скачать книгу бесплатно
– Тебя зовет куратор!
– Кто есть таков?
– Поставлен от василевса. Надзирает за царским имением. Он второй человек после архонта городов и селений на Истре.
Харальд в сопровождении дружины явился в дом куратора на берегу вытянутого озера, близко подходившего к морскому побережью. Норманна впустили в дом, а дружина осталась снаружи, готовая прийти на выручку своему предводителю в случае, если коварные греки вздумают схватить его. Куратор, лысый и дородный грек, был занят уходом за своими гнилыми зубами. Не обращая внимания на вошедшего великана, он макал деревянную палочку в смолу, а потом замазывал смолой искрошившиеся от времени пеньки. Покончив с этим занятием, он поднял глаза на Харальда и задал ему вопрос на греческом языке. Норманн пожал плечами, показывая, что не понимает. Куратор презрительно скривился и повторил вопрос на славянском языке. Его речь звучала непривычно, но большинство слов было понятны:
– Зачем ты и другие росы приплыли на моноксилах в державу ромеев?
– Мы хотим служить греческому конунгу. Нас пятьдесят человек отборных воинов.
– Мне донесли, что твои люди похожи на разбойников. С чего ты взял, что вас рады видеть?
– Мы слышали, что греческий конунг нуждается в добрых дружинниках. У меня есть береста от конунга Ярицлейва Мудрого, он ручается за меня.
– Береста? Ах да! Кора дерева! О, милосердный Бог! Воистину, только архонту росов могла прийти в голову мысль послать письмо на коре дерева! Покажи это смехотворное послание, рос.
Харальд лукавил. За пазухой у него бережно хранилась лишь береста, начертанная рукой златовласой Эллисив. Её отец Ярицлейв Мудрый не дал норманну никакого письма. Сказать по правде, Харальд поберегся бы принять даже самую торжественную княжескую грамоту, снабженную свинцовой печатью. Иной раз в милостивых грамотах ставят тайные знаки, предназначенные для очей посвященных. И кто ведает, что они означают для посланца? Вдруг Ярицлейв Мудрый условленными заранее знаками попросит греческого конунга оказать ему услугу и навсегда избавить его от бедного жениха, дерзнувшего посвататься к княжеской дочери?
Харальд не стал объяснять этого греку, а сказал с твердостью в голосе:
– Я передам бересту только в руки конунгу греков или самому главному из его приближенных.
И как ни возмущался куратор, как ни увещевал он упрямого варвара, уверяя, что его не допустят даже до младшего евнуха Священного дворца, Харальд стоял на своем. В конце концов, утомившись долгим спором, куратор принял решение:
– Я напишу логофету дрома о вашем прибытии. Он даст ответ, но нескоро. Вам придется подождать, варвары. А пока, во избежание стычек с ромеями, вы должны сдать свое оружие.
– Если таковы законы твоей страны, мы с готовностью подчинимся, – согласился Харальд. – Пришли своих людей за оружием.
Произнося эти слова, норманн размышлял: «Неужели, грек настолько глуп, что действительно пришлет своих воинов к ладьям? Где это видано, чтобы викинги добровольно расстались с секирами!» Однако куратор не заметил подвоха. Удовлетворенный благополучным исходом переговоров, он милостиво изрек:
– Тебе, вождь росов, я разрешаю оставить меч для отличия от прочих.
– Мои уста немеют и не находят достаточных слов для благодарности, – наклонил голову Харальд.
– Не прими в обиду принятые предосторожности. Я управляю имениями божественного василевса и обязан следить за тем, дабы никто не отклонялся от раз и навсегда установленного порядка. Варвары должны служить ромеям, ибо их могучие тела самой природой приспособлены для рабского труда. Ромеи предназначены властвовать, ибо наши тела созданы для высокого удовольствия и умственных занятий, – убежденно сказал куратор.
– Не будет ли дерзостью попросить могущественного ярла разъяснить мне некоторые непонятные вещи? Почему вы, греки, называете себя ромеями? Я думал, что ромеи живут в Ромбарге.
– Если ты имеешь в виду Рим, то его населяют латиняне. Мы именуем себя ромеями, ибо являемся наследниками Римской империи. Старый Византий есть Новый Рим.
