болезненно конкретное

… Неказистые, сероватые хуторские дома (Доски вразнобой – щербатые кривые зубы разлагающегося рта), фоновый лес, заросший огород и люди…

… Несколько молодых людей в невзрачной одежде…

… На их лицах закреплены сабельные улыбки, а из-под кожи иллюминирует недоброе, злорадное сияние…

… Чувство первородной подмены или экзистенциальной кражи, смешивающееся со странным ощущением невесомости собственного тела…

… Было очень сложно ощупывать мыслью эти непонятные сигналы – они будто глубоко ныряли в вязкую битумную массу, сквозь которую едва можно было пробиться…

… Резкая встряска, и он понимает, что один из людей держит его за шкирку…

… Он скашивает глаза, видя серые лапы с белыми кончиками и пушистый шомпольный хвост. От ужаса Хренус непроизвольно вскрикивает, и звук, вырвавшийся из его глотки, окончательно подтверждает худшие опасения Серого Пса.

–«Мряяяууу!»-

–«А, смотри-ка, заорал, скотина ёбаная»– один из людей наклоняется к Хренусу и больно треплет того по щеке.

–«Сука, знает, что накосячил, по глазам, блядь вижу. Давно мы тебя искали»-

… Серый Пёс (вернее, серый кот), обвиснув в беспомощности инфанта, может только наблюдать за тем, что его мучители готовят ему, и ужасаться…

–«Андрус, давай-ка эту срань сюда»-

… Странный звук, словно шипит искусственно созданная змея…

… Его почти полностью неосязаемые передние лапы стягивает что-то очень тугое, упругое, стягивает планомерно до тех пор, пока они не окажутся полностью зафиксированы…

… Затем они переходят к задним лапам…

… Стреноживание производится в тусклом свете злобной радости…

–«Вот, пидор, теперь не попляшешь»– Хренус видит перед собой лицо Андруса.

… У всех людей лица одинаково жуткие, но у каждого по-своему. У этого лицо слегка сужается к низу, что придаёт ему дьявольский, мефистофельский вид.

… Бесовской шепот дымчато сочится из его глаз…

–«Так…»-

… К боку грубо прижимают что-то продолговатое, неживое, а затем несколько лент, как корсет, стягивают живот кота, связывая того с неизвестным объектом…

–«Готов»– Андрус поднимается и глядит прямо в глаза коту -«Больше гадить не будешь, сука, не погадишь нам больше»-

… Он бъёт Хренуса по морде наотмашь…

… Если бы не паралич, то Серый Кот заорал бы от боли, но в такой ситуации он был способен только на жалостливо-возмущенный стон…

–«Ааааауэууу»-

–«Не нравится ему, смотри. Клади давай»-

… Как подстреленную утку Хренуса бросают в траву…

… От сильного удара об землю тот ещё некоторое время не может прийти в себя…

… Андрус наклоняется к нему и несколько раз щелкает чем-то: из его кулака летят искры…

–«Есть»– Он резко отбегает к своим товарищам, которые ждут его в отдалении…

… На фарфоровых тарелках их лиц смешиваются щёлочное злорадство и акварельно-наивное ожидание чуда…

… Это ужасные и противоречивые гримасы жестоких детей, взявших в руки орудия пыток, сделавшими своими играми мучение живых существ…

… Кот осоловело поднимает голову…

… Какое-то сверкание, вспышки или снопы исходили из него…

… Он приглядывается сквозь звон контузии…

… Нет, не из него, а из того предмета, который теперь связан с ним…

… Животный ужас перед огнём заставляет дернуться, но путы на лапах не дают много простора для движения…

… Второй рывок, и он только переворачивается на другой бок…

… Жжёт…

… Рывок обратно…

… Пахнет палёной шерстью…

… Что делать?..

… Рывок…

… Жалобный стон…

… Рывок…

… Рывок…

… Стон….

… Искра…

… нет…

… от дыма слезятся глаза…

… Рывок…

… нет, нет…

… вопль отчаяния…

… нет, нет, нет…

… Боль от ожога…

… нет, Нет, НЕТ, НЕТ….

ВЗРЫВ

Уведомление о продаже жизни пришло слишком поздно

Доля слёз одежды, растаявшего дня просо

Как будто бы промелькнул всполох карт в руках опытного шулера, и вокруг появился новый пейзаж – засыпанное снегом, промёрзшее лютеранским холодом кладбище. Склепы и надгробия, изъеденные шрифтом мёртвых слов, голые деревья кричат руками белому небу, снежную плоть вспарывают чёрные хребты изгородей.

