скачать книгу бесплатно
Джозеф продолжал смотреть в сторону.
– Думаешь, придется вызвать коронера? Вы что-нибудь поменяли?
– Принесли домой. И еще подтянули ему штаны.
Джозеф пригладил бороду и завернул внутрь ее концы.
– А где Дженни?
– Бертон увел ее к себе молиться. Она плакала, когда уходила. А сейчас, наверное, бьется в истерике.
– Отправим ее домой, на восток, – решил Джозеф. – Жить здесь все равно не сможет. – Он шагнул к двери. – Тебе придется поехать в полицию и доложить о смерти. Постарайся убедить их, что произошел несчастный случай. Может быть, не станут проверять. Это действительно несчастный случай.
Джозеф вернулся к кровати, небрежно похлопал Бенджи по руке и вышел из дома.
Он медленно зашагал по двору туда, где на фоне темного неба чернел дуб. Подойдя, прислонился спиной к стволу и посмотрел вверх, в густую крону: среди веток мерцали бледные туманные звезды. Потом нежно провел ладонями по коре.
– Бенджамин умер, – поведал он тихо, глубоко вздохнул, а потом повернулся, залез на дерево, устроился среди мощных сучьев и прижался щекой к прохладной шершавой коре. Он знал, что мысль его будет услышана: «Теперь точно знаю, в чем заключалось благословение. Знаю, какую ношу взял на себя. Томасу и Бертону позволено иметь предпочтения и испытывать неприязнь; только я отрезан от всего. Да, отрезан. Не смогу познать ни удачу, ни неудачу. Не смогу отличить хорошее от плохого. Мне отказано даже в способности почувствовать разницу между наслаждением и болью. Все едино, и все – часть меня».
Джозеф посмотрел на дом, откуда только что вышел. Свет в окне мигал, то появляясь, то исчезая. Собака Бенджи снова завыла, а койоты вдалеке услышали вой и поддержали его безумным хохотом. Джозеф крепко обнял ствол и негромко заговорил:
– Бенджи мертв, а я не рад и не опечален, потому что не знаю причины испытывать то или иное чувство. Просто так и есть. Теперь я понимаю, отец, каким вы были – одиноким за пределами одиночества, спокойным, потому что ни с кем не имели связи.
Он спустился на землю и повторил:
– Бенджамин умер, сэр, и я не стал бы препятствовать смерти, даже если бы обладал властью. Искупления не требуется.
Он пошел к конюшне, чтобы оседлать коня и отправиться к большому камню, где ждал его Хуанито.
Глава 12
Рама взяла Элизабет за руку и повела по двору.
– Не надо плакать, – предупредила она спокойно. – Причины для слез нет. Ты не знала умершего человека, а значит, не можешь горевать. Обещаю, что не увидишь тело, поэтому бояться нечего.
Она поднялась на крыльцо и привела новую родственницу в уютную гостиную с лоскутными покрывалами на креслах и лампами с расписанными розами фарфоровыми абажурами. Даже коврики на полу были искусно сплетены из самых ярких нижних юбок.
– У вас красивый дом, – сказала Элизабет, глядя в широкое лицо с четко очерченными скулами, почти сросшимися на переносице черными бровями и густыми волосами, низко спускающимися на лоб «вдовьим треугольником»[10 - «Вдовий треугольник» – тип линии роста волос. По форме напоминает английскую букву V. Назван так из-за сходства с передней частью головного убора, который раньше носили женщины в Англии после смерти мужа.].
– Своими руками сделала его таким, – ответила хозяйка. – Надеюсь, ты тоже сможешь создать уют.
В соответствии с моментом Рама была одета в шуршащее при каждом движении платье из черной тафты с узким корсажем и широкой юбкой. Шею украшал амулет из слоновой кости на серебряной цепочке, давным-давно привезенный предком-моряком с далекого острова в Индийском океане. Она опустилась в кресло-качалку, сиденье и спинка которого были застелены покрывалом в мелкий цветочек, и вытянула на коленях сильные белые пальцы, как это делает пианист, пробуя клавиатуру.
– Садись, – произнесла она требовательно, не то приглашая, не то приказывая. – Придется подождать.
