Найти Мышиного Короля

– Ну да, в общем.  Это, в принципе, прикольно,  – маскируя раздражение улыбкой,  пробормотал он. – Вы меня извините, пожалуйста. Моя смена уже закончилась. Если у Вас срочный вопрос, я позову другого администратора.

Охранник в колледже запросто может его не пустить его без разрешения директора, а у них сегодня зачет. Придется совать деду сотку.

– Вот тебе моя карточка, – размеренно произнес мужчина. –  Если захочешь  покайфовать – позвони мне по этому телефону.  Для тебя и твоих друзей это будет очень недорого. Ты хороший парень. А хорошим людям надо хорошо отдыхать.

Он взял со стойки оранжевую пластиковую карту, а на ее место положил маленький серую картонку.

«Тельман Исмаилович», – прочитал Никита и торопливо сунул картонку в задний карман джинсов.

       19

Железная клешня Тельмана Исмаиловича, точно кобра, преследовала Скрягина всю ночь. Она норовила ужалить его то в сердце,  то в причинное место.

– О Господи, за что? – стонал Василий Петрович, пугая молодую жену.

Та за последние три года сильно изменилась: вместо застенчивой  девушки с глазами-сливами по правую руку от некогда бравого майора лежала гордая и бесчувственная уроженка Кавказа. Щедрость русского офицера, которая пришлась ей по душе во время его жениховства, за последние три года совершенно иссякла. Так же, как и супруг, она все чаще задумывалась об их неравном браке. Милена  перекатилась на самый край широкого ложа подальше от разметавшегося Скрягина, который все реже приглашал ее исполнить супружеский долг и все чаще стонал по ночам.

На рассвете, когда сквозь плотно завешенное окно в спальню пробились первые звуки проснувшегося города, Василию Петровичу стало совсем худо. Кобра-клешня, все-таки, укусила его в сердце, и оно  заколотилось так сильно, что кровь зашумела в ушах. Но это было еще полбеды: в самом низу живота, в том месте, к которому каждый мужчина относится особо трепетно, у него вдруг стало давить и распирать, точно ядовитая змея добралась и туда. Измученный Скрягин свесил жилистые ноги  с кровати и, со стоном натянув  махровый халат, пошаркал ванную. В этот момент, точно петух, пропел будильник.

За привычными утренними процедурами  ему постепенно стало легче.  Сердце отлегло, да и боль в паху тоже прошла.

«Что это ты, Петрович, совсем расклеился! – пожурил он себя, брызгаясь одеколоном. – Ты же еще молодой мужик, а разнылся, как старый пердун! А ну-ка, сделай зарядочку, потягай свою гирю, отожмись раз сорок – и все как рукой снимет!»

Но заниматься физическими упражнениям в это утро было свыше его сил. Он дал себе слово офицера заняться  спортом уже с ближайшего понедельника и  придирчиво оглядел свои выбритые щеки и аккуратно подстриженные усы..

«А что, Петрович, ты еще совсем ничего! – похвалил он себя. – Да тебе и сорока никто не даст, а тебе скоро полтинник стукнет.  Да на тебя только взглянешь – сразу видно: настоящий босс, наставник молодежи.»

Сделав значительное лицо, он вдруг заметил у себя под носом пару седых волосков.

– Выдрать немедленно! – пробормотал он  и потянулся за пинцетом.

И тут его вновь словно кто-то ужалил.

Маленький стальной инструмент, зажатый его сильными пальцами,  напомнил ему  жуткий протез из ночного кошмара. Пинцет выскользнул в раковину и упал с неприятным звоном. Подобный лязг он слышал в операционной госпиталя, когда лечил свою собственную руку.  Он вдруг нахмурился и приказал сам себе:

– Майор Скрягин! Вы немедленно должны заняться своим здоровьем!

Но до врача он в тот день так и не добрался. Сев за руль своей старушки-«Тойоты», директор колледжа отправился знакомым маршрутом воспитывать недорослей.

Через полтора часа он уже подъезжал к зданию колледжа.

– Доброе утро, Василий Петрович! – почтительно поздоровался с начальством пожилой вахтер.

– Доброе, –  мрачно отозвался тот, расписываясь за ключ.

Обычно Скрягин находил пару минут переброситься словами со старым ключником, но сегодня у него не было настроения  шутить.

– Когда придет Макушин, отправьте его сразу ко мне, – коротко распорядился он.

