скачать книгу бесплатно
– График гастролей мы с каждым из вас обсудим – и с тобой, и с Гейнцем.
– Но если мы покинем Корпус, то где мы будем жить?
– У Гейнца есть, где жить, Анна-Мария уедет. У тебя тоже есть квартира.
– А орган?
– Я договорился в Храме, в ночные часы ты можешь музицировать.
– А медитация?..
– Не строй из себя младенца, я сказал, что ты должен сделать, а как – додумаешь сам… Впереди настоящая война, тебе придется вспомнить, как и Гейнцу, что ты офицер. Офицерские мундиры вам опять придется на себя надеть.
– Хорошо, господин генерал. Этому я как раз рад.
– Нечему тут радоваться, Вебер.
– Я все сделаю, но как я могу контролировать Гейнца? Он опытнее меня, я для него не авторитет.
– Ты должен, как любой другой, суметь возглавить Корпус на случай, если со мной что-то случится.
– С тобой ничего не может случиться, отец.
– Это ты мне говоришь?
– Но есть Кох, где-то все равно есть Абель, и он вернется. Не говори так, пожалуйста.
– Я не звездную карьеру тебе предлагаю, сын, не будет ни карьеры, ни звезд, я говорю только о работе, которую, возможно, совсем скоро тебе придется принять на себя. Учись отвечать за всех.
– Но если даже тебя могут убить, может, лучше уехать, отец?
– Это крайняя мера, когда будет гореть под ногами земля и не будет другого способа остаться собой. Бежать с поля битвы до начала сражения… Вебер…
– Отец, но ты?..
– Да, Вебер. Все смертны. И это самое интересное. Стоит поблефовать твоим заброшенным бессмертием, сын, начни, наконец, работать. Что с тобой происходит? Нельзя так цепляться за семью, нельзя, как бы это ни было дорог, иначе ты быстро всего этого лишишься.
– Я понимаю, отец.
– Гейнц не сможет сам себя настроить на нужный лад, ему нужно видеть, что рядом работаешь ты. Ты сможешь себя заставить, а на него артистическая атмосфера влияет расслабляюще. Он может ощутить себя богемой, напрочь забросить медитацию, сбиться на безмозглое концертирование – техники ему хватит, а вот его сердца – нет. Его сердце не вынесет фальши и пустоты.
– Ты же поговоришь с ним?
– Да, только с моим отъездом будет еще немало желающих с ним поговорить и загнать его в концертную кабалу, он начнет раздавать себя, не восполняя, и если ты его не удержишь, он надорвет сердце.
– Возьми его с собой.
– Я все сказал, ты понимаешь, что мощь, которой как музыкант он обладает не соотносима на данный момент ни с чьей другой. Вас всего двое останется здесь, вот и примерь генеральские погоны, за меня остаешься ты, а не Гейнц.
– Это не обидит его?
– Он об этом и знать не обязан, но ты должен знать, что ты за все здесь отвечаешь.
– Хорошо, отец.
– Я свяжу его немного преподаванием в Школе музыки, он тоже вернется к своему вопросу, будет читать Историю музыки и писать Путь Музыки, который и он забрасывает время от времени. Всем есть чем заняться.
– Я понял, отец.
– Сядь и еще раз просмотри свои картинки, до последнего атома в себе – все прочувствуй и пойми, и ты сумеешь что-то сделать.
– Отец, может, потом хотя бы женщинам уехать?
– Они нас не оставят, Вебер, в такой ситуации глупо расщеплять себя. Они останутся без защиты, потеряют опору, которую мы им собой обещали. И для нас это полезно, чтобы мы стояли на смерть. Какое-то время ты так будешь любить свою семью, Рудольф, так тоже нужно уметь ее любить.
– Отец, я не думал, что счастье настолько лишает сил.
– Не сил, а памяти о том, что все может быть и не так. Если ты разомлел, отпустил канат, если ты в сладкой неге разжал руки, ты все отпустил. Ты держишь лавину, а ты позабыл о ней, ты готов улечься на сверкающей траве твоего счастья, предаться любви, но отпущенной лавиной тебя и раздавит, и не только тебя.
– Я понимаю, отец.
– Я рад бы видеть на ваших лицах только блаженство, но придется научиться его находить в стиснутых от боли зубах. Оно и там есть, поверь мне, и оно еще выше, еще сильнее, если ты устоишь и сохранишь то, что тебе дано.
