Как управлять людьми или Искусство манипуляций

Подойдя ко мне, он продемонстрировал удостоверение, где красовалась его фотография, и был указан весьма немалый полицейский чин.

– Перфидий, – прочитала я вслух его имя в удостоверении.

– К твоим услугам, – как бы даже слегка поклонился этот Перфидий. – Прошу меня простить, что совершаю визит в такое время, спустя всего пару дней после подобного происшествия, но по долгу службы… – он завершил фразу разведением рук в стороны, мол, ты же понимаешь.

– Эм, – невнятно пробормотала я, не вполне вникая, к чему он клонит.

Перфидий объяснил, что занимался организацией рейса планетолёта с секретным грузом, из-за которого всё и случилось, а теперь на него легло расследование происшествия.

– Ага, – дошло до меня. – Надо меня допросить.

– Что ты, что ты, какой допрос. Всего лишь хочу, – он вынул руку из кармана юбки и неопределённо пошевелил пальцами в воздухе, – разъяснить для себя кое-какие моменты, для создания, так сказать, полной картины с точки зрения очевидицы и непосредственной участницы этого прискорбного происшествия. Ещё раз прошу меня простить, что выбрал такое время, но, сама понимаешь, лучше беседовать по горячим, так сказать, следам, пока эти следы ещё не остыли.

– Хорошо, – кивнула я, направляясь обратно к подъезду и честно предупреждая: – Только у меня не убрано.

– Тогда предлагаю отправиться в одно небольшое милое заведеньице, где можно выпить по чашке чая и поболтать.

Именно так и сказал: "поболтать". Словно нам предстояла лёгкая дружеская беседа, к которой у меня нет никакого принуждения. Хотя мы оба прекрасно понимали, что от такого предложения, каким бы неформальным образом оно ни было высказано, отказаться нельзя. Я чувствовала себя неуютно, словно была в чём-то виновата, хотя решительно не имела представления, в чём.

Припаркованное авто, разумеется, оказалось транспортом Перфидия. Мы сели в него и отправились в путь. В дороге следователь опять рассыпался в извинениях и снова выразил сочувствие по поводу произошедшего со мной, ещё раз сказал, что понимает, какой это для меня стресс, но, увы, расследование не терпит.

– И как идёт расследование? – спросила я. – Уже что-то понятно?

– Вообще, это следственная тайна, – он погрозил мне пальцем. – Но, по правде говоря, с расследованием всё плохо. Непосредственные виновники не оставили никаких зацепок, а сами они по понятным причинам рассказать ничего не могут.

– Ну извини, – состроила я кислую мину.

– О нет, я вовсе не думаю, будто ты действовала с ними сообща, а когда поняла, что всё идёт не по плану, то устранила их, воспользовавшись подвернувшейся возможностью. Основания для такого подозрения слишком зыбкие…

– Для этого подозрения нет вообще никаких оснований! – возмутилась я. – Чудо, что мне вообще удалось поймать этот пистолет.

– Нет оснований? Ой ли? Как ни крути, но вы все трое из одного Департамента, и отправлены были на задание лично Августом Лавлейсом.

– Ты Августа подозреваешь?! – я не смогла сдержать эмоций.

– О нет-нет-нет, – взмахнул руками Перфидий, – он слишком умён, чтобы настолько глупо подставиться. С другой стороны… – он многозначительно замолчал.

– Что? – не выдержала я.

– Он мог заранее спрогнозировать, что именно так на его счёт и решат, а потому не заподозрят, – задумчиво потёр подбородок Перфидий.

В этот момент автомобиль остановился возле небольшой кафешки. Выходя из машины, я чувствовала себя ещё менее уютно, нежели садясь в неё. То, что Перфидий вёл себя по-свойски, даже галантно открыл и придержал передо мной дверцу машины, с одной стороны, расслабляло, но, с другой – делало чувство исходящей от него угрозы более острым. Мы заняли столик, сделали заказ: он выбрал себе чай и сочень с соевым творогом, а я – вареники с капустой в гороховом муссе и мате.

– Так вот, – произнёс Перфидий. – Насчёт подозрений. Как думаешь, почему злоумышленники оставили тебя в живых?

– Ух, – я передёрнула плечами из-за мыслей, от которых так упорно стремилась отделаться предыдущие два дня. – Это же очевидно. Они оставили в живых только женщин. Значит, собирались нас изнасиловать. А потом, разумеется, убили бы так же, как и остальных, – произнеся эти слова, я вздрогнула.

