С тобой. Только с тобой!

Девочка постоянно оглядывалась, хотя Егора не видела, явно чувствовала себя не очень спокойно.

Дальше она поехала на маршрутке.

Егор чуть не упустил Веронику, благо движение в городе было затруднено пробками.

Вылезла Вероника метров за двести до светофора, в лесополосе, и сразу принялась голосовать.

Спустя несколько минут на её кокетливо поднятую руку остановился крутой автомобиль. Окно внедорожника открылось. Между водителем и Вероникой происходило оживлённое общение.

Пассажир энергично жестикулировал высунутой в окно рукой, девушка качала головой, то протестуя, то соглашаясь, иногда поворачивалась к нему спиной, словно соблазняла.

Спустя пару минут из джипа удовлетворённо потирая руки, показывая большим пальцем над сжатым кулаком удовлетворение, вылез мужчина в возрасте, уверенно, даже нагло, пощупал грудь Вероники, хлопнул её по заду, открыл заднюю дверь и бесцеремонно запихал её туда.

Егор, конечно, парень наивный, но совсем не дурак: время интернета, информация бьёт ключом.

Что произошло только что на его глазах, догадался сразу, только поверить не мог.

Егор лёг в лесополосе прямо на траву и ревел до спазмов в горле, до икоты.

Минут через сорок тот же автомобиль доставил Веронику обратно. Папик поцеловал девочку, сунул в руку несколько крупных купюр и уехал.

Егор хотел было выйти, но следом остановился другой водитель, диалог с которым уложился в несколько секунд.

Следить дальше Егору сразу расхотелось. Всё было предельно ясно: вероника промышляла телом.

Состояние у парня было хуже, чем с похмелья: чугунная голова, застывшие мысли, плаксивость, желание провалиться сквозь землю.

Домой Егор отправился пешком, велосипед катил рядом.

Мыслей – ноль, пелена перед глазами, отвращение и брезгливость к Веронике, унизительная жалость к себе, смешанная с желанием наказать, отомстить.

Дома Егор сразу улёгся в кровать лицом к стенке. Ужинать отказался.

Вероника больше не казалась ему феей: она, безусловно ,была омерзительна, безнравственна, уродлива и безобразна.

Немного позже, сначала родители шептались, пришёл отец. Обнимал, гладил по голове, кашлял в кулак, кхыкал.

– Вижу, сын, не справился ты сам со своей проблемой. Давай вместе подумаем как да чего. Один ум хорошо, а два лучше. Вдруг чего присоветую? Все-таки жизнь прожил, много чего испытал, сколько всего повидал на своем веку. Что случилось-то, сын? Поверь, нет в жизни неразрешимых проблем, иначе и самой жизни давно бы не стало.

Егорка расслабился, безвольно обмяк, снова пустил слезу. Когда немного успокоился, рассказал всё как есть, без утайки.

Ему была почти безразлична Вероника, её судьба, зато щемило сердце невыносимое страдание за обманутую любовь, за преданные чувства, за себя любимого.

– Понимаешь, сын: рождается человек сам, без чьей-либо помощи, и заканчивает свой срок на земле точно так же. А в промежутке, который и есть сама жизнь, каждую секунду выбирать вынужден, тоже самостоятельно.

Решение твоё. Каким бы оно не было, никто на свете отменить не в силах. Как решил, с того и начал следующий шаг. Правильного выбора не бывает, потому что неизвестно, куда судьба могла повернуть, поступи ты иначе. Вариантов, как поступить, миллион, все как один случайные: попробуй – выбери правильно.

Слишком мало мы живём, сынок, чтобы несколько раз повторять одни и те же ошибки. Каждый раз приходится исправлять то, что уже совершили. Каждый раз!

Улавливаешь, о чём говорю?

Какое бы ты не принял решение, оно твоё. Значит, отвечать тоже самостоятельно придётся: личной судьбой.

Изменить ничего нельзя – поздно, а подправить можно на любом этапе. Слегка, немножко. Но текучка, обыденность, особенно развернуться не дадут. Обычно мы себя завтраками кормим, позднее обещаем исправить ошибки.

Так и жизнь проходит.

