Сказки белой совы

Длинный разговор был во сне, сова слушала, сова пыталась запомнить. И – странное дело – сова понимала, что это всего лишь сон, который развеется в момент пробуждения.

Так и вышло. И подробности остались там, за зыбкой непреодолимой гранью сонного мира. Но общую суть всё-таки запомнить удалось. По-прежнему только непонятно было, как дожил Яков до времён нынешних и почему дожил в столь жалостном виде?

Неудача

Проснулась сова от назойливого писка где-то внизу. Открыла один глаз, ничего не увидела. Спросонок не сразу сообразила, что голову из-под крыла следовало бы вытащить. Разглядела суетящегося внизу Симеона.

– Надо же, – сообщила сова, – не сбежал. Нашёл что-нибудь?

Симеон горестно уселся на короткий хвост. Вид он имел запыхавшийся и удручённый. Дальше можно было и не расспрашивать.

– Нет, – пискнул мышь, – не нашёл Якова. Нет его в городе. Вроде похожего видели зимой, а по весне делся куда-то, и никто не знает, в какую сторону ушёл и почему.

– Симеон, – неожиданно для себя самой вопросила сова, – а как тебя в следующий раз найти?

Сове было понятно, что вылазка в город окончилась неудачей. Да и не мог так просто найтись этот непростой человек. Но совсем отступиться от поисков сова уже не могла, любопытство всякий раз брало верх над рассудительностью.

Симеон задумался. Почесался за ухом, потом вспомнил про магазинного экс-домового.

– Ты Памфилия найти снова сможешь?

– Конечно, – сова кивнула круглой головой, – я же раз его отыскала, теперь не забуду.

– Вот через него и будем связь держать, если понадобится.

На том и расстались. Сова полетела в густеющих сумерках к своему дуплу, Симеон отправился по своим мышиным делам и тропам.

Находка

Лето промелькнуло, как и не было его вовсе. Утром в дупло тянуло свежей влажной прохладой, листья на деревьях кое-где стали просвечивать желтизной. Лемминги отъели жирные спинки, и ловить их стало легко и скучно. Зачастили дожди, не летние торопливые ливни, а размеренная скучная морось.

Пару раз сова подлетала к делянке с растениями из клада. На землю опускаться почему-то не решалась, удерживало её странное чувство не тревоги, но неуместности на этом клочке земли. Растения вымахали в сажень, листья так и остались кроваво-красными, соцветия наверху почему-то не раскрылись. Постояли серыми с металлическим отливом гроздьями, да и опали на землю, рассыпались тусклой шелухой. А теперь и листья начали отливать коричневым, видимо, так желтели по мере своих возможностей.

Странно, но сегодня сова не почувствовала никаких препятствий к тому, чтобы приземлиться под толстыми стеблями. Приземлилась, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям, обошла кусты кругом. Всё было спокойно, равнодушно даже. Подняла лапу, нерешительно потрогала ближайший стебель. Стебель оказался жёстким, а более ничего не случилось. Ещё раз медленно обошла кругом, считая растения. Их оказалась ровно дюжина. Дюжина уходящих вверх стеблей, покрытых мясистыми багровыми листьями. Стебли стояли не вплотную друг другу, между ними можно было пробраться. На земле виднелись остатки соцветий. Сама земля была неровная, в одном месте торчала не то кочка, не то просто бугорок какой, не то крот отважился докопаться до заповедного места.

Сова протиснулась к кочке и ковырнула землю лапой. Под кочкой оказалось что-то твёрдое. Сова ковырнула старательнее, ещё и когтями попыталась подцепить то, что находилось под землёй. Не получилось. Пришлось раскапывать землю вокруг, забыв о всякой осторожности.

И почти не удивилась, обнаружив показавшуюся на свет рукоять того самого меча.

Дальше пришлось изрядно попыхтеть, раскапывая рукоять, а потом таща когтями наружу находку. Перемазавшись не хуже самого паршивого лемминга, сова плюхнулась на бывший белый хвост и уставилась на странный клинок.

– И что мне теперь делать? – вопросила она в пространство, – в дупло ведь не влезет.

– Влезу, – тихо прошелестело в голове. Прошелестело и стихло. Осталось только ощущение внимательного взгляда.

И что теперь делать в самом деле? Оставлять меч на виду было никак нельзя. Монеты пропали, а меч – не монеты. Даже сейчас в грязных порванных ножнах, с измазанной влажной землёй рукоятью, он притягивал взгляд. Дупло было не слишком далеко, но меч тяжёлый, как дотащить его до дома? Да и отчиститься не помешало бы, позор какой. Белая сова, называется. Земляная сова – в нынешнем-то состоянии.