И вот, посреди этого места, этого опостылевшего декорационно-стандартного кладбища и очутился Хренус. Головокружительность смены состояний не сразу позволила Серому Псу ощутить своё тело. Он опять был зафиксирован в вертикальном положении, но теперь, поглядев вниз, Хренус заметил, что стоит на задних лапах причём всё его тело, вплоть до самого кончика морды, было сокрыто серым плащом, наглухо застёгнутым на все пуговицы. Поза его была статична и конечности ему не подчинялись. Единственной движимой частью тела Серого Пса была голова, на которой ощущалась шляпа, впрочем, меньшая по размеру, чем у Шишкаря, поэтому почти незаметная. Воспользовавшись этой ограниченной свободой, он огляделся, увидев, что стоит в толпе одетых в такие же серые плащи и шляпы собак, собравшихся возле пустой мёрзлой могилы. В изголовье, на небольшом подиуме, стояла собака колли, одетая в длинную пурпурную мантию. Колли произносила претенциозную речь, сопровождавшуюся обильной жестикуляцией:

-«И так мы скорбим вместе»-

Приглядевшись к собачьей публике, Хренус с невыразимой радостью для себя узнал тонкие, эфемерные силуэты псов из Серебряного Леса. Отсутствие глаз придавало их абстрактным мордам выражения непередаваемого наслаждения высшего порядка – тонкого и непорочного. От их голов поднимался лёгкий белый дымок, который огибал поля фетровых шляп, слегка покусывая их. Хренус немного испугался – не дымка, который был настолько чист, что, казалось, его можно было запачкать дыханием, а того, что сами эти призрачные псы превратятся в дым, растворившись навсегда. Только сейчас стало понятно, как мало ему было тех фракций времени, которое он провёл в их угодьях. Собственно, он даже не успел понять, насколько долгожданным отпуском из армии сломанных форм был тот опыт. То было временем абсолютного комфорта. Единственным таким временем в жизни Серого Пса.

-«Скорбь довлеет над миром!»-

Но исчезновения не происходило. Они стояли недвижимые и отстранённые.

-«Потоки слёз изливаются с небес!»-

Хренус ощутил внутри себя мягкое, но всепоглощающее сжатие, какое испытываешь при виде того, кого любишь. Бесконечно жалея о том, что он не так чист шкурой и душой, как они, видя в них идеальное воплощение пёсьей сущности, он страстно хотел попасть к ним, хотел хотя бы некоторое время постоять среди них. Но горькая обездвиженность жестоко отрезвила Серого Пса, напомнив о несбыточности его чаяний.

-«И пал он жертвою не той войны…»-

От тоски Хренус поднял взгляд и вгляделся в серое, как будто бутафорское небо. С него спокойно падали редкие планирующие снежинки. Неожиданно для себя он, будто щенок, высунул язык и попытался поймать им одну из снежинок. Та оказалась крайне вёрткой; Серый Пёс напрягался, сосредотачивая всё своё внимание на ней, но, несмотря на все его усилия, она пролетела мимо.

В это время утопавшая в псалмах и причитаниях Колли, произнося очередную фразу, настолько перегрузила её пафосом, что поперхнулась им, и равномерный поток её декламации на секунду прервался, обнажив, как рухнувшие декорации, закулисное действие: Хренус услышал за своей спиной чужую речь.

Обернувшись, он увидел троих – двух мужчин и женщину – которые явно были знакомы между собой. Все они были одеты по форме, принятой на этих похоронах – плащи и шляпы.

-«Что есть плоть от плоти нашей воли, которая предписана свыше…»– оправилась колли.

В проходившей беседе задавал тон один из мужчин – его лицо было вытянутым и строгим, как аскетическая лакированная маска; узкие глаза за круглыми очками покоились в глубоких бойницах, двигались только тонкие губы, периодически складывавшиеся в конверт формальной улыбки. Но вместе с тем по кажущейся мёртвой поверхности этого лица распространялось дрожащее излучение сатанинского свойства, токсично отдававшее огнём, бушевавшим по кавернам души. В пальцах левой руки мужчины была зажата вечно тлеющая сигарета.