– Вас непросто понять, – почесал в затылке Харальд. – И ответь еще: почему ты называешь нас росами?
Потомок Инглингов многих об этом спрашивал. Никто из норманнов, свеев и данов не мог сказать, откуда взялось это слово. Они называли росами или русами жителей Гардов, а те считали росами людей из Северных Стран. Все это было странно, но гнилозубый куратор был уверен, что знает точный ответ.
– В Святом Писании, у пророка Даниила сказано, что Господь прогневается на Израиль и выведет от краев севера князя Рос. И поднимется он, подобно буре, и накроет землю неогражденную, пойдет на беззаботных, живущих беспечно, у коих нет запоров и дверей, дабы произвести грабеж и набрать добычу. Это пророчество непросто передать на наречии мисян, ибо оно недалеко ушло от лая собак и хрюканья свиней. Но ты должен понять главное: при виде варваров от краев севера мы вспоминаем страшное пророчество и называем вас народом Рос.
Когда Харальд вышел к дружине, свеи и славяне окружили его, спрашивая, что требуют греки.
– Хотят забрать ваши секиры! – коротко пояснил Харальд.
– Ну уж нет, клянусь молотом Тора! – вскричал Асмунд Костолом.
– Тише! Идем к ладьям и сразу же отплываем. Пусть снаряжают за нами погоню, мы далеко опередим их.
Дружинники быстро погрузились в ладьи, но с отплытием вышла маленькая заминка. Вдоль берега проскакали несколько всадников, вооруженных копьями. Они громко переговаривались и тыкали копьями в густые кусты у дороги. По всему было видно, что они кого-то ищут. Оттолкнув ладью от берега, дружинники увидели полуголого человека, спрятавшегося в воде за большим камнем. Всадники не заметили его и проехали дальше. Беглец обернулся и умоляюще протянул руки к дружинникам.
– Спасите меня, милосердные люди!
Наверное, беглец был в полном отчаянии, потому что иначе он не назвал бы милосердными людьми Асмунда Костолома и его свеев, глядевших один свирепее другого. Другие были не лучше, а при взгляде на бесстрастное лицо исландца Халльдора малодушный человек камнем пошел бы ко дну.
– Помогите Христа ради! – взмолился незнакомец.
– Возьмем его, он христианской веры! – предложил кормчий.
Ульв протянул руку и помог беглецу забраться в ладью. Спасенный сразу же повалился на дно ладьи. Он тяжело дышал и дрожал от холода и волнения.
– Назови себя и объясни причину своего бегства? – потребовал Харальд.
– Я болгарин…моё имя Петр… Петр Делян, а ромеи часто называют меня Оделян, что означает Ловкач. Но не верь ромеям, великодушный чужденец! Меня преследуют из-за моего высокого происхождения. Еще ребенком меня увезли в Константинополь, где обрекли на жалкое существование. Я не мог смириться с таким положением и бежал. К несчастью меня узнали и попытались схватить.
– Я бы не признал тебя за человека знатного рода. Скорее принял бы тебя за нищего бродягу или беглого раба.
– Опрометчиво судить по моему жалкому одеянию. Жестокая судьба вынудила меня прикрыться рабскими тряпками, однако перед тобой сын последнего из болгарских царей.
– Разве у болгар есть цари?
– Ромеи лишили нас царства и даже нашего старинного имени. Они презрительно называют нас мисянами, а это дикое племя, давно исчезнувшее с лица земли. Возьмите меня с собой, добрые люди!
– Мы плывем в Царьград.
– С твоего благоутробного соизволения я бы поплыл с вами, – слезно просил болгарин. – В Одесосе меня сразу найдут, а в столице ромеев нетрудно затеряться среди множества людей.
– Посмотрим, будешь ли ты нам полезен.
