скачать книгу бесплатно
Разве что Кристинке.
Я протянула руку навстречу. Он сбросил таблетки мне в ладонь и тут же сжал её:
– Долг платежом красен, поэтому просто верь мне. Милаха.
Его пальцы оказались твёрдыми, но неожиданно горячими. Настолько, что когда он тут же убрал руку, мне даже стало зябко. И волнительно. Милаха… Как эхо из прошлой жизни. Как пароль к доверию.
Господи, если я умру, благослови и защити Алёшку! И, не давая себе времени на сомнения, я кинула таблетки в рот.
Он велел не бояться, и я старалась унять дрожь в руках. Он строго-настрого приказал помалкивать, и я весь вечер старалась быть естественной… хотя так хотелось подсесть на шконку к Марго и договорить всё, что не успели! Хотя бы руку ей сжать на прощание… Но мы только по обыкновению молча переглядывались. Я кричала ей взглядом: «Спасибо! Спасибо тебе за всё!»… Но она не слышала, и от этого хотелось выть.
Господи, и за Марго присмотри, пожалуйста!
Ещё он сказал, что с такой дозы прихода не будет – сразу коматоз. Но через какое-то время после отбоя я всё-таки почувствовала лёгкость во всём теле и счастливую радость… Которые тут же сменились дикими судорогами и болью.
И последнее, что запомнилось – это кружащий надо мной потолок и смертельное отчаяние в глазах Марго.
***
Очнулась в незнакомом месте. Сразу к обеим рукам прилажены капельницы. Башка, как колокол – такая же пустая и гулкая. В комнате никого.
Сначала ничего не могла вспомнить, даже себя. Тошнило. Сушняк такой, что аж дышать больно. Завозилась, застонала, и сразу прибежал какой-то мужик. Проверил системы, осмотрел меня: давление, сердцебиение, пульс, зрачки… Попросила пить – дал сделать несколько глотков и велел не напиваться сразу много, чтобы не вырвало. Я пожаловалась на то, что ничего не помню, он обещал, что это скоро пройдёт. Сделал какой-то укол, и я почти сразу уснула.
Мне снилась Кристинка. Мы с ней куда-то шли, и она рассказывала мне что-то про Ника, а я никак не могла вспомнить кто это. Тягомотный бесконечный сон, полный тревоги и попыток понять, что происходит.
Зато проснувшись, сразу вспомнила кто я. И Богдана этого и его голубые таблеточки. И как парила где-то в стратосфере и плакала, восхищаясь красотой земного шара: маленького, беззащитного и такого родного… А потом падала с огромной скоростью вниз – в боль и судороги, в обрывки фраз: Тридцать на пятьдесят… Падает… Адреналин… Не вытянет… Пульса нет… Ещё давай…
Открыла глаза. За окном светло, у столика в углу вчерашний мужчина, набирает что-то в шприц. Услышал, как я завозилась, обернулся:
– Ну как мы?
– Живая, – прошелестела я.
– Живая, – подтвердил он, и перетянул жгутом моё плечо. – Работаем кулаком… Отпускаем. Угу… – сосредоточенно вводил лекарство, поглядывая на меня: – Как самочувствие? Может в голову ударить, может жаром обдать, не пугайся.
– Обдаёт, – охнула я.
Он дежурно улыбнулся и, придавив место инъекции ватой, согнул мой локоть.
– В этот раз живая, а в следующий могут и не откачать. Поэтому мой тебе совет – завязывай. Наркотик не решает проблемы, и даже не облегчает. А тебе, по-хорошему, ещё жить и жить.
***
Мужчина периодически заходил ко мне, следил за давлением и пульсом. А когда за окном стало смеркаться, в комнату вошёл Ник.
Он был подчёркнуто дружелюбен, но словно растерян чем-то или напуган. А я… Я, несмотря ни на что, была ему рада! Он всё-таки сделал это. Всё-таки он не исчез – это был какой-то одному ему понятный план!
