Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

(милый ангел мой, не обессудь)

стать твоею бретелькой от лифчика

и поддерживать тёплую грудь.

Заблудиться в морщинках непройденных

под лопатками нежных столиц.

Ухватиться за малую родинку,

поелозить в районе ключиц.

Зацепиться пикантною кнопочкой

за французскую лайкру колгот,

на застёжке скатиться до копчика

и от копчика – наоборот.

Но действительность много печальнее:

в унижении смят и разбит…

Сорок лет мужику… Зам начальника.

А упал до тампона o.b.

героическая баллада о спасённом котёнке, девчушке и мужском «там»

…Жара, июль и дом горел в деревне

Котёнок девочкин пищал на чердаке.

Мужское там, взыграло, как и прежде

И жизнь спасённая в девчушкиной руке…

(авт. Юрий Валенкин)

Котенок Девочкин (фамилия такая)

пищал, бедняга, на горящем чердаке.

Не так воспитан я, чтоб жалостливо с краю

стоять и пиво дегустировать в ларьке.

Пикантно кутаясь в верблюжье одеяло,

металась девушка семнадцати годов.

Мужское-мужеское там в паху взыграло:

«Вперёд за Родину! За женщин! За котов!»…

От слов любви сентиментальностью растаял

приятно сжатый там девчушкиной рукой…

Мурлыкал Девочкин (фамилия такая).

Я ж, по деревне, зацелованный – домой.

всепожирающая любовь

…В подсвечнике горит свеча,

Интим, подчёркивая встречи,

Коль верить ласковым речам

Быть обещает славным вечер.

Дымится рулька на столе,

Янтарный «Шнайдер» с пеной в кружке, Согревшись и навеселе

Цитирую стихи подружке.

Она смеётся, пьёт «Мартель»

C лимончиком и шоколадом,

Поглядываю на постель,

С хитринкой вожделённым взглядом…

(авт. Джондо Начкебия)

«Свеча горела на столе».

Ты шепчешь мне: «А ну, задуй-ка!»,

но недоеденная рулька

маячит в луже «Бужоле».

Ты намекаешь на постель,

я налегаю на салаты

и выпиваю виновато

янтарный «Шнайдер» и «Мартель».

Неукротимой мне в еде,

все чувства сытости – излишки.

Зачем ты снял свою манишку?

Я не насытилась. Надень!

странное наставление

…В чем мораль? Она прозрачна:

Милый автор, будь хитрей!

Злому быдлу на карачках

Не кажи души своей.

(авт. Ваша Лена)

Мне до чёртиков обрыдла

стынь сибирских городов,

матерящееся быдло,

дефицит морских плодов.

Размечтавшись о кораллах,

океанах и морях,

«ах, как хочется, – орала, —

навсегда застрять в дверях

той страны обетованной

(с ней давно связала нить),

томно нежиться в нирване

и на идиш говорить».

Мне шептали: «Там не страшно,

там раввины с головой»…

Полагала: быдло в Раше,

но и здесь его с лихвой…

Чтобы совесть не запачкать,

я, зажмуривши глаза,

злому быдлу на карачках

покажу прыщавый зад!

мольба о…

Хотя – спасибо! Всё же приютили

Я бед не знал, мне даром всё далось

Но так хочу, чтобы хоть раз… побили!

Чтоб родину почуять удалось!

(авт. Андрей Меркулов)

Где б ни был, в Вашингтоне или в Пизе —

прошу я в ностальгической тоске:

«Нельзя ли, господа, меня отпиздить,

чтоб родину почуял вдалеке?»

Вам не понять, как остро не хватает

той радости, когда вас бьют втроём.

В России психология простая:

бьют, значит любят. С этим и живём.

психопатия

Реминисценция. Медленное погружения в никуда.

Влей мне в глотку уксусной эссенции.

Тебе ведь это не составит труда.

Верно?

Рифмами как рифами по нервам.