Сова поднялась с помятого хвоста, подошла к своей находке, попробовала обхватить клинок лапой. Лапе оказалось удобно, словно обхват ножен вымерялся под совиные размеры. Что же, надо попытаться.

Сова попробовала взлететь, зажав меч двумя лапами. Меч действительно оказался тяжёлым, высоко лететь не получилось, так, в полутора метрах от земли, с натугой взмахивая крыльями. Раза четыре пришлось опускаться на землю, под укрытие кустов, и отдыхать, переводя дух и расправляя натруженные конечности.

Но вот и дупло. А дальше что? Как насест его использовать?

– Ну и что мне делать с тобой? – сова устало уселась около меча. Грязь на перьях раздражала, заглушая изумление и тревогу от такой невероятной находки.

И тут произошло следующее событие, от которого и без того круглые глаза совы, округлились до идеального состояния. Вокруг меча возникла серая дымка, она сгустилась, совершенно скрыв очертания меча, стала сжиматься, а когда рассеялась, перед совой лежало яйцо. Тяжёлое гладкое серо-коричневое яйцо, места которому в дупле хватало.

Сова подхватила яйцо лапами, сначала возмутившись, что меч до этой метаморфозы не додумался раньше. Но тут же поняла, что всё правильно. Яйцо удержать в лапах было гораздо труднее меча, оно выскальзывало из когтей. Когти приходилось сжимать на пределе совиных сил. От места находки до дупла разве что катить бы яйцо пришлось.

Другое дело здесь. Сова затащила яйцо в дупло, закатила его там в угол, прикрыла подстилкой. Задумалась, полезла в другой угол отрыть последнюю уцелевшую монету из клада. Монета была на месте, только, кажется, чуть теплее, чем воздух в дупле.

Надо было лететь отмываться. Да и перекусить кого-нибудь по дороге.

По дороге попался очередной лемминг. Леммингов сова считала созданиями сущеглупыми, иначе, как в пищу, ни на что не годящимися. С ними и не приходило в голову беседы вести. Другое дело мыши. Сова вспомнила про авантюриста Симеона, усмехнулась про себя. Но в город лететь всё равно не хотелось.

Перья чистить пришлось долго. Мало того, что на них налипла земля, так ещё и ножны меча были чем-то пропитаны, что никак отчищаться не хотело. Однако сове положено быть белой, а не замухрышкой какой-то. Наконец всё было в порядке, белоснежность оперения восстановлена.

Первый снег

Яков пришёл сам.

С первым снегом, который уже не дождь, но ещё и не настоящий снег. Снег валил с серого неба толстыми мокрыми хлопьями, падал на не успевшую остыть землю, превращая её в холодную белёсую грязь, оседал на последних листьях, отчего ветки кустов изгибались коромыслами.

Сова услышала шум и выглянула из дупла. С северной части поляны брёл человек в невообразимо грязной одежде. Какие-то буро-зелёные брюки, заправленные в мятые сапоги, обляпанные землёй, сверху куртка с капюшоном. Куртка когда-то была коричневой, этот цвет и спасал её от окончательного упадка. Человек с трудом переставлял ноги, даже издали было заметно, как он вымотан. Сова всмотрелась повнимательнее. После явления меча она решила ничему не удивляться. Раз начавшись, чудеса должны прийти к своему логическому завершению. Поэтому разглядев в бродяге Якова, она лишь взлетела на ветку рядом и заухала, стараясь привлечь его внимание. Бродяга поднял голову, да это и вправду был Яков.

– Привет, – сказала сова, – вот мы и снова встретились.

Яков уцепился рукой за совиное дерево, стало видно, как он устал. Даже стоять удавалось с большим трудом, а сесть было некуда – у корней дерева была только расквашенная снегопадом грязь.

– Привет, сказал Яков и закашлялся, – ты меня специально ждала?

– Ждала, – согласилась сова, – но не специально. Просто ждала. И искала в городе, но не нашла. Как ты меч потерял?

– Меч? Откуда ты знаешь, что я его потерял?

Сова хмыкнула, но тянуть паузу и расспрашивать, удовлетворяя своё любопытство, было неуместно, времени на это не было.

