скачать книгу бесплатно
Алхимия и амбивалентность любви 1
Игорь Сотников
Что есть любовь, единство противоположностей или же разделённость общего? Этот вопрос встал самым буквальным образом перед Адамом и Евой, с первого дня своей встречи во всё это разбирательство включёнными. И к чему они в итоге придут, то …Кто знает?
Игорь Сотников
Алхимия и амбивалентность любви 1
Предисловие
Как гласит миф небезызвестного своей теорией любви Платона об Андрогине, предыстории окончательного решения сути и значении человека – и это подтверждают свидетельские показания первоисточников создания этих предпосылок, ещё называемых заготовками, плюс очевидцы и прямые участники всего того, что когда-то было до того, когда мы созрели до понимания того самого (!), и что добралось до нас в таких разрозненных фактах – то, то самое, знаковое событие, которое разделило мир на до и после, и стало переломным моментом для всего прежнего миропонимания. И произошло всё это по утверждению одной из сторон этого внутреннего конфликта по причине этических соображений и её морально-нравственных страданий, тогда как другая сторона этого противоречия заявляет прямо о том, ни стыда, и совести не имея при этом, что вечно этим бабам не угодишь и им что-то постоянно надо. И это всё притом, что всё для них делаешь и каждому их желанию потакаешь. Но сколько её не корми, она всё в сторону альтернативных дорог и мнения смотрит, ища на свою задницу приключений.
Но так оно или иначе было, то есть тому подтверждения, а также следствия, последствия и явно какие-то причины для объяснения появления этого мифа, хотя не мифа, а чего-то особенного. О чём и пойдёт речь в этом последовательном следовании по следам причинно-следственных связей, из которых и состоит всякое расследование, ведущее для утверждения и наличия факта того или иного события.
Глава 1
Пути встреч неисповедимы
– Ну разве нам есть что делить? – искренне недоумевая, задаётся ещё вот таким вопросом ?, то есть половина адрогина, и понятно, что именно та половина, которая отвечает за мужскую часть его нервного нарратива.
И Она ему бы ответила на такую его детскую беспечность и наивность, или же это есть очень глубоко скрытое коварство и вероломство, если бы была уверена в том, что это пойдёт на пользу столь недалёкому своему партнёру по общему объединению, да разве Он её поймёт, если Он никогда до этого самого момента её никогда не понимал. А это значит, что что-то ему объяснять совершенно бесполезно, и раз ты такой умный, то так и продолжай себя считать самым главным, опять же умным и всё в этом мире и теле решающим совокупным ингредиентом.
– Вот же уверовавшая в себя, мнительная сволочь! – нет слов, одни переполняющие себя чувства, о которых и высказаться ей нет никакой надобности и возможности, и кому?! За что Она ещё сильней не терпит вот такое сложившееся с собой положение полной обречённости на один только жизненный выбор, и этого остолопа (Но-но, по тише), кто ей этот выбор навязал на всю последующую жизнь.
– Это я не про вас, Андрей Платонович. Можете успокоиться и не дёргаться в мою сторону. – Спешит Она, само собой Ева Аристотелевна (из вредности и принципа она так будет называться), предупредить, – надо же, разволновался и за переживал за свои внутренние побуждения в её сторону со стороны своего единоличного и на безрыбье и рак рыба выбора, – своего партнёра Андрея. – Это я о своём и это у меня такие свои девичьи терзания. – Очень убедительно, а это значит, таким жёстким тоном голоса ограждает Ева от назойливого назидания Андрея в сторону его удивления и вопросов насчёт того, что, само собой разумеется, в женской сущности и психологии. Но нет, тому надо её достать тем, что он за неё волнуется и значит, он должен знать, что её сейчас так потревожило. А на её право на личную жизнь ему наплевать, и он не считает её за субъект права и отдельной личности. А вот за объект своих терзаний, претензий и экспериментов, то это сколько угодно, и он будет только счастлив. Да как же Она его…
– Что там с тобой опять дорогая? – да что ж ему опять от меня нужно. Уж нет сил у Евы от такого своего непонимания и раздражения, которое вызывает эта, только с виду внимательность и предупредительность Андрея. Тогда как за всем этим скрывается его деспотизм и желание контролировать каждый её шаг, не оставляя ей и шанса для самостоятельных инициатив и решений. Да разве тебе, остолоп, давно уже не ясно, что ей нужна внутренняя свобода и право на личную жизнь и комфорт, без этих приглядываний со стороны, наблюдений и контроля.
И ради этого она готова на всё, и даже пойти туда, куда ходить запрещено её инстинктами самосохранения. Но если со своей частью рефлексов и инстинктов Ева как-нибудь договорится и найдёт общий язык, то как быть со всей этой физической матчастью Андрея, кто однозначно не захочет расставаться со своей ведущей ролью в их тандеме (по крайней мере, он так думает) и будет всеми силами ей препятствовать в этом деле.
– Надо над этим вопросом хорошенько подумать. – Грубо так задумавшись, наморщила лоб Ева. И само собой опять натолкнулась на эту назойливость сил уже нет Андрея.
– А чего мы так хмуримся? – играючи так говорит Андрей. – Неужели на меня? Или быть может от того, что тебе так идёт быть серьёзной.
– Ты так считаешь? – переспрашивает Ева, вечно подлавливаемая Андреем на вот таких простых вещах, на собственном самолюбовании. И никак думает Андрей, что она таким завуалированным способом им любуется и нарадоваться не может тому, что их так много друг с другом связывает.