– Будет исполнено, товарищ директор! – по-армейски козырнул дежурный и сочувственно покачал головой вслед Петровичу.

В последние дни с  начальством, и в самом деле, творилось что-то не то. Об этом было уже известно всем.

Чувствуя на своей спине  подозрительный взгляд старого ключника, Скрягин стал с трудом подниматься по широкой лестнице. Занятия уже начались, и в здании было непривычно тихо. Проходя мимо знамен на лестничном пролете, он вспомнил, как вчера столкнулся здесь со странным второкурсником Королевым. Когда они на мгновение встретились взглядами, то его не на шутку  встревожила безумная чернота  в глазах парня. Вспоминая этот взгляд, Скрягин снова почувствовал боль в области сердца. Кавалеру трех боевых орденов и двух медалей вдруг совсем расхотелось воспитывать подрастающее поколение.

«А может, взять отпуск за свой счет? – снова малодушно подумал он. – Съезжу под Липецк, навещу родню, кто остался…»

– Нет, я тебя не пущу, разгильдяя! – услышал он снизу окрик старого ключника. – Директор не  велел пускать опоздавших!

Скрягин слегка перегнулся через перила и увидел, как второкурсник Коршунов пытается перескочить через «вертушку» у двери, а старый вахтер, полковник связи в отставке, преграждает ему путь, точно  нарушителю границы.

– Пусти его, Сидорыч!  – как-то сдавленно крикнул директор. – Пусть идет на урок.

Эти двое – Королев и Коршунов – его уже порядком достали. «Эз, прихлопнуть бы вас!» – с тоской  подумал руководитель  колледжа о своих студентах,  отпирая свой кабинет.

Настойчивый звонок вывел его из утреннего ступора. Так требовательно телефон дребезжал лишь тогда, когда его хотела Начальственная Дама.  Взглянув на определитель номера, Скрягин понял, что не ошибся.

Фаина Генриховна давно и успешно служила в окружном Управлении образования. Три года назад именно она устроила его, безработного отставника,  руководителем престижного средне-специального учебного заведения. Выслушав ее капризное приветствие, Василий Петрович подумал, что зима уже прошла, а бабы так и не поумнели.

За окном на ветках тополя сидели две вороны, ругаясь между собой из-за пустого гнезда.  Майор вдруг вспомнил, что не был дома уже двадцать лет.

С чиновной дамой он случайно познакомился на дне рождения у бывшего сослуживца – полковника артиллерии в отставке, ныне проректора.  Разведенная чиновница сразу положила глаз на импозантного, но неустроенного майора: подкладывала ему салаты за столом, позволяла говорить себе не слишком трезвые комплименты и даже пригласила его на «белый» танец. Под конец вечеринки в кармане у импозантного гостя оказалась ее визитная карточка, которую он, впрочем, нашел лишь  неделю спустя. По стечению обстоятельств, неустроенный майор в то время уже был знаком с черноглазой официанткой, и обе женщины по-своему были для него интересны: с одной была перспектива  наследника, а с другой – перспектива непыльной работы. Он решил попытать счастья сразу в двух местах.

В течение последующего месяца импозантный, но неустроенный майор нанес пару приватных визитов в роскошную квартиру на Фрунзенской, и не разочаровал хозяйку. Скрягина, однако, совсем не привлекала роль прикроватной тумбочки, а на иную роль его не приглашали. По обоюдному согласию они решили остаться друзьями, и с ее дружеской подачи его взяли на вакантную должность без всякого конкурса.

– Для воспитания подрастающего поколения нам нужны настоящие боевые офицеры! – представила его дама на заседании методической комиссии. – Товарищ Скрягин, расскажите нам о себе.

Члены комиссии, седовласые старцы и крашеные матроны, приветливо заулыбались.

– Служу России! – ни к селу, ни к городу гаркнул кандидат, и его утвердили без всяких вопросов.

Он же, стоя по стойке «смирно» почему-то тогда подумал, что  его благодетельница похожа на молодящуюся, но уже слюнявую жабу.

С тех пор прошло два с половиной года. В память об удачной протекции, а может, по старой дружбе, наставник подрастающего поколения  регулярно наведывался  в Управление с цветами и конфетами. Но жаба вскоре потеряла к своему протеже всякий интерес, и с  каждым его визитом становилась все капризнее.