Элизабет чувствовала силу Рамы и знала, что должна проявить собственную личность, но близость этой уверенной женщины успокаивала и примиряла. Она скромно присела и сложила руки на коленях.
– Вы еще не объяснили, что случилось.
Рама грустно улыбнулась.
– Бедное дитя, ты приехала в плохое время. Любое время стало бы плохим, но это к тому же еще и постыдное. – Ее ладони сжались в кулаки. – Сегодня вечером Бенджамина Уэйна ударили ножом в спину. Спустя десять минут он умер, а через два дня будет похоронен. – Она печально посмотрела на Элизабет, как будто заранее предвидела все до мельчайших деталей. – Ну вот, теперь ты знаешь, что случилось, – продолжила Рама спокойно. – Сегодня можешь задавать любые вопросы. Мы потрясены и не принадлежим себе. Подобные события разрушают человеческую природу. Так что спрашивай сегодня. Завтра нас может охватить стыд. Как только похороним Бенджи, больше ни разу не упомянем его в разговоре, а через год и вообще забудем, что такой человек когда-то жил на свете.
Элизабет выпрямилась. Обстановка совсем не походила на ту картину счастливого приезда домой, которую она представляла: в ее воображении молодая супруга с достоинством принимала почтение клана и держалась любезно. Но сейчас комната кружилась под действием неуправляемой силы, а сама она сидела на краю бездонного черного озера и видела, как в глубине таинственно плавают огромные бледные рыбы.
– Почему его убили? – спросила Элизабет. – Слышала, что это сделал Хуанито.
На губах Рамы появилась неопределенная улыбка.
– Видишь ли, Бенджи был вором, – заговорила она. – Причем не очень-то ценил то, что крал. А крал он драгоценное женское достоинство. Пил, чтобы украсть частицу смерти, и наконец получил сполна. Это должно было случиться, Элизабет. Если бросить большую горсть бобов в перевернутый наперсток, то один наверняка попадет в цель. Теперь понимаешь? Хуанито приехал домой и обнаружил вора за работой. Все мы любили Бенджи, – продолжила Рама, помолчав. – Расстояние между презрением и любовью не так уж велико.
Перед силой этой женщины Элизабет чувствовала себя одинокой, отвергнутой и очень слабой.
– Я так долго ехала, – пожаловалась она. – Не обедала и даже еще не умылась.
От мысли о перенесенных лишениях ее губы задрожали. Глаза Рамы смягчились: она наконец-то увидела молодую жену хозяина ранчо.
– Где же Джозеф? – горестно спросила Элизабет. – Это наш первый вечер дома, а он куда-то пропал. Я даже глотка воды не выпила.
Рама встала и расправила шуршащую юбку.
– Прости, бедная девочка. Даже не подумала, что тебя надо накормить. Пойдем в кухню. Умоешься, а я заварю чай, порежу хлеб и мясо.
В кухне сипло пыхтел чайник. Рама положила на тарелку хлеб, куски ростбифа и налила чашку желтого чая.
– Давай вернемся в гостиную, Элизабет. Там будет удобнее ужинать.
Элизабет без стеснения смастерила пару толстых сэндвичей и жадно их проглотила. Однако особенно поддержал и успокоил ее горячий, крепкий, горьковатый чай. Снова сев в кресло, Рама с интересом наблюдала, как новая родственница набивает рот.
– Ты хорошенькая, – заметила она серьезно. – Не думала, что Джозеф найдет хорошенькую жену.
Элизабет покраснела.
– Что вы имеете в виду? – спросила наивно. Здесь были потоки чувств, которые она не могла понять, и способы мышления, которые не относились к категориям ее опыта и образования. Это обстоятельство слегка пугало, и все же она лукаво улыбнулась. – Конечно, он это знает. Сам мне говорил.
Рама спокойно рассмеялась.
– Оказывается, я понимала его хуже, чем думала. Считала, что будет выбирать жену так же, как выбирает корову, – чтобы та в полной мере соответствовала всем требованиям. Хорошая жена тоже должна соответствовать определенным запросам и напоминать корову. Возможно, Джозеф более человечен, чем я представляла. – В ее голосе послышалась горечь. Сильные белые пальцы пригладили волосы по обе стороны от ровного пробора. – Пожалуй, тоже выпью чашку чая. Только долью воды, а то, наверное, уже стал слишком крепким.
