Читать книгу Убийство в садовом домике (Геннадий Геннадьевич Сорокин) онлайн бесплатно на Bookz (4-ая страница книги)
bannerbanner
Убийство в садовом домике
Убийство в садовом домике
Оценить:

4

Полная версия:

Убийство в садовом домике

– Проворонили, ушами прохлопали! – воскликнул за спиной Симонова Хворостов. – Как специально, все оперативники по соседним участкам разошлись. Допросить бы его надо, а некому!

– Допросим, – буркнул Симонов.

Ему было досадно, что прокурор стал свидетелем оплошности его сотрудников. Но кто бы мог подумать, что в закрытом домике притаился сосед-алкоголик? Если бы он не вышел справить нужду в туалет, стоящий впритык к забору Фурман, то его бы и до вечера никто не обнаружил.

– Сам разберусь! – сказал Симонов.

Он забрал у участкового дежурную папку с бланками и пошел лично допрашивать нетрезвого соседа. Хворостов со словами: «Ну что же, тряхнем стариной!» – пошел следом. Заняться прокурору было все равно нечем, а тут какое-никакое развлечение вырисовывалось.

Симонов и прокурор поднялись к аллее, открыли калитку, постучались в недостроенный дом. Дверь им открыл опухший от пьянки мужчина лет сорока.

– Чего надо? – грубо спросил он.

– Я – начальник Кировского РОВД, – представился Симонов. – Это мой коллега, прокурор города Хворостов. Вот мое служебное удостоверение, можете посмотреть.

Мужик посмотрел через плечо Симонова и увидел на участке Фурманов участкового инспектора милиции в форме.

– Мы здесь стоять будем или в дом пройдем? – строгим голосом спросил прокурор.

Хозяин домика не успел ответить: с аллеи к крыльцу подошел Петрович.

– Тут такое дело, – сказал он Симонову, – надо на дорогу выехать, машину «Скорой помощи» встретить. Я сгоняю?

– Поезжай, – разрешил Симонов.

Толком не протрезвевший хозяин участка видел, как милиционер в форме спрашивает у незнакомого мужчины в гражданской одежде разрешение уехать, и понял, что влип.

«Если по мою душу начальник милиции явился, то все, крышка!» – обреченно подумал он и шагнул в сторону, освобождая для гостей проход.

Хворостов и Симонов вошли внутрь. Хозяин – следом.

– Фамилия! – приказным тоном спросил Симонов.

– Безуглов Сергей Сергеевич, – ответил мужчина и достал из висевшей на гвозде спецовки удостоверение стропальщика третьего разряда.

– Рассказывай, как ты до такой жизни докатился! – потребовал прокурор.

– Выпил, что такого? – обиженно пробормотал Безуглов. – Я гостей не ждал, прибраться не успел.

В комнате домика Безуглова был беспорядок: на столе – остатки еды в немытых тарелках, в пустой консервной банке – гора папиросных окурков, на полу комнаты – грязь. У кровати, застланной одним матрацем, стояли две пустые большие бутылки из-под вина «Агдам», прозванные в народе «огнетушителями».

– Ну-ка, покажи руку! – потребовал Симонов.

Мужчина нехотя подчинился. На среднем пальце правой руки у него был вытатуирован перстень «Дорога через зону».

– За что сидел? – спросил начальник милиции, неплохо разбиравшийся в уголовных татуировках.

– За драку… Фу, черт! Забыл, с кем разговариваю. За кражу я сидел, но это давно было.

В Советском Союзе отбывать срок «за драку» не считалось тяжким преступлением. Подрался человек в горячке сильнее, чем надо, ударил противника и сел на пару лет. С кем не бывает! Тем более что почти все, сидевшие «за драку», утверждали, что они-то драться не хотели, но пришлось за незнакомую девушку заступиться. Девушка потом куда-то скрылась, милиция вникать в причину драки не стала, и заступник девичьей части получил срок ни за что ни про что.

