скачать книгу бесплатно
– Я об этом подумал.
У Вебера защемило сердце при виде изменившейся фигуры жены. Она долго смотрела ему в лицо, и зацеловала его лицо с таким жаром. Он обнимал ее и понимал, что никогда не испытывал в жизни такой любви к ней, и вообще никогда не испытывал это чувство с такой силой. Он ничего не мог ей сказать, ни единого слова, все слова были пустяком перед тем, что он чувствовал, и она чувствовала вместе с ним, молчала и она.
Он боялся вопросов? Не было и не могло быть вопросов, глаза говорили обо всем, блаженство обволакивало их обоих, и про цветы забыли. Агнес, пришедшая часа через два с легким завтраком и напоминанием, что «пора», поставила цветы в вазу.
Сборы вернули их к жизни, захлопали двери, зазвучали голоса Гейнца, Карла. Вебера трясли, обнимали, приветствовали, Аланд всех отправил к машинам, пора было ехать.
Вебер в машине уточнил, что он, собственно, играет. Аланд перечислил номера сонат – да, это все в руках, в голове, никуда не делось, Вебер не думал о том, что ему предстоит. Он смотрел и смотрел в глаза жене, целовал ее руку и не мог ее отпустить. Он читал на ее лице тот же, как в первый миг встречи, вопрос, она узнавала и не узнавала Вебера. Она приникла к нему, пыталась укрыться в нем, и это было высшей наградой.
Аланд о чем-то переговорил с людьми, что их ожидали, десятка два мэтров, и Ленц тоже здесь. Свои все расселись в конце небольшого, мест на восемьдесят, зала-аудитории. Клавесин стоял свой.
Ничего не объявлялось. Он сел к инструменту, поискал в себе настрой, который был связан с тем, что ему сейчас предстояло сыграть.
Мешал дневной свет, не яркостью, а наоборот, каким-то полумраком, внутренний взор привык совсем к другому свету. Вебер прикрыл глаза, поймал свет более привычный, чтобы больше не напрягать лоб и не щурить глаза. Руки готовы были «изложить» то, что стояло для него за сонатой, и он чувствовал, как эта соната перетечет в следующую, это будет странствие в его духовных мирах, которое здесь лишь слегка отзвучит, как отразится.
Он играл, все больше впуская в себя привычных небес, душа его расширилась до немыслимых размеров, сердце его не вмещало той любви, что он вкладывал в музыку.
Он увидел в ореоле сияний лицо Доменико Скарлатти, словно когда-то он знал этого человека, он доигрывал последнюю из заявленных сонат, когда увидел и следующий переход – это была музыка, которой он не только не играл, но и не слышал, и словно из глаз светящегося лика мэтра Скарлатти эта музыка переливалась в него. Он сделал совсем незначительную паузу и до того, как зал шелохнулся, ушел в новую музыку. Доиграл, прищурился – нужно открыть глаза. Встал, сошел со сцены, сразу к жене, скорее забрал ее – и в коридор, подальше от чужих глаз, он не хотел, чтобы чужие люди смотрели на его жену в ее беззащитном, прекрасном положении.
– Господин Вебер, останьтесь, – сказал кто-то из корифеев, небольшая группа людей устроила ему, не сговариваясь, овацию.
Вебер оглянулся, но жену не выпустил из объятий.
– Я благодарю вас, мне нужно покинуть вас, господа, у меня – жена…
Он все-таки вышел с Анечкой, смотрел ей в глаза, склонялся к ней.
– Но как, Рудик, ты никогда еще так не играл…
– Я тебя люблю все сильнее, уйдем отсюда. Все решат без нас, меня все устроит.
– Но мы же приехали с Аландом…
В коридор вышли Карл, Гейнц. Вебер был вырван у жены из объятий, он покорился воодушевлению друзей, поднял руки – «сдаюсь».
– Но как, фенрих? Как? Что ты сыграл последнее? Импровизация в стиле Скарлатти?
– Не уверен, думаю, это какая-то из не дошедших до наших собраний его соната, Он мне он сам влил ее в мозги прямо на сцене.
– Ты ее повторишь?
– Сейчас? Возможно, хотя так настроиться я сейчас не смогу, ты лучше меня сейчас ее помнишь, Гейнц, не прибедняйся.
– Я-то помню… Приедем, запишу, и ты запиши. Я потрясён…
– Аланд надолго застрял? Отвезите нас в Корпус, не обещаю, что сразу сяду записывать Скарлатти, нам нужно домой.
– Не вопрос. Если ты больше тут не нужен, но надо бы Аланда спросить.