– Конечно, Джозеф вполне человечен, – подтвердила Элизабет. – Не понимаю, почему вам кажется иначе. Просто он стеснительный. Смущается, и все.
Внезапно ей вспомнились ущелье и бурлящая река. Стало страшно, и она поспешила выбросить мысль из головы.
Рама с жалостью улыбнулась.
– Нет, он вовсе не стеснительный. Думаю, во всем мире не найдется человека менее стеснительного. – И сочувственно добавила: – Ты не знаешь Джозефа. Расскажу о нем не для того, чтобы испугать, а чтобы ты не испугалась, когда его узнаешь.
Рама долго молчала, собираясь с мыслями и подбирая убедительные слова; но вот наконец она заговорила:
– Вижу, что ты уже ищешь оправдания – они словно кусты, за которыми можно спрятаться от собственных сомнений. – Ее пальцы утратили спокойствие: теперь они шевелились подобно щупальцам голодного морского существа. – «Он ребенок, – говоришь ты себе. – Он мечтает». – Ее голос зазвучал резко и уверенно. – Нет, он не ребенок. А если и мечтает, то ты никогда не узнаешь, о чем его мечты.
Элизабет обиженно вспыхнула:
– О чем вы говорите? Джозеф женился на мне, а вы стараетесь представить его чужим человеком. – Ее голос неуверенно дрогнул. – Конечно, я хорошо его знаю. Думаете, вышла бы за незнакомого человека?
Но Рама лишь улыбнулась.
– Не бойся, Элизабет. Ты уже кое-что видела в жизни. Думаю, жестокости в нем нет, так что можешь поклоняться без страха быть принесенной в жертву.
В памяти Элизабет внезапно возникла картина венчания – то самое мгновенье, когда во время монотонной службы она перепутала мужа с Христом.
– Не понимаю, о чем вы! – воскликнула она. – Почему говорите «поклоняться»? Я устала; весь день ехала. Слова обладают значением, которое меняется вместе со мной. Что вы называете «поклонением»?
Рама подалась вперед и положила ладони на колени Элизабет.
– Сейчас странное время, – проговорила она тихо. – В самом начале я сказала, что сегодня вечером дверь открыта. Как в канун Дня Всех Святых, когда призраки свободно разгуливают где хотят. Сегодня умер наш брат, поэтому дверь открыта и во мне, и немного в тебе. На свет могут выйти мысли, которые обычно прячутся в глубине сознания, в темноте, забившись в какой-нибудь укромный уголок. Расскажу о том, что думаю, но обычно держу в секрете. Иногда в глазах других людей я замечаю ту же мысль, будто тень в воде.
В такт своим словам Рама легонько постукивала Элизабет пальцами по колену, а глаза ее блестели все ярче – пока не вспыхнули страстным светом.
– Я понимаю мужчин, – продолжила она. – Своего мужа знаю так хорошо, что чувствую его мысль, как только та зародилась. И чувствую побуждение, прежде чем импульс воплотится в движение. Я знаю Бертона до глубины его вялой души, а Бенджи… Я всегда видела его безмятежность и лень. Понимала, как искренне он сожалеет, что родился таким, но измениться не может. – Рама улыбнулась воспоминанию. – Однажды Бенджи пришел ко мне, когда Томаса не было дома. Потерянный и грустный. Почти до утра я держала его в объятиях словно малого ребенка. – Ее пальцы согнулись, практически сжавшись в кулак. – Понимаю их всех, – закончила она хрипло. – Интуиция никогда меня не подводит. Но Джозефа не понимаю. И отца его тоже не понимала.
Поддавшись ритму постукиваний, Элизабет медленно кивала.
