Завет Влюбленных

ГЛАВА 5. Дьявол в зеркале, он уставился прямо на меня

.

После всех этих грехов

ты всё ещё замечаешь меня

Ночь, закутав мир в бархатный покров, опустилась на землю, согревая теплом остывающий день. Освободившись от стеснительных туфель, Джоанна взобралась на мраморный парапет, свесив в бездну ночи свои босые ноги. Ветер играл с подолом её платья, а тугой корсет сжимал талию, причиняя дискомфорт. Тяжёлая ткань платья словно приковывала её к земле, не давая взлететь. Девичьи пальцы, словно мрамор на мраморе, стиснули холодный парапет с такой силой, что, казалось, ещё немного, и камень раскрошится.

Джо резко вздёрнула плечами и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, отвлечься от неприятных ощущений. В её сознании вновь и вновь, словно навязчивая мелодия, мелькало лицо Кьерана, но детали ускользали, как песок сквозь пальцы. Она отчаянно пыталась вспомнить цвет его глаз, уловить оттенок – знала, что они были ни яркими, ни тусклыми, их оттенок напоминал опавшие осенние листья, что-то тёплое и ускользающее. Это было странной озабоченностью, не имеющей ничего общего с любовью.

Внезапно невидимая рука легла ей на затылок и больно сдавила, словно тисками. Вниз по спине, обжигая кожу, скатилась ледяная капля страха. Джоанна вздрогнула и тряхнула головой, опасно качнувшись на парапете, словно потеряв равновесие, но страх лишь сильнее сдавил её шею, не давая вздохнуть. И именно тогда она заговорила, обращаясь к невидимому мучителю.

– Тебе так нравится держать меня в заложниках?

– Уверен, что это тебе нравится быть моей заложницей, Джоанна, – раздался насмешливый голос позади, и девушка, повинуясь инстинкту, резко обернулась. Винсент, словно тень, стоял в темноте за её спиной, скрестив руки на груди, его губы изогнулись в презрительной ухмылке. Его взгляд, словно хищный зверь, скользнул по её фигуре, задержавшись на оголённых ногах, выглядывающих из-под платья.

– Провести со мной ночь, а потом сбежать, как крыса с тонущего корабля – так похоже на тебя, дорогая. Ты просто неисправима.

Джоанна, с вызовом подняв подбородок, подошла ближе к мужчине, не сводя с него взгляда, словно бросая вызов.

– Ты действительно думаешь, что мне нравится спать с тобой? Ты переоцениваешь себя.

Он усмехнулся, и в его глазах, как угли, вспыхнули искорки опасности. Резким движением его руки легли на её бёдра, грубо притягивая к себе.

– Ты возвращаешься ко мне каждый раз, Джо, значит, тебе это нравится. Хватит врать, ты же прирождённая лгунья! Ты – мерзкая, никому не нужная лгунья, которую никто никогда не любил. Именно поэтому ты готова отдаться любому, только чтобы почувствовать себя хоть немного нужной, хоть кому-то, – прошипел он, и его слова прозвучали, как пощёчина, сбивая с толку и причиняя боль. Джоанна, потеряв дар речи, отшатнулась от него. Он, заметив на её лице растерянность и боль, злобно ухмыльнулся и, грубо схватив её за плечи, оттолкнул к стене, нависнув над ней, словно хищный зверь над жертвой.

– Мечтала о своём дружке, Кьеране, не так ли? Думала о нём, когда была со мной?

– Какое тебе вообще дело, о ком я мечтала, а о ком нет? – огрызнулась она, пытаясь скрыть волнение.

Винсент резко сжал в руке ворот её платья, грубо притягивая ближе к себе, и его лицо, искажённое злобой, приблизилось к её лицу.

– Так, может быть, мы вместе разрушим эту связь? Может, нам стоит отомстить им обоим? Что скажешь, Джо?

– Как ты собираешься это сделать, чёрт тебя дери!? Ты вообще понимаешь, что говоришь? – взвизгнула она, вырываясь из его хватки.

Винсент грубо схватил её за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть ему прямо в глаза.

– Разве это не очевидно? Неужели ты до сих пор не поняла, чего я хочу?

– Ни черта не очевидно! Не неси чушь! – выплюнула Джоанна, с силой отталкивая его от себя.

Ухмылка мгновенно испарилась с его губ, и, схватив её за запястье, Винсент больно сжал его, так что на коже остались красные следы.