А знаешь, ты далеко не первый.

Полоснувший мне острой бритвой по венам.

Да и не последний, наверно…

(авт. Марго Сергеева)

Психопатия.

Вот единственное объяснение тому,

что жизнь опостылела, мать её.

А почему – хоть убей, не пойму.

Кстати, хорошо, что вспомнила:

на кухне уксусная эссенция в шкафу.

Сделай так, чтоб горло было заполнено

мочи в зародыше мою гениальную строфу.

Да не ссы – ты не первый.

И не последний.

Пользуйся, пока разрешаю.

А то был тут до тебя один намедни —

тупой бритвой вены пилил, лошара.

поэтическо-откровенное

Здесь вереница бугорков,

на горизонте ж снова лето.

Чекушка, хлеб, нет мудаков…

и что нам надобно поэтам?

Пусть снова память горло жжёт,

пусть полыхают спиртом строчки,

И хрен вам в задницу, майн гот,

не ставлю я последней точки.

(авт. Владимир Ауров)

Невмоготу от духоты.

Жара. Окно раскрыто настежь.

Прошу камрада снять порты.

Хрен сунул в задницу. Фантастиш!

«Яволь», «майн гот» и «хенде хох»

шептал в порыве наслажденья.

Потом для всяческих лохов

я сочинял в уединеньи

о веренице бугорков,

крестах, чекушках, но при этом

смысл околесицы таков,

что окрестил себя поэтом.

Я обо всём писал тогда.

О мудаках, что спят ночами…

Но, чу! Не спит один мудак.

И это я, как ни печально.

провидица

Сеяли и кое-как, и густо,

Пожинаем свой лишь урожай,

Не нашинковать кочан капусты

Просто так рукою без ножа.

(авт. Римма Поспелова)

Я была когда-то дура-дурой.

Каждый норовил меня учить.

Нынче проповедницею-гуру

тихо философствую в ночи:

нарубить дрова довольно сложно

голою рукой без топора.

Пальцем гриб не срезать – нужен ножик.

В этом убедилась я вчера.

Не забить Дзагоеву пенальти

просто так ногою без мяча…

Даже не пытайтесь, так и знайте,

не имея клюва, постучать.

мосольное

Пригрелась… Задремала… Хорошо!

Какой-то час, и я уже у дома!

Российские дороги! Как знакомо!

Я плоть от плоти ваша! Всей душой!

Приеду и накрою чудо стол!

Горбушку хлеба разломлю на части —

Ты кушай, милый мой!.. Такое счастье

Смотреть, как ты высасываешь мосол!

(авт. Елена Амосова)

Подумать о высоком – не с руки.

И лезет с языка шальное слово.

В России это всякому знакомо —

дорогам есть синоним: дураки.

Раздолбанные странности ухаб,

всей плотью к вам навеки прикипела.

И рада б соскочить, но просит тело

бухать и плакать, плакать и бухать.

Подпрыгивает жизни колесо,

в котором я гоняюсь глупой белкой.

Потребности в уме даёт мосол,

что мозговою костью на тарелке.

Мне милый говорит: «Боготворю!

Высасывать мосол – одно блаженство.

Но до какой же степени, по-женски,

ты пишешь про подобную херню»…

печалька

Я поняла, что я не в теле балерины

В науках я не смыслю ни хрена

Я не вселилась ни в монашку, ни в мужчину

Не продавщица я, ни мент и не жена.

(авт. Алла Кава)

Печальна участь в теле балерины —

ни покурить, ни выпить, ни пожрать.

Я не принцесса, чтобы под периной

ощупывать бобовый урожай.

Не лошадь и не бык, как говорится.

Ни мент, ни антипод его – бандит.

Я не смогла вселиться в продавщицу,

во мне мужик с рождения убит.

Я – полный ноль. Без палочки и смысла.

В поэзии не больно-то сильна.