– Не надо. Я тебе так скажу, что не нужен.
– Вебер, за возвращение, и за такое чудо, что ты тут продемонстрировал… – сказал с намеком Клемперер.
– Нет, это при Аланде с Агнес, и когда Кох подъедет. Вечером посидим. Мне не надо никакого вина.
– Сейчас-то ты и так подшофе, это понятно, а к вечеру увидим.
Аланд с Агнес вышли почти сразу.
– Неплохо, Вебер, теперь везде поиграешь. Возвращаемся.
Жизнь вошла в новую колею, работа в Корпусе шла по неумолимому распорядку, Вебер играл концерт за концертом. Аланд гонял его по всей Германии в разные города, с Гейнцем и одного. В Корпусе много времени отнимала «закрытая» работа Вебера, Аланд контролировал его тренировки, связанные с физической подготовкой, но в медитацию Вебера почти не вмешивался.
Глава 63. Первое чудо Корпуса
Следующий концерт, на который Анечке удалось попасть, был 29 апреля в Берлине. Дальние разъезды Аланд ей не разрешал, держал ее под постоянной опекой Агнес. Теперь Аня видела заполненный до пределов огромный зал, и Вебера отстраненно выходящего на сцену. Не настойчивые аплодисменты и восторженные оценки, игра – сама его игра – ввергала ее в оцепенение. Этот человек, спокойно, внутрь себя улыбающийся на сцене был ее муж. Перемена за семь месяцев в Вебере произошла разительная, ей трудно было вынести любое его отсутствие, стало совершенно необходимо, хоть несколько раз за день, окунуться в покой его глаз, нужно было, чтобы он вошел домой и без слов прислонил ее к себе, долго держал ее в кольце своих рук, отводя все тревоги.
Вебер сошел со сцены к ней, передал ей цветы, что ему надарили, пока он сходил со сцены, обнял ее плечи. Перед ними расступались, а он никого, коме нее, не замечал.
– Не волнуйся так, пожалуйста, – шептал он ей. – Я тебя прошу, тебе нельзя волноваться. Не стоило ехать… Не знаю, зачем отец тебе разрешил…
Но Анечка также шепотом говорила, что она должна была всё это видеть, он не понимает, как она счастлива сейчас, и как ей нужно восхищение им.
Вебер уводил ее от посторонних глаз, за спиной его ограждали от желающих пробиться к нему его друзья. Он заметил, что ее рука сама ложится на живот, понял, что волнение растревожило ребенка.
– Тебе больно?
– Немного тянет.
Она и дышала не так, как всегда, глубже и чаще. Аланд быстро спустился с крыльца, кивнул Веберу с Аней на заднее сиденье, помог сесть Агнес и сел за руль.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Всё так, как должно быть.
– …Он никогда так не играл, – шептала Аня.
– Отец, скорее, – глухим от волнения голосом просил Вебер.
Машина ехала по городу.
– Тебе плохо? – Вебер видел только меняющееся лицо жены, посматривал на Аланда, едущего аккуратно, но довольно скоро.
– Что-то не так, отец…
– Все так, как должно быть, – повторил Аланд, он смотрел на дорогу и спокойно улыбался.
Аланд и Агнес занимались в спальной приготовлениями, Вебер сидел с женой, он старался держать руки у нее на боках, на животе, а она забирала его руки в свои, прижимала к щекам, любовалась Вебером, смотря на него с такой доверчивостью, он волновался все сильнее. Силы свободным вихрем гуляли в нем, устремлялись к ней и оберегали её. Схватки, боль меняли ее лицо, в этом была какая-то высшая правда творения, когда содрогаются земля и небо, когда горы встают на дыбы, когда небеса подергиваются дымом и мглою, когда земля стонет и рушится потому, что вот-вот ярким горячим потоком из ее недр вырвется новая жизнь.
Аланд усадил Вебера у Анечки в головах, велел придерживать ее плечи, и обоим (и ей, и ему) правильно дышать. Сам он бродил у окна в углу комнаты, Агнес колдовала в ногах, прикрытых стерильными простынями. Анечка прятала лицо Веберу в грудь, где заходилось его сердце. Она не кричала, иногда стонала и утыкалась в грудь Вебера сильнее, он сильнее обнимал ее, ловил ее взгляд, впитывал в себя ее боль, сбиваясь с дыхания и едва контролируя его.
Под тихие уговоры Агнес раздался первый крик ребенка. Анечка как обмякла, сама отстранила Вебера и легла головой в подушки. Веберу Агнес протягивала беспомощно размахивающее ручками и ножками крохотное, еще всё в крови, существо, которое всё помещалось в ладонях Вебера.