– Прекрати отталкивать меня, Джо, – прорычал он сквозь зубы, тряхнув её сильнее. – Ты начинаешь меня злить.

– Что, неприятно, когда тебя не желают? – огрызнулась Джо, глядя ему прямо в глаза. – Говори уже, что ты собираешься делать? Выкладывай свои карты на стол!

Он, нахмурившись, скрестил руки на груди.

– Мне нужна эта целительница любой ценой, Джоанна. – усмехнулся он.– А с дружком делай всё, что тебе заблагорассудится. Можешь хоть в борщ его порезать.

Уголки губ Джоанны несколько раз дёрнулись в нервной улыбке. Затем она, запрокинув голову, разразилась истерическим хохотом.

Винсент ошарашено смотрел на неё, не в силах скрыть своего недоумения. Её безумный смех эхом отражался от каменных стен, смешиваясь с ночной тишиной и наводя ужас.

– Эта девица снова не в себе, – пробормотал он себе под нос, наблюдая, как её трясёт от безумного веселья.

– Не могу поверить…– сквозь слёзы продолжала неистово смеяться Джоанна, словно услышала самую смешную шутку в мире.

Винсент, потеряв терпение, грубо схватил её за плечо, пытаясь остановить припадок истерии.

– Прекрати! Хватит хохотать, как ненормальная! – отрывистыми движениями он встряхнул её, стараясь достучаться до её помрачённого рассудка.

– Делай с ней всё, что захочешь, Иварт! – внезапно выкрикнула Джоанна, обращаясь к нему по его настоящему имени, от которого у него дёрнулся глаз. – Хоть убей, мне плевать! Этой связи между ней и Киром просто не должно существовать!

Он, потеряв самообладание, резко схватил её за горло, грубо прижимая к холодной стене и сильнее сжимая пальцы, заставляя замолчать.

– Прекрати беситься и веди себя, как подобает даме, чёрт бы тебя побрал! – прорычал он сквозь зубы, с трудом сдерживая гнев.

Она, задыхаясь, вновь истерически захохотала и забилась в его руках, словно в припадке.

– Ты даже представить себе не можешь, как я её ненавижу! Одно её жалкое существование выводит меня из себя! Хочу, чтобы она сдохла!

Винсент, дрожа от ярости, грубо схватил её за плечи, стараясь удержать.

– Прекрати! Хватит! – Голос его на миг дрогнул, и он резко встряхнул её, надеясь вразумить. – Хватит нести этот бред, ты слышишь меня? Ты мне нужна в своём уме!

Она пыталась вырваться из его хватки, но безуспешно – он держал слишком крепко, сдавливая её тонкие ключицы и причиняя боль.

– Пообещай мне, что ты сделаешь это, – немного успокоившись, прошептала она, вцепившись в его рукава. – Пообещай, что разрушишь эту связь любой ценой. Я отдам тебе всё, что ты захочешь!

Винсент пристально посмотрел на неё, его пальцы по-прежнему сжимали её плечи. На его губах медленно появилась хитрая, зловещая ухмылка. Он резко подошёл ещё ближе, практически вплотную прижимаясь к ней своим телом, словно пытаясь слиться воедино.

– Всегда знал, что ты мне под стать, Джоанна, – прошептал он ей на ухо, и от его слов по коже пробежали мурашки. – Я обещаю тебе, дорогая. Я выполню твою просьбу.

Его губы скользнули к её шее, мягко пробегаясь по нежной коже тонкими, обжигающими поцелуями. Руки скользнули к спине, пробираясь под одежду, но их прикосновения не были нежными и ласковыми. Он грубо сжимал тонкую ткань подола платья, притягивая девушку ближе к себе, словно собирался сломать её.