– По малолетке я еще был судим за кражу, но то уж совсем давно было.

– Так, так, – задумчиво сказал прокурор. – Курточку с работы прихватил?

– Переодеться не успел, – не задумываясь, ответил Безуглов.

– Не успел! – набросился на бывшего сидельца Симонов. – Ты мне дурака не валяй! Начал зубы заговаривать, то-се, моя хата с краю, я ничего не знаю! Зато мы про тебя все знаем. Не покаешься, я тебя на катушку раскручу, лет на десять забудешь, как портвейн пахнет. Признавайся, как дело было!

Прокурор хотел остановить Симонова, но Безуглов заговорил первым:

– Я-то что, я так, сбоку стоял. Это Малек все придумал, пусть он за все и отвечает.

– Не надо спешить, – миролюбиво попросил прокурор. – Рассказывайте обо всем по порядку. Чистосердечное признание облегчает вину.

– Да я-то не виноват! – начал горячиться Безуглов. – Я ему говорю: «Малек, спалимся!» А он: «Не дрейфь! Все будет чики-пики, комар носу не подточит!» Вот и не подточил!

– Да уж, вляпались вы крепко, – согласился Симонов.

Прокурор почувствовал, что Безуглов рассказывает не об убийстве, а о чем-то другом, но допрос нельзя было прерывать, и он уточнил:

– Малек – это кто?

– Урод он, вот кто! – разъярившись на неизвестного «Малька», ответил Безуглов. – Я на стройке работаю стропальщиком. Бригадир наш пошел в отпуск. Вместо себя за старшего оставил монтажника Малькова. Малек этот – проходимец самый настоящий! Вчера подходит и говорит: «Я тут с одним ханыгой договорился на поддон кирпича. В обед он заедет, ты подцепишь поддон, и делу конец!» Я, ей-богу, не хотел целый поддон кирпича на сторону пускать, но Малек, он же за старшего остался, он настоял. Говорит, что у нас на стройке сторожа нет, местные жители каждый вечер кирпичи воруют, и никто не поймет, что они утащили, а что мы ханыге сбагрили. Я, гражданин прокурор, хочу сразу заявить, что после отбытия срока наказания ни одного гвоздя со стройки не унес. Был грех по молодости, но потом я за ум взялся и стал вести честную трудовую жизнь.

Симонов расспросил Безуглова о краже и как бы невзначай поинтересовался, какие у стропальщика были отношения с Фурманом.

– Да урод он, конченый человечишка. Шкурник, мелкий собственник. Мы с ним постоянно ругались. Он считает, что я туалет вплотную к его дому построил. Говорит: «Дети пойдут к забору малину собирать, а там ты сидишь, вонищу по всей округе распускаешь». Спрашивается, где мне туалет поставить? Посреди своего участка, что ли? Я же не виноват, что у меня сад не в логу заканчивается, а около его дома.

– Ты вчера к нему заходил?

– Я отродясь в его ограде не был! – не заметив подвоха, поклялся Безуглов. – Мы с ним через забор ругаемся.

Тут до Безуглова дошло, что для начальника районного отдела милиции как-то мелковато самому лично кражу кирпичей расследовать.

– С Фурманом что-то случилось? – встревоженно спросил он.

– Его убили этой ночью. Топором голову проломили.

Безуглов набожно перекрестился.

– Я к мокрухе отношения не имею! Я даже в лагере с убийцами отношения не поддерживал. Это же последнее дело – человека жизни лишить. Каюсь, ругался с соседом, но до рукоприкладства наши ссоры не доходили. Это хоть кто может подтвердить.

– Собирайся! С нами поедешь, – приказал Симонов.

– Запросто! – согласился Безуглов. – Моя совесть чиста. Я соседа не убивал. Только вот это… чисто по-мужски… причаститься перед КПЗ дадите? Не с похмелья же на нарах помирать.