Тогда Перфидий извлёк из кармана своей юбки фото, на котором я узнала одну из девушек, пленённых на космокатере.

– Что скажешь?

– Это одна из пленниц.

– В самом деле. Но что ты скажешь по её поводу, насколько она хороша собой?

– Ну, ничего так.

Женская солидарность не позволяла мне ответить иначе, но, по правде говоря, девушке не хватало блеска в глазах и ощущения внутреннего огненного стержня, которые так сводят с ума любого мужика.

– А, как по мне, ей не хватает внутренней силы, – произнёс Перфидий. – Из-за этого она тусклая и скучная. Такие редко привлекают мужчин.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что твоё объяснение их действий – самое очевидное, оно первым делом приходит на ум. Но, возможно, они специально всё обставили так, чтобы всё указывало именно на эту версию. Сама посуди, всю дорогу до космопорта болтают о морали, а тут решают пойти на такое гнусное, грязное преступление просто ради того, чтобы потрафить своей похоти?

– Болтали о морали, а потом грохнули шестерых человек, – возразила я.

– А ты разве не помнишь, что они говорили во время вашей поездки про убийство?

– Нет, не помню, – вспоминая теперь тот разговор и зная, что собиралась совершить эта парочка, я негодовала ещё сильнее, чем во время поездки. – Они всю дорогу болтали такую псевдоинтеллектуальную чушь, что уши вяли.

– Псевдоинтеллектуальную? – вскинул брови Перфидий. – Почему ты решила, что "псевдо"?

– А разве нет?

В это время принесли заказ. Перфидий сначала галантно налил мне из чайника мате и лишь потом – себе чаю. Отхлебнув, Перфидий произнёс:

– Знаешь, не то чтобы их речи были слишком уж умны. В самом деле, кто сейчас всерьёз обсуждает Иммануила Канта? Когда он писал свою "Критику практического разума", книги были не так доступны, как сейчас, и оттого он не мог прочитать "Бхагавад-гиту", иначе бы заметил, что на вопрос о категорическом императиве ответили за две тысячи лет до, и в гораздо более поэтичной форме… Ты читала "Бхагавад-гиту"?

– Первый раз слышу, – буркнула я. Как же меня бесил мой бывший, тот, что до сих пор оставался в живых своими вопросами про книги, которые я читала. Терпеть не могу такие вопросы. Да и книги читать – тоже.

– Это зря, это зря, – покачал головой Перфидий. – Чудесная вещица, рекомендую. Чуть ли не первая в мировой литературе, где герой задался вопросом "тварь я дрожащая или право имею?". Тот самый вопрос, что прославил Фёдора Достоевского.

Слушая эту болтовню, я пыталась понять, чего добивается Перфидий. Пудрит мне мозги, морочит голову, чтобы я расслабилась и попалась в его ловушку? Но что это за ловушка, в чём она состоит? Да и на чём меня ловить? Ведь я в самом деле не имела никакого сговора с этой парочкой. Вид же Перфидия свидетельствовал исключительно о том, что тот искренне наслаждается разговором на поднятую тему, не имеет никаких задних мыслей и не вкладывает в свои слова скрытых смыслов.

– Та парочка не задавалась таким вопросом, – решила я вернуть разговор к более реальной теме, заодно сбив Перфидия с толку. – Они просто взяли и поубивали кучу народу.

Тогда я ещё не знала, что сбивать с толку этого сыщика – дохлый номер.

– Блестящее замечание! – он от удовольствия даже хлопнул в ладоши. – Блестящее! Всё именно так. Можно сколько угодно разбивать в пух и прах идею о том, что есть какие-то особенные, "право имеющие" люди, но штука вот в чём. Люди, которые в самом деле считают себя особенными, не задаются вопросом, имеют ли они право. Они просто идут и делают. Далеко ли ушёл бы Иисус Навин, если бы вместо того, чтобы устраивать череду геноцидов, начал гадать, а не тварь ли он дрожащая? Впрочем, именно это и произошло в самом начале "Бхагавад-гиты". Арджуна усомнился в том, что у него есть право устроить кровавую бойню, пустить под нож своих многочисленных родственников, которые оказались в этой битве на противоположной стороне.