– Ни один я так считаю. – Уж совсем явно льстит Еве Андрей, не сдерживая в себе воздуха и улыбки. И если насчёт улыбки Ева ничего не имеет против – она считает, что ей очень идёт вот такая противоречивость во всём и одновременно (и то, что за этой её противоречивостью стоит Андрей, она так не считает) – то вот что себе в данный момент Андрей позволяет – он, видите ли, не может на неё надышаться, когда она так сногсшибательно выглядит и подмигивает самой себе, а не ему (ещё чего придумал) – этого она стерпеть не может, ещё сильней хмурясь в отражение витрины какого-то бутика.
– Вот значит как. – Надувает губки Ева. – Опять вы, Андрей, меня решили унизить и попрекнуть в том, что я не уделяю должного внимания арифметике и так сказать, не обладаю должной усидчивостью, которая является основой для математического счёта. А вы, раз такой умный, не пробовали хоть раз в жизни встать на моё место и посмотреть на мир моими глазами. – Здесь Ева тяжко вздохнула и не давая возможности Андрею в квадрате оправдаться так как он это может, в край унизительно и деструктивно для её внутренней природы и естества, не оставляя для неё личного пространства, – я по сорок раз на день, а бывает и на ночь, когда ты даёшь храпака, это всё делаю, и как никто другой вижу и знаю вашу внутреннюю жизнь, – перепрыгивает на следующий блок своего возмущения.
– А вы своей, столько умных и заковыристых слов знающей головой, хоть раз подумали о том, почему мне, представительнице самого красивого пола, так невозможно не даётся математический счёт. – Само собой гипотетически спрашивает Ева, даже не самого Андрея, а в его лице весь грубый такой и несознательный мужской род. И вслед сама на этот вопрос и отвечает. – А терпеть мы не может все эти подсчёты по одной лишь причине. Всякий подсчёт приближает к нам срок увядания нашей весенней наивности и легкомысленности бытия всегда быть молодой и благоухающей. – И от такой жестокой правды жизни, указывающей на не вечность всякого юного и цветущего сознания, Еве очень даже взгрустнулось и стало так пасмурно и муторно на душе, что Андрею, будь он сто раз остолоп и бесчувственный сухарь, всё равно не удалось всё это на себе с тяжестью прочувствовать.
– Ев, а Ев. Ну прости меня дурака. – Пытается до Евы достучаться Андрей после достаточно долгого времени ожидания.
– Тогда на этом ставим точку и никогда к этому вопросу не возвращаемся. – После так необходимой для приведения Андрея в мучительное состояние вины паузы, даёт ответ Ева, и сама при этом очень нацелено смотрит в глубину витрины бутика.
И как сейчас же выясняется, то нет никакой веры мужикам, кто ради своей выгоды пойдёт на любые ухищрения. И только Ева решила на деле проверить крепость данного слова Андреем, как он себя вот уже проявляет с самой вероломной стороны.
– Ева, туда можешь даже не смотреть. Данное мной слово не распространяется на сферу торговых отношений, которые ты с постоянством сводишь к краху всей нашей денежной системы, низводя его до банкрота своими неуёмными запросами. – И умеет же слова самого сложного и непонятного качества этот Андрей подобрать, и всё для того, чтобы всё было по егоному. А как же право Евы на личную красоту, для поддержания которой столько всего требуется.
В общем, не любит её нисколько Андрей, готовый ради своих амбиций быть самым жадным и прижимистым человеком, и держать её в чёрном теле. И это не истерика её воспалённого сознания и давно вкусным мылом немытого тела, а такова её реальность. Она уже который день не принимает ванну. И всё по какой-то вымученной Андреем причине. Мол, мы вступили в период полового созревания, и нам уже пора принимать ванну по отдельности. И как это он себе представляет, совершенно никак это себе не представляет Ева, который уже вечер ходящая вокруг да около ванны и той психологической причины, которую взял на вооружение Андрей, не пуская её в ванну.
– Вот же какой подлец! – не может больше слов найти Ева, чтобы передать весь внутренний накал своих возмущённых чувств, где она теперь и сама не может переступить порог ванны, её туда теперь не пускает некий внутренний запрет, который установил перед ней Андрей, когда озвучивал ей эту мантру о каком-то переходном пороге созревания, перед которым они сейчас оказались, и им надо о многом теперь подумать и обсудить.
– Опять эти разговоры на умные темы. Тьфу, терпеть не могу. – Расплевалась Ева, обратив свой взгляд на одно памятливое по крайней для неё событие, касаемое их посещения одного астролога, хироманта и предсказателя будущего, как этот многогранный тип себя в этом мире рекомендовал, заодно осваивая этот мир под себя с именем Перманентно-многострадальный, Лоуренс Принсипиальный. И он столько такого, запавшего в душу Еве на предсказал и напророчил, что Ева даже приструнила словом Андрея, кто ещё и не хотел сюда заходить, утверждая, что вот им все эти предсказания точно не нужны. И вот спрашивается Евой, что Андрей этим хотел сказать. И вот только не то, что ей напрашивается – у нас жизнь сложена и определена, и какой тогда смысл искать счастья на стороне.
– А я из противоречия тебе буду. И нечего мне тут указывать, где моё счастье и что мне нужно! – вот так сразу возмутилась на все эти деспотические выдумки Андрея, и пока она в край на него не расстроилась, давай сам веди и открывай двери в этого астрологическое бюро по подбору вашего будущего.
Бюро ритуальных услуг (без использования эвфемизмов).
– Вижу в вас какую-то странную растерянность, сродни раздвоения личности, – своим, до чего же верным замечанием в момент захватил дыхание Андрея и придыхание Евы этот личностный мракобес и алхимик, ищущий формулу вашей личностной убедительности Лоуренс Принсипиальный. Ведь когда ты в себе убедителен, то разве это не счастье. – Где вы метаетесь от одной к другой, не зная какой из них отдать предпочтение. – Прямо в яблочко бьёт этот алхимик.