Начальник милиции махнул рукой: «Пей!» Безуглов достал припрятанную бутылку портвейна, зубами сорвал пробку и почти всю ее выпил из горлышка.

– Теперь я готов! – доложил он.

Хворостов понял, для чего Симонову понадобился безобидный алкоголик. Если бы Безуглов сам не признался в краже кирпичей, то прокурор бы не позволил задерживать гражданина только потому, что он злоупотребляет спиртными напитками и является соседом потерпевшего. Но коли Безуглов сам покаялся, то основания для его задержания появились.

Симонова кража кирпичей в другом районе города не интересовала. Побывав на месте преступления, он понял, что по горячим следам убийство вряд ли будет раскрыто, а если так, то надо было позаботиться о завтрашнем «разборе полетов». Советская система статистического учета количества совершенных и раскрытых преступлений была основана на подтасовке фактов и откровенном жульничестве. Начальство требовало от подчиненных стопроцентного раскрытия преступлений, что было, конечно же, невозможным. Начальники всех уровней мухлевали с цифрами, то завышая процент раскрываемости, то искусственно понижая его. Статистическая отчетность передавалась территориальными органами в информационный центр УВД раз в месяц. Кроме нее существовала система ежедневного отчета о раскрытии преступлений, совершенных за сутки. Преступление считалось предварительно раскрытым, если начальник органа милиции давал в городское и областное управления МВД сведения по телетайпу о задержании подозреваемого в совершении преступления. Безуглов идеально подходил на роль подозреваемого. Не важно, что его после ночи в милиции отпустят домой и снимут с него все подозрения. Главное, что в момент доклада он будет находиться в органах внутренних дел и давать показания. Если бы Симонов не доложил о раскрытии преступления, то с него начали бы снимать стружку: в воскресенье – начальник городского УВД, а в понедельник – генерал.

«Симонов, ты чем там занимаешься? – гневался бы на селекторном совещании генерал. – Ты что, преступления раскрывать разучился? У тебя инспекторы уголовного розыска мхом еще не обросли? Живо бери материалы дела – и ко мне на доклад!»

Задержание «липового» подозреваемого давало передышку на два месяца – установленный законом срок предварительного расследования преступлений. За два месяца спокойной и планомерной работы можно любое преступление раскрыть.

7

Получив от Агафонова указание – вызвать для Лидии Фурман «Скорую помощь», Петрович по рации связался с дежурной частью РОВД и повторил приказ. Дежурный по отделу позвонил в диспетчерскую службу «Скорой помощи» и сообщил адрес в садоводческом товариществе. Водитель «Скорой», не разобравшись, что к чему, повез бригаду врачей на вызов. На выезде с асфальтовой дороги автомобиль РАФ сел по пузо в грязь и намертво завяз. Врач связалась с диспетчером, попросила помощи. Диспетчер «Скорой помощи» позвонила дежурному по воинской части, расположенной неподалеку от садов. Офицер мигом оценил обстановку и выслал на помощь завязшей машине «Скорой помощи» грузовик «Урал» с солдатом срочной службы за рулем. Старшим на «Урале» поехал прапорщик автотранспортной службы. Без офицера или прапорщика в экипаже машины солдаты за пределы части не выезжали. Прибыв к застрявшему автомобилю, прапорщик выяснил, что водитель «Скорой» толком не знает, куда ехать и в каком месте сворачивать вглубь садов.

– Я думал, доеду до середины и запрошу ориентиры, где повернуть, – пояснил водитель «Скорой» свои намерения.

Прапорщик взял дело в свои руки и наладил связь в обратном направлении: врач связалась с диспетчером, тот – с милицией. Петрович, проинструктированный дежурным по РОВД, пошел к Симонову за разрешением встретить врачей на дороге. Прапорщик, узнав, что их будут встречать, решил, что тащить РАФ по грязи вглубь садов нет никакого смысла, и оставил машину «Скорой помощи» там, где она завязла.