Вот и в этот раз она потребовала от него отчет по воспитательной работе из тридцати пунктов. Документ нужно было срочно выслать ей на электронную почту.

Скрягин уныло посмотрел на тополя за окном.  Ворон возле гнезда больше не было.

– Есть прислать справку! – устало пробормотал он. – Сегодня же будет исполнено.

Чиновница слегка подобрела.

– Между нами, к вам собирается комиссия, – доверительно сообщила она. – Я это тебе, Василий Петрович,  по старой дружбе говорю. Никанор Иванович лично собирались быть. Вы уж меня, голубчик, не подведите.

– Ну что вы, Фаина Генриховна! – уверил ее Скрягин. – В нашем гнезде все в порядке.

Дама деланно засмеялась:

– Уж я-то вас знаю, Василий Петрович! Документики-то у вас всегда  в порядке, а вот сайт колледжа кто за вас делать будет? Пушкин? Или может, Билл Гейтс? – она сдержанно засмеялась над собственной  шуткой.

– Так точно! – снова невпопад ляпнул Скрягин.

– А у нас в округе, между прочим, скоро конкурс на лучший веб-сайт, и  вам просто необходимо принять в нем участие, – сказала она так, будто  веб-сайт было сделать проще, чем стенгазету. – Вы уж меня, пожалуйста,  не подведите.  Я вам сейчас положеньице о конкурсе скину на электронку.

Скрягин почувствовал, что на сердце вновь стало тяжело и тоскливо.

– Разработаем! Запустим! – браво отчеканил он.

Жаба квакнула:

– Ну-ну! Тогда до свиданья!

Скрягин понял, что ему неспроста мерещилась с утра клешня-кобра. Его, видимо, и впрямь, решили задушить проверками. Директор колледжа  устало оглядел кабинет.  Возле ножки его стола  стояла злосчастная коробка с флаерами.

– Не хватало еще, чтобы ее увидела комиссия! – пробормотал Скрягин и набрал телефон помощника.

Через десять секунд в дверях показалась голова Валика.

– Вызывали, Васильпетрович?

– Доброе утро, Валентин Валентинович! – сухо поздоровался директор. – Садись.

Помощник аккуратно сел на краешек стула и положил на колени серую папку.

– Только что звонили из Управления. Обещали внеплановую проверку. Ты уж, пожалуйста, распорядись насчет бутербродов с чаем. Горячительных напитков не надо.  Да, и составь-ка мне список, кто из студентов сайты умеет мастерить.

– А я вот тоже как раз принес списочек, – засуетился Макушин, вынимая из папки лист А4. – Вот, как вы просили.  Для раздачи флаеров.

Скрягин  с брезгливой гримасой взял протянутый лист и резким движением отправил его в нижний ящик стола.

– Вы вот что, Валентин Валентинович? Какие флаеры? И уберите из моего кабинета этот ящик! Чтобы я его тут не видел! Я же говорю: сегодня у нас комиссия из Управления!

С этими словами начальник резко поднялся с директорского  кресла и грозно приказал:

– Потом будете разбираться с ней,  когда комиссия уедет!

Тут у него на столе снова зазвонил телефон и он махнул Валику: иди, мол, работай!

На этот раз  на проводе висела преподавательница  по маркетингу, которая внезапно отравилась несвежим тортом. Она слезно просила заменить ее кем-нибудь из здоровых преподавателей.

Директор поморщился, как будто отравился сам, и с досадой произнес:

– Что же вы так? В следующий раз аккуратнее будьте!

Не найдя в  списке профессорско-преподавательского состава, сокращенно ППС, ни одной достойной фамилии, он снова набрал телефон секретаря:

– Слушай, Валик, проведи сегодня вместо маркетинга воспитательную беседу с пятнадцатой группой. Тема беседы, м-м-м…– тут он  призадумался, – тема беседы «Борьба с наркотиками».

Скрягин вдруг вспомнил про злосчастный «Огонек» и сбивчивый рассказ своего порученца.  Тот же, по-видимому,  аккуратно записывал все его распоряжения в  свой органайзер.

– А  может, пусть они лучше они плакаты нарисуют  о вреде наркотиков? А то у нас на носу  окружной конкурс социальной рекламы, – предложил инициативный секретарь.

Скрягин чуть улыбнулся в ответ – в первый раз за весь день:

– Молодец, Макушин! Посади их в компьютерный класс, пусть там рисуют плакаты на компьютерах.  Все, меня сегодня никому не беспокоить! Я готовлюсь к проверке.