Моя программа разума зависла…

В науках я не смыслю ни хрена.

надоело

Надоело «семь раз отмерить…»

К сердцу ближе – «…сам не плошай».

И вернется домой потеря —

заживёт на сердце лишай.

(авт. Елена Амосова)

Где могла подцепить, не помню.

Обрыдалась моя душа:

как пройти мне в стихах препоны,

коль на сердце возник лишай?

Надоело мне «баба с возу…»,

Где конец, что «делу венец»?

Знаешь, очень хочется прозы:

ослабел на дуде игрец.

А когда возвратят потерю —

лопнет чирий и стре́льнет в пах…

Надоело «мели емеля…»,

Ближе – «толще в чужих руках».

кое-что о Пушкине

Пушкин родился вначале июня

Гения мы никогда не забудем…

Ездил по миру, куда «посылали»

Разные люди его окружали…

Жил на Кавказе, на Волге, в Крыму

Женщин любил и всегда не одну…

Детям веселые сказки писал,

Словом правдивым «царей» вспоминал…

И докатали героя они

Жалкие люди великой страны.

(авт. Виктор Павлов)

Кабы, не да́й Бог, родился он в мае,

всё б изменила судьбинушка злая.

Если в июне – другой разговор.

Тут, согласитесь, бессмысленный спор.

Дальше, чем в самые дальние дали

Пушкина часто враги посылали.

Съездит, отметится. Тут же назад

(воспринимал он ответственно мат).

Женщин менял веселей, чем перчатки.

Ночью: «люблю», а наутро лишь пятки

так и мелькали в садах поэтесс.

Ох, и проказник был этот А эС.

В сказках высмеивал глупых царей,

с кружкой подкатывал к няне: «Налей»…

Брошенных женщин мужья и цари,

блин, докатали героя они!

сначала было слово

Лежит сентябрь – лицом в живот России…

(авт. Веник Каменский)

В России всё по-прежнему, как встарь:

весь год живём в притопах да прихлопах.

В какое место плюхнется январь?

Ответ предельно прост: конечно, в жопу.

Куда ж ещё, коль беспробудно пить,

полировать в финале старым стилем,

где превратится призрачная нить

в растяжку. Ту, что спьяну пропустили.

Бывает так: старик предельно глуп

в противовес тому, кто помоложе.

И веником, наказанным в углу,

обозревает замкнутость прихожей.

А на скрижалях-грядках всё пучком:

беременность земли ботве на пользу,

но споры мелкотравья сквозняком

задуло в черноземистую озимь.

Не много сохранится в закромах,

где жизнь – в преобладании гнилого.

Подслушала: вначале было слово…

Наверное.

И слово было «нах».

живёт такой парень

Нынче я под яблоней цветущей, Обнимая милую свою. Божьим тварям, на Земле живущим

Радуюсь, и трепетно люблю!

Вот такой по жизни я счастливый

Где родился, там гнездо и вью.

Где листвой шумят над речкой ивы,

Утром ранним петь и соловью!

(авт. Валерий Север-Чинёный)

Каждой твари: чувства без остатка.

Фауна со мною на века.

Но жена узрела, что украдкой

щупаю за попу хомяка.

Разозлилась краля: «Фу ты, ну ты!»

Я её не стану утешать.

Что-то стал по жизни долбанутым —

радуюсь либидо у мыша.

Мне плевать на возраст и на внешность,

даже птице выкрикну «люблю»…

Сделать попытался безуспешно

ранним утром петтинг соловью.

зоофилический романс

Я так люблю свою козу

Ее глазищи, шерсть и рожки!

Я с луга травки привезу

Все для нее! Родной, хорошей!!

И с благодарностью ладонь,

Она мне нежно поцелует…

(авт. Петр Пащенко)

С козою спали мы в стогу,

лишь ей одной был постоянен.

Резвились страстно на поляне

и на ромашковом лугу.