Перфидий отставил кружку, прикрыл глаза и прочитал наизусть:

При виде моих родных, пришедших для битвы, Кришна,Подкашиваются мои ноги, во рту пересохло.Дрожит моё тело, волосы дыбом встали,Выпал из рук Гандива, вся кожа пылает;Стоять я не в силах, мутится мой разум.

– Ты только представь, – продолжал Перфидий, слегка подаваясь вперёд, – две огромные армии, каждая под миллион человек, готовы сойтись в грандиозной финальной битве. И тут Арджуна – глава одной из армий – бросает оружие и, трясясь, падает на дно колесницы, усомнившись в своём праве полководца нести боль и смерть. Не окажись рядом с ним Кришны – так древние индусы называли Бога, – который ему, как и Иисусу Навину, дал прямое указание устроить жестокую резню, то привело бы всё это к весьма печальным последствиям: род Арджуны был бы истреблён, а мир окутала тьма.

– Той парочке что, тоже Бог сказал бойню устроить?

Перфидий снова хлопнул в ладоши, широко улыбаясь, чрезвычайно довольный моей репликой.

– Прекрасный вопрос! И где только Лавлейс нашёл себе такую проницательную помощницу. На эту тему размышлял ещё один русский классик. Помнишь, как это у него было? "Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нём есть. Считает себя свиньёй – и опять прав, потому что свинья в нём тоже есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога." Только вот как, скажи на милость, отличить внутреннюю свинью от Бога?

Перфидий замолчал, глядя на меня.

– И-и-и… – протянула я, понятия, разумеется, не имея, откуда эта цитата. – Как?

– В том-то и дело, в том-то и дело… – вздохнул он. – Впрочем, сейчас дело не в этом. Я внимательно посмотрел записи из авто, на котором вы ехали, послушал весь диалог этой парочки головорезов. Они, на мой вкус, вполне искренне интересовались проблемой нравственного закона. А когда зашла речь о "не убий" как о категорическом императиве, то они как-то само собой сошлись на том, что без убийств во имя высшей цели никак не обойтись. И чтобы такие вот люди оставляли в живых женщин исключительно дабы надругаться – это крайне сомнительно.

– Зачем же тогда?

– Это я и пытаюсь понять. Возможны разные варианты. Например, интерес представляла лишь одна из женщин, а других оставили для отвода глаз.

– То есть одна из женщин – их сообщница. Например, я, – кисло поджала губы я.

– Например, – кивнул Перфидий. – Но, как я уже говорил, мне не кажется этот вариант правдоподобным. Да и двух других тоже не особо подозреваю.

– Какие же ещё варианты?

Он развёл руками:

– А ты как думаешь?

Я изобразила на лице работу мысли, но ничего толкового в голову не приходило.

– А не заметила ли ты чего-то странного в их поведении?

– Помимо того, что они болтали про то, чтобы не наложить себе в штаны? Ну, довольно странно, что они вдруг начали друг с другом драться ни с того ни с сего.

– О, это как раз совершенно не странно. Помнишь человека, который вас освободил?

– Ага. Имя ещё какое-то… – я наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

– Сурентий, – подсказал Перфидий.

– Да, точно.

– Он быстро сориентировался в ситуации и воспользовался психосферой. Применил эту штуку против одного из двух злоумышленников.

– А, это те шары на стеллаже, – сообразила я. – А что они делают?

– Это секретная информация. Но, пожалуй, могу тебе рассказать. Ты же умеешь хранить секреты?

– Умею, – заверила я.

– С помощью психосфер можно корректировать мысли человека. Злоумышленники, очевидно, собирались забрать психосферы себе, но Сурентий за время полёта успел немного разобраться с управлением и сумел внушить одному из этих негодяев мысль о том, что сфер уже нет, а второй его предал. Дальше ты знаешь.

– Постой, как это "корректировать мысли человека"? Лучом каким-то светят в голову или типа того?

Перфидий назидательно поднял указательный палец:

– Каким таким лучом, по-твоему, можно светить в голову, чтобы изменить мысли человека? Понятно, лазерным лучом можно: если он будет достаточной мощности, то все мысли в голове человека прервутся. Но вот так, чтобы добавить мысль "мой напарник предатель" – это какой луч нужен?

– Так я и спрашиваю: какой.

– Я тебе отвечу: никакой луч так не может.

– А как же тогда?

– Очень просто. Человек – это текущий из прошлого в будущее поток мыслей с прикрученным к нему прожектором внимания, который выхватывает (зачастую произвольным образом) те или иные куски потока. А психосферы просто подкидывают под этот прожектор заданные их оператором мысли. Вот и всё.