Его спутники же напоминали манекены по уровню своей индивидуальности – базовые образы друга-мужчины и подруги-женщины.

-«Предписана скрижалями жизни, перед которыми мы и склоняем головы, принимая все жертвы…»-

Плащ (как его про себя назвал Хренус) не прекращал говорить ни на секунду. Рукой, свободной от сигареты, он приобнимал женщину за талию. Реакции спутников на его поведение были такими же безликими, как и их внешность. Манекен-женщина заливался хрустальным смехом и делано сопротивлялся, а манекен-мужчина хлопушечно-громко хохотал и хлопал Плаща по плечу в знак одобрения.

-«И смирение наполняет наши сердца и понимание…»-

Поскольку Плащ сильно выделялся из окружающего вакуума событий, болотистого безвременья, Хренус решил вслушаться в его быструю речь, в которой, как камни в горной реке, проявлялись отдельные различимые фразы.

-«Генерал Иволгин… Улица ранних скорбей… Эли Фор… Лимбурский сыр… Что- есть жизнь, как не распятая роза?.. Мона… Космодемоник Компани… ателье отца… Париж времён Рабле… Сюрсне и Сен-Клу… Est-ce que vous avez par hasard déjà déjeuné ?.. апельсины идеального времени… Письмо к Лафайету… Уна Гиффорд… один дзенский мудрец… Альвар Нуньес Кабьеса де Вака высадился на этих берегах… Тебе нужно писать… Розы Пикардии…»-

Хренус совершенно не понимал, как связаны эти отсеянные его слухом фразы между собой, и ещё больше его озадачивало то, как благосклонно и даже благодарно принимают спутники этот хаотический поток символов тут, на похоронах, где позволялось быть максимально серьезным. Плащ, казалось, всего лишь продолжал свой вечный монолог, который начинал звучать всякий раз, когда он находил компанию, и его раскрытие, резко отличное от раскрытия бутонов цветов, происходило в независимости от желаний слушателей, окружающих условий, наслоений условностей. Да, для Плаща любая церемониальность, любой пиетет был всего лишь условностью, работавшей только для других людей. За стенами его лица фоном маячили каменно-холодная расчётливость и луч прожектора, направленный только внутрь себя, а не наружу. Его разговор был только его разговором, другим было лишь разрешено присутствие.

-«И стараемся лучшие наши чаяния и приложения лап наших положить на исполнение…»-

Взгляд Плаща резко перешёл в блик стальной оправы очков, и Хренус ощутил на себе нож его внимания. Улыбка его стала ещё более широкой, ещё более властной, словно на руку, прежде чем взять кнут, натянули кожаную перчатку.

–«…Мне кажется, что мы встречались раньше… Excusez-moi, mon ami, у тебя будет доллара в долг? Помираю с голода»– его голос был вкрадчив, в нём были собраны, наподобие посылки с сувенирами из далёких стран, различные полутона, сверкавшие потаёнными цветами.

-«Священного действа ратного, ибо война это не корыстная, а истинная…»-

От этого, казалось бы, рутинного вопроса, Серого Пса бросило в холодный жар. Плащ внушал ему инстинктивное недоверие и боязнь. Хренус глупо, по кукольному, замотал головой.

-«Не имеющая медалей и добыч мирских, кроме чести»-

Блик очков резко потерял свою интенсивность, и лицо Плаща застегнулось презрительным выражением. Он, будто выплёвывая отвратительную на вкус пищу, начал что-то вполголоса говорить спутникам. Женщина теперь преувеличено-понимающе гладила Плаща по плечу, а спутник-мужчина погрозил Серому Псу кулаком, сопроводив этот жест угрозой, ставшей абсолютно бесформенной и неясной после процеживания сквозь зубы.