– Потому что он у меня. Сейчас…

Она влезла в дупло, раскопала подстилку в заветном углу, выкатила наружу яйцо, подкатила к краю

– Поберегись! – и вывалила яйцо вон.

Яков озадаченно смотрел на то, что упало к его ногам.

– Ты сказала меч. А это что?

– Это он и есть, меч твой.

– И что мне теперь делать?

– Я откуда знаю, – возмутилась сова, – Твоё имущество, ты и думай. Может, в руки взять, может, кулаком стукнуть.

Яков с усилием присел на корточки, протянул руку к яйцу. Осторожно дотронулся до гладкой кожистой поверхности. Сова на всякий случай из дупла вылезать не стала, мало ли что. Но смотрела во все глаза на то, как яйцо снова заволокло дымом. Только дым этот, кроме яйца, обволок ещё и Якова, превратив его в нечто нездешнее. Сгустился, стало невозможно разглядеть, что творится под его мутной пеленой.

Прошло полчаса, наверное. Сова уже решила подремать, и тут заметила, что туман стал редеть. Заметила и то, что снег прекратился, а в разрывах серых снежных туч проглянули лоскутки голубого неба. Редел и рассеивался туман быстро, разлетался клочьями, словно не туман это был, а одеяло из старой ваты.

На сухой после тумана земле лежал, свернувшись калачиком Яков, прижимая к груди меч в ножнах и нормальном виде. Одежда Якова чудесным образом от грязи очистилась и стало видно, что куртка вполне ещё ничего, тёплая, пусть и не новая куртка. Да и штаны с сапогами дыр и прорех не имели.

– Эй, тихонько позвала сова, – ты там как?

Яков вздрогнул, открыл глаза. Глаза у него оказались серо-зелёные, ясные и внимательные, только немного растерянные.

– Лучше гораздо, – ответил он. – Как тебя отблагодарить? Ты ведь спасла меня. Ещё пару дней – и свалился бы в канаву окончательно.

– Мне надо всё рассказать, – заявила сова. – Это лучшая благодарность. Только не здесь и не сейчас. Тебе есть, где переночевать?

Яков потёр глаза и поднялся с земли. В меч он вцепился накрепко, отпускать его явно не собирался.

– Не знаю. Я не знаю этих мест.

– Идти можешь?

– Кажется, могу, – Яков переступил с ноги на ногу, удивлённо к себе прислушиваясь, – точно могу. И быстро даже.

– Тогда пошли. Я знаю место.

Хитрая сова решила ничего человеку не рассказывать. Зачем? Вот приведёт на место – тогда пусть попробует отвертеться. А всё складывалось настолько одно к одному, что мнения Якова мироздание не интересовало, а уж сову и подавно.

Встреча

Через несколько часов сова привела Якова, ну, да, а куда ещё, к деревушке. Уселась ему на плечо и шептала в ухо, куда поворачивать на узких кривых улочках. Встречных не было, уже сгустились сумерки холодного предзимнего дня и люди спрятались от сырости и холода по домам.

Вот и домик с жёлтым окошком. Окошко светилось, как всегда тёплым уютным светом.

– Где мы, – спросил Яков

– В деревне, – пояснила сова. – Перед домом. Совсем ничего не видишь, что ли? Вон дверь, стучи в неё.

Сама слетела с плеча и уселась на ветку дерева.

Яков постучал. Нерешительно и растерянно, он совершенно не понимал, куда привела его эта говорящая птица.

– Капюшон с головы сними, – проворчала сова, – не промокнешь, небось.

Через несколько минут дверь отворилась. Луч жёлтого света упал на мужскую фигуру у двери, осветил тёмные волосы, выхватив из них седину, и усталое лицо. Раздался сдавленный возглас, и из домика выпорхнула хозяйка домика (да, сове так и показалось, что женщина не касалась земли), бросилась к Якову, схватила его за запястья, подняла сияющее лицо навстречу его взгляду.

– Ты!..

Яков шагнул вперёд, в домик и дверь захлопнулась. Сова осталась на ветке, решив подождать решения вопроса, есть ли у людей совесть.

Оказалось, что есть. Через несколько минут дверь открылась снова, Яков высунул голову наружу, поискал глазами белое пятно.

– Сова, крикнул он, – это чудо! Всё настолько невероятно, что я боюсь проснуться. Ты завтра прилетай, мы расскажем тебе всё.

Сова с удовлетворением отметила это «мы».

– Нет, подожди, – Яков на мгновение спрятался и что-то вопросил, потом высунулся снова, – оставайся здесь. Не улетай, пожалуйста. Хочешь в комнате, хочешь, на чердак, чердак тёплый, там труба от печки.