– Есть в ваших словах логичность. – Соглашается Андрей, взявший первым слово по причине предварительной договорённости с Евой. Кто выступал инициатором этой глупой затеи, пойти погадать на своё будущее. А Андрей всему этому воспротивился предельно для Евы невыносимо, отчего-то считая, что они сами кузнецы своего счастья и им не нужны в этом деле учителя и наставники, тем более ещё такие. Но так как Еве что в голову придёт, то этого из неё никак не выбьешь, как не пробуй, то Андрей был вынужден пойти с ней на компромисс (она, между прочим, никогда не идёт ему навстречу).
– Ладно, пойдём, – говорит Андрей, – но с одним условием.
– Это ещё с каким? – с кривлянием передразнивая голос Андрея, язвительно вопрошает Ева. И тут же не выдержав и секунды на ожидание ответа, делает пакостные предположения, о которых Андрей не был ни сном, ни духом, но теперь, как только Ева о них заикнулась, то он ничего с собой не может поделать, не рассмотрев их. – Поди что самым унизительным для меня.
– Это смотря что ты считаешь для себя унизительным. – Всё же не выдержал Андрей, высказав Еве всё, что он о ней думает.
– Значит, вы не исключаете такой подход ко мне. И вас только одно волнует – как будет трактоваться этот подход ко мне. – С ненавистью уже смотрит на Андрея Ева.
– С вами совершенно невозможно вести диалог. – Чуть ли не чертыхается в своей истерике Андрей.
– Это потому, что вас сложно принять мою, а не свою правоту.
– А моя правота хоть когда-то бывает?! – уже в отчаянии заявляет Андрей. Что неожиданно успокаивает Еву, в которой взыграло неожиданно странное чувство – желание пожалеть столь потерянного и расстроенного Андрея. Кто, конечно, сам во всём виноват, и нечего было так в своём эгоизме упорствовать, но всё же и такие имеют право на прощение.
– Вот прямо сейчас. – С усмешкой говорит Ева, и Андрей сквозь слёзы начинает улыбаться такому ловкому приёму Евы его развеселить. – Умеет же стерва найти успокаивающие меня слова.
– Ладно. Но что насчёт моего условия? – с осторожностью, чтобы не расстроить Еву и не вернуться к тому, с чего начали, спрашивает Андрей.
– Ну что ещё за условия такие? – недовольно спрашивает Ева.
– Я беру на себя начало разговора, а за тобой останется последнее слово. – Озвучивает своё условие Андрей. И хотя оно звучит удовлетворительно для Евы – последнее слово всегда остаётся за ней, и это не обсуждается – всё-таки ей что-то в этом предложении Андрея не даёт покоя, есть в нём какой-то скрытый подвох. – Может моё слово будет короче, чем его? – задалась про себя этим вопросом Ева, чувствуя, что она находится на верном пути.
– Ну и ловкач. Обдурить меня вздумал. – Усмехнулась Ева, решив, что она примет это условие Андрея, но с поправками на то, что она сама будет определять, когда сказать своё последнее слово, которое никогда не бывает последним. – Буду его перебивать, когда захочу. – С этой тайной мыслью улыбчиво посмотрела на Андрея Ева с ним соглашаясь.
– Это мы ещё посмотрим. – Ответно улыбаясь Еве, Андрей уже догадался, на чём основана эта её к нему снисходительность и согласие.
– Прежде чем мы примем ваше предложение, – взял слово Андрей, как и договаривались с Евой, хоть это было и чрезвычайно трудно сделать, когда Ева так и порывалась перебить Андрея, сделав крайне для неё важные уточнения, – мне бы хотелось уточнить некоторые вопросы, касаемые оплаты предоставляемых вами услуг. Видите ли, – прокашлялся Андрей, чтобы скрыть свою неловкость, которая его всегда берёт в тиски при вопросе торга, – для меня это обращение к людям вашей профессии первый опыт, и я несколько путаюсь, должно не ориентируясь в расценках на этом рынке услуг.
– Не желаете переплатить, как я вас понимаю. – Было как-то сказано неоднозначно этим проводником антитезисов и антинаучных идей. Где это его «вас понимаю» как-то прозвучало запанибратски в сторону Андрея, в ком алхимик и чародей Лоуренс Принсипиальный однозначно обнаружил слабое звено, с которым и нужно будет работать в первую очередь.
Что немедленно было замечено Евой, напрягшейся и заволновавшейся в сторону этого слабака Андрея, в один взгляд считанный алхимиком и проповедником карт судьбы и ваших дорог по ним Принсипиальным, кто, как она и ожидала от него, начал тут же слюни пускать и тушеваться, как это обычно с ним бывает, стая в неловкое положение и позоря её. А ей теперь выкручивайся в плане того, чтобы защитить их общую честь и достоинство.
– Это что за разговоры такие?! – нет пределу возмущения Евы, принявшейся зудеть Андрею прямо в ухо до такой степени назойливо и нетерпимо, что Андрей не выдержал и к потрясению Евы, обескураженной мало сказать, а в себе буквально раздавленной таким циничным к себе отношением Андрея, кто не только не считается совершенно с её мнением, а этом напыщенный индюк смеет прилюдно ей рот затыкать и при этом самым неслыханным и грязным манером принявшись тыкать ей в рот свой палец руки. Который, Ева очень сильно уверена в этом, он и не думал умывать после посещения туалета. Куда ей визуальный вход закрыт по этическим соображениям и ещё каким-то там надуманным причинам, но она не дура и догадывается, чем в основном там занимается Андрей.