В любовных играх про надой

коза совсем не вспоминала,

лобзая в недрах сеновала

мою шершавую ладонь.

Родня стояла по бокам,

по всей деревне бабы выли…

А я – к любимой. Брал за вымя

и припадал к её соскам.

Но мёд бывает с кислецой,

и в этом мире всё не вечно…

Прошла влюблённость: я, беспечный,

увлёкся… В этот раз – овцой.

о Малых Попыхах

Тает свечка на глазах,

С ней уютно так в душе,

Живём все мы в попыхах,

Предаёмся грехам и суете.

(авт. Хильда Вайман)

Я поэтесса в Малых Попыхах.

Здесь предаются всяческим порокам.

Лавина греховодного истока

находит отражение в стихах.

Сгорают свечи, тают на глазах.

Глаза болят. Зато душе комфортно.

Не рифмы вылетают из аорты —

несвежий ростбиф просится назад.

случай на таможне

Я в России не нажил хоромы-палаты

И оставил в ней всё, что ценить не отвык,

Но приехал в Америку очень богатым,

Потому что привёз в неё русский язык.

Нас в таможне рентгеном светили устало,

Но «светилы» не поняли наверняка:

Мы вывозим, о чем умолчали Уставы —

Бриллианты родного навек языка.

(авт. Семён Кац)

Вперил таможенник взгляд в мониторы.

Как на ладони дорожный баул:

водка, кальсоны, бумажник и тора,

травы российских, лекарственных сборов,

термос, газета, икона, Red Bull.

Сумку отставив, меня для рентгена

стали готовить, раздев догола.

Может узрели в еврее агента?

Ищут наркотики?.. Милые, хрен там!

Жрать эту гадость – утроба мала.

Впалою грудью налёг на пластину.

«Плиз, не дышите. Замрите, камрад».

Эти секунды – не сутки, вестимо,

только таможенник, молвит, скотина:

«Где же брильянты? Один только мат».

лесные заметки

Тишь вокруг…

Лишь на маковке ели,

не сидится спокойно дрозду.

(авт. Нина Павлова)

Ароматами чаща дурманит.

Городским этот кайф невдомёк,

как приятно в лесной глухомани

затянуться, присев на пенёк.

Будто в сказке: болота да топи,

шебуршатся жуки под корой.

Не сидится дрозду – шило в жопе.

А иначе сказать – геморрой.

КрУжат в небе забытые стерхи:

«Где ты, Путин? Где наше жильё?»

Тишь вокруг… Только чавканье сверху:

там на маковке кто-то жуёт.

ничего себе, слетали на Гавайи

Реальные картины рая,

а фрукты – просто благодать.

Банан и манго, и папайя,

уже отведала штук пять.

Пьяны любовным эликсиром,

к утру вернёмся в домик свой,

Но спать не даст звучанье лиры,

строка ложится за строкой.

(авт. Галина Римская)

Мешают спать не звуки лиры,

не шум прибоя рвёт покой.

Цель посещения сортира —

строка выходит за строкой.

Эх, голова моя тупая,

чем твой желудок увлечён?

Всё дело, видимо, в папайя.

А пять бананов не при чём.

ужин с котом

Бокал кьянти, фужер «Мадам Клико»,

И будет все уже не так ужасно…

Тебе, мой кот, налью я молоко,

Что ж, выпьем, чтобы жизнь была прекрасна!

Потом с тобою ляжем на диван.

Ты приласкаешься, и, как бы между прочим,

Из-за стены соседский доберман

Нам пожелает громко доброй ночи.

(авт. Марина Яблочкова)

Случайно перепутала бокалы.

В итоге – кот наяривал «Клико».

Я молоко задумчиво лакала.

Так сладостно пьянило молоко.

Под утро мы нажрались до усрачки.

Обнявшись, в койку плюхнулись вдвоём.

Кот за гитарой слазил на карачках.

Лежим в постели, курим и поём.