– На чердак полезу, – решила сова, – что мне вам мешать.

Всю ночь внизу слышались голоса, скрип кровати, счастливый смех и снова голоса. Впрочем, кажется, однажды сова различила и тихий плач, который очень быстро прервался. А утром в чердачный люк постучали.

– Спускайся, – позвал Яков, – позавтракаешь, познакомишься. Только рассказывать ещё не готовы, самим бы с собой разобраться.

Сова слетела вниз. Церемонно поклонилась, слегка разведя крылья:

– Доброе утро, хозяева, – сообщила она. Ей было любопытно, услышит ли её хозяйка домика.

Как ни странно, услышала. Видимо, Яков успел рассказать про говорящую птицу, поэтому никакого удивления не было.

– Доброе утро, чудесная птица, – отозвалась она.

Сова склонила голову набок, разглядывая женщину. Внешне женщина выглядела чуть моложе Якова, темноволосая, волосы убраны в недлинную косу, высокая, немногим Якова ниже, стройная, с аккуратными сильными кистями рук. Глаза были, как и у Якова, серо-зеленые, разве, что с какой-то рыжинкой у зрачков. Серо-коричневая юбка ниже колен, рубашка из плотной зелёной ткани, на плечах тёплая шаль в коричневом разноцветье.

Сова покрутила головой в поисках меча. Меч важно висел на крюке над кроватью, кажется, даже лоснился от собственной значимости.

На завтрак сове предложили изрядный кусок варёной курицы и чашку с молоком. Достойная замена надоевшим леммингам. Поев, сова перелетела на шкаф. И там задремала, прикрыв жёлтые глаза.

Прощание

Вечером были обещанные рассказы. Рассказов было много, но сова чувствовала, что все эти слова уже ничего не значат. Какая разница, где и как потерял Яков меч, как скитался, опускаясь всё ниже и ниже по социальной лестнице, стараясь хотя бы не спиться и держаться особняком. Сколько раз ему приходилось менять место обитания, жизнью его существования нельзя было назвать.

Какая разница, сколько бессонных ночей провела Анна перед портретом, который она нарисовала сама, в первые дни разлуки, – единственной вещью, оставшейся у неё на память о странном путнике, задержавшемся в её домике на пару месяцев. И ушедшем неизвестно куда, также, как и пришёл он неизвестно откуда. Ушёл и ушёл. Но не забывался, как ни старалась Анна перевернуть страницу, перевести случившееся в разряд минувшего. Не отпускал, не уходил из сердца и души, заставляя вздрагивать на каждый шорох за дверью и вскакивать при каждом стуке.

Сейчас уже всё было неважно. Двое, предназначенных друг для друга, встретились. Что будет дальше, как сложится их жизнь, зависело впредь только от них.

Сова чувствовала, что её участие в этой истории закончено. Как и участие иных могущественных сил.

Поймав паузу в разговоре, сова обратилась к Якову:

– Я не знаю, зачем было нужно соединять вас. Я не знаю, зачем терялся и находился меч. И, тем более, не знаю, что будет у вас впереди. Что-то будет, и это что-то зависит уже только от вас, чудеса закончили свою работу. И ещё я знаю, что мне надо лететь. Совы – птицы ночные, сейчас как раз моё время. Прощайте!

Яков осторожно взял тяжёлую птицу на руки, бережно погладил белые перья:

– Прощай! Но иногда залетай на огонёк, просто проведать. Мне так будет спокойнее.

– Хорошо, – согласилась сова, – как ни странно, спокойнее будет и мне.

И сова вылетела в открытую дверь.

– Да, – обернувшись, спросила она, – а домовой у вас есть?

День домового

Готовясь к именинам Памфилий, сшил себе новую рубаху. Для это пришлось пойти на противоправные действия, но что людское право для смотрящего за хозяйством? Памфилий обдумал, позагибал корявые пальцы и пришёл к вполне справедливому выводу, что вон то полотенце в алых маках из ворсистой мягкой ткани он всяко отработал. И ещё вон то, маленькое, изумрудного цвета.

Иголка с ниткой и ножницы у Памфилия имелись – как хозяйственному домовому без хозяйственных предметов? И через несколько вечеров рубаха была готова. По подолу цвели маки, а пояс и воротник отсвечивали изумрудами.