Он наслаждается своей бесконтрольной с её стороны свободой. Вот почему он оттуда всегда выходит подозрительно довольный, тогда как она начинает чувствовать позывы посетить уже самой туалет. Чего совершенно не должно быть, если Андрей только что взял на себя исполнение природно-естественных предназначений. А если у Евы продолжает пучить живот, то тогда спрашивается ею у Андрея: Какого хрена ты там делал?
Но сейчас разговор не о том, а в данный момент Еве категорически желается знать, что это сейчас было такое и с какой это стати ей тут рот затыкают??
Но этот предельно жестокий по отношению к слабому полу человек, конечно, Андрей, а кто же ещё, явно специально её игнорирует и не замечает, и всё под весьма резонным предлогом – ему нужно должно контр аргументировать этому манипулятору ваших смыслов, Принсипиальному.
– Вы смотрите на поставленный мной вопрос однобоко, и я сказал бы односторонне. И в какой-то степени претенциозно в плане того, что пытаетесь мной манипулировать. – Взял вновь слово Андрей. И он выглядел сейчас достаточно убедительным для Евы, которая даже в себе перестала возмущаться и замолчала, прислушиваясь к внутренней тональности говорения Андрея.
– И ваша позиция заключается в том, чтобы выторговать наиболее выгодные для себя условия. В чём нет ничего плохого и предосудительного, если бы не этот ваш подход к торгу. Где пытаетесь через ложные утверждения в сторону моей мелочности, добиться от меня ложного чувства стыда и как следствия, лишних, за пределами установленной цены трат.
– Кто ж тогда тот другой, кто вам бросил вызов и с кем вы справиться не можете? – потрясенный и ошарашенный железной и неумолимой логикой Андрея, даже не спросил его, а вопросил Принсипиальный, всякого чуда в этой жизни поведавший, но вот такой железной и логически обоснованной принципиальности ему до неё расти, да расти и всё равно конца края не видно
– С кем это я ещё не могу справиться? – с глубоко задумчивым видом и отчасти с долей недоумения и растерянности в себе задался этим к себе вопросом вдруг остановившийся по средине пешеходного перехода прохожий, вызвав тем самым шквал недовольства и нареканий со стороны других участников пешеходного движения, вдруг натолкнувшихся на вот такое самонадеянное самоуправство со стороны и не пойми кто такого, однозначно латентного анархиста, разыскиваемого специальными службами оппортуниста и, конечно, авантюриста, потерянного и искомого брошенной им на вечные страдания от неразделенной любви самой девственной весною.
И как прямо сейчас, через толчок себя в бок со стороны особо невоздержанного на выражения своих чувств постороннего человека, у кого также в себе имелись особые взгляды на свободу воли и своего самовыражения – лучше не стой на моём пути – понимает эта анархическая личность, а как по мнению этого постороннего пешехода, то ходячий анахронизм (а мне плевать, что я знать не знаю значения этого слова, шибко оно мне нравится и к месту подходит), то в окружающем мире есть ещё крайне огромное множество не только неведомых и неизведанных для него вещей, но и такого в его сторону жёсткого противодействия, что тут нужно больше думать о том, как устоять на своих ногах, нежели о том, как с этой проблемой справиться.
И Адам, а как же ещё могли звать столь вздорную и противоречию фигуру для посторонних людей, а для себя он был первым из первых людей согласно той же исторической традиции называть самых первых людей этим именем, с кем он плюс ко всему знался, считался и он был для него моральным ориентиром, как минимум, под давлением вот таких житейских обстоятельств, когда твоё личное мнение тонет в общем потоке мейнстрима, когда оно становится на его пути, не имея возможности отойти в сторону, с некоторым недоумением в сторону того, куда это все так спешат и почему-то только в одну сторону, решает не нарушать установленный в этом переходе порядок движения и присоединяется к нему. Правда, только уже спустя некоторое время поняв, что он, между прочим, и сам двигался в этом общем потоке людей, являясь одной из составных частей его.
– А чему так удивилась Ева? – задался вопросом Адам, вернувшись к тому, на чём он остановился, как буквально, так и фигурально. – А что не понятно-то! – сам себе и вот такой своей недалёкости удивляется Адам, покачивая ещё и головой с укором в сторону себя, балбеса. – Ты вдруг проявляешь вот такую рассудительность, решительную здравость и дерзость чуть ли не юридической мысли, так не свойственную тебе, недотёпе, если быть предельно к себе честным и против чего ничего не имеет против Ева, против которой даже вот такой прожжённый тип Принсипиальный ничего не может противопоставить, то тут сам того не хочешь, а удивишься.
– М-да. – Соглашается с приведёнными самим собой аргументами Адам. – Это на меня нисколько не похоже. Но так всегда и бывает. Все работники умственного труда, в частности писатели и сценаристы, имеют в себе отклонения и чудачества мысли, в предел закомплексованы, робки и косноязычны. – А вот это было ловко со стороны Адама, так оправдать свойственную ему неловкость в общении с другими людьми и его неумение добиваться в разговоре поставленных целей. Как сейчас из этих его слов выясняется, то на этапе планирования и проектирования продвижения в жизнь своих инициатив, ему всё доступно, а вот в плане реализации всего им задуманного ему всегда что-то мешает.
– Ну ты уж хватил. И не слишком ли ты себе льстишь, обозначив себя так высоко. Ты на короткой ноге с музой Эрато. – После небольшой паузы делает вот такое претензиозное заявление Адам, чья личная и главное своевременная самокритичность вызывает только уважение. Вслед за этим Адам выказывает завидное умение и сноровку логично мыслить. – Быть косноязычным, робким и закомплексованным, не умея вслух чётко выражать свои мысли, ещё не значит быть писателем или хотя бы сценаристом. Этот факт не обусловливает наличия в тебе этих талантов. Так что не путай причину и следствие.