                              ***

Её кровь смешивалась с дурманом и можжевельником, как будто каждая капля стала бальзамом для смертельных ран. Она излучала сотни насыщенных оттенков – не ведала, что значит любить, предпочитая держать сердце под натиском ржавых решеток, чем отдать его в неблагонадежные руки, не способные справиться с ураганом, бушующим в её душе. Её звали ведьмой из Терновой Рощи, и она была подобна змее, которая, вводя яд под кожу, умело сочетала его с терпким зельем из волчьих ягод, чтобы произвести на свет финальный, решительный укус, проникающий в сознание и вызывающий опьянение. Ведь плата за мгновения счастья, проведенные рядом с ней, эквивалентна вырванной душе – она не находит простых решений. Она истинный коллекционер, стремящийся заполучить самые редкие экземпляры. В её жизни не было места для компромиссов, она вела бесконечные войны с богом и дьяволом, оставляя простор лишь для своих тоскующих мыслей. Терпкость недоспелой вишни, резкость характера, загадочные мазки, оставленные художником, который обрел вдохновение в настойке горькой полыни. Нигмаруэтт – не весенний бриз, а лавина хаоса в декабрьских холодах и тяжесть серебряных цепей на запястьях. Одним движением своих глаз она может заворожить, чувственность и страсть в её мире сталкиваются, как Венера с Юпитером, горьковатый шлейф черного опиума запоминается на твоих запястьях, когда её пальцы скользят по плечу и находят убежище на шее. Жженая карамель, щепотка соли на искушающих губах – она наслаждается одиночеством, деля постель с холодом.

Ритмы и движения, игривый штрих и случайный взгляд – зеркало её вечного обаяния. Она – лёд, способный растаять лишь в руках тех, кто способен оценить её истинную натуру, ведь в её глазах заключено вечное понимание страсти и трагедии, и только самый искусный знаток сможет разглядеть за тонкой гранью её ощущения прелесть и боль, переплетенные в один бесконечный танец. Нигма знает, как играть на струнах души, её смех – это мелодия, сладкая, как неоправданное счастье, но и печальная, как осенний дождь. Она соблазняет мир своими тайными истинами, оставляя за собою следы уверенности и загадок.

Здесь, в поместье лорда Хаоса, в этом безмолвном пространстве, она преображается, как утренняя роса, которая начинает танцевать под первыми лучами солнца. Она знает, что каждый её шаг – это вызов, каждая улыбка – искушение. А когда ночь окутывает землю своим чёрным покрывалом, Нигма становится самой собой, освобождаясь от оков и искажённых представлений, которые накладывает на неё общество.

Где-то в глубине её сердца таится тайна, которую не достать. Это как дуновение ветра, которое навсегда ушло – оставляя лишь шёпот в ушах и волнующие воспоминания о том, чем она могла бы быть. Она исследует свои пределы, вновь и вновь сталкиваясь с собственными страхами и страстями, как если бы это был последний танец перед крушением. Мудрость и безумие, свобода и цепи – каждый день, проведённый с ведьмой, становится удивительным путешествием сквозь её внутренний мир, наполненный парадоксами и контрастами, которые обещают величие и одновременно наполняют сердце тревогой.

                               ***

Джоанна прекрасно осознавала, что Иварт терпеливо ждёт её, но не могла заставить себя подняться с удобного кресла, словно вросла в него, превратившись в часть старинной мебели. Тяжёлый груз вины, сдавливающий её плечи, за своё эгоистичное и недостойное поведение по отношению к тем, кто искренне её поддерживал и верил в неё, казался невыносимо давящим, словно змеёй обвивая её позвоночник и грозясь раздавить, словно безжизненную лягушку на лабораторном столе. Внутри неё, словно в затхлом болоте, неминуемо нарастала лужа страха и стыда, смешанных с мучительными уколами жалости к себе. Ей совершенно не хотелось, чтобы эти терзающие, мучительные чувства стали известны ему, чтобы он увидел её такой слабой и жалкой.

– Джоанна, сколько тебе лет? – внезапно спросил он, и его голос прозвучал как будто сквозь толщу воды, доносясь откуда-то издалека.

Она вздрогнула от неожиданности, внезапно осознавая, что по-прежнему находится в его просторном кабинете в поместье. Счёт времени давно потерян в круговороте этих странных, пугающих событий, и она уже не понимала, сколько прошло времени.

Двадцать? Двадцать один? Её память, казалось, намеренно играла с ней в злую шутку.

– Зачем ты это спрашиваешь? – резко ответила она, нахмурившись и сверля его подозрительным взглядом. – Решил напомнить мне о нашей разнице в возрасте, чтобы я не забывала, кто здесь главный?