Харальд намеревался расспросить беглеца о Болгарской земле, полагая, что эти сведения могут пригодиться в будущем. Сразу за Одесосом показался гористый берег. Как объяснил спасенный болгарин, к морю подходит длинный хребет, который делит Болгарскую землю на северную и восточную части. По уверению Петра, до недавней поры его соплеменники имели собственное царство, которое соперничало с Ромейской державой. Когда был мир, сыновья василевсов брали в жены болгарских девиц царского рода. Если начиналась война, болгары доходили до Царьграда и принуждали греков платить ежегодную дань. Так продолжалось до тех пор, пока василевсом не стал Никифор Фока. По обычаю болгарские послы явились за данью, но он приказал отхлестать их по щекам и сказал им: «Идите к своему вождю, покрытому шкурами и грызущему сырую кожу, и передайте ему: великий и могучий государь ромеев в скором времени придет в твою страну и сполна отдаст тебе дань, чтобы ты научился именовать ромеев своими господами, а не требовать с них податей».
Рассказывая об этом, Петр с гневом воскликнул:
– Легко было унизить наших послов, но гораздо труднее покорить нашу землю.
По его словам, Болгария защищена непроходимыми горами, густыми лесами, речными стремнинами, болотами и топями. Петр хвалился, что его соплеменники умеют заманивать врага в горные теснины и избивать их там, словно скот. Многие ромеи, включая стратигов и даже василевсов, нашли смерть в здешних горах.
– Царь ромеев хорошо знал, что, едва его войско вступит на болгарскую землю, как одна беда встанет за другой. По сей причине хитрый Никифор Фока задумал покорить нашу землю руками князя Святослава. Судя по вашим секирам, вы тоже из племени росов?
– Ты угадал, – кивнул головой Харальд. – Часть моих людей из страны, которой когда-то правил Свендослав.
– Он…он был храбрым витязем. Правда, его использовали ромеи. Такова их излюбленная хитрость: истреблять одно племя посредством другого, вносить смуту, задабривать деньгами, а потом коварно предавать и губить.
Болгарин поведал, что Никифор Фока отправил в Киев богатые дары. Его послы возбудили алчность Святослава описанием сокровищ болгарских царей. Будучи мужем горячим и дерзким, да к тому же отважным и деятельным, Святослав поднял на войну свое племя. Узнав, что войско росов подплывает к Дунаю и готовится к высадке на берег, болгары выставили тридцать тысяч вооруженных мужей. Но росы стремительно выпрыгнули из челнов и устремились вперед. Святослав огнем и мечом прошелся по болгарской земле, действуя с бесчеловечной свирепостью. Взяв с бою Филиппополь, он повелел посадить на кол двадцать тысяч болгар. Замысел коварных ромеев удался, но когда они потребовали, чтобы Святослав удалился с награбленной добычей, то получили надменное послание: «Греки должны заплатить мне большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же они не хотят платить, пусть тотчас же покинут Европу и убираются в Азию».
– Достойный ответ! – не сдержал восхищения Харальд.
Многие из болгар перешли на сторону Святослава, надеясь избавиться от гнета Константинополя. К тому же ромеи были ослаблены внутренней смутой. Никифор Фока пал жертвой заговорщиков. Новый самодержец Иоанн Цимисхий пытался запугать Святослава. Он напомнил ему о печальной судьбе его отца Игоря, приплывшего к Царьграду на десяти тысячах челнов, а вернувшегося лишь с десятью лодками. Однако угрозы только рассердили Святослава, и он направил Цимисхию такое послание: «Пусть греческий царь не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами вскоре разобьем свои шатры у ворот Царьграда». Тогда Иоанн собрал огромное войско и отправился с ним на Истр под охраной огненосных кораблей.
Едва прозвучало упоминание об огненосных кораблях, Харальд удвоил внимание. Между тем болгарин поведал о том, что император Цимисхий двинул войска на Дористол, где находился сам Святослав. Росы встретили их, плотно сомкнув щиты. Завязалась яростная битва. Росы, стяжавшие среди соседних народов славу постоянных победителей в боях, не уступали хорошо вооруженным греческим воинам. На следующий день показались плывущие по Дунаю огненосные корабли. При виде их ромеи несказанно обрадовались, а росов охватил ужас. Ведь все они помнили, как ладейный огонь обратил в пепел корабли князя Игоря. Огненосные суда подстерегали росов со всех сторон, чтобы они не могли ускользнуть в свою землю. Храбро бились росы, но их силы были на исходе. Святослав отрядил послов к императору Иоанну и предложил заключить мир на следующих условиях: росы уступят Дористол и освободят пленных, а греки дадут им возможность спокойно вернуться на родину.