А вот здесь Адам видимо слишком переусердствовал в плане принижения себя и своих способностей. И, конечно, он не потерпит в свою сторону всякую недооценку, тем более от самого себя. И у Адама есть что сказать в свою защиту. О чём он немедленно и заикнулся.
– Ничего я не собирался путать. – Хоть с возмущённым надрывом, но всё же несколько неубедительно и путанно возмутился Адам. – Я всего лишь хотел найти недостающее, переходное звено, связующее между собой эти качественные характеристики человека.
На что следует достаточно удивительный ответ всё того же Адама, только с первого взгляда кажущийся не в тему и далеко находящийся от рассматриваемого сейчас вопроса Адамом.
– Значит ищем Еву. – Вот такое делает заявление Адам, опять застопорившийся на месте, но всё равно не остановившийся, а продолжающий идти и быть в себе такой изумлённый от такого удивительного резюмирования этого разговора-обсуждения с самим собой. Который по странному стечению мысленных обстоятельств в голове Адама сделал вот такой резкий поворот в сторону Евы. Которая являлась камнем преломления света направления его будущего. И только её нахождение даст Адаму понимание себя и своего места в жизни. О чём будет естественно серьёзно подумать. Но только не сейчас, когда тебя со всех сторон окружают различные посторонние люди, кто непроизвольно вносит свой дисбаланс в его ход размышлений. И тут как не задаться самым актуальным на данный момент вопросом.
– А куда я тогда спешу? – через этот вопрос Адам пришёл к пониманию своей общности со всеми этими людьми, идущими так целеустремлённо в одну с ним сторону, или же это он был с ними заодно.
– Если по-честному, то я не спешу, а подгоняющая меня ответственность и необходимость быть вовремя на рабочем месте, называется по-другому. И как? – язвительно так перебил себя Адам, отлично понимая, откуда в нём сейчас возникла вот такая злобная ирония в свою сторону. А всё, наверное, потому, что его трудовые обязанности не были зафиксированы трудовым договором, он так сказать, находился на данном жизненном этапе за штатом (в том числе и североамериканским) одного трудового коллектива, в который он имел желание влиться, но по некоторым объективным и в больше части субъективным обстоятельствам он этого пока добиться не мог.
– Не подходящая у тебя фактура. – Самое откровенное, что ему на ухо прошептали благожелательно в его сторону настроенные люди, кто промолчать никогда не может, когда попирается истина и когда их язык развязывается после посещения буфета, где столько всего способствует быть честным и откровенным к этому миру за сценической рампой театра, куда всем своим девственным романтизмом и не разочарованной печальным опытом жизни душой стремился Адам. А на этом его пути, как оказывается столько препятствий и преград стояло, никогда бы он не подумал, что в лице других людей, особенно в лице самых талантливых и уважаемых в этой профессии, что сам по себе начнёшь заикаться, когда тебя попросят обосновать свои претензии на своё место в этой профессии.
– Мы пока что классический театр, и не ставим столь прогрессивные постановки. – Самое мягкое, что услышал Адам в ответ на своё заикание в приёмной комиссии со стороны художественного руководителя Анатоля Зазнавского. Чей эстетически выдающийся и честно сказать, не для классического и традиционного времени внешний декор, будет более точно что ли сказать, сказал бы ему Адам: не сильно гармонировал с временем классического понимания вещей вас окружающих. И только природная скромность и в некотором роде расчёт на своё здравомыслие – не стоит лезть на рожон, указывая заслуженным всё-таки деятелям искусства, куда оно движется, ты пока что без роду и без племени для клуба избранников Мельпомены – удержало Адама от выражения правды.
А вот от лёгкого головокружения и пошатывания на месте, как следствия этого умопомрачения, с попыткой потерять окончательно равновесие, то от этого Адам себя вначале не сильно уберёг, но в итоге всё же справился, подпёртый ироничными взглядами приёмной комиссии, и не такое на вот таких приёмах видевших, и их не только ничем не удивишь, а лучше не стоит тут придуриваться, пытаясь сыграть на их чувствах милосердия. И если вы, мил человек, до сих пор не узнали, а затем не усвоили самую принципиальную и важную для театрального деятеля вещь – он, как врач, совершенно бесчувственен и бессердечен, у него атрофированы все душевные и нервные окончания, а иначе как он сможет без анестезии (здесь всё-таки имеются свои допущения, как раз в буфете) препарировать отвечающие за вашу жизнедеятельность органы чувств – то даже не спрашивается, что вы здесь ещё делаете.
Впрочем, здесь сидят не такие уж человеконенавистнические люди, и они имеют в себе сердце и чувство ответственности. – Не переживайте так, молодой человек. Чтобы уметь вставать, нужно научиться падать. Без этого опыта не поднимешься на ноги. – Смягчая действительность, добавляет эту истину Анатоль Зазнавский.
Но видимо этот Адам, крайне непонимающий простых слов и взглядов человек, и он предельно и категорически зацикленный на себя и на своих хочу человек. И он вместо того, чтобы по отвлечённому в сторону заняться своими делами гениальному кряхтению первого человека в этой комиссии, Анатоля Зазнавского – он когда тоже был таким, как Адам непутёвым и человеческих слов непонимающим претендентом на это место под лучами рампы, мыча в ответ вместо слов проговаривая, но жизнь его побила и подчесала, и теперь он терпеть не мог видеть эту беспросветную простоту и самонадеянность (он видел в ней для себя конкуренцию) – понять, что для него приём закончен и пора, мил человек, освободить своим присутствием пространство для отдыха глаз приёмной комиссии, всего этого сразу не собирается делать без того, чтобы за собой не оставить последнее слово (вот же наглец).