Нельзя, мой мальчик, жить иллюзиями, что сегодня пишешь черновик. Это бред. Живём однажды, сразу набело. Сделал что-то – словно сварным швом прилепил. Сразу намертво.

Я ведь тоже всю жизнь сомневаюсь, так ли сделал. Часто возвращаюсь мыслью обратно и переделываю. Чепуха  это. Сын! Как получилось – уже твоё. Мечтать можно, даже полезно. Голову морочить не советую.

Никому. Ей, девочке своей, тоже.

Оступиться может каждый. Хотя, в чём её вина? В том, что отца нет, что мать умирает, что брат инвалид? Разве это её выбор, её личное решение? Это брат жизнь. Да – жестокая правда, да – беспощадная, но другой у нас нет, и не будет. Так-то! Так что советов не жди. Нет их у меня. Думай. Я с тобой. Как решишь, так и правильно станет.

А теперь поспи. Отвечать мне не нужно. И так много наговорила, аж язык устал.

 В обычное время, когда Вероника с братом на прогулку вышла, пришёл Егор, рассчитывая на серьёзный разговор. Непонятно о чём, но желает он выяснить до конца отношения.

Какие?

Разве они успели сложиться, оформиться?

Много чего он до этого часа передумал. И так крутил, и этак. Ничего хорошего не выходит.

Может девушка лучше знает, что делать?

Егор, Егор! Опять ты пытаешься переложить на кого-то свою ответственность.

Разговор он заранее репетировал, только ничего по сценарию не вышло.

Как подошёл к Веронике, опять слезами умылся.

Степан, братишка её, руками замахал, кричит: видно боится, как бы чего не вышло.

 Девушка его успокаивает, – Егорка хороший. Он друг. Вот смотри, видишь, я его обнимаю. Посиди маленько один. Нам поговорить нужно. Мы быстро, ты даже соскучиться не успеешь.

Вытирая о рукав слёзы и сопли, – Почему, Вероника!? Почему!? Я ведь всё видел, как ты с ними ездила, всё понял. А как же я? Я-то как?

– Мне тебе и сказать нечего. Говорила же, держись от меня подальше. Ну, узнал правду, счастья прибавилось? То-то! Не нужно было этого делать. Я ведь тоже не каменная. Мне тоже любви хочется, жизни хорошей, достатка, счастья. Только не по судьбе.

Иное у меня на роду записано. Не ведаю, за чьи грехи жизнью горемычной расплачиваюсь, но иного мне не дано. Как я могу тебе сказать, почему отец нас бросил? Явно ведь моей вины в том быть не могло, если только самим фактом появления на свет его и создателя всего сущего разозлила. Так ведь и они постарались.

Не знаю я, почему мамка, несмотря на то, что ушёл, изменил и бросил с дитём, ещё и Степана от него прижила.

На что она надеялась? Батька тогда здорово на стакане сидел. Может, оттого и братишка хворает. Ну, что скажешь, может в этом моя вина?

Или в том, что мамка смертельно заболела?

Рак у неё в последней стадии. Дай бог до конца года промучается. А от государства помощи никакой.

Степану по инвалидности копейки платят, даже на хлеб не хватит, а мамку и вовсе бесплатно лечить не хотят. Такая к больным и сиротам щедрость.

Обезболивающие и вовсе отказываются выписывать, приходится у медсестёр контрабандой ампулы покупать.

Хочешь узнать, сколько они стоят?

А иначе мамка орёт от боли, не уснёшь.

А жалко–то её как. Мамка ведь.

За что ей всё это?

А ты спрашиваешь, почему.

Так карта легла. Хочешь – ложись, помирай, или выкарабкивайся. Может, есть лучший выход, только я его не отыскала. Теперь поздно чего-то менять. Черта проведена, обратно не перешагнуть.

Мамка помрёт скоро. А братишка на мне останется до конца дней. Я его в детский дом не отдам: он слабый, чувствительный, не выживет там.

Один бог ведает, сколько ему лет жизни осталось.

Ладно, сколько есть – все наши.

 Да я не в обиде. Свыклась с такой долей. Мне бы не мешали. Ты, например. Ну что пристал как банный лист, душу рвёшь? Отвали, а… Очень тебя прошу.

– Скажи, Вероника, что я могу для тебя сделать?

