Темный бог вечности. Червивое яблоко 2

Вой повторился, тоскливый, безнадежный и одновременно злобный. К первому голосу присоединился второй, третий, вот уже выла целая стая, правда, судя по всему, находилась она, слава звездам, далеко… что за стая?.. и почему это вдруг "слава звездам"?..

Человек завозился, заворочался, сбрасывая с себя оцепенение и медленно вплывая в реальность. Ему не хватало воздуха, было душно, тесно и одновременно очень холодно.

Он был закутан с головой в какую-то ткань, лежать было жестко, неудобно. Человек попытался высвободить голову, но тело было не то чтобы затекшим, а совершенно одеревеневшим было тело, и слушаться оно не желало. Одеяло или… чем он там был укутан?.. вот это самое закручивалось вокруг рук, ног и особенно головы, концы его завязывались немыслимыми узлами, и чем больше человек барахтался, тем больше запутывался. В какой-то момент покрывало так закрутилось вокруг его горла, что он чуть окончательно не задохнулся.

Собственная беспомощность привела человека в ярость. Он отчаянно рванулся, все эти петли и узлы не выдержали, покрывало птичкой отлетело в сторону, высвобождая голову, и ошеломленному взору человека открылась абсолютно иррациональная картина. Он валялся прямо на земле на засыпанной снегом траве на краю, наверное, единственной ямы посреди бескрайней заснеженной равнины. Причем ноги его лежали выше головы. Значительно выше. Дул порывистый резкий ветер, небо нависло чуть ли не над самой землей, падал колючий неприятный снег, и на наветренной стороне возле его ног уже намело не то чтобы сугроб, но все-таки…

"Это что еще за бредятина? – спросил человек себя. – Где это я? Как я сюда попал?"

Впрочем, эта мысль не задержалась в его голове. Человеку было холодно, нестерпимо зудело левое плечо – отлежал, что ли? – и очень хотелось есть. "А где это у нас юг? – вслух спросил человек, сам собственному вопросу тут же и удивившись: зачем мне юг?.. Впрочем, ответ на вопрос выскочил в голову как подсказанный, – то есть как это "зачем", мне же туда идти… Ага, вон он где, родимый…" Человек хотел было изумиться, как это он определил стороны света без компаса, но зуд в чертовом плече сделался уж и вовсе нестерпимым, мысли спутались, и ухватить хоть какую-нибудь из них за хвост оказалось делом совершенно немыслимым.

"Там, на юге, должны быть камни с лапой, – сообщил он себе и добавил наставительно. – А на лапу всегда надо нажимать". Он перекатился на живот и попробовал встать.

Первая попытка оказалась неудачной. Налетевший сзади порыв ветра заставил его ткнуться физиономией в снег. Вторая попытка не удалась все из-за того же ветра, которому вздумалось дернуть одеяло как раз в тот момент, когда человек сделал попытку подняться с четверенек. Снова кувырнувшись носом в сугроб, он, тем не менее, сделал абсолютно правильное умозаключение: как прекрасно, что одеяло оказалось привязанным к его ремню. Несмотря на дырку в середине, оно все-таки могло помочь хоть немного согреться. А вот других теплых вещей вокруг не наблюдалось. Юг, юг… дался мне этот юг… на ноги бы подняться.

Когда человеку, наконец, удалось утвердиться на ногах, его охватила легкая паника. Земля почему-то оказалась непривычно далеко внизу. К тому же она качалась и норовила вывернуться из-под него. Ноги человека дрожали и подгибались. Несмотря на холод, он мгновенно с ног до головы покрылся липким, мерзко пахнущим потом. Хотя каждое отдельное движение давалось ему с трудом, было неуклюже и отдавалось острой болью в мышцах, все они оказались наполнены неожиданной, пугающей мощью и очень-очень резки. Во всяком случае, несоразмерны задаче: когда он захотел смахнуть снег с лица, то заехал себе по физиономии с такой силой, что из глаз посыпались искры, и всю процедуру подъема с земли пришлось проделывать заново.