– А как же ружьё? – вот такое вдруг заявляет Адам, в момент всех вогнав в оторопь и напряжение при слове ружьё. Упоминание которого, в наше время радикальных решений и экзальтированного поведения людей, не довольных всем или хотя бы чем-то, не только настораживает, а заставляет отнестись более чем серьёзно к такому заявлению. И первой естественной реакцией членов комиссии было проявление ими крепкой устойчивости сиденья на своих стульях, в подлокотники которых они все одновременно вцепились, в готовности использовать их как рычаги для своего подскока, когда этот опасный человек вынет из-за пазухи упомянутое им ружьё в виде обреза. В сторону нахождения которого сейчас устремились все взгляды людей из комиссии.
Но как бы не пытались рассмотреть в Адаме наличие этого смертоносного оружия люди из комиссии, у них из этого ничего не вышло. А всё потому, что на Адаме кроме рубашки ничего поверх одетого не было, и тогда как-то не совсем ясно, куда он мог спрятать ружьё или же, как второй рабочий вариант, что он имел в виду под словом ружьё. И если это была метафора, то Анатоль Зазнавский хотел бы заметить этому, столь циничному молодому человеку, что в обществе присутствия залуженных деятелей искусств и женского представительства, использовать вот такие метафоры неуместно и в чём-то даже оскорбительно для людей пожилого возраста, кто уже давно не может не только похвастаться наличием в себе этого божественного дара, но просто констатировать факт своей близости к природе физических отношений.
Так же, конечно, не исключается совершенно вариант с наличием вот такого внутреннего запала в каждом из присутствующих в этой комиссии заслуженных работников культуры – без этой внутренней взрывной энергетики практически невозможно добиться такого повсеместного признания у зрительской публики – но тогда было бы крайне практично, если бы вы, молодой человек, не создавали глубокую интригу, сталкивая лбами людей заслуженных и не заслуживших для себя такое откровенное оскорбление, где их пытаются столкнуть друг с другом, сравнив между собой.
И если хотите знать, то любые сравнения неуместны в среде высокоинтеллектуальных и культурных материй. Каждый талант талантлив своей неповторимостью и индивидуальностью. А вы тут пытаетесь подвести всех под одну гребёнку, пустить в тираж этой попыткой сравнить. Нет уж, ответственно вам заявляем. Ничего у вас не выйдет из этой вашей провокации. Все мы несравнимые таланты и гении. А вот с чем мы не сравнимы, то даже не пытайтесь своей новой провокационной издёвкой заставить нас переругаться.
– О чём это вы, молодой человек? – предельно хладнокровно (мол, не стоит нас тут запугивать) и жёстко задаётся вопросом Анатоль Зазнавский.
– О том ружье, которое должно выстрелить, если оно висит на сцене. – Как само собой разумеющееся говорит Адам, да ещё так бесхитростно, что все члены комиссии были убеждены Адамом в том, что это ружьё и в самом деле сейчас где-то висит на сцене, где они все находятся и проводится этот конкурсный приём в труппу театра. Ну и как следствие этого своего убеждения, все сидящие за столом члены комиссии с правом решающего голоса естественно – их число варьировалось от трёх до четырёх (тот из них, кто вносил вот такую числовую неопределённость, был временно исполняющий директора, Станислав Немыслящий, который по этой выше озвученной причине не в полной мере мог исполнять свои функции, вынужденный прислушиваться к мнению уже давно утверждённых и исполняющих свои должности товарищей) – и даже присутствующие в качестве сторонних наблюдателей для массовки как обычно люди из числа актёрской массы, плюс сидящая за отдельным столиком так называемая стенографистка, кто для отчёта фиксировала результаты прослушивания, начали сперва переглядываться друг с другом, явно подозревая друг друга в наличие скрытого от всех соучастия с этим Адамом. Кому он решил поспособствовать в поступлении за хорошее с его стороны вспоможение, придумав этот трюк с ружьём.
Правда, в чём тут заключается фишка, никто так понять и не может. И тогда все начинают оглядываться по сторонам, ища там за что мог бы зацепиться этот провокатор Адам, сумевший всё-таки их вывести из себя и не сидеть сиднем на одном месте.
И больше всех других выведен из себя Анатоль Зазнавский, не привыкший, когда им таким образом крутят и понукают. Это прерогатива находится в его руках, и он не позволит никому, чтобы им так пренебрегали.
– Выражайтесь ясней. – Предельно строго, и он не позволит тут над собой шутить, обращается к Адаму Анатоль Зазнавский.
– Куда уж ясней. – Уже без всякого заикания со своей стороны, предельно чётко игнорирует взглядом Анатоля Зазнавского Адам, на кого смотреть приятного мало, смотря и обращая общее внимание в сторону всего того, что находится ниже крышки столика, за которым сидит эта стенографистка и на которой помещены её руки и она сама. А вот что находится ниже этой крышки, складывается такое у всех туда посмотревших людей ощущение, что всё это живёт своей отдельной жизнью, совершенно не похожую на ту что сверху, и за которую мол, не отвечает вся эта деловитость и прилежность исполнения своих деловых качеств стенографистки, позволяя себе откровенные выпады в сторону некоторых людей в приёмной комиссии, кто облечён тяжёлой ответственностью нести груз супружеской верности, когда мир так представителен и изощрён в своём разнообразии предложений для одинокого, но разгорячённого сердца.