– Его нужно обмыть, Рудольф. Аландо…
Если бы не спокойные действия Агнес и Аланда, Вебер бы так и стоял с этим разбалансированным, заходящимся в крике, существом в руках.
– Ему страшно, заверни его, положи его матери на грудь, – звучал голос Агнес, заставляя Вебера повиноваться.
– Анечка, – Аланд улыбался, лицо его светилось незнакомой мягкой улыбкой – Вебер никогда не видел на его лице этого выражения. – Роскошный парень, Рудольф, не вздумай с ним в руках падать в обморок.
Вебер, словно его вышибло из тела, чувствовал не себя собой, он чувствовал то, что ощущал его сын, которого он держал в руках, чувствовал внезапно разверзнувшиеся бездны незнакомых пространств после замкнутого пространства, где он недавно еще находился. Чувствовал, что больше нет равновесия, нет опоры, нет ничего привычного, и восхищенно любовался паникой маленького человека, самого беззащитного, самого дорогого, до оторопи любимого, делающего свое самое большое открытие в жизни – открывающего новый мир. Вебер не мог выпустить сына из рук, прислонял к себе драгоценный сверток, целовал не прикрытый тканью голый лобик, височки, чуть покрытые нежным белесым пухом, слушая чуть утихающий и вновь набирающий силы крик, как наивысшую музыку творения.
– Я думала, что рожать так больно, – улыбалась Анечка. – Не так и больно, вполне терпимо…
Аланд вместо Вебера сидел у нее в изголовье, гладил ее лоб и волосы.
– Спасибо тебе, моя дорогая. Рудольф, дай мне внука, хватит на него задыхаться, дай нам с Анечкой взглянуть на него… Иди лучше поблагодари свою жену, отдай его мне. Что ты все шумишь? Напугался? Уже все хорошо. Наш, наш…
Лицо Аланда так и светилось, и Веберу вспомнилось, как он видел, сам видел, свечение глаз Аланда, когда тот впервые склонился над ним. Малыш притих, глазки щурились на свет – он тоже видит?
Вебер с удивлением видел совсем незнакомую улыбку жены, так, наверное, улыбаются Ангелы, завершившие нелегкую, угодную Богу работу.
В соседней комнате зазвучали приглушенные голоса: Карл, Гейнц, Кох, Анна-Мария, – все здесь. Аланд прицыкнул на них, чтоб те не появлялись в этой комнате, что ребёнка им покажут потом.
– Да покажите же!
Гейнц через полминуты, путаясь в рукавах халата, благоухая мылом, был в комнате и протягивал руки к ребенку, бледный от волнения.
– …Бог мой! Какой страшный! Вебер, только от тебя могло родиться такое чудовище! – воскликнул Гейнц. – Даже красота фрау Анны не спасла это красномордое, несчастное, орущее существо… Что, сам себя испугался? Что ж ты орешь так? Решил всё зараз выплакать?..
– Он не плачет… Он кричит, – ревниво ответил Вебер, пытаясь забрать сына у Гейнца. – Сам ты чудовище красномордое…
– Не ругайся при детях, Вебер. Если он еще кроме твоей внешности унаследует твои роскошные манеры – это будет кошмар, я не виноват, что на картинах младенцев рисуют совсем другими, я не был готов такое увидеть… Иди ко мне, мое маленькое страшилище… Я привыкну, ты не плачь, я тебя и таким любить буду, что поделаешь…
Анечка улыбалась, слушая серьезный монолог Гейнца и яростно-тихие возражения Вебера.
– Сам ты страшилище! Отдай…
– Иди к лешему, Вебер, это мой племянник. Не рыдай, моё маленькое лысое чудовище. Лысый – как Абель! Вот кому бы ты точно понравился, а Абелёчек-то свое счастье пропустил!.. Проворонил племянника…
– Говори тише, Гейнц… Что ты как труба иерихонская разорался?
– Да я шепотом говорю, Вебер, я ж не дурак.
– Все равно громко. Ему страшно…
– Ну, если он еще и такой же трус, как ты, я-то тут причем? Иди к жене, дай мне спокойно подержать моего ненаглядного уродца…
– Сам ты уродец.
Карл пытался заглянуть на малыша и так, и эдак, но Вебер с Гейнцем все укрывали от него лицо малыша.
– Дай его мне, Гейнц, – сказал тихо Карл. – Иди ко мне, мой красавец… Ну их всех, ничего они не понимают… Красота какая, хоть что-то, Вебер, у тебя хорошо вышло с первого раза…
Карл тоже улыбался незнакомо.