– На обратном пути на дорогу вытянем, – объяснил он.

Солдата прапорщик пересадил в кузов, за руль сел сам. Пассажирские места в кабине предоставил врачу и фельдшеру. После встречи с Петровичем «Урал» доставил бригаду врачей к садовому домику Фурманов. Маслова, увидев коллег, объяснила, какой препарат она вводила Фурман и сколько времени прошло с момента инъекции.

Пока «Скорая помощь» пробивалась к месту вызова, в том же направлении двигались две «Волги». По инструкции, утвержденной в МВД СССР, руководство городских и областных управлений было обязано выезжать на место совершения тяжких преступлений. На практике оказывать помощь следственно-оперативной группе отправлялся ответственный по управлению. Почему-то считалось, что любой руководитель, заступивший ответственным по городскому или областному УВД, априори умнее и опытнее сыщиков из РОВД. На месте убийства Фурмана сложилась ситуация, которая выглядела бы забавной, если бы речь шла не о жизни человека. От городского управления на видавшей виды «Волге» приехал начальник службы тылового обеспечения. От областного УВД – начальник ГАИ. Тыловик и главный автоинспектор области были умными мужиками. Они не стали путаться под ногами у инспекторов уголовного розыска. Для приличия они сходили в домик, посмотрели на покойника и убыли восвояси, сказав напоследок Симонову: «Как вернешься в отдел, не забудь дать сведения по телетайпу о раскрытии преступления!» Никакой практической пользы от их визита не было, зря только государственный бензин сожгли.

Тело Фурмана погрузили на носилки. Его супруга тут же завыла. Врач «Скорой помощи» сделала ей инъекцию успокаивающего препарата, предложила поехать в больницу, но Фурман отказалась.

– Мне надо будет дом закрыть, и потом… – Женщина безудержно зарыдала, но по смыслу присутствующие догадались, что она хотела сказать про похороны, организация которых ляжет на ее плечи.

– Это хорошо, что вы заплакали, – ободряющим тоном сказала врач. – Слезы принесут облегчение.

После отъезда врача наступил момент истины. Надо было решать, кто понесет носилки с трупом наверх, к автомобилю СМЭ[1]. Одним из носильщиков был санитар, второго надо было искать. Патологоанатом по традиции трупы не носил. Водители – тоже. Следователь прокуратуры и прокурор города считали, что возиться с трупом – это обязанность милиции и судебно-медицинской службы. Среди милиционеров желающих тащить носилки не нашлось. Пришлось, как всегда, впрягаться Абрамову.

Водитель СМЭ дождался, пока «Урал» и «Волги» с начальниками уедут, развернулся на пятачке и оставил свою машину на пригорке.

– Ты что, спуститься не можешь? – крикнул Агафонов. – Зачем мужикам носилки на самый верх тащить, когда ты к самой калитке можешь подъехать?

– Ты на дорогу посмотри! – сказал вылезший из машины водитель. – Как я спущусь? Меня по этой грязи в самый лог утянет.

– Тогда не надо было «Урал» отпускать! Он бы тебя вытянул.

– Ты сам думай, что говоришь! Я что, ему скажу: «Постой здесь, я сейчас вниз соскользну, потом ты меня на буксире вытянешь»? Тащите его пешком, других вариантов нет.

Санитар и Абрамов взялись за носилки. У самой вершины пригорка идущий впереди санитар поскользнулся и упал на землю. Не ожидавший подвоха Абрамов выпустил носилки из рук и на коленях съехал по грязи вниз метра на два. Покойник вывалился из носилок. При скольжении Абрамов наехал на незаметный в грязи осколок стекла и до крови распорол колено.

Судебный медик пришел в себя быстрее других.

– Грузите его обратно! – скомандовал он. – На грязь внимания не обращайте. Мне его сегодня вечером вскрывать, а я помню, в каком состоянии была его одежда на момент осмотра.

