Как я однажды стал поэтом. Сборник стихотворений

Жалея блеска своей же искры, и в том тепле груди запертой, душу в скупости отравы утопить.

*

6.10.2014

Свет, настольная лампа, словно тусклостью фонарной на бульваре пропитала мглу тумана, Перо, потёкшие чернила лужами притаились, ждут, зовут в себя окунуться,

Размазать вьющей линией прописи в изяществе стихийном,

Дабы пара глаз в сей жест влюблённых увидели и смогли уткнуться, застыть в расстояниях времён,

Бытие и небытие сомкнувших строк, взглядом прикоснувшись, проникнуть в сюжет, что рукой написан давно в том тумане и лужах померкшей,

Чьей движениями без отрыва рывками нервными был белёсый холст испещрён, чёрной кровью поэзии пронизан в узорах, и напоследок окроплён.

Мертвы ли строфы эти, если нет руки той? Живы ли, если коснулся их твой взгляд живой?

Слова томятся, но их путешествие обозначено внемлющим, в плылких чувствах затронутом, эссенцией вышедшей из ментальных берегов.

*

7.10.2014

По вашим ли рукам взвелись мои желания?

По вашей коже ли сползает дрожь глазницы?

Смогли ли видеть бы, какими и зачем?

Откуда в моих мыслях место вашим лицам?

Сколько длится сезон бранный назойливых дождей?

Не вычтена никем похоть гладкошёрстных тел,

Алмазы ваши рассыпались зачарованных глаз искрами,

Наши глотки на страсти повисши,

Удушили горячим дыханием, взвизгами, конвульсии вздёрнутых дней.

Встретились на краю и смотрели вниз бездны,

Видели друг друга в отражении той,

Застыли в преддверии касаний, их растворимости.

Что же постигли, что же покинули?

Постигли, покинули, и выкинули вверх, на прощание!

*

7.10.2014

Мне кажется, я сошёл с ума ещё в детстве, когда встретил головой карусель,

Эта качеля советская мозги разом вправить умеет, дескать,

После этого, как будто всё на месте, до сих пор не могу понять, зачем здесь столько неуместного?

Чего от жизни люди хотят, куда строят лестницы, чем подвинуты к своим берегам?

Так они долбанутые или всё же я? Что это за действия, когда проку нет?

Возможно отроду что-то неправильно в наших головах,

А то глянь, только среди безумцев встречаешь почёт, изобретательность и знать.

Ведь ровными досками никто никого не принимается удивлять, их должна коснуться рука мастерская, мол, вот они голые доски, а вы что хотели? Яти вас и долго орать.

*

8.10.2014

Сорвалась звериная воля с цепи,

Вонзается ветер в пульсирующий сочный родник,

Что же плоть живая в просторах бездушных норовит найти?

Кто осмелится это выговорить или хотя бы осмыслить?

В сердце вскипает зеркальная ртуть,

Отражения некуда выплеснуть,

Сплюнь милый зверь, если не страшно спугнуть,

Недотрог и каверзных выблядков,

Их пугают лица свои,

Им суть свою выведать, что признать цепи рабских оков,

Они всю дорогу прикидываются, мол, не видно, кто, где сорит,

Но ведь срач берётся не от равнодушия, не сыплется из снов,

И меньшую прихоть не признают за собою льстецы,

Их обидчивость тучи, их обидчивость горы,

Ложил я на вас обиженных, то, что вы сами на себя положили,

Неизлечима хворь, если больной притворился здоровым.

*

8.10.2014

Любая пора жизни, это благодать,

Иначе жили б старики, молодые и дети?

Спокойствие в старости, созидание в возрасте среднем,

Рост и учение малолетним.

Милостивый и щедрый на отвагу государь,

Мудрейших поступков придержится,

Будь ему 25 или немногим за полтину,

Загвоздка лишь в том, что век плотской не движется вспять,

Не время это и даже не истина, не вымостишь жизни сосуд свежей глиной,

Эти законы выше понятий людских,

Так и нрав воровской зачинается в утробе, хоть лёжа, хоть стоя,

Всем нравится аромат скворчащих оладий,

Вцепился ты в хвост или в гриву,

Дикость несущая вдаль всякий груз уволакивает,

Только не перепутай льва с задницей лошадиной,

Они вне возрастных категорий отличаются запахом, поведением, да и видом.