– Николос, Алёшка с тобой?
– Нет, он сейчас дома. Но ты не волнуйся, как только будут готовы твои новые документы, мы сразу полетим к нему.
– В смысле… Куда?
– В Гамбург. Тебе нельзя оставаться в России. Ты здесь… снова умерла.
***
Март 2000г.
Когда я вошла в комнату, Алёшка возился с игрушками и даже не заметил нас с Ником. Я замерла на пороге – как же он вырос, Господи! Родненький мой…
– Алёша… Сыночек, – осторожно позвала я, но Ник тут же поднял вверх палец:
– Алекс. Маша, его зовут Алекс, он привык к этому имени. Поэтому не надо никаких Алёшей, хорошо?
Резануло по сердцу чем-то таким непонятным и болючим…
– А меня зовут Мила, Николос. Маша, слава богу, умерла.
– Извини, – кивнул он, – это случайно. Просто привычка.
– Я понимаю. И знаешь, мне очень нравился Мила! Спасибо, что подобрал мне именно такое имя.
Ник снова кивнул, а я позвала сына:
– Алекс!
Он повернулся и замер, вглядываясь в моё лицо. Словно узнал, но не знает, как быть. Я присела, протянула к нему руки. Он отложил игрушку, поднялся… но подходить не спешил. Мне было больно от этого, но я знала, что всё перетерплю и всё исправлю. Но смогу ли я когда-нибудь исчерпать меру своей благодарности Николосу?
– Ну же, сыночек? Иди к маме?
Он поднял взгляд на Ника.
– Alex, du brauchst keine Angst zu haben. Geh zu deiner Mutter! Алекс, не бойся. Подойди к маме! (нем)
И только после этого Алекс подошёл. Я обнимала его и беззвучно ревела, и он обнимал меня – ласково, доверчиво.
– Мила, всё это время с Алексом общались только на немецком, – сказал Ник. – Он уже привык к этому, и я не уверен, что тебе стоит что-то менять.
«Но как же так, Ник? Ты же обещал мне, когда уезжал! Ты же говорил, что не дашь ему забыть!..» Но я, конечно, не сказала этого, только зажмурилась, сильнее прижимая Алёшку:
– Как же мне быть, Ник? – слезы текли градом, я сталась прятать их от сына, но не могла утаить от Николоса. – Мне что, совсем не говорить с ним?
– Учи язык, тем более что без этого тебе не дадут гражданство.
– Но это же время, Ник! А сейчас как быть?
Он задумчиво посмотрел на нас и недовольно вздохнул:
– Хорошо, мы посоветуемся с детским психологом. Но ты завтра же запишешься на языковые курсы.
Психолог не рекомендовал, говоря, что это вызовет нагрузку на детскую психику. Поэтому я днями и ночами учила язык. И вопреки мнению специалиста всё-таки говорила с Алексом на родном, когда оставались наедине. И конечно, этого не удалось скрыть, ведь он довольно быстро стал путаться в разговоре, намешивая в одну фразу оба языка сразу. Ник был недоволен, иногда высказывал мне это, но чаще молчал. И я тоже молчала, и приглядывалась к нему. Пыталась понять, как быть, как себя вести.
Николос, хотя и скрывал, но явно не был в восторге от того, что мы поженились. Кажется, фрау Хельга и герр Томас – его родители, и те были спокойнее, заняв позицию деликатного невмешательства. Родная сестра и двоюродные братья настороженно приглядывались ко мне, и я до конца не понимала их эмоций, но была благодарна уже за то, что они тепло общались с Алексом и иногда приводили в гости своих детей, с которыми сынуля очень даже ладил. А вообще семейство оказалось демократичное. Никаких навязчивых вопросов обо мне и моей семье, о том где жила и, например, приедут ли на свадьбу мама с папой. Поначалу даже казалось, что им просто нет до меня дела, и только много лет спустя я поняла, что это было проявлением уважения к моим личным границам – черта присущая, кажется, всем Трайберам их рода. А вот сам Николос вызывал у меня много вопросов, но я закрывала глаза на его отстранённость, и конечно не пыталась сблизиться насильно. Мне вообще важнее всего было просто быть с сыном.
