скачать книгу бесплатно
– Фенрих, хочешь, чтобы Аланд сегодня отпустил тебя домой?
– Разумеется, хочу.
– А это, оказывается, очень просто. Кох сказал, а он у нас умный.
– И что сказал умный Кох?
– Он сказал, что ты сейчас, не артачась, изображаешь скотское смирение – идешь в зал, потом играешь Аланду так, чтобы Скарлатти в гробу от восторга заплакал, и ты едешь домой.
– Ты уверен?
– Кох уверен, а эта шельма не стала бы зря говорить.
– А если врет?
– А если нет? Давай поспорим? Если ты проиграешь – то ты не едешь домой, когда Аланд тебя отпустит. А если проиграю я, и он тебя не отпустит, то я скажу Аланду, что он старый осел.
– Так и скажешь?
– Так и скажу. Только ты должен сделать все как следует, халтура не принимается. Если ты все сделаешь хорошо, как ты это умеешь, поедешь домой. Аланд тебя проверяет, бунт твой не выгоден, прежде всего, тебе, а так-то Аланд добрый, ты же знаешь, не тебя, так Анечку пожалеет, к женщинам он снисходителен.
Вебер посомневался, но интуиция упрямо ему твердила, что Кох сказал правду. Вебер под колонкой умылся и пошел в зал, едва он скрылся, Гейнц с Карлом переглянулись и рассмеялись.
* * *
Аланд появился в Корпусе, и сразу направился к Веберу в музыкальный зал. Тенью промелькнул в последний ряд, долго слушал и только когда Вебер прервался, сказал:
– Вижу, что позанимался, молодец. Возьми ноты, сядь рядом, – листая том сонат Скарлатти, Аланд вносил уточнения, Вебер увлекся, позабыв про свои обиды. Завершил свой комментарий к игре Вебера Аланд неожиданной фразой:
– В целом, неплохо поработал, до шести утра свободен.
– Я могу уехать домой?
– Я бы тоже уехал.
На выходе из зала Вебера поджидал Гейнц.
– Отпустил?
– Отпустил.
– Отлично, ты проиграл, значит, не едешь…
– Ты что, Гейнц?
– Мы же поспорили… Ты говорил – не пустит, я говорил – пустит. Ты проиграл, а раз ты проиграл, то ты не едешь домой.
Вебер только теперь понял коварный смысл пари, заключенного с Гейнцем.
– Да иди ты знаешь куда, Гейнц…
Аланд подошел к ним.
– О чем спор?
– Господин генерал, он проиграл мне пари – и не хочет выполнять условия.
– Какие были условия, Вебер?
– Я даже не понял, как он мне сумел их подсунуть. Про осла я понял, а про то, что я не поеду домой… Гейнц, ты знаешь, кто ты?
– Подожди, Вебер. Про осла можно подробнее?
– Нет, господин генерал, – встрял Гейнц, – причем тут это? Вы просто скажите: если пари заключено – условия должны быть выполнены?
– В случае, если бы я его не отпустил, ты, Гейнцек, назвал бы меня прямо в лицо старым ослом, так?
– Но вы же отпустили.
– А если я отпущу, то Вебер, как проигравший пари, домой не едет?
– Да, он проиграл.
– Насчет того, что ты мне в лицо скажешь, Гейнц, мы подумаем, а Вебер, получается, домой не поедет.
Вебер сдерживал себя, чтобы не схватить и Гейнца, и Аланда за шеи и не сшибить их лбами – чтобы ему за это не было.
– Вебер, садись в машину и поезжай к фрау Агнес, твоя жена там, забери ее, не пешком же ей идти, едешь не домой, пари не нарушено. А подполковник Хорн пусть зайдет ко мне в кабинет для выяснения некоторых вопросов служебной субординации.
Гейнц весело рассмеялся.
– Мне было даже интересно, как вы вывернетесь, господин генерал. Фенрих, дурак, да наплевал бы я первый на это пари… Ты бы никуда не поехал, если бы ты продолжил корчить осла на плацу, как изначально собирался, и не сделал того, что тебе сказали. Но ты сделал.
– Это точно, Гейнц, а про осла в мой адрес ты как благородный человек и почтительный ученик хотел умолчать – да Вебер выдал. Бегом, Вебер, пока я не передумал. Коха оторви по пути от ученых занятий, пусть зайдет, ему тоже пару слов скажу. Кох посоветовал?
– Не сделал бы Вебер, что вы сказали, вы бы его домой не пустили.
– Не увиливай: тебе сказал так сделать Кох?
– Мне? Карл. Честное слово, Карл, у него спросите. Кох вообще стал странный!.. Я с ним не разговариваю и сто лет бы еще не разговаривал. Он нам приказы раздавал, Карла вообще на кухню отправил. …Терпеть не могу вашего Коха!