– Ты? Ничего не можешь. Я же говорила, что возраст у нас один, а прожила я намного дольше. Учись, живи. Я за тебя молиться буду. Впрочем, тебе же я нужна, правильно, как женщина?

 С этим всё просто. Как старому другу скидку сделаю. За двадцать баксов сговоримся. Глядишь, у тебя любовь волной смоет, а мне приварок. Да и спокойнее мне, если расстанусь не с любимым, а с клиентом. Как тебе такое предложение, осилишь двадцатку?

Шуршат по асфальту велосипедные шины, крутятся, опережая взгляд серебристые спицы, мелькают километры пути…

Мышцы свело, в глазах двоится…

Вдохнул, а выдохнуть не выходит…

Такая брат жизнь, мать бы её растак. Нет нынче граждан, нет общества. Осталось исключительно население, где каждый сам по себе, где сирые и убогие оказались на обочине. За сто первый километр теперь не ссылают,  разрешают патриотично с голода или от боли освободить место под солнцем.

Первый мужчина

Лёгок, как случайная связь,

Ветер приласкал на бегу.

Я тебе ни в чём не клялась,

И винить себя не могу.

Скоро будет Яблочный Спас.

Слёзы отложу на потом.

Ты меня немножечко спас.

И тебе спасибо на том.

В опыте наметился сбой.

Сохнет на губах молоко.

Просто я играла с тобой

В женщину, с которой легко.

Елена Исаева

Как обычно это и бывает, неожиданно, совершенно случайно, познакомился Вадик с милой девушкой, настолько очаровательной, прехорошенькой, что дух захватило, и челюсть отвисла.

Еле отыскал мальчишка эту важную деталь, едва не выскочившую за пределы удивлённого столь замечательной находкой организма.

Понятно, что сначала он девушку увидел, а только потом начал знакомиться, но это не так важно, как сам факт наличия на планете такой замечательной юной особы, которая воплощала в себе все, представляете, все мечты и грёзы.

Видели бы вы её обаятельный кроткий взгляд, обворожительно застенчивую улыбку, кукольное личико, стройный стан, плавные танцующие движения.

Вадику стало не по себе. Он-то думал, что придумал такой совершенный, исполненный чарующей гармонии образ, вообразил, а оказалось, что нет. Вот же она, совсем не иллюзорная, настоящая девушка-мечта.

Лёгонькое платьице, можно сказать, что его вовсе не было, потому, что контровый свет делал материю полностью прозрачной, парило, слегка развивалось, лаская то, что предназначено было вовсе не ему, дразня вседозволенностью.

Платье соприкасалось шелковистой поверхностью с изящными линиями божественного тела, отчего захватывало дух.

Длинные волосы медового оттенка струились по плечам, стекали за спину, запускали совсем не деликатные щупальца  в промежуток меж двух полушарий, послушных размеренному дыханию девушки, так волнующе колышущему эти волнующие холмики.

Ветерок шевелил воздушное шоу, облегающее тело, влекущее загадкой, раскрытой прозрачностью одежд лишь частично.

Вот подол платья бесстыдно метнулся между ног, ощутимо прикасаясь там, где секунду назад побывало вожделение юноши. Он позавидовал удачливости её наряда, которому посчастливилось ощутить живую плоть девушки.

Воображение неслось дальше, раскрывало сантиметры неведомого, проникало в них дыханием и мыслями, будоражило странные ощущения, словно он уже там.

Представляете впечатление от внезапного появления чего-либо необычного, потрясающего своими необыкновенными свойствами?

Вадима заинтриговало, впечатлило, обрадовало и испугало одновременно это изумительное видение.

Вопросы, да нет же, впечатления, многократно усиленные воображением, сбили дыхание, расплавили мысли, вскипятили кровь.

До сих пор его отношения с девушками укладывались в трафарет уже полученного, можно сказать целомудренного опыта. То, насколько далеко проникали галлюцинации и фантазии, не имело под собой никакой реальной подоплёки.

Было дело, целовался Вадик однажды с одноклассницей: она сама напросилась, можно сказать была инициатором. Но это так, несерьёзно, просто любопытство, не более того. Продолжения не было, хотя портфель по классике жанра он носил и домой её провожал.