И всё-таки через четыре месяца после регистрации брака у нас с Ником случился первый секс. И так и пошло. А через год и вовсе – наладилось.
Потом был экзамен на знание языка, который я сдала с первого раза. Новые курсы – теперь уже на более высокий уровень и, параллельно с этим, уроки рисования в частной школе искусств. Сначала любительские, а потом, когда я сдала необходимый минимум академического рисунка – общий курс. И всё это с подачи и огромных финансовых вложений Николоса. Мне иногда даже дышать было страшно рядом с ним – вдруг он исчезнет, как счастливый сон?
Так и тянулось: курсы за курсами, повышения за повышениями – вот и гражданство получено, вот и высшее образование в Дрезденской высшей школе изобразительного искусства, вот и работа появилась, водительские права, первая машина… Разве я могла мечтать об этом, прозябая у себя в общаге?!
Потом Алекс закончил начальную школу, я нашла себе русскую подругу Катю, Ник – немецкую любовницу Анну… и так далее, и так далее…
И за всё это время мы с Ником только один раз затронули тему моей прошлой жизни. Вечером после регистрации брака я спросила у теперь уже законного мужа, могу ли я написать письмо маме? И он ответил, что писать некому. Признался, что умолчал тогда в тюрьме о том, что через год после моей «смерти» мама с мужем и маленькой дочкой перебрались в деревню Разгуляевку, а через полгода, в первые же зимние холода, сгорели все вместе ночью от неисправной печки.
Мне не было мучительно больно, ну то есть вот так, чтобы на разрыв. Только в душе вдруг разверзлась пустота и тупо заболело сердце. Но слёзы не хлынули. Даже не выступили. Может, это от того, что давно не виделись, может, зона убила во мне что-то живое? Или сказалось то, что отношения с матерью никогда не были особо близкими? Я только спросила – а что с бабушкой? И Николос ответил, что даже не слышал о ней.
Поначалу, провожая Ника в очередную командировку в Россию, я нет, нет да и заикалась, полушутя, о том, что хотела бы поехать с ним, что сидела бы там ниже травы, тише воды… На что он всегда реагировал очень остро, раздражённо бросая полушутливые фразы о том, что он даёт мне всё что может здесь, в Германии, но совершенно не готов противостоять из-за меня русской мафии там, в России. «Русская мафия» звучало в его устах слегка пренебрежительно, слегка предосудительно, но неизменно резко. Даже со страхом, что ли. Видно, моя история всё-таки произвела на него очень глубокое впечатление. И он не хотел говорить ни о моём чудесном освобождении, ни о том, кто такой Богдан и почему Кристина так больше и не вышла со мной на связь. А я и не настаивала, понимая, что, несмотря на то, что родной берег окончательно потерян – жизнь продолжается. Продолжается в любом случае. Денис был прав.
И всё-таки был период, в 2007 году, как раз после знакомства с Катей, когда я, поддавшись её влиянию, зарегистрировалась в Российских соцсетях – Одноклассниках и Вконтакте. Катя не знала мою настоящую историю, поэтому я легко выбрала первый пришедший на ум город, с чистой совестью назвалась Камилой Ивановой и, для верности, поставила на аватарку такую фотку, что сама себя не узнавала. А потом, урывками выбирая время и прячась от мужа, просматривала всех имеющихся в сети Машковых Елен, Алексеев Савченко и даже Наташек Барбашиных. А ещё, до кучи, всех кого помнила. Нашла некоторых одноклассников, походила по их страничкам, посмотрела фотки. Но, увы, так и не нашла тех, кого так хотелось.