Ветер усиливался. К снегу, валившему сверху, добавилась поземка. Холод пробирал уже до мозга костей. Насквозь пропитанная потом одежда совершенно не грела. К тому же, очевидно вследствие всех его падений, в позвоночнике появилась сильная тянущая боль. Впрочем, боль эта была ему, пожалуй, знакома и даже привычна. Разбередил старые раны?.. Может быть, может быть. Впрочем, ни о каких старых ранах он не помнил. Он сообразил вдруг, что вообще ничего не помнил. Не помнил даже собственного имени. "Нет, в самом деле, а кто я такой?.. и вообще, где это я?.. что тут, протуберанец мне в задницу, происходит?" – подумал он, злобно скребя левое плечо, омерзительный зуд в котором был, похоже, как-то странно связан с мыслительной деятельностью.

Мысли, однако же, расплывались, сосредоточиться на них никак не удавалось. К тому же оказалось, что ощущение времени потеряно им совершенно. Похоже, что из его памяти выпадали… как это называется? Временные интервалы?.. вот именно. Интервалы. Причем, значительные. Может быть, даже часы. Никакой ямы рядом уже не было и в помине, за спиной тянулась неровная цепочка следов, его следов, весьма быстро заметаемых поземкой. "Куда это я? – спросил он себя растерянно, – ах, да, юг…"

Все это было, конечно, очень мило и прелестно, и человек был готов идти на юг со всем возможным рвением, но у каждого похода просто обязана быть цель, не правда ли? – снова спросил он себя, и сам же себе ответил: безусловно, должна… а раз так, будем рассуждать логически. В конце концов, логика всегда была его сильной стороной даже там, в Академии… где это там, в какой такой Академии, протуберанец мне… Юг – это где тепло, вот тебе и вся логика.

Однако и эти мысли не удержались в его голове.

Метель разыгралась до безобразия. Зона видимости сузилась тоже до безобразия, и проходила теперь чуть ли не под носом. В отдалении среди снежной круговерти угадывалось некое движение стремительных тел, а сквозь завывания, визг и свист ветра нет-нет, да и прорывался все тот же омерзительный вой. Стае явно хотелось кушать. Какой стае?!

Бессознательно он шел на юг, и это было, конечно же, правильно. Именно на юг ему и нужно было идти. Во-первых, где-то на юге были камни с лапой, на которую непременно следовало нажимать. А во-вторых, он же ничего не знает, верно? Здесь север, снег, холод и нет людей. А юг – это где тепло, люди, столица, университет, библиотека, знания, так что… вперед! Логика, протуберанец ей… смотри-ка, и плечо-то вдруг отпустило, это с чего бы? Ладно, после разберемся. Как это так получилось, что он совершенно разучился ходить? Он умел ходить, это точно, в этом не было – и не могло быть – никаких сомнений. Он даже умел бегать. И танцевать. Он любил танцевать. Когда-то давно он вместе с… кем?.. мысль, однако же, опять спуталась и куда-то уплыла, и опять зачесалось плечо.

А камень – вот он камень, отыскался сам собою, прямо перед ним торчал из-под снега. Впрочем, и с этим делом не все обстояло так уж просто. У него что, перемежающаяся амнезия?.. выпадение сознания?.. чем иначе можно было объяснить, что одеяло, ранее висевшее на плечах, теперь было надето дыркой на голову. Свисающие концы одеяла были обкручены вокруг тела, оставляя на свободе только руки, и весь этот кокон засунут под ремень. "Пончо, – произнес он вслух только что пришедшее на ум слово. – Это одеяло с дыркой называется: "пончо", и его так носят, для тепла".