Мальчишка всю жизнь искал подобное неземное создание. Вот же оно. Нужно только подойти и познакомиться.

Мечта между тем проплывала мимо, качая узенькими бёдрами и волнующей грудью.

Полупрозрачный силуэт,  мимоходом брошенный приветливый взгляд, загадочная улыбка, желание разгадать причину привлекательности и магнетизма незнакомки настолько озадачили, что лишили Вадика обычного в таких случаях страха.

Разве может так свободно, раскованно  и плавно двигаться девушка, если она не ангел?

Собственно, Вадик толком и понять не в силах, что именно бередит сейчас его воображение, отчего ему фантастически приятно смотреть на это очаровательное видение.

Сознание и кровь толчками пробивали защиту наивной невинности, заставляли  фантазии рисовать заманчивые романтические эскизы, отсылающие воображение путешествовать вглубь неведомого континента, открывать волнующие детали, которые вызывали неосознанное томление и желание познать его суть.

А что там, под порхающими крылышками воздушной ткани?

Вадику хотелось обернуться невидимкой, чтобы ощутить теплоту скрытой под покровами лёгких одежд тайны. Ему грезилось, что эта ткань существует лишь затем, чтобы дать понять, для кого и для чего эти сокровища спрятаны.

Вадик сжал в кулак всю свою стыдливость: ведь упорхнёт!

Лётные качества её характера колыхались не только тканью: аккуратные малюсенькие груди упругой рябью намекали на реальность телесности, а подпрыгивающий от движения подол платья звал заглянуть под свои пределы.

Вадик решился подойти.

Впервые в жизни.

Заикаясь, краснея, вибрируя от неуверенности и робости всем телом, он представился.

Девушка нисколько не удивилась, просто протянула с улыбкой руку, щурясь от бьющего в глаза солнца, – Гульнара.

А с виду ничего восточного в ней нет.

Оказалось, её дедушка – узбек. Но от него Гульнаре достались только чёрные брови и тёмные глаза.

Через десять минут Вадику показалось, что знаком с прелестницей всю жизнь, настолько легко с ней было общаться. Они мило ворковали, перебивая друг друга, даже спорили о чём-то совсем незначительном, что вызывало умиление и восторг.

Они гуляли по берегу пруда, потом смотрели кинокомедию, пили кофе, ели мороженое,  сидели на скамейке, соприкасаясь плечами и бёдрами.

Вадик держал Гульнару за руку, чувствовал приятное покалывание от прикосновения, вдыхал ароматное облако её манящего запаха, чувствовал странно волнующее тепло, проникающее в глубину души.

Юноша настолько сосредоточился на объекте вожделения, что не замечал ничего иного.

Свидание казалось бесконечным праздником, но закончилось внезапно.

– Мне пора.

– Мы ещё встретимся?

– Извини, Вадим, у меня есть любимый.

– Тогда зачем ты со мной гуляла, знакомилась, я ведь не просто представил себе будущее, я ощутил его каждой клеточкой своего тела?

– Так бывает. Мне необходимо было понять, смогу ли я изменить своему избраннику.

– И… я тебя вдохновил? А давай, измени, почему нет? Ведь я понравился тебе, правда?

– И да, и нет…

– Он лучше?

– Это не важно. Во всяком случае, для тебя. Мы были с ним близки, с тобой – нет. И ещё, всё дело в том, что мы поссорились. Он меня обидел. Сильно обидел. Только об этом я говорить не хочу.

– Разве это преграда? Попробуй, сравни, – Вадик ошалел от своей смелости.

– Если бы ты знал, как мне этого хочется. Ты хороший мальчишка. Но я поклялась быть верной, обещала любить.  Мама научила меня никогда не нарушать зароков. Не могу предать себя.

– Ты его любишь?

– Не знаю. Иногда кажется – да. А сейчас… Я отдала ему… Извини. Зачем тебе это знать? Ты замечательный. Мне с тобой было хорошо, но продолжения не будет.

– Не пойму. Мы провели вместе несколько незабываемых часов. Неужели ты ничего не почувствовала? Я от тебя без ума. И что теперь?