Рама продолжала говорить:
– Не знаю, существуют ли на свете люди, рожденные за пределами человечности, или же некоторые из них настолько человечны, что другие кажутся попросту нереальными. Возможно, время от времени на земле появляется и живет Божество. Насколько в моих силах понять, Джозеф обладает запредельной, несокрушимой силой и спокойствием гор; чувства его дики, яростны, остры словно молния – и подобно молнии безрассудны. Когда его не будет рядом, постарайся о нем подумать, и тогда поймешь, о чем я говорю. Его фигура начнет расти и достигнет горных вершин, а сила превратится в непреодолимый порыв ветра. Бенджи умер. А представить смерть Джозефа невозможно. Он вечен. Отец его умер, но это не было смертью. – Губы Рамы беспомощно затрепетали в поисках слов, и она воскликнула словно от боли: – Говорю тебе, что этот мужчина – не человек, если не воплощает в себе всех мужчин! Мощь, упорство, долгие мучительные размышления всех мужчин мира, вся радость и все страдание, уничтожающие друг друга и все же сохраняющиеся в своей сути. Он – все это, вместилище для маленькой частицы души каждого мужчины и даже больше – символ души земли.
Рама опустила глаза и убрала руку.
– Я же сказала, что сегодня дверь открыта.
Элизабет потерла коленку в том месте, где пальцы Рамы отбивали ритм. В ее глазах блестели слезы.
– Я так устала, – пробормотала она. – Долго ехала по жаре, и трава вокруг была бурой. Не знаю, достали ли из брички живых кур, поросят, ягненка и козу. Надо их развязать, а не то ноги распухнут.
Она вынула из кармана носовой платок, высморкалась и так старательно вытерла нос, что кончик покраснел.
– Вы любите моего мужа, – проговорила Элизабет строгим, обвиняющим тоном, не глядя на Раму. – Любите и боитесь.
Рама медленно подняла глаза, посмотрела в лицо Элизабет и снова потупилась.
– Я не люблю его. Шанса на взаимность нет. Я поклоняюсь ему, а поклонение – это чувство, которое не требует взаимности. И ты тоже станешь поклоняться без взаимности. Теперь ты знаешь все, так что не бойся.
Еще мгновенье Рама смотрела на свои колени, а потом решительно подняла голову и пригладила волосы по обе стороны пробора.
– Дверь захлопнулась, – проговорила она тихо. – Все закончилось. Но на всякий случай запомни мои слова. Когда настанет трудное время, я буду рядом и помогу. Сейчас заварю свежий чай. Может быть, расскажешь мне о своем городе. Ты ведь из Монтерея, правда?
Глава 13
Джозеф вошел в темную конюшню и по длинному проходу за стойлами зашагал к висевшему на крючке фонарю. Чуя присутствие хозяина, лошади переставали ритмично жевать и оглядывались, а самые энергичные даже начинали топать, чтобы привлечь его внимание. Томас стоял возле фонаря и седлал кобылу. Он перестал подтягивать подпругу и посмотрел на брата поверх седла.
– Решил выбрать Ронни, – пояснил он негромко. – А то слишком разленилась. Хорошая быстрая прогулка взбодрит ее. К тому же в темноте она идет увереннее всех.
– Придумай какую-нибудь историю, – посоветовал Джозеф. – Скажи, что Бенджи поскользнулся и наткнулся на нож. Постарайся сделать так, чтобы обойтись без коронера. Если удастся, похороним уже завтра. – Он устало улыбнулся. – Первая могила. Начинаем обживаться. Дома, дети и могилы – это и есть настоящая семья. Такие вещи держат человека на земле. А кто в том стойле?
– Только Клочок, – ответил Томас. – Вчера выпустил всех верховых лошадей пастись, чтобы поели травы и размяли ноги. Им не хватает движения. А что, собираешься куда-то ехать?
– Да, причем как можно скорее.
– Хочешь догнать Хуанито? В этих холмах ни за что его не поймаешь. Парень знает здесь каждую травинку и каждую змеиную нору.
Джозеф перекинул подпругу и стремена через висевшее на крюке седло и снял его, взяв за переднюю и заднюю луки.
– Хуанито ждет меня в соснах, – пояснил он коротко.
– Не езди сегодня, Джо. Подожди до завтра, хотя бы до восхода солнца. И возьми с собой ружье.
– Ружье-то зачем?
– Неизвестно, как парень себя поведет. Индейцы – странный народ. Невозможно предсказать, что им придет в голову.
– Хуанито не станет в меня стрелять, – уверенно возразил Джозеф. – Это было бы слишком просто, а смерти я не боюсь. Отсутствие страха надежнее ружья.
Томас отвязал недоуздок и вывел сонную кобылу из стойла.
– И тем не менее подожди до завтра. Хуанито никуда не денется.