В день домового Памфилий вышел из своей каморки-холодильника в новой одёже и приятно удивился, обнаружив у дверцы холодильника коробочку со сливками.

– Заметили. Традиции чтут, – и домовому отрадно, что труд его оценили.

А труд был. Одних мышей сколько времени пришлось к порядку призывать и на тараканов натравливать. Зато теперь всё чинно, спокойно. Мыши сыты, и продукты целы. Ну, почти целы.

Подкрепившись, опять же по традиции, сливками, Памфилий начал обход вверенного ему хозяйства. И на первом же повороте чуть не шлёпнулся в скользкую лужу непонятного масла. Непонятного – потому как пахло это масло непонятно чем. Неприятностями пахло, бедой и каким-то огненным грохотом.

– Вот же досада какая! – выругался Памфилий, обходя лужу и ища, где бы обтереть лапти, – откуда здесь эта гадость взялась? Сейчас бы рубаху всю и угвоздал.

Памфилий покрутил головой, присматриваясь и принюхиваясь, определяя источник лужи. Нашёл. На полу стояла неприметная серо-бурая пластиковая бочка, из которой и подтекало. Бочка была литров на пятьдесят, не меньше. И что делать? Памфилий задумался. Поскрёб пятерней сначала в бороде, потом в шевелюре. Надо было людей искать, понятное дело. Но людям не положено домовых видеть. А Яков отсюда далеко. И Сова тоже далеко, не дозваться.

И тут Памфилия осенило. Давние посредники между миром людским и миром невидимым имеются – кошки это. Ну, а кошек в городе отыскать труда не составит. Памфилий вернулся в свою комнатку, порылся в углу в лукошке и с самого дна вытащил старый тулуп. Напялил тулуп на себя, пригладил бороду и поспешил к выходу из магазина.

На улице пришлось прищуриться от дневного света. Хоть солнца не было, и то хорошо. Шёл снег, меленький вялый февральский снежок. Маленькому Памфилию по снегу пробираться было неловко, но домовьи обязанности надо исполнять.

Памфилий брёл какими-то закоулками, не боясь заблудиться – домовые к месту проживания дорогу находят всегда. Какие-то заборы, сараи, дома. Кошек не было. Вот совсем не было. Словно исчезли все одномоментно. Снег садился на копну волос, запутывался в бороде, от этого Памфилий выглядел уменьшенной копией Деда Мороза. Вот ещё один забор, за ним покосившийся домик с двумя окнами на улицу, с потемневшим от времени деревянным крылечком и сидящем на этом крылечке здоровенным рыжим котом. Кот тщательно умывался и делал вид, что домового не замечает.

– Исполать тебе, – откашлявшись и стряхнув с бороды снег, поздоровался Памфилий, – дело к тебе, уважаемый.

Кот опустил лапу и уставился на Памфилия жёлтыми глазами.

– И тебе здравствовать, – проворчал кот, – нужно что?

Кончик рыжего хвоста подёргивался, выдавая любопытство хозяина, каким бы невозмутимым он не казался.

– Дело есть, – снова откашлялся Памфилий, – в хозяйстве моём непорядок. Да такой, что управиться сам не смогу, людей надо звать. А люди меня не видят и не должны видеть.

– А я причём? – кот притворился удивлённым.

– Ну тебя же видят. Вот ты их и приведёшь к нужному месту. А дальше сами разберутся.

Кот поднял глаза, что-то обдумывая. Хвост задёргался сильнее, туда-сюда заходил уже не кончиком, а целой четвертью.

– Две пачки «Вискаса» и баллон дихлофоса, – внезапно озвучил он плату.

Памфилий крякнул от неожиданности.

– Дихлофос-то тебе зачем? Супротивников травить?

– Тараканов вывести, – пояснил кот, внезапно с азартом зачесавшись задней лапой, – надоели, мочи нет.

– А что, в доме и без хозяина?

– Какой хозяин! И человеческого-то хозяина нет. В доме два студента живут, а я при них вроде как прописан. Мышей ловлю. Только мыши редко забредают. Зато тараканы! – и кот повёл усами, выражая своё отношение к этой пакости.

Памфилий взял паузу. Постоял, потоптался, пошевелил губами, взъерошил и пригладил бороду. Время тянул. На озвученную плату он был согласен сразу, да и рад, что уговоры не понадобились. Но традиции следовало соблюсти.

– Хорошо, – наконец ответствовал он, – будет тебе требуемое. А теперь пошли, лучше это дело не откладывать.