*

8.10.2014

Во флаконах запечатанных воском задержаны безкрайние степи,

В хрустале песчаном собрана душа, когда-то гулявшая на полях приморских,

Пойман трав пахучих аромат вместе с дерзким ветром,

Выжат и отсеян на неопределённое хранение в футляр,

В каждом глотке дыхание летнее,

Что вечерами шептало с листвой шурша по ушам,

Взросла на глазах моих душистая местность в той песне,

А теперь она здесь, сползает нектаром в пьянстве немеренных фаз,

Грудь обжигает внутри с бокала скользя, как скатываются по лестнице,

Все те, что груз жалоб хранили.

Вдруг просыпаешься лёжа на лугах безбрежных от колебаний солнца кипения,

Но миг и колыбелью лунарной маячит по вселенской простыне,

Вот и позолота ночная, расписана пылью божественной, именованной в «свет»,

Не говори, что тьма расставаний во снах жизнь придерживает,

Вон атаман стоит на холме, взором впивается в даль, цепкими цепями, искрящего знамени звеньями,

На востоке между вещами пролегает бога лепет, разделены они не теменью,

Там грех, это вопрос времени, когда света снаружи нету, а внутри удержать его некому, да и некак, коль нехотя.

Если сник исток освещения, а лунный лик озарён, некто подглядывает за занавес в его отражении,

Солнце немалое отдаёт – столько нужно по пути запасами обзавестись, чтоб кануть в вечность,

Не существует пренебрежения за пределами,

И если иссякли останки, ты, что обнажается во тьме узри, там спрятаны все прикрасы, все восхищения,

Они достойны неистового восторга, рассвета восходящего из плоти, из кромешных глубин, выросших в цикле вселенских кружений, раз за разом по вымощенным обделкам крыш и в тенях тротуаров вечерних.

*

8.10.2014

Я питаюсь вашей любовью, нежностью под сердцем выстеленной,

На зов исходящих мелодий бреду к вашим песням шагом быстрым.

Зачем этот миг одинокий не всеми высмеянный цедит изысканность?

Как чеканят монеты впервые ремесленники, пренебрегая мыслью,

О том, что все людские беды в эпоху безделья узорами клише выстроганы.

Когда-то деньги были орудием свершений и благодарности пышной,

Ими одаряли достойных, были обогащены бедняки,

А теперь ими забиты все помойки, выкованы решётки и связаны рабы.

Изначально их звон раздавался громкий, а теперь тихонько, тихонько в залежах крысиных,

Пролёживаются и копятся в мировой липидоз головы, да и только.

Скоро небес станет не видно, всё обездвижено ими, под грузом бюрократических пролежней, безучастных поражений,

Теперь порождают лишь россказни и безнадёжные высерки, мол, перестали вращаться миры, а вселенная отдастся без изобретений,

Лишь для вида, для заделывания умственных дырок протёртой души часы стрекочут на стенах.

Ничего не меняют потери, нет приобретений, жизнь из своей сути выскользнула, там, где правят торгаши капиталистическими мерами.

*

10.10.2014

И не спится мне, и на месте не сидится, солнца греющие жесты блещут сквозь ресницы. Бывали ли вы звездою пригреты, божественным светом в объятиях безбрежной мерзлоты, коей напеты полнолунные ночи в вое из глубин взошедшем лесных?

Златом рассыпавшейся пыльцы поверхности земные покрыты, кто-то даёт знать о себе. Кого ещё здесь не видно, кто нуждается быть, кто не зрит, как жизнь здесь возникла лишь мигом сознания вспыхнувшего, в солнечном озарении, на встречу сияя ему?

*

10.10.2014

Я плыву на железном корыте, качаясь в блестящих волнах, берега по краям видно, сопутствуют облака, их ветер буксирует, раздувая белоснежную парусину, так подгоняет и нас. Капитан кричит из кабины: «Эта колымага ещё многое даст!» А вдали наш причал родимый, в ожидании швартовых кос, клубятся в бирюзе спины дельфинов, а где-то в банкетном зале заплетается тост, но здесь бакланы провозглашают каждый раз на прощание и всматриваются в глубины, где обитает пища их, а мы по поверхности скользим, не окунаясь в их тайны, уходим мимо залежей тоскливых пучин. Играющие бликами глади, в ветру извиваются сарафаном заветной мечты, только вот не подымешь, лишь без устали гляди, да грези. Море слегка качает, пытается убаюкать. Если держишься на плаву, то нет пристанища, есть лишь временный пост, главное вовремя отчалить, оставить покой спящих материков, как с рассветом покидают каюты. Не спят на посту, так напевает ветряный зов и тихо нашёптывают волны. На палубе тоже уютно, в золоте света ручьёв, будто на пляже в объятиях тёплых, сердцу недалёких смуглых песков.