Камень был абсолютно дикий, если не считать вышлифованной на нем проплешины. Проплешина была в форме рыцарского пакаторского щита… рыцарского? Ну да, рыцарского, правда, не бошского, скорее, франконского… но откуда, протуберанец мне в рыло, я это знаю? – снова удивился человек… А посередине щита, в том месте, где надлежало красоваться гербу, находился ярко красный отпечаток растопыренной человеческой ладони. "Это чтобы видно было издалека", – догадался человек и одобрительно покивал головой. Под растопыренной пятерней были расположены мелкие, смутно знакомые значки… вроде бы, это называется "буквы"… ими записывают информацию… буквы, однако же, в слова не складывались, зубы стучали от холода, плечо зудело уж и вовсе нестерпимо, но тут все эти мысли из мозга снова кто-то будто бы и стер мягкой тряпкой.

Камень на взгляд, казалось, был высоким, но чтобы прижать свою ладонь к изображению, ему пришлось опуститься на колени. Сопя от напряжения, человек пытался совместить свою ладонь с отпечатком на камне, но рука слушалась плохо и все время попадала не туда. Он прижал ладонь к щиту и, помогая себе второй рукой, наконец-то совместил ладонь с отпечатком. В камне что-то клацнуло, и щит поехал внутрь так быстро, что, потеряв равновесие, человек основательно треснулся лбом о камень.

Шипя и ругаясь, человек неловко потер ладонью ушибленное место. Потом, пошарив в тайнике, извлек из него небольшую белую коробку с красным крестом на крышке, сосуд в чехле с длинным ремешком и здоровенных размеров нож в ножнах.

Человек уселся на землю, поерзал, устраиваясь поудобнее, и привалился спиной к камню. Потом он зажал сосуд между колен, откинул крышку, бросил внутрь сразу целую пригоршню таблеток из коробки с крестом и, сопя от напряжения, принялся набивать его снегом. Снег все время норовил сыпаться мимо сосуда, руки отчаянно мерзли, ему то и дело приходилось отогревать их подмышками, позвоночник ныл, не переставая, было холодно, голодно, тревожно.

Наконец, сосуд оказался набит снегом по самое горло. Человек снова закрыл его крышкой и со всех сил надавил на нее обеими руками. В сосуде зашипело, забулькало, из-под крышки повалил пар с характерным запахом дешевого синтетического протеина, долженствующего изображать собою мясо… Мясо?.. протеин?.. – удивился человек, но мысли снова спутались и уплыли.

В результате всей этой операции сосуд оказался заполнен отвратительной на вид желеобразной серого цвета массой, чем-то вроде заваренного кипятком скверно очищенного и плохо размешанного крахмала. Впрочем, и голод, и жажду, эта масса утоляла вполне прилично, а внешний ее вид, да и вкус тоже, по всей видимости, человека совершенно не смущали.

Против ожиданий, процесс еды ему удалось наладить довольно быстро. За отсутствием ложки, массу из сосуда надо было ножом выскребать в ладонь, лишь после этого ее можно было отправить в рот. Правда, приходилось тщательно следить за тем, чтобы не порезаться, лезвие было обоюдоострым, это был скорее кинжал, чем нож. После первой же проглоченной порции месива внутри человека будто бы взорвалась термическая бомба. Родившись в желудке, тепло стремительно побежало по жилам, проникая в каждую клеточку, на лбу выступила испарина. Холод, разумеется, никуда не исчез. Холод остался. Просто воспринимался он теперь как-то иначе. А потом человек и вовсе о нем забыл.

Человеку стало сыто и очень-очень спокойно. Он некоторое время повозился, поудобнее укутываясь с головой в это свое… как его… пончо. Не для тепла, а так… вящего комфорта ради, и лениво принялся перебирать те редкие мысли, что как-то умудрялись забредать в его полусонную голову.