Абрамов поднялся, осмотрел себя. Форменные брюки и плащ были в плачевном состоянии. Левая брючина на колене порвалась. Ладони выглядели так, словно Иван на четвереньках взбирался наверх. Абрамов негромко выругался, рукавом плаща отер кровь с колена. Посмотрел на огород Масловой и увидел женщин у забора. Черненькая медсестра была испугана происшествием, а ее светловолосая подруга… Иван посмотрел в глаза незнакомой женщины и увидел в них искреннее сострадание. Незнакомке было жаль его, здоровенного красивого мужика, из-за досадной случайности вывалявшегося в грязи и поранившего колено. В тот миг, когда их глаза встретились, Иван понял, что никто и никогда в жизни не переживал за него так, как эта светловолосая женщина в старенькой демисезонной куртке. От взгляда незнакомки в груди Абрамова потеплело, и тут же появилось предательское, ранее неизведанное чувство, что, возможно, он шел по жизни не той дорогой и не встретил ту женщину, которую должен был встретить. Один взгляд, одна секунда, и добропорядочный семьянин был сбит с толку и не знал, что ему делать, как поблагодарить незнакомку.

Санитар и судебный медик вернули тело на место. Абрамов кивнул в знак благодарности женщинам за забором и взялся за носилки. Вторая попытка подъема тела прошла без происшествий.

После отъезда бригады СМЭ Симонов собрал на открытой веранде личный состав на совещание. Первым высказался Агафонов:

– Маслова и Пономарев топили ночью бани. Зачем? Если Маслова с подругой перед сном мылись в целях гигиены, то тут еще можно понять. А Пономарев? Ему-то зачем зря дрова жечь? Далее. Папиросы курят трое: знакомый Масловой, Безуглов и Пономарев. Патологоанатом сказал, что после удара топором на убийце должны остаться брызги крови. Если он застирал одежду, то при такой сырой погоде она еще не просохла.

– Он мог ее около печки высушить, – возразил Кейль.

– В холодной воде стирать не будешь, – посмотрев на баню Фурмана, задумчиво сказал Симонов. – С одеждой понятно…

Договорить он не успел. На веранду зашла Маслова с медицинским чемоданчиком.

– Давайте я обработаю рану и сделаю противостолбнячную сыворотку, – сказала она Абрамову.

– Да ладно, чего там, – смутился Иван.

– Товарищ милиционер! – строго сказала Маслова. – Вы с огнем не играйте! Через рану в организм может попасть инфекция, и тогда вы лишитесь или ноги, или жизни.

– Ваня! – приказал Симонов. – Делай, как врач говорит.

– Снимайте штаны! – велела Маслова.

– Как снимать? Совсем? – не понял Абрамов.

– Могу отрезать штанину, – серьезным тоном ответила Маслова.

Кейль, посмотрев на обескураженного коллегу, не смог сдержать улыбки и отвернулся.

– Ваня! – вступил в разговор Агафонов. – Ты что как девочка выделываешься! Снимай штаны, или тетя тебе из них шорты сделает. Приедешь в райотдел, как модный франт с курорта.

Абрамов покраснел, спустил брюки, обнажил порезанное колено. Маслова перекисью водорода обработала рану, наложила на нее пропитанный йодом пластырь, замотала повязку бинтом.

– Повернитесь ко мне спиной и спустите трусы, – велела она.

– Может, в руку укол сделаете? – предложил Иван.

– Мне виднее, куда сыворотку колоть, – строго сказала Маслова.

Иван подчинился. Когда игла по самое основание вошла ему в мягкое место, Абрамов даже глазом не моргнул. Больше всего ему было неудобно, что Маслова – подруга светловолосой женщины, и теперь она расскажет ей, как выглядели его семейные трусы и как белела ягодица на темном фоне шлакозаливной стены.