Валентин Валентинович ничего не понимал. Очевидным было только то, что  шеф сегодня не в настроении, и кто-то его с утра уже «накрутил».  Его усы, обычно такие жесткие, сегодня напоминали мышиные хвосты.

20

Вместо маркетинга Инок весь день наблюдал за мышами. Он пытался воспроизвести их движения на экране ноутбука, но Мышиный Король никак не хотел оживать в виде виртуальный персонаж. После  очередной бесплодной  попытки вспомнить нужный алгоритм, юный программист падал плашмя на тахту и с остервенением колотил кулаками по подушке. Его больше не захлестывала волна вдохновения, когда нужные слова и формулы приходят на ум сами.  Новая игра не получалась.

Полежав с закрытыми глазами какое-то время, он снова вскакивал и садился за стол, обхватив голову руками, отчего ссадины на лбу начинали кровоточить и болеть с новой силой. Он звал на помощь деда, и Кузьмич, бранясь и охая,  обрабатывал их перекисью. Оказав помощь внуку, он принимался за мышей, которые ели, пили и опорожнялись с необычайной скоростью.

– Ах стервец, – шипел он, – вот уж мне забот не хватало!

Старик Мошкин пытался поговорить с внуком о том, как им жить дальше, но тот лишь капризничал и вновь раздирал свои порезы. В конце концов, старый чекист по-мужски высказал единственному наследнику все, что о нем думает, в сердцах плюнул на пол и заперся в своей комнате.

– Ну,  держись, стервец! – пробормотал он непонятно кому и в лекарственных целях опрокинул три стопки коньяку одну за другой.

Проверенное годами средство сработало. Через десять минут заслуженный ветеран забыл и о внуке, и о мышах, и о своем собственном незавидном положении. Он даже не обратил внимания на то, что внук остался дома и в среду, и в четверг.

Между тем, в отсутствие Королева в пятнадцатой группе состоялось воспитательно-творческое мероприятие.

Рассадив  студентов перед компьютерами, секретарь директора Валик Макушин дал им задание:

– Вам надо  нарисовать плакаты на тему «Нет – наркотикам!» Это распоряжение Василия Петровича. Лучшие работы наш колледж представит на окружной конкурс.

Нельзя сказать, что второкурсники не любили рисовать или не умели работать в графических программах. С заданием нарисовать картинку с подписью справится сегодня любой пятиклассник. Но распоряжение начальства создать идеологически правильные плакаты вызвало в классе в целую бурю возмущения: почему они должны работать просто так? Валику Макушину пришлось проявить твердость.

– Значит так, –   решительно сказал он. –  Кто не нарисует на компьютере социальную рекламу, тот пойдет к Василию Петровичу писать объяснительную шариковой ручкой.

Шутка понравилась. Ребята включили компьютеры.

Несмотря на юный возраст, Валик Макушин уже усвоил методы эффективного руководства: подчиненным нельзя давать расслабляться, а острые углы следует сглаживать соленой шуткой. Глядя на эффективного молодого менеджера, никто бы и не подумал, что еще совсем недавно он и сам ничем не отличался от  ленивых и взбалмошных второкурсников. Сегодня же, спустя всего два с половиной года, он уже чувствовал себя ответственным руководителем, правой рукой директора государственного колледжа. Спасая в очередной раз своего шефа, он спрятал  коробку со злополучными  флаерами в подсобке на втором этаже. «Теперь никакая комиссия их не найдет!» – злорадно подумал он и стал думать о том, как же протянуть еще час. Нарисуют они или не нарисуют – в этом не было для Валика никакой разницы. Если директор прикажет выставить на конкурс десяток работ, то он хоть через пять минут найдет их в Интернете.

– Да нарисуйте что-нибудь, –  устало отмахнулся Валик от  глупых вопросов «А что рисовать?» – Ну,  шприц нарисуйте или человека с погонами. Главное, чтобы комиссии понравилось.

– Да сейчас никто не колется, а опера погонов не носят! – хмыкнул Вадик Рубайло, проявив недюжинные познания в запретной теме, но Макушин строго постучал пальцем по столу и  стал проверять по журналу, кого сегодня нет.

Поставив излишне красивую  «н» напротив фамилии «Королев», он невзначай поинтересовался:

– А где же ваш компьютерный гений?