Итак, – сказал он себе, – подобьем бабки. Я нахожусь один, без оружия, без снаряжения, без еды, скрыплы знают где. Что я здесь делаю, я не знаю. Более того, я представления не имею, кто я такой. И почему-то все эти обстоятельства меня совершенно не удивляют… а должны бы. Впрочем, все, что мне необходимо… ну, может быть, почти все… я могу найти в тайниках со знаком лапы на пакаторском щите. Эти тайники находятся у меня на дороге… что, в свою очередь, предполагает, что я куда-то иду, знать бы еще куда … и, чтобы не загнуться, я должен их отыскать. Ну и где же мне их искать, если я не знаю, куда и зачем мне идти?

У человека отчаянно чесалось левое плечо. Он исхитрился почесать его о камень, однако зуд проходить не желал. "Ладно, – продолжал человек, – будем рассуждать логически. Сначала надо определить мои цели. Ну, и какие, протуберанец мне в задницу, могут быть цели у человека, который, во-первых, не знает, кто он такой, во-вторых, не знает, где он, а в-третьих, не знает, что, собственно, он и знать-то должен? Впрочем, стоп. Юг. Мне нужен юг. Университет мне нужен, вот что".

Метель разбушевалась вокруг уж и вовсе с устрашающей силой. Снежная круговерть была такой плотности, что, казалось, протяни вперед руку, и она погрузится в белое марево как в молоко. На человека навалило уже целый сугроб, так что ему приходилось время от времени расчищать для себя вентиляционное отверстие. Потом с наветренной стороны намело сущую снежную стену, так что его вентиляция оказалась под защитой и больше снегом не зарастала. А человек то впадал в сытую, ленивую дрему, то снова вплывал в кисель своих медленных, заторможенных мыслей.

"Но если я ничего не знаю, – думал он, – то узнавать надо все. Подряд. Любые знания пойдут на пользу, верно?" Умопомрачительная бесспорность этого вывода привела человека в восторг, и даже заставила несколько возгордиться своими умственными способностями. Правда, ненадолго. До тех пор, пока он снова не вспомнил, что не знает, кто он такой, где он, и что он тут делает.

Сильный зуд в плече вывел его из дремотного состояния ровно на то время, чтобы он успел выстроить в голове некое умопостроение, показавшееся ему верхом логичности.

Абсолютно все, что ему нужно, подпадает под одну категорию, определяемую словом "знание". Знание – это книги, учеба. Знания получают от людей. Здесь, в этом холодном снежном… как это назвать?.. просторе, да, именно…так вот, тут людей нет. Тем более, людей ученых. Люди, ученые люди – это университет. Университет – это столица. Столица – это юг. Следовательно, он должен идти на юг.

Плечо, наконец-то, вроде бы, оставило его в покое. "Вот и чудненько, – сказал он себе. – Отдохну и потопаю. И если мне по дороге будут попадаться камни с лапами, значит, я на правильном пути".

Человек уже засыпал, когда в глубинах его мозга отчетливо прозвучал бесконечно знакомый и предельно омерзительный ему голос: "Ну, все, кажется, четверка зацепилась. Пошла, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, пошла!"

Ветер отнюдь не желал стихать. Он только крепчал, и дул теперь уже просто с ураганной силой. Видимости практически не было никакой, что человека, однако же, совсем не смущало. Сравнивать ему было не с чем, так что метель стала для него, если так можно выразиться, привычной деталью пейзажа. Он даже научился, вроде бы, в ней как-то ориентироваться.