– Ромеи обманули росов, как поступают всегда и со всеми. Да, сами они воздержались от нападения на челны Святослава, зато Цимисхий подкупил печенегов, которые разъезжают в кибитках. Печенеги подкараулили князя на порогах и убили его.
– Мне известна судьба конунга, – кивнул Харальд. – Излишне говорить об этом. Лучше поведай, что ты знаешь об огненосных кораблях? Наверное, они весьма велики? Каким образом они изрыгают смертоносный огонь?
– По размеру огненосные суда почти не отличаются от обычных боевых кораблей. На их палубах есть высокие помосты, кругом коих идет ограда из заостренных жердей. На помостах установлены медные сифоны, извергающие огонь. Кроме того, ромеи используют небольшие ручные сифоны, коими способен управлять один человек. Видишь вдали город на полуострове?
Болгарин показал перстом на город, обнесенный полосатыми стенами. За ними поднимались купола многочисленных церквей и виднелись черепичные крыши домов. С борта морской ладьи полуостров выглядел настоящим островом. По словам Петра, торговый города назывался Мессембрией и был населен греками. Болгарский хан Крум подступил со своей ордой к полосатым стенам, защищавшим греческий город, и приказал подтащить по узкому перешейку метательные орудия. Болгары долго осаждали богатое поселение, зато победа стоила затраченных трудов. Когда Мессембрия сдалась, среди захваченной добычи оказались тридцать шесть медных сифонов вкупе с немалым количество морского огня. Хан нашел людей, показавших, как действует это страшное оружие. Он успешно использовал огонь против своих врагов.
– К сожалению, зелье, коим заправляли сифоны, через некоторое время закончилась, а без него сифоны не действуют. Поэтому болгары сейчас не имеют греческого огня, и греки взяли над нами верх, – посетовал Петр.
– Ты снабдил меня важными сведениями, – признал Харальд. – После этого было бы несправедливо выдать тебя грекам или выбросить в море. Плыви с нами. Думаю, ты мне еще пригодишься в Миклагарде.
Ветер свежел, и морские ладьи весело неслись по волнам. Харальд лежал на носу и обдумывал все, о чем узнал от болгарина. До этой встречи он полагал, что единственный способ завладеть греческим огнем состоит в том, чтобы захватить огненосный корабль. Но болгарин рассказал, что существуют ручные сифоны, которыми может управлять один воин. Пленить одного человека гораздо легче, чем захватить целое судно. Если верить беглецу, огненное оружие не заколдовано и пустить его в ход можно без ворожбы и заклинаний. Впрочем, по словам болгарина, главной силой является зелье, которым заправляют медные сифоны. Харальд понял, что ему прежде всего необходимо раскрыть состав огненного зелья.
Глава 4
Великий город
Харальд Суровый вглядывался в туманную пелену, укрывавшую Стенон – так на северном языке именуется узкий пролив, на берегу которого стоит Миклагард. Греки называют пролив Босфором, или Фосфором от следующего случая. Филипп Македонский, отец Александра Великого, желая овладеть греческий город Византием, долгое время держал его в осаде. Поскольку у него не получилось взять город открытым нападением, он приказал прорыть тайный ход под городскою стеною. Работы шли в тайне, и жители Византия долго ни о чем не подозревали, пока однажды ночью воссиявший свет – фосфорос не указал осажденным на предстоящую опасность, каковую они не замедлили отвратить. Правдив ли этот рассказ или нет – кто знает, однако он был записан царем Константином Багрянородным.
В густом тумане ничего нельзя было различить. Вдруг из белесой мути вырос рыбацкий челн. Грек, возившийся с сетью, издал предостерегающий крик и заработал веслами, спеша отойти подальше от морской ладьи, неожиданно возникшей из тумана.
– Спроси его, в какой стороне Царьград? – велел Харальд болгарину Петру.