Однако Хренус не успел с новой силой взволноваться – он почувствовал, что всё приходит в движение: все псы-свидетели как-то странно раскачивались, их ряды становились всё плотнее, голос колли становился всё громче и теперь Серый Пёс воспринимал её слова особенно акцентированными:

-«Война всего против всего… Но кроме врагов наших мы должны направить пламенеющий наш взор и назад, в наши ряды, и выискивать с праведным гневом дезертиров, ибо уклоняющийся от долга есть наш худший враг, низость его поступка не имеет равного ни на тверди земной, ни в глади небесной, любого дезертира ждёт только одно – смерть позорная: СОБАЧЬЯ!»-

Последние предложения были вылаены колли. Она обезумевшими от бушевавшей внутри энергии глазами обвела собравшихся и на остаточной мощности сгорающего топлива своих литаний произнесла:

-«Вознесём последнюю хвалу!»-

Теперь Хренус почувствовал, как его тело пришло в движение, но не по его воле, а так, как если бы его поставили на невидимую конвейерную ленту. Он плыл сквозь плотно стоящую толпу призрачных псов, лавируя между их телами, и едва улавливал легко прикасавшийся к его носу запах, исходивший от их тел – холодный и свежий. Его подвело к самому краю могилы – прорубленная в мёрзлой земле она была необычайно глубока.

-«Прах к праху»– громогласно приказала колли.

Хренус автоматически наклонился к куче вырытой земли, сваленной рядом с могилой, и зачерпнул горсть. Затем его пододвинуло к краю могилы так, что он увидел на самом её дне какое-то золотое свечение, которое можно было бы назвать солнечной водой – она переливалась и играла, словно выдра в реке. Земля вуалью протянула мост из мельчайших частиц между лапой пса и солнечной водой. Та немедленно отреагировала, будто земля была катализатором некой химической реакции, и стала стремительно подниматься, заполняя объём могилы. Хренус хотел отпрянуть, но его тело застыло в согнутом положении. Когда золотая волна достигла его морды, он понял, что это была не вода, а газ. Сквозь наполнившуюся слизью глотку, сквозь мозг, сосуды которого стремительно закупоривались шлюзовыми дверями тромбов, сквозь залитые кровью разложившихся капилляров глаза – по всему Хренусу неизъяснимой дрожью пронеслись осязаемые слова –

–«Делай, что велят, пёс»-

Глава 5

ПОЛЫЕ ГЛАЗА, ЗАТОНУВШИЕ СЛОВА

И касаясь торжества,

Превращаясь в торжество,

Рассыпаются слова

И не значат ничего.

Д. Иванов

Тем, кто когда-либо просыпался от исписанной тысячью строк горечи-

Тем, кто хотя бы несколько минут недвижимым взглядом смотрел в четкие симметричные линии пустых комнат-

Тем, кто наблюдал ныряльщиков нефтяно-чернильных вод, подвластных чужой воле-

Тем, кто вставал перед безразличными дверями, за которыми мелькали силуэты в их одеждах-

Всем им очень просто понять, в каком состоянии находился очнувшийся Хренус.

Яростные частоколы упрёков в свой адрес, действующие вопреки честолюбивой натуре, вопреки оппортунистским тенденциям, вопреки мыслям; истошные обвинения в свой адрес, жуткие росписи на депешах о собственном бессилии перед обстоятельствами – вот они, поставленные твоей рукой, ты сам писал этот документ, а ранее обдумывал его, размышлял над положением строк и наклоне шрифта, выборе цветов и оформлении. Душа Серого Пса, искалеченная и орущая в предсмертных муках, была отброшена на холодную колючую проволоку и теперь корчилась там. Красные осы стрекотали и поднимались из воспоминаний к опустевшим улицам – по ним никогда по-настоящему не пройдут те, кого бы хотелось там увидеть. И никогда эти декорационно-неясные, отчуждённые дома не будут светиться истинным светом неподдельных чувств – в конце улицы только крики умирающих и рёв огнемётов. Красные осы стрекотали всё дальше от наблюдателя, а с их жал падали металлические капли, которые при ударе о землю издавали свистящий звук и образовывали грустно-цветные лужи. Движение ос отмеряло продолжительность иллюзий. Когда они достигали своего логического завершения, то всё с грохотом рушилось.

Словом, Хренус проснулся таким же разорённым, разрушенным, размолотым, каким и засыпал. Жестокое пробуждение было усиленно появлением портретов прошлого, дразнящим манком недостижимого комфорта, осознанием своей несубъектности, а также воспоминаниями о вчерашнем происшествии.

–«Самоуничижение»– зажглись сотни вывесок.