Неожиданно он обнаружил, что в его дорожном мешке оказалась не одна коробка с красным крестом на крышке, а две, причем одна из них была уже более чем наполовину пуста, а у пояса помимо кинжала нашлось нечто вроде саадака, внутри которого находилось полторы дюжины стальных арбалетных болтов, причем двух разных видов. Правда, сам арбалет отсутствовал… а жаль. Все это, однако же, неопровержимо свидетельствовало, во-первых, о том, что на своем пути он встретил и вскрыл хотя бы еще один тайник, во-вторых, что идет он по этой самой степи уже долго, раз сумел опорожнить полкоробки таблеток, и, в-третьих, что периоды, которые он для себя характеризовал словами "выпадение сознания" продолжаются. Более того, продолжаются давно и занимают, по всей видимости, весьма значительное время. Впрочем, раз прошло уже много времени с начала пути, признак это хороший. Верный признак того, что все идет, как надо… кому?.. А просто как надо. Как надо – и все. Хотя он ничего об этих периодах беспамятства не помнил, но действовал во время них именно адекватно обстановке, а, следовательно, вполне сознательно. И еще одно обстоятельство выглядело вполне, так сказать, успокаивающе – тело перестало сопротивляться командам и прекратило так безобразно потеть… нет, оно, конечно, потело, но все-таки не так обильно. Тело слушалось, тело подчинялось, и приступы слабости, так его сначала изводившие и пугавшие, больше не появлялись.

Многие слова, которые раньше были для него просто некими абстракциями, постепенно обретали вполне конкретный, выражаемый в ощущениях смысл. Причем это касалось не только понятий типа "боль" и "голод" или процессов вроде "идти" и "спать". Например, такая абстракция как "долго" выражалась через бесконечность снежной равнины, холод, голод, боль во всем теле и страшная усталость, которую надо было постоянно преодолевать, чтобы двигаться к цели.

Выпадения из действительности, после которых он совершенно ничего не помнил, по всей видимости, продолжались. Но, слава звездам, действовать адекватно обстановке это ему не мешало. Во всяком случае, когда из снежной круговерти вывернулась какая-то двуногая прыгучая кенгура с противной хищной мордой, он мгновенно выдернул из ножен свой кинжал и… В общем, мало кенгуре не показалось, еле ноги унесла.

Очередной период осознанных действий наступил внезапно во время еды.

Человек выскребал из своего сосуда уже последние крохи, когда позвоночник его скрутила боль такой устрашающей силы, что он невольно охнул, а вслед за тем его пронзило острое ощущение тревоги, неминуемой смертельной опасности, исходившее откуда-то сзади, из-за спины, из-за камня.

Человек вскочил с самого себя удивившей быстротой и ловкостью и, развернувшись, замер в боевой стойке заправского фехтовальщика: кинжал зажат в кулаке лезвием наружу над бедром выдвинутой вперед правой ноги, левая рука чуть сзади, на отлете, и на ней, на левой, намотано пончо… когда успел?!

За камнем по будто бы циркулем очерченному сегменту окружности клубилась стая этих самых кенгурей… или кенгуров?.. – на редкость мерзких тварей, надо сознаться. Увидев человека, они разом взвыли тем самым уже знакомым ему клокочущим воем и забегали еще энергичнее, не пересекая, однако, ими самими определенной черты. Затем от стаи отделилась одна особь и начала медленно приближаться к человеку, то делая стремительные прыжки вперед, то припадая к земле и надолго замирая на месте. Вожак?..

Тварюга имела более чем впечатляющий вид. Весом килограммов на шестьдесят – семьдесят, с мощными трехпалыми задними ногами. Причем когти на этих пальчиках выглядели крайне убедительно. Когти на коротких передних лапах были тоже очень даже неплохи, но они скорее напоминали крючья, вцепится – не отдерешь. Хвост, которым тварь мотала из стороны в сторону, рассекал воздух как хлыст, со свистом, и этого свиста не мог заглушить даже вой ветра. Пожалуй, удар таким хвостиком мог не только сбить с ног, но и все кости переломать. А вот голова, которую теперь он мог рассмотреть в мельчайших подробностях, вот это и вовсе было нечто. Огромная, шишковатая, угловатая, она заканчивалась чем-то, что можно было бы назвать мощным клювом, если бы этот клюв не был снабжен несколькими рядами торчавших в разные стороны длинных и острых иглообразных зубов. По обе стороны клюва торчали две полых костяных трубки, черных, как окончательно сгнившие кариозные зубы, и покрытых омерзительной слизью. "Вон отсюда! " – взревел человек оглушительным басом, и ловко – откуда только эта ловкость взялась! – провел в ее сторону угрожающий выпад ножом.