Болгарин обратился к рыбаку на греческом языке. Владелец челна указал рукой на туман и громко выкрикнул:
– Истинополин!
– Он не понял тебя, – с досадой заметил Харальд. – Нам нужен великий град греков.
– Так и есть. По-гречески «ис тин полин» означает «в городе». Почти все греки так называют так Константинополь. И неудивительно, ибо для заносчивых ромеев не существует иных городов, кроме их столицы.
Постепенно туман начал рассеиваться. Над морем встало солнце, и его лучи быстро нагрели воздух. Молочная муть поплыла клочьями, и открыла корабль, лениво покачивавшийся на едва ощутимой утренней волне. Это была одна из десяти огненосных хеландий, денно и нощно стороживших греческую столицу. Харальд не знал, как называется выглянувший из тумана корабль, но сразу же догадался о его предназначении. Огромная хеландия имела три мачты. Паруса были спущены и прилежно свернуты. Вдоль высоких, как крепостные стены бортов, шли три яруса отверстий, предназначавшихся для весел. Верхние отверстия были закрыты кожаными заглушками, а весла нижнего яруса опущены в воду. Норманн узрел решетчатый помост на носу корабля и догадался, что там стоит сифон, извергающий пламя. В первых лучах солнца блеснули шлемы воинов, охранявших огнеметательную машину. Туман рассеялся, и за одной хеландией показались еще несколько, покачивавшиеся поодаль. Харальд завороженно смотрел на огненосные корабли и только спустя некоторое время заметил самый большой и самый богатый город на всем белом свете.
Как не быть этому граду богатым, когда он стоит между Западом и Востоком и все торговые пути сходятся в одной точке? Достойно удивления, что греки не сразу поняли преимущество этого места. В Земле греков был Оракул, или языческое капище, имевшее пребывание в Дельфах. Там у высокого треножника сидела прорицательница-вельфа, именуемая пифией. Она вдыхала ядовитые пары из расщелины, подобной многим расщелинам в Исландии, откуда веет запахом серы и которые, несомненно, ведут в преисподнюю, где черти мучают грешников. Под воздействием адского пара пифия прорицала, но речи её были туманными, как испарения из расщелины. Иногда в её смутных речениях мелькала искра божьей правды. Дельфийский Оракул посоветовал основать город «напротив слепых». Долго раздумывали греки, кого Оракул назвал слепыми, и только потом догадались, что слепцами являлись люди, жившие на азиатском берегу и не видевшие, что напротив них лежит удобная гавань. Получив пророчество, греки основали город и назвали его Византием по имени своего царя, а может, по другой причине.
Вопреки пророчеству о блистательном будущем, Византий долго оставался небольшим рыбацким селением. Но пророчество исполнилось, когда император Константин Великий решил перенести столицу империи из языческого Рима в новый город. Он нарек его Новым Римом. Прежнее имя не было забыто. Ученые мужи по сей день предпочитают называть город на старинный лад: Византием. Сей град также именуют Константинополем, в просторечии же говорят: Истинополин. Среди славян он известен как Царьград, в Северных Странах его величают Миклагардом, то есть Великим Градом. И думается , что наше название самое точное, ибо воистину это самый великий из всех великих городов и ничто на свете не может с ним сравниться по размеру и великолепию.
Воды двух морей сталкиваются здесь и, смешав свои потоки, разделяют два материка. Поток с севера, волнуясь и как бы кичась, что он касается берегов Азии и Европы, подходит к городу. И кажется, видишь ты перед собой спокойно текущую реку. То, что лежит налево от этой реки, стиснуто высокими берегами, открывая восхищенному взору рощи, красоту лугов и всего остального, что лежит на противоположном материке. Расширяясь здесь, Босфор отходит от города в южном направлении, отстраняя от него Азию возможно дальше. Здесь поток уже называется Пропонтидой, или Предморьем, а иной раз и Мраморным морем. Великий Город стоит на европейском берегу. С востока священный град омывают волны Босфора, с севера – тихие воды залива, называемого на нашем языке Сьявирдарсундом, а славяне сокращают его до Суда. Что касается греков, то для них эта бухта суть Золотой Рог. И подлинно, длинной и слегка изогнутой формой залив напоминает рог для возлияния. Залив сей спокоен, и нет на нем никогда волнения, как будто здесь положен предел для бури и волнам запрещено здесь появляться из почтения к городу. Если случается, что в зимнюю пору бурные ветры дуют на морях и обрушиваются на пролив Босфор, то корабли, достигнув входа в Золотой Рог, попадают в тихое место. Они могут идти без опаски и становятся на якоря, где им угодно без всяких мер предосторожности.