Эти поиски были похожи на паранойю, я даже во сне копалась в соцсетях и отчаянно боялась, что об этом прознает Ник. Надежда и желание найти хоть кого-то из самых близких друзей бередили душу, раз за разом заставляли переживать то, о чём так настоятельно советовали забыть психологи… И я сумела-таки побороть эту зависимость и, прекратив напрасные усилия, забросила свои соцсети.
Глава 8
Декабрь 2010г.
…Так значит, Алматы? Ну что ж. Там я, кстати, не искала, даже в голову такое не пришло. Да и сейчас особо не буду – зачем? Так, просто… Одним глазком.
Но ничего не нашла. В смысле Лёшку. Хотя с меня такой поисковик, что… Если бы не Катя, которая, несмотря на поздний час, примчалась ко мне по первому же зову, я бы, наверное, и свои старые аккаунты восстановить не смогла. Она посмеивалась надо мной, мол, ну как можно быть такой отсталой в плане виртуальной жизни, у тебя, вон, ребёнок больше знает и умеет! А я только нервничала и поглядывала на часы. Тут бы с реальной жизнью разобраться, какие, нафиг, соцсети?
Но неожиданно затянуло. Как и в прошлый раз, я мгновенно увязла в просмотре страничек своих одноклассников. Их стало гораздо больше, чем в две тысячи седьмом, но среди них по-прежнему не было Ленки. А потом до меня дошло, что ищу-то я Машкову, а она, наверняка, уже давным-давно замужем и сменила фамилию. Тогда Катя подсказала искать среди «друзей друзей». И я снова кинулась в пучину, чувствуя себя неопытным следопытом. Терпение и труд – всё перетрут, и я бы обязательно чего-нибудь нарыла… вот только времени у меня на это было катастрофически мало.
В тот же вечер, проводив Катю, я завела разговор о поездке в Москву с мужем, и он сразу же встал в позу. Я ожидала это, даже Алекс ожидал, чего уж там, но всё равно заупрямилась. На самый бесючий вопрос Ника «Зачем тебе это?» мне так и хотелось воскликнуть – «Да потому что!», и в этом ответе были бы все мои доводы сразу, просто Нику надо было бы суметь проникнуться их глубиной… Но увы, это было невозможно. И чтобы добиться понимания немца мне и самой приходилось быть немкой. И я действовала методами самого же Ника: призывом к логике, обоснованием своего мнения и манипулированием вопросами прав свободы личности.
– Ну ты же сам неоднократно бывал в Москве, Ник! Причём с пятнадцати лет, так ведь? Наверняка это был для тебя интересный опыт и приключение? Да, я понимаю, что это была работа твоего отца, но ведь он не тащил тебя с собой насильно? Ты сам хотел побывать там, да? Вот и Алекс хочет! Потому что это естественное желание, Николос! Такое же естественное, как и желание побывать в Париже, Лондоне, Будапеште или Мехико! Да где угодно! Это наш мир! Что плохого в том, чтобы его увидеть?
– Ты прекрасно знаешь, Мила, что Россия, это, увы, вовсе не та страна, где стоит побывать непременно. Мы с тобой оба это знаем. А новый год можно встретить и в Бангкоке, например! Море, солнце, фрукты – чем хуже? Или тебе нужен снег? Можно отправиться в Швейцарию или в Финляндию. Куда захочешь!
– Ник, мне обидны твои слова. Я ведь, если ты помнишь, русская. И Алекс, кстати, тоже! Но, несмотря на это, я уже давным-давно Камила Трайбер, и в Москве буду всего лишь иностранной туристкой. Что в этом такого ужасного?
И когда Ник наконец согласился, что нет причин упираться, я, как та старуха из сказки Пушкина, решилась попытаться выпросить больше:
– Только, Ник… мы с Алексом поедем на машине.
– Исключено. Даже не обсуждается! – тут же повысил он голос. – Если вы и едете, то только на моих условиях! Так что я возьму вам туристические путёвки с перелётом бизнес классом и проживанием в отеле де-люкс в центре Москвы. Тридцать первого с утра отправитесь отсюда, первого, второго и, ладно уж, третьего побудете там, и обратно. И я считаю, что этого более чем достаточно.