Неблагодарный слушатель и зритель,

сосед за стенкой Изя Доберман,

кричал визгливо «суки, прекратите

кошаче-человечий балаган».

отметины провинциальных поэтов

Провинциальный – видно, классный, —

Так о поэте я сужу.

Не раз, не в суете напрасной

Его я взглядом провожу…

Вглядитесь же и вы поближе:

И с близи можно увидать:

Такой же, как Есенин, рыжий,

Печатью – божья благодать.

(авт. Светлана Груздева)

У городских в избытке спеси,

зазнайство прёт из всех щелей.

А мне милей крестьянский месседж.

Амбре навозное милей.

В деревне жизнь не дольче вита,

стихи разносит по полям.

Поэты с блИзи все размыты.

Большое видно издаля.

Стать поэтической натуры

со школьной парты помню я:

ах, Пушкин – хлопец белокурый.

Есенин – сызмальства черняв.

безутешное горе

Не открывается Стихира…

Как это горько для поэта!

Она – моя святая лира!

Она – к читателю карета,

На ней к людским сердцам дорогу

Сквозь паутину интернета

Я проторила понемногу,

Спасибо Кравчуку за это!

(авт. Зинаида Березина)

Не открывается Стихира!

Да как же так, да что же это!?

Что срифмовать теперь к «сортиру»

второразрядному поэту?

Как благодарна Кравчуку я

за то, что выделил корыто.

Так почему ж, какого хуя,

моё пристанище закрыто!?

Но даром время не теряя,

сходила в баню, между прочим.

Сложила доски у сарая…

А там, глядишь, откроют к ночи.

опознанный, летающий объект

И захочешь сказать, что-то мне из разряда вон пошлого

Не решишься промолвить и вслед полетит не балуй!

(авт. Есения Подольская)

Познакомилась я с мужиком из разряда вон глупого.

Про меня ж говорят: «Из разряда вон умных людей».

Ой, позарилась, бабы, на стать жеребца и на круп его.

Обманул, обокрал, обожрал, испарился злодей.

А когда мы с ним жили, познала сполна эти «прелести».

Каждый день: «накорми», «напои», «расстегни» да «разуй».

То прикажет, сатрап: «Слышь, Есения, живо постель стели»,

то швыряет прицельно в меня свой большой небалуй.

стихоприродный коллапс

Он селезнем плавал по потной бабёнке, Нырял с головою в оживший вулкан. Гремела посуда в убогой хатёнке

И лаял надрывно ревнивый Полкан.

От зависти месяц повесился всуе

На туче, пролившейся ночью дождём.

А в форточку ветер заботливо дует

И волка морского ласкает путём.

(авт. Алексеюшка)

Как селезень глупый по потной бабёнке

он плавал, не ведая страшной беды.

Напрасно Полкан надрывался в сторонке,

почуяв момент закипанья воды.

Да, были сейсмологи, видимо, пра́вы:

взорвались фонтаны глубинных пород

и вылезла первая порция лавы.

И селезень крякнул: «Спасайте народ!»

Ревела бабёнка в убогой хатёнке:

«Рогатый повесился всуе… Беда!»

Чужая судьбина – сплошные потёмки.

Залаял Полкан: «Ухожу навсегда!»…

А ветер протиснувшись в форточку боком,

грудь волка морского ласкает путём.

И всё бы неплохо, но так одиноко

болтался тот месяц под летним дождём…

молочная неожиданность

…Шагаю вперёд, запахнула пальто.

Нельзя, но хочу. Так что руки в карманах.

Шагаю, а кажется мне, что лечу.

Я – это я, несомненно, другая.

Ты снова, как прежде стучишь молотком. И лестница наша почти что готова.

Дорогу пометила я молоком,

оно из кармана закапало снова…

(авт. Натали Никифорова)

Бабы, беда – проклятущий цистит.

Хочу, но нельзя: мостовая проспекта.