– Нам надобно к Маме – сказал кормчий, указывая на противоположный берег Золотого Рога.
В договорах, которые конунг Хельги и конунг Ингвар заключили с греками, сказано: «Приходяще русь да витаютъ у святого Мамы». Святой Мама, то есть монастырь Маманта, доителя коз и мученика кесарийского, стоит на противоположном берегу залива. Харальд обратил внимание на две мрачные башни, возвышающиеся на противоположных берегах Золотого Рога. Между ними в самом узком месте покачивались несколько плотов
– Чепь железна. Буде война, греки замкнут Суд, – пояснил кормчий.
Прозрачная вода залива позволяла рассмотреть обросшую водорослями цепь, приспущенную примерно на сажень в глубину. Несколько больших плотов не позволяли ей лечь на дно. Должно быть, в башнях стояли мощные вороты, позволявшие натянуть цепь таким образом, чтобы она могла преградить вход в залив.
Золотой Рог наполняли корабли. Мачты теснились, подобно деревьям в густом лесу. Паруса всех размеров и расцветок свисали до воды. Вереницы носильщиков сбегали с кораблей, неся на головах тяжелые глиняные амфоры. На уши молодых полян обрушился шум и суета, царившие на берегу. Асмунд и свеи жадно смотрели на нестерпимо сиявшие кресты на куполах церквей и прикидывали, сколько на них ушло золота. Кормчий с трудом нашел свободное место для двух ладей. Высокий берег был сплошь заставлен грудами красной обожженной черепицы, узкогорлыми амфорами с вином и прочим товаром. Между сгруженным с кораблей товаром сновали погонщики ослов. Весь этот муравейник являлся всего лишь торговым пригородом, называемым Сиками или Галатой. Сам город возвышался на другом берегу залива, окруженный мощными стенами и еще более мощными башнями. Харальд пересчитал башни, выходившие на берег Золотого Рога, и не поверил самому себе. Их было сто десять. Он пересчитал снова, и опять получилось сотня и десять башен.
Исландец Ульв стоял по колена в воде и не отрывал взора от красных черепичных крыш и церковных куполов, одни из которых были позолочены, другие покрыты серым свинцом.
– Разве в Миклагарде обитают великаны? – в страхе спросил он, показывая рукой на всадника подле самого обширного купола, больше похожего на курган.
Только тут Харальд, занятый пересчетом башен, обратил внимание на колонну, которую венчал позеленевший от времени всадник. Даже издали, с противоположного берега, было видно, что всадник превосходит своим размером любого из обитателей Ётунхейма, одного из девяти миров, населенного великанами-ётунами.
– Вон еще один ётун! – воскликнул Ульв, указывая на нестерпимо блиставший под солнечными лучами столп, на котором стоял великан, столь огромный, что человеческий глаз, привыкший к обычному размеру, принимал его за причудливую скалу.
Харальд спросил кормчего, что за ётуны возвышаются над крышами, и получил насмешливый ответ:
– Варяг, ты напрасно принял их за живых людей? Сие медные и каменные истуканы, коими наполнен весь Царьград. Их там больше, чем людей, причем некоторые из них выше самого высокого дуба.
– Я хочу поскорее увидеть сии чудеса собственными очами.
Однако оказалось, что росам нельзя просто так войти в город. Особо поставленный от греческого царя муж должен был переписать всех вновь прибывших к святому Маме. Только после этого им разрешалось зайти за стены Царьграда. Пришлось подчиниться давно заведенному порядку. Харальд кликнул на помощь болгарина Петра, знавшего греческий язык, но его не могли найти. Кто-то из дружинников сказал, что беглец потихоньку улизнул, когда ладьи причалили к берегу. На всякий случай решили проверить имущество, сложенное в ладье. Харальд развязал кожаный мешок со своим добром и не обнаружил золотой гривны. Он хорошо помнил, что спрятал ожерелье в мешок, решив не носить более заколдованное украшение на шее. Трижды перерыв свое добро, он убедился, что ожерелье исчезло.