– Ты мне тоже понравился. Генка какой-то непостоянный. Однажды он даже ударил меня. Но он мой первый мужчина. Тебе ведь неприятно зхнать, что я уже не девственница?

– Разве это имеет значение? Меня нисколько не касается, что происходило до меня. Ведь это совсем другая жизнь. Разве я могу судить действия человека, которого не знал? Это же бред.

– Все мужчины так говорят, когда хотят близости. А потом… впрочем, это только мои домыслы. Откуда мне знать, кто и что думает. Я и Генка, мы были предельно близки. А потом он сказал, что я его обманула. Будто я была не девочка. Дурак!

– Зачем ты со мной пошла? Меня-то ты точно обманула.

– Я не хотела сделать тебе больно. Честно-честно. Думала заглушить обиду и только. Ты хороший.

– Докажи, что действительно так считаешь. Я тебя люблю! Честно-честно!

– Ваденька, милый, – девушка прильнула к нему всем телом.

Мальчишка ощутил биение её сердца, едва уловимый аромат перезревших фруктов, приторно-сладких. Он нежно, едва касаясь, дотронулся губами до её шеи, шелковистой, упругой и мягкой.

По телу Гульнары прокатилась волна, как от любого внезапного действия, но не откатилась, а накрыла парочку с головой.

Руки девочки обхватили его плечи, сжали, напряглись. Вадик ощутил упругость груди, трепетное дыхание, едва заметную дрожь.

Они стояли, застыв, слившиеся воедино, обмениваясь неведомой энергией и теплом прикосновения.

Долго-долго.

Вадику даже показалось, что девушка ему открылась, впустила на свою интимную территорию.

Голова его кружилась, путешествуя за пределами тела, а организм жил отдельно, осуществляя мечты и планы самостоятельно.

Где-то что-то наполнялось кровью, двигалось по заложенной в подсознание природной программе, запустив нескончаемую цепочку замечательных эмоций и чувств, называемых любовью.

Неведомая сила посылала красочные картинки прямо в мозг. Остановить или отсрочить этот процесс не представлялось возможным. Природа не упрашивает, она повелевает.

Какие мысли и чувства руководят в такие минуты сознанием – никому не ведомо. Да и нужно ли про то знать?

Чувства подстегнули эмоции, или это было нечто иное, во всяком случае, парочка, не сговариваясь,  проследовала в обнимку к Вадиму в квартиру.

Молча, лишь чувственно переглядываясь, ребята пили кофе, изучая глубины душ: пытались выведать друг у друга масштабы нахлынувшего на них девятого вала необъяснимого влечения.

Вадим пылал страстью, Гульнара отвечала взаимностью. Она уже не пыталась сопротивляться нахлынувшему вдруг возбуждению.

Оставалось преодолеть лишь несколько мгновений неловкости, чтобы раскрыть вечную тайну любви.

Конечно, это знакомство было авантюрой. Нельзя же, в самом деле, принимать за любовь инъекцию адреналина, заставляющую любого мужчину вставать в боевую стойку, а женщину следовать за его вожделением.

 А если и этот возлюбленный завтра, когда случится ему поникнуть в алтарь порока, предъявит ему претензию в неверности?

Да, она сделала ошибку, поделившись девственностью с мужчиной, в котором не успела разобраться. Во всяком случае, это уже произошло. Если она ошибётся повторно, это ляжет камнем на способность любить. Так недолго докатиться до склонности отдаваться каждому, кто позовёт.

Вадик безостановочно говорил, гладил её ладошку, другой рукой дотрагивался до голой коленки. Его желание выплескивалось наружу, наполняя пространство вокруг благоуханием страсти.

Гульнара это чувствовала: её молодой организм улавливал фимиам феромонов, запах и вкус которых витал в раскалённом возбуждением воздухе.

Терпеть больше не было сил. Она решилась.

– Приготовь постель. Я сполоснусь под душем.

Вадик бросился исполнять приказание.

Неужели это случится?

Ничто уже не могло остановить ход событий. Отныне и навсегда Гульнара принадлежала только ему.

Вадик уже мечтал о свадьбе.

Минут через десять девушка вышла из душа совершенно сухая. Было видно, что она даже не раздевалась.