*

10.10.2014

Сегодня медузы, как заблудшие души сбивались у поверхности морской, роями, тучами. Должно быть это умершие люди, что не полностью растворились и лишь плевой прозрачной в мир сей вцепились, так неторопливо обволакивая моря, уходят, останками плоти призрачной исчезают. Эта мембрана, единственная оболочка, что жизнь их составив, позволяет хранить ещё форму, потихоньку размокая, теряют существенность, это похоже на эпическую оргию между плотью и духами, в их слиянии, ещё не ушедшие, но уже мир оставили, в пункт назначения не попав, производят обряд жертвенный, в единую массу срастаются, это их экстатический бал.

*

10.10.2014

Туман насылает на глаза благодать, в непоколебимость окуная и обволакивая её мякотью, позволяет на дно земное упасть, в облаке застыть, в забвение кануть, не вспоминать о вселенских просторах, потеряв звёздную нить, на этой земле некому вечность рассекать, всё позабыто, померкшее марево, словно норы от безбрежности в почве сокрыты, удел подземных захоронений, всю жизнь углубляющихся могил. Что воруют они, у кого свой долг забыли? В этом мире уже давно не должны расцветать цветы. Просто кто-то надеется и всё ещё видит жизни восходящий лик.

*

13.10.2014

Свет разожгли утопающий во мгле.

Где же источник его, где же тайник?

Всё что не видно, уходит в горящем костре,

Как однажды пришедшему дано вымереть.

В скором померкнут просторы,

Когда нечто вырастет, охватит собою их,

Зверь, оставь умершую гниль, отряхнись,

Забудь о мирском покое, тянись ввысь, уходи,

Покой настанет после, когда иссякнут силы и угаснет жизнь.

*

13.10.2014

Осенью пьют вино, сок выбродивших душистых плодов,

Что руками собраны и оставлены в единении с игрой,

Так согреваются зимой, останки лета вкушая, нектара в бутыли отжатого.

Вспенится густотой багряной выходящий дух виноградный,

Лишь подержи над огнём и вкуси сладость его аромата,

Почувствуй, как льётся горячая жидкость по горлу, как вскипает кровь,

Так в плоти смешиваются эссенции разных берегов, в единении жарком,

Они тяготеют друг к другу и плавятся проплывающей между ними рекой,

В ней их смешение, но оба они растворяются,

Их размывает текучестью встреч и расставаний, жизнь проносящей струёй.

*

14.10.2014

Дымятся останки потухших руин,

Чем же были они, что возвышалось над ними?

Я не видел, стопы младенческие шли по останкам ещё тёплой золы,

Кто-то осмеливался думать, что ничего не изменилось, мол, всё так и есть, так всё и было,

Кто-то прикусив щеку кричал о лучшем,

Были и те, что из пепла кирпичи лепили, водою угасшие угли размочив,

Но не было и нету среди них рвения глубинного,

С каким возрождается жар птица, лишь до конца истлев, из плоти дотла прогоревшей, огнём рождённым в ней,

Так стопы младенческие шли, удобрявшись плотью сожжённой своей, в невинном лике остывшем вновь обнажённой зари,

Он идёт неторопливо, он несёт в себе диво, разгорающийся свет жгучим пламенем пышным,

Никто не вздымает руины, ибо никому не под силу, но тот, кто рождён из их гибели, возвысился выше,

Так из обугленного куска засохшего вырывается жизнь, как из старика севшего в последний раз под дерево его молодость говорит,

Как вырывается молния из груди зверя, съевшего ядовитый гриб,

Он является утробой того, что в себе тайком хранит угасающей сердцевиной,

Некто норовит из него выйти и выходит, когда глаза закрывает старик,

Так жар птица из своего же пепла вынашивает собственный восход,

Так солнце выныривает из холодных, прогоревших когда-то пучин.

В чём отличились младенец и старик, в чём они сошлись?

Похоже, нет между ними грани, всё это родник, устье одного истока.