– Одно из двух! – сказал норманн. – Либо ожерелье забрал идол Юмалы, либо его похитил спасенный нами болгарин. В любом случае я не слишком опечален. Из-за колдовского ожерелья произошло столько бед, что лучше о нем более не слышать.
Святого Маму наполняли купцы и паломники из Гардов. Монастырь был небольшим, и немногочисленные монахи терялись в толпе мирян. Богатые гости занимали хозяйственные монастырские помещения, их слуги и бедные паломники ютились под навесами. Дружина Харальда разместилась на монастырском дворе под раскидистым платаном, дававшим спасительную тень. К вечеру, когда стало чуть прохладнее, свеи приступили к трапезе, состоявшей из мяса, закопченного на оленьем помете. Всякий в Северных Странах знает, как вкусна эта еда, хотя люди других народов утверждают, что она несколько отдает дерьмом.
Утром должен был явиться грек для переписи приезжих. Однако они никого не дождались. Харальд потерял терпение. Он решил взять с собой двух исландцев и проплыть на ладье вдоль городских укреплений, а буде представится возможность, то проникнуть за стены. От монастыря святого Маманта до выхода из Золотого Рога было рукой подать. Морская ладья проскользнула мимо башен, с которых спускалась железная цепь, и выплыла в Предморье. Там ходили крутые волны и следовало опасаться сильного подводного течения. Ладья, подгоняемая свежим северным ветром, мчалась мимо зубчатых стен, перед которыми громоздились позеленевшие от водорослей камни. Морские волны разбивались о подножья огромных башен, коих Харальд насчитал сто восемьдесят восемь. В одном месте к берегу спускались ступени от стоявшего наверху каменного здания, прорезанное арками. Норманн оценил красоту палат и предусмотрительность неведомого зодчего, позаботившегося о том, чтобы изящные арки не делали уязвимыми крепостные стены. Нижняя часть здания, выходившая к морю, представляла собой глухую стену, причем такую гладкую, что взобраться по ней не было возможности. Когда норманн спросил кормчего, чьи это палаты, тот перешел на шепот:
– Греческого царя. У него много палат, токмо они незримы за высоким тыном. Сии палаты стоят на берегу, и царь, говорят, приходит сюда и всходит на ладью, ежели случится надобность.
Харальд решил, что попросит Ярицлейва Мудрого подарить своей дочери эти красивые палаты, когда повелитель Гардов возьмет Миклагард. Они с Эллисив каждый день будут сходить по ступеням к воде и устраивать прогулки по морю. Впрочем, сначала надо было найти брешь в укреплениях, окружавших греческую столицу. После сто восемьдесят восьмой по счету башни морская стена резко повернула от моря и пошла по суше.
Кто бывал в Миклагарде, тот знает, что в означенном месте находится пристань Источников, от которой можно пройти к храму Богородицы Святого Источника. Стены же, идущие по суше, называются Феодосиевскими по имени императора Феодосия, приказавшего возвести их на новом месте после землетрясения. Харальд не упустил из вида, что перед сухопутной стеной прорыт широкий и глубокий ров, частично заполненный водой. Ров разделяли земляные перемычки, не дающие воде убежать в море. У основания перемычки были широкими, но вверху сужались настолько, что даже самый ловкий воин не смог бы преодолеть ров по их гребню. Ров был обложен тесанным камнем, причем облицовка продолжалась каменным валом с бойницами, из-за которых можно было осыпать стрелами неприятеля, вознамерившегося преодолеть водную преграду.
Еще норманн приметил, что Феодосиевские стены являлись двойными, так как город был наиболее уязвим с суши, и считалось, что одной стены будет недостаточно. Первая – так называемая внешняя стена поднималась сразу за рвом. Она была снабжена небольшими башнями, стоявшими на расстоянии броска копья одна от другой. На верхней площадке такой башни могло поместиться семь-восемь воинов. Вторая – внутренняя стена отстояла на сорок шагов от внешней. Она была гораздо выше и толще. Пространство между внешней и внутренней стенами было засыпано землей, так что пробить укрепления тараном не представляется возможным.