И тут в самом дальнем из сообщающихся помещений, в самой крошечной части сознания Серого Пса загорелся маленький, янтарного цвета огонёк, который энтропически набирал обороты – то был звериный инстинкт самосохранения. Он представал рокочущей небоскрёбовысокой волной, которая поглощала собой всё сущее. Как бы животные не ненавидели и не презирали сами, какими бы сильными ни были раскаты отгремевших экзистенциальных поражений, инстинкт всё равно довлел, закрывал всё зонтом. Если он пробуждался, то не было иного неба, кроме того, которое образовывало его розоватое марево. Он был всесилен, как океан. Он самовольно разогнал клубящихся духов отчаяния и запустил в опустевших цехах разума механизмы живучести. Пёс заработал.

–«Так»– Хренус приподнялся с ещё влажной земли, поморщившись от неприятного ощущения в том месте, куда его вчера пнул экскаваторщик. Лес после многодневного дождя, который за время забытия Хренуса уже успел прекратиться, выглядел обнаженным, будто бы с него смыли макияж, что сделало его непохожим на себя самого, иным. К тому же эта часть леса была ему почти неизвестна. Это была та часть леса, где псы впервые встретили Фигуру.

Машинная, автоматическая деятельность требовала движения. Вектор его мог быть только один – на Точку. Там Хренус встретится с остальными псами и… Что будет потом неважно; планируются только первостепенные, второстепенные и основные задачи. Первостепенная задача – сориентироваться на пространстве, второстепенная задача – дойти до Точки, основная задача – выжить.

Приступить к выполнению.

Серый Пёс решительно двинулся в направлении, которое ему указал самоуверенный инстинкт. Он быстро преодолевал редкодеревистое пространство, его заводная деловитость со стороны смотрелась даже комично. Но насколько бы сильно форсирование механизмов не разгоняло пыль чувств, та постепенно оседала равномерным слоем на разум, возвращая псу иррациональный кубок, из которого ему всё больше хотелось напиться:

–«Эти… которые во снах… хотят, чтобы я котов гасил? Или чего? Зачем им это нужно? Почему сейчас понадобилось? Похуй. Всё равно после вчерашнего ещё не знаешь, как примут. Если без драки обойдётся, то, наверное, только Шишкарь согласится… Мочегон, сука, отмороженный… Теперь точно сомнений ни у кого нет, что это мы ферму разнесли! Ещё и эта хуйня во снах… В городе ничего такого не было. Он был понятный, как бетонный забор! Здесь же… тут всё началось! Как? С Фигуры! Да, с этого вот пидора и пошло всё! Эта-то блядь, небось, и эту хуйню потустороннюю начала! Сука, найду – пизда ему!»

Злоба немедленно взметнулась в голову Серого Пса и, заполнив всё доступное пространство, паровозным гудком вырвалась из пасти.

–«Фигура, блядина, где ты?!»– оглушительно залаял Серый Пёс на безответные сосны и кочки. Если бы сейчас Чернобурый Лис оказался перед ним, то ему явно бы не поздоровилось. Хренус побрёл дальше, со злым удовлетворением рисуя себе картины садистского, мучительного умерщвления Фигуры – перелом позвоночника (почему-то Хренусу казалось, что он непременно должен ломаться с таким же звуком, как и куриные кости), вырывание кишок (Серый Пёс представлял их жалкими, тоненькими, бледно-розового цвета), прокусывание нервных окончаний (как приятно ему был представлять тонкий, легированный визг Лиса), даже ослепление путём выкалывания глаз острой веткой, зажатой в пасти. Он чувствовал себя справедливым судьёй, ему казалось, что, сделав это, он немедленно развеет чёрный дым своих кошмаров и жизнь вернётся в привычное налётческое русло.

Но долго поддерживать такой интенсивный ритм движения локомотива ярости сложно. Через некоторое время Серый Пёс, потратив весь уголь ненависти, затух и снова принял сосредоточенный вид. Он остановился, пытаясь определить, в какую сторону двигаться дальше. Только сейчас благодаря тому, что пустоту ощущений, оставленную покинувшей пса злобой, ещё не успели занять иные чувства, прислушавшись, он понял, что в лесу не слышно привычной ему палитры звуков. Всё вокруг наполнял лишь равномерный гул, как будто бы Хренус находился внутри большого холодильника (Мёртвые луны потустороннего спокойствия).

Это обстоятельство было достаточно неприятным, и Хренус решил ускорить свой шаг. С каждым шагом он пытался отвести свои мысли от гула, но сам факт того, что не шумел даже ветер, хотя он явно видел колышущиеся ветки сосен, настораживал его.

Хренус пошёл быстрее, поглядывая в пролёты сосен.