*

18.10.2014

Я раздаю свои патроны, говорю: «Стреляйте».

Только вот они в плоть впиваться не склонны,

Мои обоймы мысли хранят, разума ходы коронные,

Давайте им вне снов бывать, откройте окна, пусть проветрится немного,

Иначе вонь и тухлый смрад витают в сумраке дурманом.

Это незримая отрава, изъян в которой не найти, но всякий, кто ею поражён, не способен видеть,

Он в облаке туманном выхода не ищет, он навечно там поник,

В скупости порождённых им законов не может и не знает как, куда, можно ли пойти,

За пределы всего сказанного из виданного им выйти, дабы постичь бытия сокровенный тайник,

На гранях сущего крайности, узреть вектор правильный, растущих ввысь вершин,

Ведь только с поверхностей дальних дальние горизонты видны.

Всё, что ниже прикрыто, спрятано в геометрических границах,

Лишь то, что их края постигнет, выпадает, но иногда и возносится ввысь.

*

22.10.2014

Унесёнными птицами в дали наши взгляды стремясь улетали, с серобрюхими воронами ветрам морским покоряясь в игре, с крышек барж касанием малым отталкиваясь покидали постигнутое, за спиной оставив его след,

А чёрный баклан крылья расправив оперение сушит, взобравшись на кнехт, словно государственный герб,

Должно быть ему не знакомо презрение, что таит заточённый собой человек, он и дно повидал, и вздымая вверх размахом порывистым небосвод обнимал,

Ему, что под водою плыть, что в облаках, во все среды проникнув их просторы сечёт, нырком из бездны в бездну, не сдерживая жизни в себе ни малость, ни излишек, не жалеет ни капли, ни крупицы,

Так виднеется его гордая грудь, так глаголет его слегка приподнятый клюв,

И должно быть, так просто бывает, когда мир процветает явленный тобою вокруг.

*

26.10.2014

Загнанный в тупик зверь, да ещё и раненный, вдвойне опасен,

Не ему так хочется, так молвит жизнь, не за него, а им, причём в последней инстанции,

Значит бог воспевает истину,

Блеском в солнечном свету лоснится мех благородный,

Кто бы взрастить его смог, как не тот, что пробивается в толще сквозь залежи окаменелой коры земной в дуновение бездушных ветров?

Каково святилище вечностью мазать, если утроба растягивается и в предельный момент с треском лопается, высвобождая на свет небывалое?

На урода можно любую маску напялить и представить его при параде, но нет в нём рвения вольного, если на лице его пантомима и гримасы, если ими он обнародован,

Хоть убейся, хоть рассыпайся алмазами, не будет больное здоровым, а единый воли плотской порыв общественностью многоразовой, сплочённой сплошь оковами инстинктов под соусом иллюзорных абстракций.

*

30.10.2014

За нами взойдут зеленью поля, пред нами раскинуты просторы,

И если не мы, то кто же сможет, да и как, взрастить из почвы край добротный, богатый и роскошный.

Видать, сейчас в лесах далёких вываливаются ягоды из лап мохнатых, скатываясь по лежбищу мховому,

Их аромат стремится ввысь, ну, а они сами тяготеют к низинам, к морским берегам и лощинам, касаясь сокрытых покровов,

Должно быть, у самого дна горизонты усыпаны ими, но нам не туда, облака уносят с собой взгляд, да и небо несколько шире.

*

1.11.2014

И следа нет, и нет теней, и пепел выжженных полей,

Да если б были здесь секреты, кто б выдал их, как бы уцелел?

Из окон искры рвутся давно притихших этажей, вечером сопутствующим,

Отдаю им мысли и они ведутся, рисуют отмели ночи на тротуарном серебре.

Говорят, изящество это слабости граница, обрамление суицидальных флегм,

Хоть и отражает лишь критерии силы, оттиск её воплощёний.

Кто говорит? Он всё также проходит мимо,

Ни следа нет, ни тени, и только тропы выжжены оконным светом.

Зачем любуется он видом этим?

Затем же, что и слышен треск и хруст мазков портретных,

Притихших в кривизне застывших линий.

*

6.11.2014 – неизвестным компютерщикам:

Выколи свои глаза и вложи их в мои ладони,

Я хочу коснуться тебя изнутри, почувствовать влагу благотворную,

Спросишь: «Зачем?» Отвечу тебе: «Так необходимо».