– Да откуда эти психосферы взялись?

– Это долгая история. Будешь хорошо себя вести, – Перфидий подмигнул, – как-нибудь в другой раз расскажу.

Я отметила это "в другой раз". Значит, так просто он от меня не отвяжется.

– Сейчас у нас уже не так много времени, – продолжал Перфидий. – Так что вернёмся к нашим баранам. То есть к этой парочке. Проблема в том, что они практически никак не контактировали во внерабочее время… Очевидно, обсуждали и планировали своё злодеяние в зашифрованных чатах. Однако мы сумели кое-что найти в их жилищах при обыске.

Перфидий достал планшет, полистал на нём что-то и протянул мне: на экране я увидела две фотографии бок о бок. На обеих был запечатлён синий фаллоимитатор внушительных размеров: в одном случае на белом фоне, в другом – на чёрном.

– Иу, – сморщилась я. – Зачем фоткать эту штуку, да ещё на разных фонах?

– Это две разные штуки. Они практически идентичные, но если приглядеться, то немного отличаются.

Перфидий внимательно смотрел на меня.

– А можно не присматриваться? Я верю, что отличаются.

– Как хочешь, – он пожал плечами. – Этот, – Перфидий ткнул пальцем в тот, что был на белом фоне, – мы нашли у одного злоумышленника, второй, – Перфидий ткнул в тот, что был на чёрном, – у другого.

– Да уж, днём рассуждают о нравственности, а ночью играются с половыми игрушками, – хмыкнула я.

– Это не игрушки, – покачал головой Перфидий. – Игрушки мягкие, а эти штуки сделаны из искусственного мрамора. Он такой же твёрдый, как и настоящий.

– Зачем?

– Это мы и пытаемся понять, – Перфидий продолжал внимательно вглядываться в меня.

– Тут я не помощница, – развела я руками. – По обычным, может, и подмогла бы чем смогла, а в каменных не смыслю ничего.

– Ладно, – Перфидий забрал планшет. – Мне пора. Докину тебя до дома.

Несмотря на мои слабые возражения, Перфидий оплатил и мою часть счёта. Также он не захотел слушать о том, чтобы я сама добиралась домой на скутере: "Я тебя забрал, я тебя и верну". По пути обратно он неожиданно сменил тему.

– Наслышан о трагичной истории с твоим возлюбленным…

Я хотела было его поправить, мол, не было там любви, меня привлекли прежде всего социальный статус и деньги. Но тут же подумала: ведь в лицах противоположного пола всегда привлекают какие-то их отдельные особенности, и если эти особенности пропадают, то исчезает и любовь. Так чем же деньги и социальный статус так уж отличаются от, например, чувства юмора и душевной теплоты?

– Да уж, история так себе, – кивнула я.

– Как же ты умудрилась найти настолько недостойного поклонника?

– Да как, как. Он приходил в тот лупацифранарий, где я работала…

– Зачем?

– Что?

– Зачем приходил?

– Ну, так он же был помощник Августа, а лупацифранарии в области интересов Департамента.

– Это да, это да, – покивал Перфидий.

Машина остановилась. Перфидий и в этот раз вышел, чтобы открыть передо мной дверцу. Пока я вылезала, он успел поблагодарить меня за помощь, и я уже развернулась уходить, как он вдруг окликнул меня.

– Мне тут пришла в голову неожиданная мысль… – он словно со смущением на несколько мгновений потупил взор, но затем снова устремил его на меня:– А сколько лупацифранариев на Фортуне?

– Э-э-э-э-э… Примерно немерено?

– Пожалуй, что так. Выходит, немало звёзд сошлось, чтобы личный помощник такого человека, как Август Лавлейс, по какой-то причине заглянул именно в тот, где ты тогда работала, да ещё в день твоей смены. А если б не это, то кто знает, стала бы ты помощницей Августа? Оказалась бы с этими двумя негодяями на одном космолёте… Как чудно устроен мир.

– Эм, да… – мне стало особенно неуютно, хотя Перфидий улыбался исключительно мягко.

– Знаешь, недаром ведь говорят, что жизнь страннее вымысла… А здесь эффект бабочки во всей красе.

– Эффект чего?

– Бабочки. Глянь в Сети, интересная штука. И "Бхагавад-гиту" почитай, стоящая вещь. А мне пора. Ещё раз благодарю за помощь. До встречи, – он помахал мне рукой, сел в авто – и был таков.