«Зря я согласился, – подумал Иван. – Ничего бы со мной не случилось, а тут – такой позор! Перед посторонней женщиной в чем мать родила стоял».

После ухода Масловой совещание продолжилось.

– Версию о том, что убийство совершил случайный прохожий, вы отметаете? – спросил Симонов.

– Один процент из ста, что преступление совершил некто, скрывшийся с места происшествия, – за всех ответил Агафонов. – Картина преступления, погода и местность говорят, что убийца где-то здесь, хотя исключать ничего не следует.

– Тогда начнем! – решил Симонов. – Кейль и Абрамов – к Масловой. Участковый и Агафонов – к Пономареву. Я с экспертом – к Безуглову, потом пошлю его к вам. Переверните все, ни одной тряпки на месте не оставьте. Пепел, окурки, бутылки – все изымайте, в отделе разберемся, что к чему.

Следователь прокуратуры тут же, в садовом домике, вынес три постановления о производстве обыска и раздал милиционерам. Абрамов не хотел идти с обыском к Масловой, но возразить начальнику милиции не посмел.

– Вы что-то забыли? – спросила Маслова, увидев милиционеров на пороге.

Кейль молча протянул ей постановление о производстве обыска.

– Прочтите и распишитесь, – сказал он.

Маслова недовольно скривилась, но подруга успокоила ее:

– Зоя, товарищи выполняют свой долг. Должны же они с нас подозрения снять.

Абрамов уже второй раз за день испытал к светловолосой женщине чувство благодарности. Во время обыска он узнал, что фамилия ее Абызова, а зовут – Светлана.

«Какое красиво имя! – подумал Абрамов. – Как оно ей подходит!»

Иван отошел к бане, прошептал «Света» и ощутил, как легко и красиво произносится имя Абызовой.

Кейль быстро и профессионально осмотрел одежду в домике, нашел на мужской рабочей куртке пятно, похожее на засохшую кровь.

– Муж, наверное, в прошлом году поранился, когда дрова для мангала рубил, – предположила Маслова.

– Эксперт разберется, – сухо ответил Кейль.

Пока старший инспектор занимался одеждой, Абрамов выгреб золу из печки в доме и в бане. В топке печи в домике были окурки из пепельницы. Маслова после первого визита Кейля выбросила их в печь, но затопить ее не успела. Пришедший на помощь сыщикам эксперт снял отпечатки пальцев с бутылок, на которые указал Кейль.

Во время обыска Маслова успокоилась. Увидев, как Абрамов выгребает содержимое печи в доме, пошутила:

– Хоть какой-то прок от вашего вторжения есть – золу выбросите. С золой этой одна морока! За забор не выкинешь, на участке закапывать негде. Приходится в темноте в ручей сыпать, чтобы соседи не видели.

Закончив с обысками, милиционеры собрались у домика Фурманов. Следователь бегло пробежался по протоколам обысков и велел найти понятых. Абрамов остановил первых встречных садоводов и завел их на веранду к следователю. Тот стал объяснять права понятых, но мужчина с большим рюкзаком за спиной перебил его.

– Давайте мы распишемся где надо и пойдем, – предложил он.

Когда с формальностями было покончено, Симонов, Хворостов и следователь прокуратуры уехали на машине начальника РОВД. Агафонов и инспекторы уголовного розыска загрузили изъятые вещественные доказательства в уазик, в котором, кроме задержанного Безуглова, сидела Арефьева, ловко уклонившаяся от участия в обысках и допросах свидетелей.

Когда набитый до отказа УАЗ тронулся с места, Абрамов посмотрел на участок Масловой и увидел, как Абызова помахала ему вслед рукой. Чувство теплоты и признательности вновь нахлынуло на него и уже не проходило до самого конца дежурства.

На выезде из садов пошел дождь. Дорога, немного просохшая за день, вмиг превратилась в размытую грунтовку. В том самом месте, где днем застрял рафик «Скорой помощи», милицейский УАЗ по самое днище сел в вымоину. Все попытки выбраться самостоятельно, переключая скорости и давая задний ход, ни к чему не привели.