– Да, отец.
– Я рад, Рудольф, что ты меня, в самом деле, понял. Постарайся, как Кох, больше молчать, не идти у эмоций на поводу, не делать глупостей, помни об ответственности. Твоя жизнь тебе не принадлежит, думай о тех, кто внизу, в долине, над которой ты держишь защиту.
Вебер молча кивнул, поднялся и сел назад – Аланд рукой вернул его в кресло.
– Посиди один, почувствуй в себе глубокий покой – как стержень. Научись видеть все, даже свои эмоции, со стороны, как другой человек. Опираться в себе можно только на этот отстраненный покой. Если он станет твоим дном, тебя ничто не собьет с пути, ты всегда сможешь в него уйти, привести себя в порядок и возвратиться к действию.
– Я и чувствую только покой, словно он меня заполнил изнутри…
– Запомни это состояние и почаще в него возвращайся, у тебя нет другой точки опоры. Тонущий не хватается за воду, он тянется к берегу, к ветке, что крепится на берегу. А тебе нужна внутренняя неподвижность, чтобы за нее удержаться. Ищи ее Вебер, без нее не удержишься.
Через несколько дней Аланд показал Веберу весь перечень концертов с примерной программой каждого выступления. Три-четыре концерта в месяц, разные города, но времени для внутренних упражнений оставалось много. Аланд пригласил Гейнца и предложил Гейнцу ознакомиться с его графиком выступлений – примерно в том же режиме. Гейнц удивленно пожал плечами.
– Еще два-три концерта в неделю – я бы понял… – сказал Гейнц
– Гейнц, я не хочу, чтобы ты занимался голым переигрыванием музыкальных текстов, еще раз обращаю твоё внимание на то, что медитация – главная дисциплина в Корпусе, концерт – это надводная часть айсберга, главное, чтобы тебя не переворачивало вверх ногами.
– Музыка и есть моя медитация.
– Отчасти так, потому я и оставил тебя играть, а не забираю с собой, как Карла.
– Ладно, если будет еще преподавание… Мне кажется, вы недооцениваете меня. Ленц хотел к вам заехать…
– Знаю, он звонил.
– Те концерты, что предлагает он, у вас не обозначены.
– Значит, их быть не должно.
– Он предлагает Париж, Вену, Лондон, Рим. Мне отказаться?
– Разумеется.
– Странно, господин генерал, это совсем другой размах.
– Я сказал тебе, что я об этом думаю.
Гейнц пожал плечами еще раз.
– Карлу обязательно ехать с вами? Он не хочет, мы бы с ним поиграли…
– С Карлом вы хорошо играете, но еще лучше веселитесь. Веселье пока придется приостановить.
– Я не вижу необходимости играть вполсилы, не играть с Карлом, и в том, что вы разделяете семьи. Я не понимаю сейчас того, что вы делаете, господин генерал.
– Я как раз не прошу тебя играть вполсилы и делаю все, чтобы этого не случилось. Насчет разделения семей ты тоже не прав. Есть связи куда более прочные, чем держать друг друга за руку, странно, что я должен это тебе объяснять. Где твоя любовь? Или ее не существует?
– Не надо об этом.
– Я тоже думаю, что не стоит.
Гейнц взял программы Вебера, пробежал их глазами.
– Вы уравняли меня с фенрихом? Вы забываете, что музыка – это мой вопрос, это все время в сутках на протяжении многих лет… Мне столько всего хотелось сыграть, от меня это не требует практически никакой подготовки… Это несправедливо, наконец. Я деградировал как музыкант, тогда зачем вы вообще меня выпускаете? Отправьте меня к Гаусгофферу, я пойду учить офицеров драться.
– Не беснуйся, Гейнц, у Вебера меньше времени, потому он играет больше. У тебя еще время есть, все, что захочешь, сыграть – сыграешь. От Ленца держись подальше.
– Я могу уехать к себе?
– Завтра с утра уедут женщины и Альберт, вечером уедем мы, и вы тоже покинете Корпус.
– Можно я буду присутствовать при вашем разговоре с Ленцем?
– Нет, с Вебером держитесь друг друга, а от Ленца подальше. У вас не так много концертов с ним.
– Не понимаю, господин генерал.