Ты их выбрасываешь, я закрываю,

Несправедливо, но это равенство размеренной цены,

Не видишь, не видно и мне,

Ты никогда не узришь ничего,

Так поют падающие капли, свисая с моих локтей,

Не видно, не видно,

Но почему чувствуется рвущее плоть бремя?

Почему не ты?

Твои глубины зияют, стервятники уже кружат, прицельно утопая в них,

За что достаётся последнее очарование души ослепшей, рукам шероховатым, мозолями покрытым?

Дело лишь в последовательности, её не испортишь, не изменишь, не исказишь,

Мои ладони возносятся к небесам, твои прикрывают пустые глазницы, в которых видятся адских врат перила.

*

7.11.2014

Поверхности покрыты инеем, изгибов талии утопающих во взгляде замершей тиши,

Кто-то давно о них позабыл, лишь следы касаний остывшие до поры цвета сизого под собою сокрыв,

Они ждут первые проблески зари, что за пределами зримого бьются о край,

Их колыбель бездонную пошатнули, раскачали, а может и вовсе похитили,

Так пролилось избытками всё, что в себе заточило вечности клад,

Необъятностью тьмы безликой возгласы аккумулируя, дабы вырваться светлыми полосами дивными, дабы притаившийся на той же поверхности иней растаял.

*

7.11.2014

Сквозь туман прорастают заборы, он им влагу свою отдаёт,

Конденсируясь у чужого порога на отмели пролегающих мимо чертог, смывает с глаз память долой,

Вот и тусклость фонарная в сумеречной мгле пробивает свой путь,

Ей не зримы те раны, что обнажаются при свете лунном,

А заборы изгибаясь всё прорастают в изгнание, надуваясь конденсатом извне,

Они, развеиваясь парусами, тянут тротуары вдаль, покоряют прилегающую к ним тьму,

Только вот жаль, этот вечер ночью его настигшей покинут, он уходит, и я за ним ухожу.

*

7.11.2014

Кто он, неведомый скиталец никем не постигнутых простор? Кому он знаком?

Убогие его видят лишь в превозношении своём, им задетом и оскорблённом, иначе не видно его. Но, что за знание это, откуда дано, чем освящено?

Должно быть ими самими, в ипостаси неразличимой, где доски и подошва сапог одинаковой жёсткостью жестокость пишут.

Их знания – это обиды, их вершины – сущая скорбь.

Кто сделал людей такими паршивыми? Навряд ли был это бог.

Тягостно и горестно осознание того, что это мир идиотов неисправимых,

Ведь, по сути, ничего с этим поделать не смог, ни Будда, ни Христос.

*

26.12.2014

Догнивают якоря во мраке, окисляется в солёном бульоне цепь, наверху лишь слышен лай собаки, волны хлопают ей, там не видно ушли ли с концами, куда же, почему тягость ржавеющих мер, с прибоем растворяющим лопасти отпускает на волю лёгкий напев. Куда улетают они, никому неизвестно. А надо ли, если не будет уместным в тиши гробовой биться о стены, где пусто, где даже эхо не резонирует, где нету ушей? Стоит ли обвиваться одинокой грустью, искать у порога вход в мир задержанных очередей? Где, когда и кому тот вой доносится, если шторм беспощадно глушит и уже не слышно зова охрипшего, на который никто не откликнулся, словно его и не было.

*

25.02.2015

Пробивались сквозь позорные заборы почвы тёмной, свет нащупавши, побеги золотистой ржи,

Невиданно и ново, предстающие просторы охватили ароматом все ветра степи,

Должно быть будет у порога рождённый воплем жизни крик, в преддверии исконном,

Рассечёт, хлынув навстречу свободе, где надломится кора и поползут ростки из божественного лона,

Дабы большее постичь, и туда, где никого нет, прийти.

*

10.03.2015

Волей поедающей себя свечи уходит свет,

Тот, кто придал её свободе следует за ней,

В миг настигший прячется плывущая искра,

Нет ни пепла, ни танцующего пика, ни тепла,

Пленящая высь открывает дивный вид,

Она туда ведь к ним ушла,

Так к адресатам притягиваются письма,

Но автор строк летящих в мыслях,

Застыл на месте или вовсе скрылся,

Отдал свой свет или громом раскатился,

Разразилась заря, рассеиваются жизни,

И даже если блеск далёких звёзд не видно,

Твой взгляд во тьму проникнет,

Испаряется потоком проникновение его,

Ты здесь, но мысли туда закинуты,

Где ещё не было никогда и никого.