Аланд смеялся, слушая искренние тирады Гейнца.
– Уйди, Гейнц. Вильгельму скажи, чтобы и он шел к черту. Не хочу вас видеть. Делайте сегодня, что хотите, завтра с утра за вас возьмусь.
– Конечно, поезжайте домой, господин генерал, фенриха перегоните. Еще лучше будет, если вы и Коха домой отправите, пусть уедет, надоел – сил нет.
– А вы тут с Карлом продолжите праздник жизни?
– Поиграем… Мы с Карлом привыкли.
– Гейнц, что в работе Корпуса, Гейнц, является главной дисциплиной?
– Музыка. Для кого-то – медитация, для кого как.
– И для тебя так, и для Карла больше, чем так, немного поиграйте, Бог с вами, а потом, если я вас увижу занятыми чем-то другим…
– Господин генерал, ну шпионить-то за нами зачем? Вы ж не за этим домой поедете. Передайте фрау Агнес от меня, что она лучшая женщина в мире, она красавица, она фантастическая женщина, – две жизни терпеть вас – я бы не смог, господин генерал. Это притом, что я вас очень люблю. Как же она вас любит? Меня бы кто так полюбил…
Гейнц сдерживал смех и отступал.
– Господи, где ты таких стервецов набрал? И почему все они достались именно мне?
– Не все же стервецы, Кох предан вам до утробного подхалимажа.
– Господин генерал, вызывали? – к ним подошел Кох и, с интересом дослушивая последнюю фразу Гейнца.
– Кох, наподдай этому оратору и поехали по домам, спасибо, что присмотрел. Завтра к шести быть на месте.
Аланд ушел. Кох продолжал смотреть на Гейнца.
– Ладно, Кох, я тебя отмазывал. Обижаться, что ли будешь?
– Слишком убедительно, Гейнц, но не буду. Обижается у нас фенрих, и то по неопытности. Удачной медитации, Гейнц.
– Привет сестрёнке, господин полковник!
Глава 60. Бумеранг
Вебер проснулся в половине шестого утра. Анечка спала на его руке, он не хотел шевелиться, чтобы не разбудить ее ненароком. Надо было вставать, уходить – и вся душа его была против этого. Хотелось, чтобы этот покой в его сердце, покой вокруг него ничем не прерывался.
– Почему ты не встаешь? – сквозь сон спросила Анечка.
– Я не хочу уезжать.
Она открыла глаза, посмотрела на часы.
– Немедленно собирайся и беги.
– Аня, один день – вдвоем, без Карла, без Гейнца, без Аланда. Просто вдвоем.
Анечка сама принесла Веберу форму и отдала прямо в руки.
– Рудольф, так нельзя поступать, ты не можешь остаться. Еще будет время побыть и вдвоем, ты офицер, мне вчера Агнес все объяснила.
– Какой офицер? Скажи еще, что у нас военный Корпус… У нас самодур-отец, которому доставляет радость нас, великовозрастных детин, строить на плацу. Завтра постою, я вообще комиссован, и он сам это сделал. Я музыкант, а музыканты в половине шестого утра не вскакивают с постели. Мы с тобой венчались – недели не прошло. Я могу просто побыть день с женой? Что там срочного? Война? Конец света?
– Мы два месяца с тобой, вечером ты вернешься, и так будет всегда. Собирайся скорее и поезжай, я не скажу тебе ни слова за весь день, если ты не поедешь.
– Они всегда правы, а я не прав.
– Сейчас ты не прав, и ты бы не злился, если бы сам этого не понимал.
– Змея-Агнес тебе мозги заморочила, она сама прожила всю жизнь в мечтах о своем генерале, видеть-то его начала совсем недавно – и то изредка.
– Неужели ты не чувствуешь, как ты несправедлив к ним?
Вебер оделся, вышел из дома, на лестнице он остановился, подумав, что зря он так заговорил с женой. Как он посмел не проститься? Надо было вернуться, сказать ей, как он ее любит и как для него невыносимо не видеть ее целый день, но все в нем было оскорблено ее потворством им, он не вернулся, сел за руль, подъехал к Корпусу, когда уже шла разминка. На плацу никого, кроме Аланда, не было, все на озере, Аланд определенно дожидался его.
Вебер смотрел в сторону, на душе было тяжело, он чувствовал, что должен вернуться, успокоить жену.
– Господин генерал, я вернусь домой, я должен извиниться перед ней, не знаю, что на меня нашло, я хотел остаться с ней, я не мог уйти, но она не позволила.