– Но Ник, раз уж Алекс впервые едет в Россию, и непонятно, когда попадёт туда вновь, я хочу чтобы он увидел страну, а это невозможно из самолёта! Вспомни, ты же сам когда-то восхищался красотой России! Тем более, сейчас зима, и действительно есть на что посмотреть!
– Мила, ты ведь прекрасно понимаешь, в чём истинная причина того, что тебе лучше не возвращаться туда, да? – напрямую спросил он.
– Да Господи, в чём, Ник? – чем больше он упрямился, тем сильнее во мне взыгрывал нестерпимый бунтарский огонь. Я словно почуявшая свободу птичка не хотела даже слышать о том, что за пределами клетки меня может поджидать гибель. Бросалась на её золочёные прутья, и каждое «нет» Николоса вместо голоса разума вызывало во мне всплеск злости. – Я уже десять лет, как Трайбер! Пятнадцать, как не Кобыркова! Россия изменилась за это время, разве нет? Или, думаешь, меня там по-прежнему кто-то караулит? Глупости! – нервно рассмеявшись, заметалась по комнате. – Глупости! У меня не осталось близких, а бывшим знакомым уже давно нет до меня дела. А если возникнут вопросы, я просто могу сказать им, что всего-навсего уехала тогда из страны и понятия не имею, почему они записали меня в погибшие. Недоразумение и всё – вот что я могу сказать! Но не придётся, Ник, потому что уже никому нет до этого дела. Даже мне, если честно! И только ты один упрямишься! – замерла, чувствуя, как гудит в висках перевозбуждённая кровь. Меня реально несло, и какой-то частью сознания я понимала это, но остановиться уже не могла. Слишком сладко пьянила мысль о том, что уже послезавтра я могу оказаться на родине. Нужно только проявить настойчивость. – Так что это, Ник? Ревность? Ты ревнуешь меня к моей стране? Ты настолько не уверен в себе? Так может, это тебе надо к психологу?
Николос разозлился и, не пожелав продолжать разговор, хлопнул дверью. Лёг в гостевой. Н-да. Кажется, я всё-таки перегнула, надо было соглашаться на самолёт.
И я лежала полночи без сна, и думала – а какого чёрта, вообще? Неужели его мнение может стать для меня решающим? С чего вдруг? Разве я много хочу? Или хочу чего-то из ряда вон? Нет! Всё дело исключительно в его дурацком упрямстве! Но даже если он снова попытается манипулировать тем, что не отпустит со мной Алекса, я могу поехать одна. Ведь могу? Что сделает Ник, человек, который так упорно не хочет развода? Разведётся? Смешно.
А потом, замучавшись ворочаться с боку на бок, встала и потихоньку спустилась вниз, в свою маленькую студию.
Вспоминала, что показывала мне Катя и упорно пыталась разобраться, как работает Вконтакте. В итоге, результат поиска не выдал ни одного Алексея Савченко и Елены Машковой на всю родную сто пятнадцатую школу, по нулям и на физкультурный институт и технарь, и никого в строго указанном возрастном промежутке. А так, если на весь город и без конкретных данных, то пять Елен и восемь Алексеев. И даже если предположить, что Ленка давно уже не Машкова – это всё равно уже что-то. Помнится, в две тысячи седьмом и этого не было.
В первую очередь полезла по Лёшкам. Но всё не он. Очень жаль.
Потом по Ленкам. Четыре из них точно не то, и одна непонятная. На аватарке – мультяшная принцесска, раздел с подробной информацией толком не заполнен, а то, что написано – всё ерунда какая-то. Всего шесть друзей, среди них три подростка, две тётки и мужик. Состоит в четырёх группах. Две из них совсем нейтральные, что-то вроде «Мир на ладони» и «Веселья вагон». Третья, не говорящая ни о чём конкретно, но навевающая мысли о материнстве – «Детки-конфетки». А вот четвёртая – «Призвание Экономист» – неожиданно заставила замереть. Глупо, правда же? Как будто экономика, это какая-то уникальная примета Машковой!