Тварь отскочила назад, хлестнула перед собою хвостом и зашипела. На груди под горлом и по обе стороны трубок у нее вздулся огромный пузырь. Она повела головой из стороны в сторону над самой землей, как бы выцеливая человека, и… прежде, чем он разумом осознал опасность, тело – само! – стремительными кувырками ушло в сторону от серии плевков из трубок, которыми тварюга хотела его достать, а рука – тоже сама, без всякого участия разума, человек мог бы в этом поклясться – метнула нож точнехонько в середину пульсирующего в такт плевкам пузыря.

Пузырь лопнул как воздушный шарик, тварь, захлебываясь воем, покатилась по земле, а стая, будто подхваченная порывом ветра, устремилась сюда, к нему. Твари, стелясь над землей, неслись гигантскими прыжками. В мгновенье ока они преодолели расстояние, отделявшее их от человека и… что-то произошло… Окружающее пространство подернулось рябью, исчезли краски и объемы, он различал лишь силуэты, контуры тел, да и те неестественно дробились, ломались сверху вниз и справа налево, обозначая, таким образом, чудовищно замедлившееся движение… а твари двигались уже не к нему, а от него… а позвоночник скрутило болью так, что, казалось бы, и пошевелиться было нельзя, но он-то двигался, двигался, да еще как!.. Виски вибрировали, сотрясая голову с чудовищной силой. Боль в ушах и глазах была настолько сильна, что они просто отключились. Все восприятие мира свелось к профилю поверхности земли, возникавшему в глубине мозга как на экране локатора… локатор? что есть локатор?.. и дробно, дискретно перемещающимся силуэтам тварей. В руках его оказалось зажато что-то большое и очень тяжелое… кость?.. Взмах, второй, третий, хлесткие удары, хруст, вой, изломанные силуэты тварей остаются позади и… – что это? Уши-то, оказывается, работают снова?

Оставшиеся в живых твари растворились в снежной круговерти, и мир вокруг опять стремительно менялся. Исчез давивший на тело чудовищный пресс, вибрация в висках постепенно стихала, и этот жуткий локатор в мозгу, только что перекрывавший своим действием всю полусферу окружающего человека пространства, постепенно бледнел, расплывался, уступая место другим, привычным органам чувств. Вслед за слухом постепенно вернулось зрение, осязание, во рту появился отчетливый привкус крови. Человек был обессилен, его лихорадило, причем явно не только от холода: все тело его было покрыто кровоточащими ранами, – он, оказывается, и не заметил, что твари тоже сумели-таки до него добраться. Впрочем, им, ранам, давно уже следовало бы затянуться, он даже не уверен был в этом, он это знал… откуда?.. Что значит – откуда? Он же инт!

Левое плечо человека дернулось, заставив в полный голос взвыть от боли. Когда человек пришел в себя, то обнаружил, что снова валяется в снегу, вокруг по-прежнему свирепствует метель, а прямо перед ним торчит из снега уже ставший привычным камень с красной лапой, над которой на чистейшей космолингве начертано: "Толците, и отверзется вам".

5

Эни начала осторожно спускаться с фантоматора. Лицо ее – и на Азере, и на Земле – подергивалось гримасами боли и раздражения. Функционирование в фантоме давно стало для Эни делом привычным и даже чуть ли не обыденным. Вот только режим онлайн она по-прежнему не любила из-за неизбежного раздвоения личности. Давно бы, казалось, пора приспособиться и позабыть адаптационный период, но тело забывать не желало, так что вхождение в онлайн обещало ей всю возможную полноту ощущений… и обещания свои выполняло сполна. Тем не менее, режим работы в онлайне был самый удобный, особенно для эскапад, вроде нынешней. Память о себе на Азере она оставила не слишком добрую, так что этот режим обеспечивал ей максимально возможную мобильность. Полученные сведения становились мгновенно известны Эни в истинном теле, что, как она считала, в нынешних условиях было для нее жизненно важно, тем более что здесь, на Азере, противостоять ей, возможно, будет сам Кулакофф. Забывать об этом было никак нельзя. Приходилось стиснуть зубы и терпеть.