Десять пар глаз оторвались от мониторов.

– Какой еще гений среди удобрений? – поинтересовался  Коротков.

Макушин решил снова пошутить:

– Да, Коротков, именно среди удобрений! А Королев этот ваш, между прочим, был реальным вундеркиндом.

– А откуда ты знаешь?

Макушин оторвался от журнала:

– Не ты, а вы, Коршунов. Пора бы усвоить. Потому что я – помощник директора, и я все знаю.

И тут Валика Макушина понесло. Он выложил младшим товарищам то, что знал, и то, чего не знал, но о чем догадывался. Как и всякий пустобрех, он упивался тем эффектом, который его слова производили на простодушную общественность.

Их матери работали на одном и том же секретном предприятии, в одном и том же отделе.  Лариса Мошкина не скрывала от сослуживцев успехов своего единственного сына. Наоборот, она носилась со своим Иннокентием, как курица с яйцом и не упускала возможности выхлопотать для него бесплатную путевку в санаторий. Заводское начальство даже выделило юному дарованию деньги для поездки на международные соревнования среди программистов. О подающем надежды земляке писали в местной прессе и рассказывали по ТВ.

Валику Макушину, который от рождения был самым обыкновенным ребенком, собственная мать  то и дело ставила в пример Кешу Мошкина, который перед смертью родителей зачем-то сменил фамилию.

– А потом – бац – и в их машину заложили бомбу, – закончил свой доклад обыкновенный парень, ставший менеджером. – Так что наш гений теперь похож на идиота.

Десять пар глаз смотрели на рассказчика  со страхом и изумлением. В классе на несколько секунд повисла напряженная тишина.

– А мне всегда казалось, что он не такой, как все, – задумчиво произнесла Большова. И мы все просто свиньи, что относимся к Королеву, как к изгою.

Не глядя ни на кого, она вышла из компьютерного класса как всегда – стремительная и независимая.

21

В пятницу Анна Петровна начала урок как обычно: стала записывать на доске новую тему, стараясь не обращать внимания на шумок за спиной.  Инок вошел последним. Незаметно для литераторши он тихо сел за первую парту, прямо напротив учительского стола.  На лбу у него был пластырь.

Анне Петровне с утра нездоровилось.

– Итак, записывайте тему, – срывающимся голосом  велела она и постучала мелом по доске. –  «Проблема нравственного выбора героев… Написали?… Нравственного выбора героев «Преступления и наказания».

Королев тоже достал тетрадь и стал переписывать слова с доски. Он старался не глядеть на Анну Петровну, которая сегодня вдруг стала похожа на неповоротливую белую мышь. Вспомнив сцену на лестнице, свидетелем которой он был в минувший вторник, Инок покраснел,  отвернулся от доски и стал оглядывать аудиторию бессмысленным взглядом.

Здесь все как всегда: мрачно-желтые стены, над пустым шкафом – портреты.  Вокруг него за первыми партами, как всегда, пусто. Зато на «камчатке» – вся компания с  Коршуновым во главе.

– Итак, продолжим рассмотрение романа, – откашливаясь, Анна Петровна постучала ручкой по столу. – Карапетян, не надо меня снимать! Уберите мобильник! Как вы могли видеть по уже прочитанным главам, перед проблемой нравственного выбора встают все герои романа, и положительные и отрицательные. На выбор отрицательных героев влияет не только корысть, но и сильные чувства. Поэтому совершенно отрицательных героев у Достоевского нет…

Инок склонился над партой. После той неожиданной встречи на лестнице учительница литературы  тоже избегала смотреть в его сторону. Он  подумал, что женщины могут сильно меняться в зависимости от обстоятельств.

«Удивительный вы народ, бабы, – вспомнил он слова деда. – И прибить ребеночка можете, и жизнь за него отдать. Никогда я вас не понимал».

А он? Сможет ли он  когда-нибудь понять женщин? И сможет ли какая-нибудь из них полюбить его? И будет ли у них ребенок?

Анна Петровна три раза хлопнула в ладоши, требуя тишины. Цунами на задних партах слегка успокоилось.

Отдышавшись после продолжительного вступления, она вдруг спросила:

– Так, кто знает, как звали Достоевского?  Колодина!

Долговязая Зина вытянулась над партой и пробормотала обиженным голосом:

– А почему сразу я? Что, больше никого нельзя, что ли? Вон, Королева лучше спросите. Он у нас вундеркинд.