Ну и когда все увидели то, что все давно уже увидели и даже заметили, но вслух этого не признавали из чувства ответственности перед своими теми соплеменниками, кто не обладает ещё в себе крепкой основательности и верности своим убеждениям, то трудно объяснить, что нашло на выразителя общего мнения Анатоля Зазнавского, заёрзавшегося на своём стуле так, как будто у него в заднице не обязательно фигурально, засело шило.
И хотя Анатоль Зазнавский заслуженно стал притчей во языках за его спиной и в разговорах в кулуарах в сторону такой его характерной данности – нет в нашем театре человека более категорически мыслящего и одновременно бессмысленно тратящего наше время, кому до вот такой зудящей в заднице степени не сидится на одном месте, его видите ли ничего не устраивает и не удовлетворяет и он хочет изменить весь мир в классическом его понимании и позиционировании (а ещё говорит и утверждает, что основа его мировоззрения это классицизм в самой его натуральной форме), что нет в нашем хоть одного человека, кого бы он оставил в покое и не достал своими отповедями – тем не менее это форменное безобразие так быть предвзятым к всего лишь желанию человеку почесать в себе то, что у него чешется. А чесаться может в любом месте, в том числе и в таком, о котором в культурном обществе не упоминается и будет грамотно в таком случае себя везти, не замечая этот вопрос всего лишь природного принуждения.
А между тем, люди здесь находящиеся, хоть и представляют собой самые сливки культурного и интеллектуальной слоя общества, тем не менее, это не только не отменяет их более чем большую пристрастность к ближнему своему, в особенности если он твой товарищ и коллега по представительству себя в культуре, а скорей всё это делает их более беспощадными к любого рода отхода отклонениям в сторону бескультурного поведения своего коллеги. Который может, конечно, ошибиться, оступившись, но только на первоначальном этапе своего становления, а так как все здесь собравшиеся люди все уже заслуженные деятели наук и культуры, то они не могу ждать поблажки от своих коллег, являясь нравственным ориентиром для общества.
Так что Анатоль Зазнавский был в момент заподозрен в слишком широких взглядах на действительность в лице этой молоденькой стенографистки. Чьё здесь нахождение в таком неприкрытом виде компрометировало руководство театра в лице Анатоля Зазнавского. От которого все ждут прорывных постановок, а как всеми сейчас прямо выясняется, то Анатоль всего лишь конъюнктурщик, способный только на фарс, ну или на самую мелкую и пошлую стереотипную интрижку.
– Да уж, не ожидали мы от тебя, Анатоль, такого падения нравов. – Суровым взглядом заметил директор не просто театра, а всей его хозяйственной деятельности, в сферу которой входят и личностные отношения между записанными в его штат людьми (и не важно какой профессии), Станислав Немыслящий на недопустимость такого поведения Анатоля, использующего своё служебное положение в продвижении своих личных целей.
А Анатоль, прошу не забывать, что Альфонсович, в предел обескуражен всеми этими намёками, не имеющими под собой никаких документально зафиксированных обоснований и фактов. И если молодая девушка по своей глупости и недалёкости, а также по подсказке её природы, пользуется отведённым природой временем своего цветения, раскрываясь перед всеми, как цветы в сторону солнца, ничего в себе не прикрывая и выставляя напоказ всё самое принципиальное и притягивающее в её сторону ваши инстинкты и рефлексы, то спрашивается, причём здесь он, если она надела на себя такую юбку, чья единственная задача о себе заявить.
– У нас свобода выражения своих мыслей. Не так ли? – возмущённо смотрит в ответ Анатоль.
– Но не нравов. – Колко заметила Анатолю на его передёргивания фактов заведующая костюмерной, Зинаида Леопольдовна, чисто из профессиональных соображений, и не дай бог о ней вы подумаете, как о непрофессионале.
– Из чего, собственно, весь этот сыр-бор? – а вот здесь Анатоль перешёл все допустимые в культурном и воспитанном обществе границы невоспитанности, обнаружив в себе неизжитые очаги просторечья и простоватости. И если насчёт его закидонов в сторону бульварной прессы и альковных интриг, что положительно влияет на интригу вокруг его новой постановки, никто не имеет ничего против, то никто не потерпит допуска до себя вот такого, в сторону человеческой среды отклонения в форму бытийного просторечья.
Ну и Анатоль, и сам первым понял и догадался, как он попался в своей не простой приземлённости, а он поди что ещё и выходец не из самых что есть верхов, а он вполне и категорично может считаться своим среди зрительской массы людей, того самого плебса. Кто не имеет по факту своего имущественного, физического и главное, интеллектуального предназначения допуска в сферы высокого, в кои имеет право заходить только тот, кто хотя бы может отличить Мельпомену от Талии, при этом оставив при себе смешки по поводу последней, которую он в себе давно как не найдёт, и значит ему ближе первая названная по такому странному имени (и как она с ним живёт, вот что удивляет) барышня.
И месье Анатоль, как в его сторону вдруг стали вот так удивительно думать его коллеги по театральному цеху, явно забеспокоившись о себе и своём будущем под сводами этого храма культуры, ещё проникновенней и так энергично заёрзал на месте, что стул под ним прямо-таки истощился и бл*ь, подогнулся на одной ножке, и к общему (но это голословное заявление и ещё недоказанное, а при общем отрицании, то вообще переходящее в область недоказуемого поклёпа), невольно вырвавшемуся атавизму неизжитого ещё культурного кода прошлого и при других обстоятельствах происходящего, то никогда до себя не допускаемого: «Ёп-ты!», ломается и с не менее громких звуком роняет прямо лбом об пол главного драматурга и художественного руководителя театра неоклассики, Анатоля Зазнавского.