(Стук женских каблуков в тёмном переулке)

Внутри пса работала ременная передача дёргающегося напряжения.

Гул нарастал, превращаясь в сдавленный рокот.

–«Хуеплёт»– ругнулся Хренус, будто пытаясь оскорбить гул, чтобы тот обиделся и ушёл. Это было настолько наивно, что он и сам усмехнулся.

-«Куда-то спешишь, Хренус?»– раздался сзади голос Лиса.

Хренус развернулся и тут же отпрыгнул назад от двойного удара – ужаса и ненависти. В паре метров от него, рядом со стволом дерева, стоял Фигура – как всегда со своей улыбкой таящегося в темноте.

–«Сюда иди, клоун!»– Серый Пёс в ярости бросился на Лиса. Фигура ловко отпрыгнул один, другой раз, уворачиваясь от выпадов Хренуса. Тот, ещё больше разъяренный потусторонней уклончивостью оппонента, продолжал свои попытки.

Вдруг Фигура отпрыгнул настолько далеко, что Хренус, изумившись неестественности происходящего, остановил свои нападки. Лис изогнулся всем телом, приняв вид жуткого каркаса ночи.

–«Хренус, запомни, пока я не несу добычу, тебе меня не поймать»– Фигура злобно цедил слова сквозь зубы. Его глаза выражали ярость другого порядка – не серую, грубую, уличную, как у Хренуса, а лунную, перепончатую, вурдалачью.

Серый Пёс неприятно удивился – он впервые слышал такие интонации в голосе Лиса. Это ошеломление его несколько приструнило, и он злобно прорычал:

–«Ты какого хуя мне всё засрал, уёбище?!»-

Фигура резко перевернул свою морду, как песочные часы, и вновь перед Серым Псом возникла ехидная улыбка.

–«То, что тебя гложет, поэт, не имеет к Луне отношенья»– насмешливо, ёрнически пробурлил Лис.

–«Какой, блядь, поэт?!»-

–«Ну, ты же смог воспеть Блеска, значит ты поэт»– гаубичный снаряд от Фигуры.

–«Хм..гм..а…»– Хренус был контужен столь точным попаданием слов и завяз в образовавшейся воронке. Эту воронку тут же накрыл маскировочный полог сверхъестественного, и Серый Пёс, отрешившись от окружающего, снова взглянул внутрь: там боролись домыслы разных типов; как мелкие зверьки они грызлись, лезли друг на друга, и каждый пытался казаться больше и зловещее другого. Их объединяло то, что все они имели вопросительную форму. Откуда здесь внезапно появился Лис? Откуда он знает про Блеска? Он читает мои мысли? Что будет со мной? Кто такой Газовый Пёс? Выполнять ли мне его предписание? Почему я такое ничтожество, что даже мои мысли используются против меня? (Остаточные следы испарений).

–«Мне кажется, ты что-то хотел от меня?»– сухо и несколько раздраженно одёрнул Лис крутившегося в озадаченной спирали Хренуса.

Действительно, кто как не Фигура, с которого и начались злоключения Серого Пса, может дать ответы на тревожащие вопросы? Кого, как ни его, спрашивать о странных, немыслимых ранее вещах?

–«Ммм… слушай… Вот ты, вроде, знаешь вещи, которые не все другие знают…»– Хренус тяжело выходил из контуженного состояния.

Фигура заулыбался одними губами и кивнул. У него был заинтересованный вид.

–«В общем… у меня сны… ебанутые… не могу понять, что к чему там, что значит… может, ты подскажешь?»– После произнесения этой фразы Серый Пёс чувствовал себя измотанным, как от часа непрерывного бега. Ему, тем более в таком состоянии, было неприятно делиться с Фигурой проблемами личного характера (которые, впрочем, он мог уже и так знать). Он старался не смотреть на Лиса, сосредотачивая взгляд на кустике брусники.

–«Мммм… Хренус»– Фигура сел и по-женски обвил себя внезапно распушившимся хвостом, словно боа -«Ну, я надеюсь, что ты понимаешь – твой кредит несколько исчерпан. Я предложил тебе ценную информацию, не потребовав взамен ничего, вы достигли успеха и…»-

–«Запизделся ты! Мы договаривались на одного кролика! Пришёл бы и получил его!»– яростно перебил его Хренус, который кривил душой – он бы нашёл любой повод лишь бы не давать еду Лису.