– Передний мост не работает, – объяснил Петрович. – Надо выйти, подтолкнуть, иначе мы тут навеки зависнем.

Выходить отказались Безуглов и Арефьева.

– Я арестованный, – сказал Безуглов. – Меня к работам привлекать нельзя.

– Ваня, объясни гражданину политику партии на данном этапе, – велел Агафонов.

Безуглов тут же проворно выскочил на дорогу и приготовился толкать автомобиль. Арефьева выходить наотрез отказалась.

– Я вам ничем не помогу, – сказала она. – Толкайте машину вместе со мной. Я не тяжелая.

– Или она выйдет, или у меня нога болит! – безапелляционно заявил Абрамов.

Начальник уголовного розыска не стал церемониться с манерной дамой. В двух словах он объяснил Арефьевой, где видал ее и ее маму и что будет, если она не выйдет. Арефьева обиделась, надула губки и вылезла из салона. Абрамов прикинул, как будет двигаться автомобиль, если его с силой подтолкнуть со стороны садов к обочине, и занял место слева у кормы УАЗа. По команде Агафонова Петрович дал газу, мужики навалились на уазик, он двинулся вперед, стал выбираться из промоины. В нужный момент Абрамов толкнул кузов в сторону. Из-под бешено вращающегося заднего колеса жидкая грязь полетела на обочину, где стояла Арефьева.

– Сволочь! – завизжала следователь. – Ты это специально сделал!

Общими усилиями УАЗ выбрался на твердую поверхность. Перепачканная грязью с ног до головы Арефьева со слезами на глазах забралась в салон. Заняла место рядом с Безугловым у задней двери.

– Я этого так не оставлю. Я рапорт на тебя напишу, – пообещала она Абрамову.

Иван ничего не ответил. Он устал за день, хотел переодеться, умыться, поесть, остаться наедине и вспомнить глаза Абызовой, самые прекрасные глаза на свете.

– Дуболом! – прошипела Арефьева.

Абрамов мысленно усмехнулся: «Нашла чем оскорбить! Меня так всю жизнь зовут».

8

Летом 1960 года Ивану Абрамову исполнилось восемнадцать лет. Он готовился уйти в армию, но готовился по-своему: не пьянствовал с дружками, не волочился за каждой юбкой, а усиленно занимался спортом. В то время семья Абрамовых жила в пригородном поселке Предзаводском в двухэтажном кирпичном доме с печным отоплением. За поселком была разрушенная насосная станция, пустырь, поросший одинокими колючими кустарниками, и пыльная грунтовая дорога, ведущая в свиноводческий совхоз «Путь Октября». За пустырем начинался частный сектор, неофициально называемый Нахаловка. Пацаны из Предзаводского и Нахаловки враждовали. Корни их взаимной неприязни уходили в послевоенные годы, когда поселок Предзаводской стал расширяться и вплотную подошел к частному сектору. Делить парням было нечего, но нахаловские считали, что они являются истинными хозяевами пустыря и разрушенной насосной станции. Предзаводские пацаны имели на этот счет другое мнение. К тому же девушки! Любовь вспыхивала независимо от места жительства, и тогда начинались страдания в духе бессмертной драмы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Вместо враждующих семей в Сибири были группировки молодежи, на дух не переносившие друг друга. По неписаным законам парень из Предзаводского не мог проводить девушку из частного сектора до дома, и наоборот. Вторгшегося чужака местная шпана немедленно избила бы, чтобы неповадно было на чужое добро зариться. Но все равно, вопреки запретам, молодые люди из географически враждебных населенных пунктов влюблялись, встречались на пустыре, и это зачастую приводило к конфликтам, которые заканчивались не только разбитыми носами и выплюнутыми из окровавленного рта зубами, но и кое-чем более серьезным.

bannerbanner