Для фантомного появления на Азере Эни выбрала фантоматор в своей рум-студии на шестом уровне, хотя был он значительно примитивнее, чем установленный в апартаментах на десятом. По крайней мере, там не надо шастать и карабкаться по ступенькам. Но на десятом, полагала Эни, ей не удалось бы сделать и шага. Новой городской власти она не боялась, что могут сделать фантому люди Ховрина?.. да тьфу на них! Но обитатели десятого могли мгновенно настучать на нее в Гнездо. А вот это уже могло быть и чревато подключением умнейшего из азерских головастиков, который, в отличие от того же Рекса, был совершенно непредсказуем. А на что он способен – после своих земных изысканий Эни прекрасно отдавала себе в этом отчет – подобный ей самой нормальный гений даже представить себе не мог.

Нет-нет, появиться среди богемы было гораздо разумнее. Впрочем, Кам, снова занявший при Эни привычное место камердинера, настоятельно советовал ей не шутить с Рексом тоже, и на его порядочность особо не полагаться, поскольку его, Рексова порядочность прямолинейна и тупа, как свод законов.

– По данным разведки Его Величия, – утверждал Кам, – господин комт и через фантома может достать, особенно, если фантом в онлайне.

– Ерунда, – возражала Эни, поначалу зацикленная исключительно на Кулакоффе, – Рекс женщину и пальцем не тронет.

– Не тронет. Это правда, – соглашался Кам с чуть заметной иронией. – Просто заставит явиться на Азеру в истинном теле и немедленно предать себя правосудию.

Эни озадачилась. По зрелому размышлению она вынуждена была признать, что резон в этих словах есть. Она сама – будь она Рексом, разумеется – поступила бы именно так… да еще и кайфовала бы, глядя, как корчится жертва от ужаса, все понимая, но воспротивиться не могя… или как там это правильно сказать?.. не имея возможности, вот.

К жутковатому миру мы идем, – думала она, осторожно спускаясь с бака фантоматора здесь на Азере, и со всеми удобствами разваливаясь на нежнейшем ложе в своих покоях здесь, в Лайвадии… да-да, опять той самой Лайвадии, Правый был безудержно щедр, как всегда, и предложил ей просто-напросто считать Лайвадию своей.

Если и другие инты начнут развиваться по тому же Рексову пути, а Всегда Правый утверждал, что это неизбежно, вся система ценностей нынешнего мироустройства окажется под угрозой. Проблема преступности, ясное дело, разрешится естественным и простейшим путем. Встань инты во главе санации… тот же Кулакофф, например… преступники сами начнут являться в суд, сами про себя рассказывать и признаваться, сами залезут в камеры и даже охраны им не потребуется. Все это прекрасно. Но ведь так можно допрыгаться и до полностью неподконтрольной и неуправляемой власти законов, что само по себе есть нонсенс. Яйцеголовые санаторы начнут сажать всех без разбора, с них станется. Всю элиту пересажают. Если закон выше воли властьимущего, какой же ты властьимущий? Незыблемое, вечное право высших слоев общества на "я так хочу! " окажется попранным. Нет уж, не надо нам таких новшеств. Пусть все остается по старому: элита на своем месте, преступники на своем, а Рекс в могиле… что-то в ее рассуждениях было не так и, вроде бы, даже нелогично, но вдаваться в философские тонкости было некогда. Да и не хотелось до омерзения, если по правде… непонятно, в сущности, почему?