Общение с этим сыщиком, Перфидием, погрузило меня в разобранное состояние. Несмотря на то, что я была ни в чём не виновата, более того, была жертвой, пострадавшей, я чувствовала вибрирующую тревогу после этого допроса, переживала, а не сболтнула ли я лишнего. Ещё эти намёки в сторону Августа. Не пытался ли Перфидий вбить клин между мной и шефом? Хотя что такого, собственно, он сказал? Только то, что и правда имело место быть. То, что Август отправил меня вместе с двумя сопровождающими, которые устроили бойню на космокатере, – это в самом деле подозрительное совпадение. А моё знакомство с моим покойным бывшим в лупацифранарии – до слов Перфидия я не задумывалась о том, насколько оно маловероятно, а стоило бы. Ведь может быть так, что я принимаю желаемое за действительное, считая, будто Август ко мне неравнодушен? А дело совсем в ином. Но в чём? С другой стороны, если даже Перфидий говорил правду и только правду, то это не значило, что он говорил всю правду. И его умолчание о чём-то заставляет меня подозревать Августа. Ещё и психосферы эти…

А что, если по приказу Перфидия психосферу используют для того, чтобы внушить мне подозрения по отношению к Августу? Но тогда не логичнее было бы умолчать про эти штуки, а не рассказывать мне про них? Или, может, именно для этого Перфидий и рассказал, чтобы расшатать моё душевное равновесие, а затем взять тёпленькой ради каких-то своих целей. Может, он вообще выдумал психосферы лишь для того, чтобы привести меня в смятение?

Эти последние мысли по поводу психосфер не лезли ни в какие ворота, и я наконец вспомнила, что у меня, вообще-то, на сегодняшний внеочередной выходной были замыслы, которые включали, хоть этим и не ограничивались, распитие вина. Уцепившись за якорь этой мысли, я отчасти привела внутренний сумбур в порядок и отправилась претворять в жизнь нарушенные Перфидием планы.

Я отправилась к лифтовому поезду, зайдя в магазин за бутылкой вина и сырными крекерами, а также банкой пива, которую распила по дороге, чтобы скрасить своё время в пути до парка. Зелёное нутро встретило привычной жарой и влажностью, имитирующими земные тропики, а также приятной лёгкостью в теле от пониженной гравитации.

В парке я нашла относительно густые кусты, в которые успешно занырнула и принялась там пить вино, закусывая сырными крекерами, слушая музыку и наблюдая, как время этого странного дня неумолимо уплывает прочь по направлению к вечеру. Когда вина оставалось уже не больше трети, мне пришло сообщение от Мамаши Сейбы. Это было неожиданно: она не писала мне ещё ни разу; я, разумеется, не писала ей тоже. Сейчас Мамаша сообщала, что сегодня у них какое-то особо торжественное мероприятие, после которого можно будет с ней поболтать, если я захочу. Поглядев на геолокацию мероприятия, я поняла, что это всё тот же Парк инженеров, который находился от меня совсем недалеко, и, будучи уже в подпитии, отправилась туда.

Во время обучения в школе я не раз посещала религиозные торжества, ибо на них было принято сгонять школьников и бюджетников ради создания массовости мероприятия. Разумеется, я терпеть не могла эти события и всегда слушала священный панк-рок с постной миной на лице в томительном ожидании, когда же это всё наконец закончится и можно будет пойти заниматься своими делами. Собственно, большинство присутствующих вели себя подобно мне, за исключением небольшого количества тех, кто решил двигаться в жизни по общественной линии и потому с нарочитым энтузиазмом плясал, пел и даже вовлекался в священный слэм.

Поэтому я ожидала что-то в таком духе и от церемонии, на которую меня позвала Мамаша, но, к моему удивлению, там царила совсем иная атмосфера. Собравшиеся на большой поляне парка люди не то что не тяготились своим присутствием здесь: наоборот, их лица излучали радостное возбуждение, они улыбались, болтали и смеялись, время от времени поглядывая на возвышавшуюся посредине пока ещё пустую сцену. Повсюду курились благовония, застилающие лёгкой дымкой всё пространство, кругом горели разноцветные огни и двигались яркие цветные блики. Среди обступивших поляну деревьев были тут и там натянуты экраны, на которые проецировались сцены из Писания: вот святой Фил на амфетаминовых кумарах лежит в постели, уткнувшись взором в розовое пятно на стене, ставшее для него тем же, чем был горящий куст для Моисея; вот Быков-олигарх сбегает на космическом корабле от обманутых вкладчиков; вот в белом венчике из роз идёт сквозь вьюгу Иисус Христос; а вот, конечно же, Егор-пророк в футболке, похожей на размытое радужное пятно, поёт свои гимны перед заполненным людским морем стадионом.