Но я снова полезла к ней в профиль. На стене всего с десяточек постов: несколько подборок ландшафтного дизайна; парочка крылатых фраз от великих людей; приколы с котятами и всё такое. Самый верхний пост – фотография мальчика примерно полутора лет, со смаком терзающего огромный, разрезанный на две части арбуз. Забавный такой мальчонка… Каюсь, я изучила его вдоль и поперёк. Но не похож он на Машковых, ни капли!
Дата последнего визита – аж полгода назад. Все посты выложены незадолго до этого, с интервалом в один, два дня. Ну понятно. Примерно тоже самое, что и с моими заведёнными, но успешно заброшенными три года назад аккаунтами. Катя называет такие дохлыми.
И всё-таки сердце билось чаще. Наверное, мне так хотелось найти хоть кого-то, что я была готова поверить в невероятное. Написать ей сообщение? Спросить, та ли она Елена? А не странно это? И, к тому же, если и та – как она на меня отреагирует? Скажет, чего надо этой немке…
Я подошла к окну, приоткрыла его, впуская свежий воздух. Голова была тяжёлой, наконец-то захотелось спать, но интерес не отпускал. А что, если прикинутся ну, например, журналисткой или, там, писателем, или сотрудником немецкой патриотической организации, который ищет родственников героя афганца Машкова? Да что угодно можно наплести, и чем невероятнее, тем лучше! И просто спросить, не дочка ли она ему, под предлогом, например, желания взять интервью.
Это враньё? Не совсем. Скорее игра. Николос сотни раз проделывал такое, когда ещё работал в журналистике. Окажется, что это Машкова – отлично! Буду знать, что это она и тогда уже решу, что дальше. Не Машкова – ну тоже хорошо! Буду знать, что это точно не она…
Первым делом исправила в своём профиле город Пермь на Гамбург. Тут же пришлось и «Камила Трайбер» писать латиницей, иначе система не давала сохранить изменения. Залезла в компьютер, отобрала из сделанных мною же фотографий виды города, загрузила. Потом ещё парочку кадров с официальных мероприятий добавила и интерьерчиков офиса Ника – для солидности. Весь текст и описания – на немецком. Получилось очень даже. Вполне можно предположить, что за всем этим стоит серьёзный человек. На аватарку – чужое фото. Потом добавила группы, видео, музыку…
Уже перевалило за три часа ночи, а я всё сидела. Меня захватила эта игра. Я словно создавала параллельную реальность, а на самом деле… На самом деле тянула время, ведь я отчаянно боялась что-то писать этой Елене.
В дверь тихонечко стукнули. Я тут же закрыла соцсеть и развернула на весь экран папку с фотографиями выставок.
– Да?
Это был Ник. Тоже не спит, оказывается. Переживает из-за ссоры? Эта мысль как-то вдруг слегка отрезвила. И действительно, моя реальная жизнь – вот она. Спокойная, стабильная. И вроде бы даже наладившаяся. А там… фантом. И нужно ли мне это? Не знаю. Просто влечёт туда, как бабочку к огню. Снова.
– Почему ты не спишь? – подходя ко мне со спины, спросил Ник.
– Работаю, – соврала я. – Завтра последний день подготовки экспозиции для выставки в Саратове.
– А тебе оплачивают работу в ночное время?
– Это моя инициатива, Ник. Коллеги работали даже на следующий день после Рождества, пока я отдыхала в Куршевеле. Теперь нужно и мне, иначе совесть мучает. А ты почему не спишь?
– А ты как думаешь?
– Ник, я вспылила, извини. На самом деле я вовсе не думаю, что ты не уверен в себе. Знаю, что это не так, просто… Просто вспылила. Извини.
Помолчали.