– Нет, он меня ждет. Не могу подвести человека.
Томас направился к выходу, но по пути бросил через плечо:
– И все-таки думаю, что нужно взять ружье.
Джозеф услышал, как брат сел верхом и рысью выехал со двора; немедленно раздались звуки возни и погони: вслед за хозяином бросились два молодых койота и собака.
Джозеф оседлал рослого Клочка, вывел коня в темноту и прыгнул в седло. Как только его глаза освободились от света фонаря, ночь приобрела более четкие очертания. Плавные, как линии человеческого тела, погруженные в лиловую мглу, склоны гор мягко темнели в недалекой перспективе. Все вокруг – ночь, холмы, черные полукружья деревьев – выглядело мягким и дружелюбным, как объятье. Лишь впереди в небо вонзались черные стрелы сосен.
Ночь старела, клонясь к рассвету; листья и травы шептались и вздыхали под свежим утренним ветром. Над головой свистели крылья уток: невидимый эскадрон уже тянулся к югу. В воздухе, ловя последние мгновенья ночной охоты, бесшумно сновали совы. Ветер доносил с холмов терпкий дух сосновой хвои, пронзительный запах дербенника и приятный букет рассерженного скунса, издали напоминавший аромат азалии. Джозеф едва не забыл, куда и зачем едет: холмы раскрывали нежные ладони, а горы казались такими же ласковыми и настойчивыми, как любящая полусонная женщина. Поднимаясь по склону холма, он явственно ощущал тепло земли. Клочок вскидывал крупную голову, фыркал расширенными ноздрями, встряхивал гривой, задирал хвост и танцевал, несколько раз взбрыкнув и вытянув ноги словно скаковая лошадь.
Женственный облик гор напомнил об Элизабет. Джозеф спросил себя, что она сейчас делает. Он не думал о жене с того самого момента, как увидел стоявшего возле фонаря Томаса, а сейчас успокоил себя мыслью о том, что Рама сделает все необходимое.
Длинный пологий склон закончился; начался более крутой и трудный подъем. Клочок уже не радовался прогулке и не развлекался, а шел сосредоточенно, низко опустив голову. С каждым шагом острые сосны становились все выше и все упрямее вонзались в небо. Возле тропинки журчал спешивший вниз, в долину, ручей, и вдруг путь преградила сосновая роща. Черная стена выросла прямо на дороге. Джозеф свернул направо и попробовал вспомнить, далеко ли до ведущей на поляну широкой тропы. Клочок нервно заржал, остановился как вкопанный и упрямо встряхнул головой. Джозеф попытался направить его по тропе, однако конь наотрез отказался повиноваться. Удар шпорами лишь заставил его попятиться и упереться передними ногами, а хлыст подействовал еще хуже: Клочок развернулся и бросился вниз по склону. Джозеф спешился и взял коня под уздцы, однако тот решительно отказался двигаться. Мускулы на его шее дрожали.
– Хорошо, – сдался Джозеф. – Жди здесь. Не знаю, что тебя пугает, но Томас тоже этого боится, а он понимает природу куда лучше меня.
Он снял с передней луки веревку, обернул вокруг ствола молодого дерева и завязал на два узла.
Петлявшая между сосен тропа тонула во тьме. Даже небо терялось в плотном переплетении веток. Джозеф шагал осторожно, соразмеряя каждый шаг и ощупывая пространство вытянутыми руками, чтобы не наткнуться на ствол. Глубокую тишину нарушало лишь тихое бормотанье невидимого крошечного ручейка. Потом впереди появилось небольшое серое пятно. Джозеф опустил руки и быстро зашагал к цели. Ветки сосен шевелились под ветром, который не мог проникнуть в лес на равнине, но тревожил сосны на вершине хребта, рождая не звук и не вибрацию, а нечто среднее. Джозеф пошел осторожнее: дремлющая роща дышала страхом. Бесшумно ступая по мягкому хвойному ковру, он наконец добрался до круглой поляны – наполненного частицами света и накрытого тусклым куполом неба серого пространства. Свежий ветер неспешно шевелил кроны сосен, и иголки тихо свистели. Огромный камень в центре казался темнее стволов деревьев, и лишь светлячок безмятежно мерцал голубой точкой.