И теперь всё творческое будущее театра поставлено на паузу и на растяжку, и зависит от того, как переживёт это падение в общих и собственных глазах Анатоль Зазнавский, кто обязательно из всего этого сделает для всех, а уж только затем для себя трагедию. В общем, невесёлый театральный сезон всех ожидает, и можно даже не надеяться, что в репертуар этого театрального сезона как-то пролезет комедия. Максимум трагикомедия Вильяма Шекспира «Отелло».
На что Адам смотрит с какой-то удивительной отстранённостью и созерцательностью, и видимо не отдавая себе отчёт, переадресует в сторону Анатоля его же, ранее им сказанные в сторону Адама слова. – Не упав, не научишься вставать на ноги.
А вот что вслед за этим происходит, то это настолько неожиданно и в чём-то невероятно для Адама, что он не сразу понял, что всё это значит и где он, собственно, сейчас находится, если он буквально сейчас всеми своими нервами и чувствами ощущал себя на театральной сцене, перед лицом приёмной комиссии, а сейчас всё в одно мгновение так кардинально изменилось, что он сразу сообразить не может, куда это его сейчас в одно, тоже самое мгновение занесло. И как обычно бывает в таких случаях с невероятной и фантастической подоплёкой при первом с ним знакомстве и впечатлении, само собой без своего рассудительного анализа, то Адаму не дают нисколько времени, если не во всём разобраться, то хотя бы в том, в каком геолокационном месте ему так неосмотрительно, до предельного прищуривания бьёт солнечный свет в глаза, а рот ему затыкает не один только порывистый ветер, а есть тут ещё для этого и другие нервные причины – на него в один громкий и раздражённый момент наседают с ярко выраженной и при этом нисколько ему не объяснённой претензией.
– Что-что вы сейчас мне сказали?! – в контрасте с внутренним состоянием звучит предельно направленно в сторону Адама этот вопрос. И как понимает Адам, или по крайне мере он должен понять, то ответ на него ожидается в предельно сжатые сроки. А вот пробовать от ответа на него увильнуть под любого рода и вида предлогом, сославшись на ту же глухоту, лучше даже не пытаться это сделать. У вас из этого, мил человек, ничего не получится сделать. А Адам и не собирался так себя трусливо вести. Единственное, что ему хотелось знать, так это то, на чём основаны столь громкие к нему претензии. И Адам с этой решительностью в себе отжимает свои глаза от этого вынужденного их прикрытия в прищур, и хотя ему всё также сложно смотреть вперёд от себя – солнце продолжает светить ему в глаза – он всё же будет прямо в глаза смотреть той, кто посчитал необходимым и за своё право выразить эту вопросительную претензию в его сторону.
Но стоило только Адаму увидеть ту, кто так выразительно его призвал к ответу, так в нём вся эта решительность и уверенность в своём, как минимум, праве на объяснение своей позиции, куда-то в момент улетучивается, и Адам, как это на него похоже, начинает в себе заблуждаться, робеть и косноизыча, заикаться. В общем, ему нечего сказать в своё оправдание того, что он стал камнем преткновения, если выражаться философским языком, основанием для подачи искового заявления, если выражаться юридически выверенным языком, ну и пока все эти версии остаются про запас, то сейчас за основную версию объяснения происходящего принимается такая – он причина причин всего зла. А если быть конкретней, то вы не только предельно самонадеянны, раз не считаете нужным смотреть туда, куда вступаете, а вы как есть беспринципный наглец, и хамло заодно.
Правда, есть одна мысль у этой упавшей на такую удивительную раскоряку гражданки предельно молодого возраста – так что у неё не может быть к вам мстительной предвзятости в сторону вашей холодности к гражданкам увядшего возраста и не красивой интеллектуальности, здесь всё объективно – заодно впавшей в осадок от таких слов насмехательств этого грубого прохожего (Адама), так бездушно и в чём-то подло отреагировавшего на её падение – это её падение стало не результатом случайности, скользко нынче местами, особенно когда ты спешишь, и неужто можно подумать, что оплошности с её стороны, а она поскользнулась вначале, а затем упала так фантасмагорично по причине злонамеренности этого грубого человека. И в этом её никто не переубедит. Тем более этот грубый человек сам себя выдал, вот такую несусветную дерзость под видом нравоучения в её сторону заявив. А это как не о его преднамеренности говорит.
В общем всё это резюмируя в её предельно ясном и пронзительном по самое в себе не хочу взгляде на Адама, то ему сейчас не позавидуешь и как он будет выкручиваться из так невероятно сложившейся ситуации, со своими стечениями удивительных обстоятельств – а нечего отвлекаться на свои мысли во время дорожного движения, где отвлечение на музыку в наушниках имеет куда как менее сложный в итоге результат – то он в первую очередь не знает, притворившись немым от рождения дурнем. Что просто невыносимо видеть этой гражданке (нечего тут из меня делать дуру!), находящейся не в самом для себя удобном положение и что уж говорить об общественном резонансе и публичной оценке связанной с ней ситуации, где проходящие мимо люди прям в себе в один момент теряют всю воспитанность и культуру поведения и речи, принявшись от таких её видов в лице в счастливую сторону меняться в самом деликатном случае, не отводить в сторону своего любопытства даже в случае нахождения себя рядом с лицом с кем у него заключены доверительные договорённости и в самом беспрецедентном случае, коробящим все сердечные чувства находящейся сейчас и, конечно, только временно в таком падшем положении гражданки, то находятся и те падлы, кто при прохождении мимо неё присвистывал.