Опережая, желанье летит:

скорей бы в заветную дверь туалета.

Руки засунув в карманы пальто,

скрипела зубами: «Терпи, дорогая»…

Зря перед выходом села за стол

и выпила сдуру стакан молока я.

Тот терпелив, кто становится злей.

Шалишь, не возьмёшь, добегу, дохиляю!

Чёрт с этой лестницей, мне бы под ней.

Пока недостроена – сяду я с краю.

Слышу, как бойко стучишь молотком.

В подъезд ускоряюсь прыжком с парапета…

Не удержала: пошло молоко…

Так странно: не белого – жёлтого цвета.

эротическая идиллия

Горела свеча и воск на скатерть капал-

Стояли бокалы с недопитым красным вином, Мужчина женщину обнимал и нежно лапал-

Запахом страсти и духов был полон дом.

Открытое окно и платье упало на пол, — Страсть влюблённых позвала на кровать, Котёнок на полу ковёр волнуясь царапал-

Женщине время, несколько раз «умирать».

Возбуждена кровать, с беспокойными жителями-

Тела обнялись и связались в частом биении,

Нежность возбуждающих ласк и тайны соития-

Никто, в этой схватке не знает снисхождения…

(авт. Пётр Лавренчук)

Смердело в доме чувственным амбре.

Мужчина, разошедшись, бабу лапал.

Открытое окно упало на́ пол,

недо́питое кисло каберне.

От страстных ласк хозяйки и самца

охреневал котяра белолапый:

волнуясь, дорогой ковёр царапал.

Ревнуя, ненавидел подлеца.

Все были в возбуждении. Клопы,

разнузданные жители кровати,

подглядывать любили в тёплой вате —

простая психология толпы.

А в это время оргия двоих

в биении достигла апогея:

закончил кот, мурлыча и робея.

Дошёл до точки. И поэт… И стих.

любовный кульбит

Ожило всё во мне, что было мёртвым

Трепещет нерв измученной души,

И я опять на ноги перевёрнут —

И снова жизнь пульсирует внутри.

(авт. Гражданин Великой России)

Я жил до восемнадцати изгоем,

на голову поставленный роднёй.

И долго рассуждал в тиши: «Накой им

страдать такой немыслимой хернёй?»

Состарился. На но́ги перевёрнут,

но часто снится детство по ночам,

когда ушами топал я проворно

и мёртвая не капала моча.

препонирование

молча, медленно и печально

препонированье качало

усмотрело себе добычу

испускало победные кличи

то стенало, то хохотало

вязкой тупью связать мечтало

запереть во навозное стойло

срочно выдуманных устоев

(авт. Вера Мекетова)

Громко, нагло и нахально

препонированье лезло.

Я кричал, что бесполезно,

что не нравиться мне харя.

Что совсем я не добыча

демоническим препонам.

Не нарушу, мол, закона

вязкой тупью неприличья…

А когда проснулся в стойле

рядом с Зорькою в навозе,

я, поэт, заплакал в прозе…

с препонированной болью.

антиреклама несвежему квасу

Я жил, в себе миры вращая, Был морем света в море тьмы, В себя Вселенную вмещая

Я был вместилищем тюрьмы.

Комет лучистых слыша речи

(Язык вселенной ясен прост)

Я надевал крыла на плечи

И по ночам летал меж звезд…

(авт. Михаил Гуськов)

Зря выпил кваса в гараже я

(а был до этого здоров).

Процесс кишечного броженья

похож на фильм «Война миров».

И оправданья бесполезны

квасным умельцам всех мастей.

Вместив в себе Вселенной бездну,

почуял тяжесть в животе…

Не обещал быть томным вечер,

за всё досталось мне сполна:

я нацепил крыла на плечи,

но вниз тянул балласт говна.

неудачная трансплантация

Хотя коту так важен дом

Где ласка, молоко, тепло,

Замена рук – уже не то…

И память вся его в былом…