*

10.03.2015

Виднеется берег в дали! Что это? Другой мир? Чужая быль? Следующая жизнь? Вокруг молчание и нет ответа, лишь безпрерывное проглатывание волнами краёв лодки, слизывает, несёт, подбрасывает вперёд и вверх. Зова нигде нет, звать здесь некого и негде, трепет моря, алый цвет на облаках пригретых, блещет водяной покров, здесь пик острия выходит за края сюжетные. Вот он рай каков, ступает нога на него, наверное не в первый раз и не в последний, тут кто-то уже был и кто-то уже есть, чувствую пристальный взгляд с небес, в них отражение бликов и глади. Срывают с места порывы ветра, опять ухожу в невиданные дали, слов здесь нет и не было, избыток упоения, плоть рассекает меры. Меня не ждали, как ничего не ждут, но проливается бытие светом и существа незримые поют.

*

10.03.2015

Развеялся парус, ветер накатами изгоняет,

К мачте прибитый гвоздями, всем существом своим ввязан, пронизан свистами, визгами, лаем,

Рвение в просторы отчаянное, тянет с собой тяжкие мысли,

Вокруг ничего кроме свободы, скупости масок и криптографических писем,

Лишь с ними играя, в растворённой черте все признаки снуют,

И парусина развивается рьяно, норовит ускользнуть вслед за облаками,

Она не знает, что промокнет и спустится ко дну, что стихия сильнее вяжущего переплёта, что крылья могут лететь, пока нечто несут.

Глаза жалит закатом, но душа жаждет рассвета,

День уходит оставляя след и волны ему аплодисменты безвозмездно шлют.

*

10.03.2015

Забили мамонта, забили, он истекает кровью,

В струящем изобилии укутан жёсткий мех,

Покрыт красными зеркалами небесный плет,

Из жизни изгнанник издыхающий пронизан светом,

Его стон глотков отчаянных открытой песней,

Раздаётся на прощание в безмолвной бездне,

Отдаваясь ей, будучи объятым ею.

Нечто рвётся из груди навстречу ранящему блеску,

Жизни брызжущий родник, посмертный вестник.

*

Чистый самоплёт, нелокализованное временами, где-то между весной 15-го года 3-го тысячелетия и последнего месяца лета оного же в преддверии осени:-

Лежат кот и кошка в тени, изнеможённые жарой и голодом, повидавши страсть в прохладе иссохшей почвы, они нашли друг друга словно боги, к блаженству вознесясь, их томные лица, поблекшая шерсть, но в глазах видна сласть, нет беспечной тревоги, весь мир преподношен, замерла вселенная, в тот миг распахнулась вечность, унося всю бытийность с собой, их никто не искал и никто не вспомнил, в зное замершем затишье томно веет истомой, кот и кошка нашли друг друга, нашли друг друга бесконечности отродия.

*

Слишком дёшево обходятся порывы страсти охватывающие жизнь.

*

Аромат волос ускользает, тот, что в памяти хранится,

Образ вьющихся локонов нежно касается лица, утихшим ветром пронизывает,

Источник порывов исчез, его просто нет, только нервные волокна сплетаясь цепляют небыль,

Растворяется голос мысли в тиши, словно нити шёлковых струн утопают напевами,

Остаточность мерклая воем восходит с глубин,

На самом дне израненный некто, но его не видно,

Жажда не находит пристанища, воспаряет ввысь из бездонных недр,

Но что-то осталось, в зное прохладой стелется, лаская уставшую плоть,

На глазах тает бездна вечности, алмазами святил по ним рассыпана.

Кто она? По ней сей возглас возник! Отдаю ей жизнь, покорён неожиданностью запредельной игры,

Под небосводом нет больше тревожных сует, лишь лозы вьюнковые прорастают ввысь испивая сок во плоти,

С корнями сердце выдрано, распахнулся цветок, он коснулся безпредельного тягой безпрерывной,

Фундамент в почве томлённый удержать его не в силах, и никто не смог,

Дай мне ещё сил, безликий, восходит твоей любовью взросший плод.

Чувствую шевеления тихие, накатывают приливами со всех сторон,