Анна Петровна заволновалась:

– Так, кто из вас знает, как звали Достоевского? Поднимите руки!

– Федор Михайлович его звали, –  снисходительно улыбнулась  Большова. – Это на портрете написано.

В классе снова раздались смешки, но Анна Петровна была непреклонна:

– Итак, я вам задавала пятую часть третьей главы, где Порфирий Петрович…

Инок посмотрел на Тоньку, которая  что-то шептала на ухо долговязой Зине, и подумал: «А Большова забавная. Похожа на ведьмочку, но не злую. Вот бы ей метлу сейчас…»

Позабыв про недавнюю вспышку любви к Анне Петровне, он стал бесстыдно разглядывать Тоньку, пытаясь запомнить ее черты, а потом, как ни в чем не бывало, достал из сумки свою тетрадь с эскизами мышей и принялся рисовать Большову на свободной странице. Женский образ, и правда, чем-то сильно напоминал Тонкую. Два хвостика на затылке, полосатый свитер, высокие ботинки, чуть вздернутый нос. Делая наброски, он сравнивал свой рисунок с девушкой, сидящей за ним. Подметив неточность, он аккуратно стирал ее ластиком и вновь принимался рисовать, совершенно не слушая учительницу.

Анна Петровна тем временем что-то вещала, то и дело прерывая свою речь кашлем. Ее, впрочем,  никто не слушал. У каждого из второкурсников были дела поважнее.

Большова заметила,  что Инок ее рисует, и стала ему улыбаться. Ей польстило внимание необычного однокурсника, который еще совсем недавно представлял страну на международных соревнованиях. Вдобавок, ей не хотелось обижать того, кому и так слишком  сильно досталось. Ну и, если уж совсем честно, ей хотелось посмотреть потом, как она получилась в его исполнении.

Коршунов  сначала не придал значения тому, что внимание соседки приковано к изгою, который когда-то был вундеркиндом. Напротив, это его даже позабавило. Никитос и сам любовался ее улыбкой – такой задорной и лукавой. Эта девушка, которая так нагло его продинамила во вторник, снова  возбуждала его. Он, уже в который раз на этой неделе,  вновь начал строить планы. Но она улыбалась совсем не ему, и этот бессловесный разговор  художника и модели стал не на шутку злить его.  Инок, который еще вчера казался ему обыкновенным идиотом, теперь был реальным препятствием между ним и Тонкой. Коршун решил перейти в наступление.

– Эй, Тонь! – слегка толкнул он соседку спереди. – Хочешь «Сникерс»?

Но Тонька лишь отодвинула протянутую руку:

– Отстань! Не видишь, я позирую!

– Тонь, да ладно тебе! – попытался он отшутиться, но она энергично сбросила его руку.

 «Наверное, он сейчас пригласит ее в кино», – подумал Инок, пририсовывая Тоньке метлу между ног.

И тут в его плечо вонзилось  острое. Художник удивленно оглянулся и увидел чью-то ручку, которая упала к его ногам. По классу снова пробежали смешки. Анна Петровна замолкла и в ужасе поглядела в сторону задней парты:

– Это кто сделал? Опять вы, Коротков?

Костян, сидевший рядом с Коршуном, состроил дурашливую гримасу:

– Ага. Я типа эпилептик. Как Достоевский в кино.

По рядам прокатилась новая  волна одобрения.

– Прекратите паясничать, Коротков! – приказала учительница. –  Итак, Достоевский. Федор Михайлович. Вы вообще «Преступление» открывали?

Вместо ответа Костян  состроил  дурную гримасу и издал утробный звук.

Анна Петровна почувствовала острый комок в горле. Русская классика совершенно не интересовала никого из второкурсников.  Отроки строили друг другу рожи и снимали это на видео. Большова, как всегда кокетничает с Коршуновым. Один Королев что-то пишет.

– Ну, кто из вас читал «Преступление и наказание?» – заискивающе произнесла литераторша. – Поднимите руки!

Но вместо десяти с лишним рук перед ней вырос нескладный Вадик Рубайло:

– Да зачем нам этот Достоевский?  Мы же будущие маркетологи!

Шум сменился одобрительным свистом, и артистичный Вадик с чувством продолжал:

– Вот шестисотый мерс – это классика, да.  А в преступлениях  пусть юристы копаются. Правильно, Аннпетровн?