Я успела немного послоняться в толпе, угоститься сладостями и чаем, пока на сцену не вышли мужчины и женщины в мешковатых балахонах, играя а капелла мелодию без слов. Следом за ними появились музыканты-инструменталисты, одетые радужно-цветасто, как любил одеваться Егор-пророк, и вдарили панк-рок, посконно глухой и грязный. Хор завёл гимн, народ на поляне тут же подхватил, и спустя время я даже разобрала слова:

Всех мёртвых пожалей, тёплый ветер,Всех гордых пожалей, тёплый вечер,Всех влюблённых пожалей, Свет Предвечный,А на утро улетай – к Живому Солнцу.

Впрочем, на этом месте песня и закончилась, звучание музыки стало атмосферно-шумящим, а на сцене появилась Мамаша Сейба, вызвав у собравшихся приступ чрезвычайного воодушевления.

– Друзья! – обратилась Мамаша. – В этот прекрасный вечер я не буду отнимать много времени от вашего веселья, лишь расскажу небольшую историю. Даже не расскажу – напомню, ведь вы все её прекрасно знаете. Помните, как Быков-олигарх сколотил свои богатства?

– Да! – с готовностью подхватила толпа.

– Вот именно, – кивнула Мамаша. – Быков-олигарх был крут и необуздан, поэтому и афера его была всепланетного масштаба. Обычные люди кидали вкладчиков в одной отдельно взятой стране и сбегали в другую, но не таков был Быков-олигарх! В его великую криптопирамиду вложились важные люди и серьёзные структуры по всей Земле, а когда они оказались кинуты, то не осталось места ему на родной планете, которая всё равно была слишком тесна его гению. Неподвластный земной юрисдикции космос – вот что всегда его манило. Завлечённый в молодости гимнами Егора-пророка на тропу психоделических постижений, он открыл для себя тексты святого Фила. Сквозь грозы сияло солнце свободы, блаженный Егор ему путь озарил; взрастил его ВАЛИС; на верность Закону святой Филип Дик его вдохновил. Из книг святого Фила Быков-олигарх знал, что Господь давно изгнан с Земли, подпавшей под власть демонических сил, он знал, что если есть на Земле бог, то этот бог – злой, ненастоящий. Так что, купив планетолёт, наш отец-основатель отправился в космос на поиски Бога!

Мамаша сделала драматическую паузу, и зал ответил благоговейными овациями.

– А нашёл Господа он не где-то, а здесь, на Фортуне, где была едва живая колония, которой тогда не хватало денег даже на то, чтобы раскрутить астероид вокруг своей оси и создать гравитацию. Рука божественного провидения привела Быкова-олигарха с мешком денег туда, где он был нужен больше всего – в обитель Всевышнего!

Толпа ответила рукоплесканиями.

– Почему я решила в этот вечер рассказать эту историю? А для того, чтобы напомнить вам: Господь по-прежнему на Фортуне, он с нами. Нужно лишь быть открытым Его словам, нужно быть готовым услышать Его безмолвные речи, и тогда Он найдёт вас по взгляду. Но, увы, двери восприятия человеческого омрачены грехом, чистота первозданного Эдемского сада, где можно было напрямую говорить с Богом, недоступна человеку, не просто так были изгнаны наши предки из рая. Но вот в чём дело: растения из рая не изгоняли, растениям неведом грех, они чисты – и потому находятся на прямой линии связи со Всевышним. Больше скажу: растения сами ушли из Эдема, чтобы не оставить человека без своей поддержки. И даже не ушли они, растения пребывают одновременно и здесь, и в райском саду, это ровно тот мостик, что связывает нас с потерянным раем. Так что этот парк, в котором мы с вами собрались, – суть кусочек Эдема. Каждое дерево здесь – портал в райский сад. Портал, который откроется каждому, кто сам откроет свои сердце и душу. Так наполним же сердца радостью до краёв, чтобы поток её распахнул двери изнутри навстречу божественному свету!