– Чтобы понял, ночью позанимаюсь с тобой Генделем, у тебя первым заявлен он.
– В Генделе-то у меня какие проблемы?
– Я тебе объясню, Гейнц, не переживай.
Гейнц ушел огорченный.
– Видишь, как его перетряхивает? – усмехнулся Аланд. – Ему захотелось славы.
– Он достоин славы.
– Она его убьет, во всяком случае, та слава, что ему уготовил Ленц. Он забыл концерт Мендельсона. Смотри за ним, Рудольф, за Гейнца тревожно. Его пошло чистить, он прожил столько лет почти безмятежно, но не огорчайся заранее, он быстро все сообразит, дураком он никогда не был. Относись ко всему спокойно и стой на своем, он быстро поменяет свое мнение. Я ничего категорически запрещать ему не буду, пусть набьет шишек. А тебя я проинструктирую, что делать в случае, если он не рассчитает сил. Этого не миновать – и вытаскивать его с того света придется тебе.
– Вы можете им так рисковать?
– Нет, я как раз забочусь о том, чтобы риск исключить, ты справишься. Абель отработал все болячки Гейнца до мелочей, сделать курс инъекций, инфузий – не составит для тебя труда. Миокардит от всего прочего ты отличишь, это единственное, что ему угрожает, когда он опустошает свое сердце. Перечисли мне признаки его болячки, пока мы идем в лабораторию. Я собрал все необходимые медикаменты. Вебер, пока не будет твоих, помни, что твоя главная задача – обрести внутренний покой, о котором мы говорили. Ты не должен позволять эмоциям рваться наружу иначе как в музыке. В музыке – пожалуйста, но тоже неплохо урезонивать себя, чтоб не транслировать на весь мир астральную грязь. Тебе доступен иной уровень музицирования, и помни, что твоя нестабильность делает нестабильным существование тех, кто связан с тобой, то есть твоей семьи. Если начнет болеть Альберт, то сломай себе голову, пока не поймешь, в чем ты неправ.
– Такое может быть?
– Может быть, а может не быть. Работай, взвешивай, думай, мудрей.
– Я смогу приезжать к семье?
– Работай, не отвлекаясь.
– Я не увижу, как сын будет расти…
– Ты все увидишь, если захочешь, учись видеть то, что от тебя удалено.
– Но Абеля я не вижу до сих пор.
– Потому что ему это не нужно. Он строит свою жизнь, и ты займись собой. Сейчас покончим с делами, побудь с семьей. Не бери в голову то, что будет завтра. Каким ты себя им сегодня отдашь, таким ты и останешься с ними на время вашей короткой разлуки. Итак, я тебя слушаю, что тебя должно насторожить в Гейнце, какие первые внешние признаки его болезни могут служить для тебя поводом к беспокойству, и какие меры ты должен будешь сразу принять?
Глава 64. Репетиция
Утром проститься с женщинами и Альбертом Гейнц вышел только после того, как его специально позвали, всем едва кивнул, побродил с Альбертом на руках, Альберт смотрел на Гейнца с непониманием, он не привык видеть Гейнца без улыбки, непроходимо молчащим, брал Гейнца за лицо, поворачивал к себе, смотрел и смотрел на него.
Гейнц простился и снова затворился у себя. Вебер подходил к его дверям, чтобы обсудить их отъезд, и не входил, слыша за дверью напряженное выслушивание Гейнцем каждого звука. Этот вид работы требовал от Гейнца какой-то особой концентрации, было ясно, что в чем-то Аланду во время их ночной игры с Гейнцем удалось его переубедить.
Уезжали Аланд, Карл, Кох – Гейнц опять вышел, как через силу. Пожал всем руки и убрался к себе, возобновив свое занятие. Вебер ждал его до полуночи, решил зайти, Гейнц воспринял вторжение Вебера без энтузиазма.
– Надо уезжать. Аланд просил, чтобы уже завтра тут никого не было.
– Завтра и уеду. Поезжай.
– Завтра наступило, Гейнц.
– Утром уеду.
– Ты поедешь к себе?
– Разумеется.
– Я надеюсь, ты на меня не рассердился?
– Нет. Просто работы много. Ты не понимаешь, фенрих, как он это играл. Я не понимаю, мне не поймать этот звук. Как он это делает?