– Горластый, молодец, не будет, как папаша, блеять. Да, мой золотой?
– Нет, но правда, вылитый Абель. В Корпусе еще один лысый… – Гейнц не закончил фразу под взглядом Аланда. – Да я что? Я говорю, что это первое чудо Корпуса. Анечка, ваш муж уже про вас позабыл, не слушайте – я его нарочно дразню. Вы ему теперь не нужны – он так и будет трястись над своим головастиком.
Гейнц вышел и вернулся с большой вазой роз, поставил их у постели и поцеловал Анечку в щеку, поцеловал ее руки.
– Идите в ту комнату, – сказала Агнес. – Все, кроме Рудольфа.
– Фрау Анна и маленькое лысое чудовище с нами? – оживился с готовностью Гейнц.
Анечка улыбалась, глядя на него, Гейнц волновался – и безнадежно пытался это скрыть. Кох с Анной-Марией стояли с Аландом в стороне у окна, но тоже пошли к дверям. Вебер видел взгляд Коха и на сына, и на себя самого, и в этом взгляде было столько любви, что слов не требовалось, и ему, им с Анной-Марией, Вебер был особенно благодарен. Он не мог отдышаться, не мог говорить, его разрывало между желанием не отпускать из рук сына, обнимать жену, он был в полном смятении. Рука Коха успокаивающе задержалась на плече Вебера, ничего не сказал, но Веберу стало легче – так промолчать умел только Кох.
Клемперер уходя, шепнул Веберу на ухо:
– Вебер, и мне такую же крохотную дочку, я ей буду бантики завязывать и научусь заплетать косички…
– Сам разберись, – бессильно улыбнулся Вебер.
– Да я бы рад, но… понимаешь…
Ребенка записали как Альберта Адлера, возражений Вебера никто не слушал.
– Вебер, в Корпусе все ходят под псевдонимами. Да и, согласись, Альберт Адлер звучит лучше, чем Альберт Вебер. Аня фамилию не меняла, твой сын, как все мы, записан по матери. Это в традиции Корпуса… – успокаивал Вебера Гейнц.
Вебер от сына не отходил, даже Аланд первое время не пытался на этом настаивать, тем более, что стоило Веберу отлучиться на какое-то время – Альберт начинал кряхтеть и разражался плачем, и не успокаивался, пока Вебер не возвращался.
Через пару месяцев он охотно шел на руки ко всем. Вебер опять, проклиная все на свете, вернулся к концертам. Далеко и надолго Аланд его не отправлял. «Неадекватные отцовские чувства» Вебера стали еще одной темой для шуток Карла и Гейнца, но в шутках их было больше восхищения и любования, они не были обидны. К тому же сами «дядья» постоянно искали повод понянчить племянника.
Год спустя, когда Альберт всеобщим фаворитом со всеми за руку вполне уверенно путешествовал по Корпусу и постоянно лепетал что-то на своем наречии, Аланд объявил о том, что Карл, Кох и он сам отправляются на Восток, что на территории Корпуса начнутся некоторые перестройки и потому здесь никто не останется. Анечка с Агнес и Анной-Марией отправятся на дачу, устроим им свой Вис-Баден, ребенок и женщины подышат хорошим воздухом и окрепнут, поживут там с полгода или год, как понравится, а Вебер с Гейнцем приступают к интенсивным гастролям и начинают, наконец, в полную мощность работать. Вопрос не обсуждается.
Вебер и сам понимал, что с рождением сына страдали не только его гастроли, но и работа над медитацией, понимал, что не имеет на это права и остановить себя сам не может, поэтому решение Аланда принял молча.
Аланд еще раз прогнал его по картинкам – и Вебер, не возражавший и так, все снова прочувствовал и приказал своему отчаянью по поводу расставания замереть.
– Позвольте мне остаться, я уйду в интенсивную медитацию, меня никто не увидит.
– Нет, Вебер, я оставляю тебя с Гейнцем, будете играть, медитацию и так никто не отменял. Работай, меня не будет, Карл, Кох уедут. Я тебе поручаю Гейнца, и его бы забрал, но скоро может не быть возможности играть – а вы должны отзвучать. Это все не так долго продлится – год или два. Если ты хочешь, чтобы твоя разлука с семьей не сделалась вечной, то стисни зубы и как-нибудь перебейся.
– Я понимаю, господин генерал.
– Тебе не надо объяснять, что непростые времена очень быстро приближаются. Работать надо, счастья тебе было отмерено на семерых, тебе не на что пожаловаться.
– Я не жалуюсь. Я с вами согласен.