Глядя на двойные стены Миклагарда, норманн даже засомневался, являлись ли они делом рук человеческих? Только великанам-ётунам под силу поднять огромные камни, из которых были сложены городские укрепления. Каждый ряд камней чередовался с рядами обожженных кирпичей, из-за этого стены и башни выглядели полосатыми, подобно парусам викингов. Верхнюю часть стены прорезали бойницы, по гребню шли зубцы в рост воина. Над стеной возвышались башни, столь мощные, что на верхней площадке каждой башни могли свободно поместиться сорок-пятьдесят воинов. Харальд заметил, что башни плотно примыкали к стенам, но не являлись их частью. Даже если бы каким-то чудом удалось бы обрушить внутреннюю стену, это нисколько не повредило бы башням, способным обороняться, как самостоятельные крепости.
Внешняя сухопутная стена имела девяносто две башни, внутренняя – девяносто шесть. Теперь Харальд хорошо представлял общий вид укреплений Великого Города. То был треугольник, две стороны коего ограждали морские стены, а третья с суши город имел двойную защиту. Лишь ближе к Золотому Рогу двойная стена сменялась одинарной. Раньше эта красивая местность, называемая Влахерной, находилась за городской чертой. Император Ираклий обнес ее одностенком, который, впрочем, стоил двойных Феодосиевских стен. Здесь стояли двадцать башен, чья величина и мощь превосходила человеческое воображение. Кроме того, перед самым заливом, на уязвимом стыке сухопутных и морских стен шла дополнительная Львовская стена, которую приказал возвести царь Лев Армянин. Из-за этого стены вновь обращались в двойные. Все это норманн и исландцы разглядели, когда дошли до Золотого Рога, а потом вернулись назад к тому месту, где высадились на берег.
– Мы напрасно жаримся на солнце, – сказал Ульв, утирая пот. – Миклагард неприступен! Даже Тор не смог бы сокрушить своим молотом его стены и башни.
– В любых укреплениях имеется слабое место, – возразил Харальд. – Стены выглядят неприступными. Но в них проделаны ворота. Вот красивые ворота, через которые торговцы гонят скот. Поглядим, хорошо ли они охраняются?
Ворота, о которых говорил Харальд, находились недалеко от пристани Источников. С боков их ограждали две башни. Они были сложены из каменных глыб, скрепленных железными скобами так плотно, что казались вытесанными из цельной скалы. Над арками ворот блистали золотом письмена. Если бы на месте Харальда, едва разбиравшего латинские литеры, оказалась златовласая Эллисив, то она бы бойко перевела, что император Феодосий, воздвигший Золотые ворота, навсегда установил на земле Золотой век. Два мраморных орла на карнизе ворот стерегли эту горделивую надпись. К воротам вела вымощенная гладкими плитами дорога. Её ширина позволяла свободно разъехаться двум груженным повозкам, а плиты были уложены так ровно, что их можно было использовать в качестве обеденного стола. Об этой удивительной дороге, называемой Эгнатиевой, или Большой Государственной дорогой, еще будет рассказано в свое время. Сейчас же следует отметить, что въезд с Эгнатиевой дороги в Золотые ворота устроен с большой торжественностью.
Перед Золотыми воротами стояла арка, по бокам которой были укреплены двенадцать мраморных плит, разделенных между собой небольшими колонами. Когда викинги поравнялись с аркой, они увидели изображения людей, вырезанные на мраморе. Харальда сразу же привлекла фигура мощного воина, вступившего в единоборство со львом. Каждая мышца воина трепетала, словно он был живым. Другой мрамор изображал прекрасного юношу, прикованного цепями к скале. На скале сидел орел и клювом терзал его плоть. Харальд подумал, что греки знают толк в мучительных казнях. Наверное, юноша украл золото, принадлежавшее конунгу, и был подвергнут наказанию за свое преступление.