– Извини, Вадик! Только что мне позвонил Гена, извинился, сказал, что не прав. Сейчас он за мной приедет. Прости. Так сложилось. Мне было с тобой хорошо.

– И ты ему всё расскажешь, что между нами было?

– А разве у нас что-то было?

– Даже если нет… У мужчин богатая фантазия. Я, например, успел побывать в тебе и с тобой раз десять. Не верю, что ты совсем бесчувственная. Наверняка твои трусики тоже намокли от желания. Ведь так? Мне очень жаль, что ты ничего не поняла. Я уже представил тебя своей женой. Твой этот, как его, Генка, предлагал тебе руку и сердце? Нет. Так я и думал.

– Извини, он мой первый мужчина.

Королева красоты

В танцевальном зале было тихо.

Нарядные девочки застенчиво жались по стеночкам, ожидая, когда же начнётся удивительный вечер, когда можно будет, не стесняясь, выплеснуть желание жить, двигаться, не опасаясь безжалостной людской молвы.

На таких вечеринках забывали про тормоза. Кое-кто даже с катушек слетал, танцуя твист, хали-гали, локо, свим и пони. Выплеснуть своё настроение, протест против серости будней и страсть можно было не стесняясь.

Танцующих изящно было мало, но это не имело никакого значения: крутись-вертись, двигайся в заразительном ритме как заблагорассудится, лишь бы тебе было весело и нравилось, как здорово умеешь пользоваться молодым гибким телом.

Танцы были окном в иной мир, где жизнь сверкала яркими красками. Здесь можно было реализовать романтические отношения к друзьям и подругам, продемонстрировать способность красиво двигаться, общаться, а главное – любить.

Сегодня здесь был почти весь посёлок. В воздухе витало волшебное напряжение, ожидание момента, когда можно будет скинуть оковы приличия, отчаянно повеселиться под модную музыку.

Все знали, что сигналом забыть о проблемах за этими стенами будет битловская песня “Girl”. Её всегда ставили для разогрева. Правда, под неё в самом начале никто не танцевал: выжидали, когда веселье начнут самые решительные и развязные танцоры.

Девочки с  накрученными пружинками волосами, щедро облитые лаком, благоухающие одинаковыми духами, поправляли расклешённые платьишки.

Решительные и дерзкие одёргивали мини юбки и плотно облегающие кофточки-лапша.

Обольстительные силуэты, начинающие приобретать манящие женственные формы, под которыми бессовестно проступали колокольчики грудей с бутонами заманчивых вишенок, от которых сложно было отвести взор, вызывающе смотрели на неподготовленных к таким откровениям парней.

Смазливые прелестницы шептались, краснели, делились желаниями, сомнениями и тайнами. Они грезили о любви и счастье.

Мальчишки прихорашивались в туалете, наводили стрелочки на брюках-клёш, причёсывались одной расчёской на всех, откупоривали с трудом пронесённые бутылки Агдама и Кавказа: для разогрева и храбрости.

Танцы уже начались, но кавалеры никак не могли набраться мужества, чтобы выйти в свет.

В центре зала кружились несколько пар прелестниц: девочки танцевали с девочками.

Так было всегда. Мальчишки в ту пору были довольно нерешительные.

Задорные песни следовали одна за другой, но ничего не происходило, пока ведущая не поставила Шизгару.

Зал взорвался энергией.

Мелькали руки и ноги, вертелись головы, плечи и бёдра. На лавочках и у стен не осталось почти никого. Мальчишки и девчонки вытворяли чёрт знает что, оглашая зал восторженными воплями.

Крутились одинаково энергично под любой пульсирующий ритм.

Дальше прыгали под Облади-облада, про которую шутили что это “песня О б**ди” и гоготали как ненормальные.

Единого стиля, слаженных движений и парных импровизаций не было, но это никого не волновало. Впрочем, для красивых исполнений и вычурных ритмов не хватало места.

Когда зазвучал новый шлягер голосом Магомаева, – “По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо с крыш. В потоке солнечного света у киоска ты стоишь,” – Лёшка уверенно подошёл  к Леночке, милой рыжеволосой малышке, которая в танцах не участвовала, за ней мальчик ухаживал вот уже четыре месяца, взял её за талию и повёл медленно.