– Хорошо, что у тебя умная жена, – после долгой паузы ответил Аланд. – Итак, ты не офицер, это не военный Корпус, ты не обязан вскакивать в половине шестого утра, что еще ты открыл для себя сегодня утром? Что можно с утра надерзить жене, уйти, не попрощавшись, ты не благодарен своей женщине за то, что она ночь напролет всем жаром своей любви говорила тебе о том, как ты ей дорог? Ехать домой теперь я тебе не разрешаю. Я никогда не позволял себе в таком тоне заговорить со своей женой, а мы вместе уже много лет. И то, что ты сказал утром о моей жене, мне тоже очень неприятно.
– Почему ваша жена объясняет моей, как нам жить? Я понимаю, что сказал несправедливость. Я поеду домой.
– Лучше от этого уже не будет, вместо того, чтобы оградить свою женщину от беспокойства, ты заставил ее переживать. Хочешь уйти – уходи совсем.
Вебер повернулся, чтобы идти к воротам.
– На всякий случай, учти, Вебер, хоть ты и уверен, что у нас семейная кухня и здесь только самодур-отец утоляет свои амбиции на великовозрастных сыновьях, но в военном ведомстве мы официальная структура. Пока ты числишься здесь, ты никуда не устроишься.
Аланд пошел к себе, Вебер постоял еще, понимая, что в его интересах уйти до того, как вернутся остальные, он поспешил за Аландом. Аланд молча положил на стол документы, деньги, но на Вебера не смотрел.
Вебер вышел в коридор и снова замер. Как утром дома на лестнице, его уже невыносимо тянуло вернуться, он понимал, что каждый новый его шаг нелепее предыдущего, но и остановиться он не мог. Если бы Аланд хоть слово сказал, а он молчал, не смотрел даже в сторону Вебера. Вебер смотрел в раскрытую дверь, Аланд стоял у окна.
– Что-то еще? – спросил он, не обернувшись.
– Можно я возьму машину? Я верну ее, как только улажу дела, так будет быстрее…
– Быстрее у тебя не получится, день такой у тебя, Вебер, ты не прав, а потому ничего не получится, за что бы ты ни взялся.
– Машина все равно будет стоять без дела.
– Много чего на свете стоит без дела, и ты тоже стоишь без дела. Иди, останавливать не буду, как бы ты этого ни хотел, то, что ты делаешь глупость, ты понимаешь сам. Желаю успеха в нелегком деле. День будет неудачным не потому, что я тебе этого желаю, у меня нет привычки желать кому-то зла. Это только ты направо и налево даришь такие пожелания и удивляешься, что они все к тебе возвращаются бумерангом. Может, тебе хватит собственных пожеланий и пора остановиться?
– Господин генерал, я хочу сам строить свою семью. Я имею на это право.
– Пока ты не строишь, а разрушаешь ее, твои глупости на начальных шагах прорастут потом там, где ты и ждать не будешь. У Вильгельма все хорошо, я рад за него. Ты почувствовал утром, что не можешь уйти из дома? Тогда почему ты не разобрался внимательно в своем чувстве, а пошел посыпать проклятьями все, что тебе на самом деле дорого? Почему ты проснулся и не спросил свою жену, все ли у нее хорошо? Ты оставил ее предположительно на день, и ты ни о чем не побеспокоился. Беременность не болезнь, но твоя жена впервые переживает это состояние, и ты обязан с ней делить ее тревоги, сомнения, не говорю о том, что ты обязан всегда знать о ее самочувствии.
– Она не жаловалась.
– Ты знаешь, как женщина должна доверять мужчине, чтобы она на это пожаловалась? У тебя не было потребности узнать, все ли у нее хорошо, ты ни о чем не спросил ее, не поспешил приготовить ей завтрак, ты улыбался, любуясь на ее сон, но как только она открыла глаза, она увидела твой оскал. Как ты посмел срываться на беременную жену? Ты и ребенку сегодня создал проблемы. Когда у твоей жены сжимается сердце, оно замирает и в твоем ребенке. Неужели эти азбучные истины я должен тебе объяснять? Когда она улыбается и с восторгом смотрит на тебя – на тебя с восторгом смотрит и твой сын. Пойми, что ты портишь и отношения с сыном, а не только с женой. Иди куда шел, Вебер, делай свои бессмысленные дела и разбей себе лоб о свою суету. Твое упрямство, Вебер, и твое желание непонятно кому и что доказать ведут тебя прямой дорогой к новому тупику, остановись и подумай, прежде чем что-то предпринимать.
Вебер зашел в свою комнату, он уговаривал себя, что он устроится и всем докажет, что он способен решать свои проблемы сам, с него хватит, в конце концов, выгнали Абеля – уходит и он. Говорил себе это – и сам в это не верил. Стрелка на часах перемещалась неумолимо, он пошел к воротам – и налетел на Карла с Гейнцем.
– О, фенрих! Ты проспал? Бывает, пошли к Аланду каяться. Если что, мы прикроем, – встретил его открытой улыбкой Гейнц. Карл подал руку, а вот Коха не было.