И они пошли. Обратно до магазина под синебуквенной вывеской было рукой подать, дошли быстро. Несколько прохожих видели лишь крупного рыжего кота, с деловитым видом трусившего по своим кошачьим делам. Шагающего рядом Памфилия не замечал, понятное дело, никто.

В магазине ворота на заднем дворе были открыты. Там стола фура, двое грузчиком деловито разгружали коробки с яркими надписями.

– Сметана, – облизнулся кот, и даже замедлил шаг, – творог!

– Дело прежде, – одёрнул его Памфилий, – и так время поджимает.

Кот прошмыгнул под стенкой внутрь следом за домовым. Принюхался. В магазине пахло вкусно и заманчиво, но Памфилий тянул вперёд, и кот пошёл за домовым. Вот и стеллажи, бочка. Лужа на полу стала заметно больше. Её масляная поверхность отливала недобрым блеском.

– Вот оно, – Памфилий указал рукой на лужу, – непонятно что, но бедой пахнет.

Кот снова принюхался и вдруг оглушительно чихнул.

– Нехорошо, – согласился он, – запаха нет, вроде, а в носу свербит. Что делать надо?

– Как что? – удивился Памфилий, – людей искать. Найдёшь, зови сюда. Не пойдут – дразни. Чтобы за тобой пришли. Давай я тебя провожу.

Люди обнаружились за прилавком. Две тётки продавщицы маялись в ожидании покупателей. Кот подошёл к одной, потёрся об ноги, замурлыкал. Продавщица возмутилась:

– Это что ещё такое?! В продуктах! А ну, пошёл отсюда!

Кот отскочил на метр. И уселся, нахально глядя на тёток. Затем, подумав, издал самое жалобное мяуканье, на которое был способен. Вторая тётка зашипела на первую:

– Посмотри, котик какой миленький! Голодный, наверное, а ты его гонишь. Не стыдно тебе? Колбасы кусочка пожалела!

Она заглянула в холодильник, покопалась там и кинула коту колбасью горбушку. Кусок упал совсем рядом. Но кот и ухом не повёл, к уважению Памфилия. Сел ещё аккуратнее, обвил передние лапы хвостом и мяукнул снова на такой же жалобной ноте. Продавщицы встревожились обе.

– Котинька, что случилось?

Кот мяукнул ещё раз и поднялся на все четыре лапы. Продавщицы замерли. Кот пошёл в направлении нехорошей лужи, временами останавливаясь, жалобно взмявкивая и проверяя, идут ли тётки за ним. Памфилий брёл в сторонке, контролируя процесс. Но всё шло по плану. Кот привёл тёток к самой луже, взвыл дурным голосом и сиганул в темноту стеллажей. А тётки изумлённо уставились на разлитую по полу жидкость.

– Надя, что это такое? – растерянно вопросила та, что кидала коту колбасу.

– Не знаю, – тихо ответила Надя, – надо директора звать и охрану.

Началась беготня. Прибежал директор – полный кудрявый мужик в синем халате поверх свитера и джинсов. Прибежали рысцой двое в чёрных комбинезонах и с буквенными прямоугольниками на груди. «Охрана,» – шепнул коту домовой. Толку от них было мало. Они потоптались у лужи, одновременно сморщили лбы и отошли от лужи подальше. Через некоторое время раздался топот, и у лужи образовалась целая толпа. Несколько людей в камуфляже и собака. Собака с ненавистью зыркнула глазом в тот угол, где прятались Памфилий с котом, предупредительно показала с видимой стороны пасти белый клык и засуетилась вокруг разлитой жидкости. Затем потянула одного из камуфляжных, державшего в руках поводок, в глубины подсобки. За ним побежал второй. За поворотом раздался грохот, вскрик, рычание собаки и лязг металла. У лужи осталось трое. Один присел на корточки, пригляделся, вытащил из кармашка на рукаве маленький фонарик, выбрал, какую кнопку нажать, и осветил поверхность. В свете синеватого диода поверхность заискрилась оранжевыми блёстками.

– Чёрт!– выругался камуфляжный, – поднимаясь с корточек, – это же Эрпитисим, да ещё и 162, кажется. Как обнаружили?

– Кот, товарищ майор, какой-то кот привёл. Мяукал и звал сюда. А в этот угол и не ходит никто, если бы не кот, так и не обнаружили бы ничего до взрыва. Да и после взрыва ничего бы не нашли.

– Много слишком эрпитисима, похоже, не один взрыв планировался. Коту медаль надо выдать.