Иварт, словно не заметив её колкости, в ответ лишь тихонько засмеялся, спокойно и расслабленно, становясь невыносимо привлекательным, и внутри неё, словно цветок, медленно распускающийся под лучами солнца, что-то робко сжалось. Это была надежда – трусливая и застенчивая искра, едва заметная, но, всё же дающая о себе знать. Она признавала, что всё ещё любит Кьерана, и это чувство, словно старый шрам, не исчезнет просто так, за несколько коротких дней или даже долгих лет. Но было бы глупо и нечестно отрицать, что она испытывала сильное притяжение и к Иварту, к его таинственным, глубоким глазам, словно бездонным омутам, в которых, как ей казалось, она могла утонуть.

Джо вновь нахмурилась, стараясь спрятать своё смущение так глубоко, словно зарывая его в землю, чтобы острые когти Иварта ни при каких обстоятельствах не смогли его достать и выставить на всеобщее обозрение.

– Я хотел бы сказать, – продолжал он, медленно облокотившись на полированный стол и сцепив свои изящные, аристократичные пальцы, – что в твоём возрасте мир способен обрушиться на тебя со всей своей жестокостью. Твоё восприятие сейчас… слишком острое, и ты видишь вещи в более ярком и болезненном свете, а бремя вины, которое ты несёшь на своих хрупких плечах, безмерно тяжело, и может сломать тебя.

Она, словно оглушённая, подавила тихий стон, готовый сорваться с её губ.

– Ты называешь это острым восприятием? – язвительно бросила она, насмешливо приподняв бровь. – То, что ты безжалостно выдавливаешь из самой души, пока не станет невыносимо больно и не останется ничего, кроме пустоты? Мне кажется, гораздо проще игнорировать всё, закрыв глаза и заткнув уши, чем пытаться осознать свои ошибки и глупости, совершённые за эти долгие годы. Века.

Он, словно оценивая её состояние, с пристальным вниманием рассматривал её, и его проницательные, словно рентген, глаза казалось, проникали в самую суть её измученной души. Ей даже показалось на мгновение, что он каким-то образом расправляет её сломанные кости, возвращая ей способность двигаться и дышать.

– Я тоже проходил через это, – тихо и почти незаметно для неё заметил он, словно делясь сокровенным секретом. – Если бы эта острая боль осталась со мной навсегда, если бы я продолжал ощущать её в полной мере…

Он, вздрогнув, покачал головой, словно отгоняя от себя болезненные воспоминания, которые продолжали преследовать его.

– Я бы просто не выжил, – закончил он, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь.

Рыжеволосая, поражённая его признанием, смотрела на него, чувствуя, как тёмные волны прошлого накатывают на неё, грозясь поглотить с головой. Боль может быть разной, об этом она знала не понаслышке, но всё же, в том, что она сейчас чувствовала, был какой-то смутный намёк на путь к возможному возрождению, к началу новой жизни, пусть и в кромешной тьме. Они оба сейчас находились в этом месте, словно в западне, и, возможно, если приложат усилия, смогут найти что-то общее, какое-то слабое, но, всё же утешение в этой пугающей, обволакивающей тьме.

                                    ***

Её бледная кожа, словно истончённый пергамент, казалась почти мертвенно-белой при тусклом свете канделябров, и в её личных покоях, словно в алхимической лаборатории, витал густой запах жженой ткани, возбуждающего секса и рассыпанных на полу сушеных трав. Нигма, расположившись за массивным письменным столом, с остервенением вдавливала острое перо в дорогой пергамент, словно пытаясь продырявить его насквозь. Она намеренно не смотрела на Иварта, однако он не мог не заметить, как её шёлковый, расшитый золотыми нитями халат небрежно съехал с хрупкого плеча, открывая взору пугающе белую, словно алебастр, кожу. Ведьмам, как известно, не знакомы понятия стыда и скромности; он с настойчивостью напоминал себе об этом, делая нарочито громкий шаг в её сторону, стараясь привлечь её внимание. Нигма, словно очнувшись, лениво повернула голову в его сторону, и её чёрные, как вороново крыло, волосы хлестнули её по лицу, а и без того тонкие, аристократичные черты её прекрасного лица исказились от гримасы раздражения. Она лениво потянулась к стоящему рядом хрустальному бокалу, наполненному тёмно-красным вином, и сделала медленный, тягучий глоток.

– Явился, – фыркнула она, и в её голосе прозвучало явное презрение.

Он, не обращая на её колкость ни малейшего внимания, словно не замечая её злобного настроения, тем не менее, не сводил с неё глаз. Вернее, обращал, но лишь издалека, намеренно блуждая взглядом по её красивому, но в данный момент искажённому злобой лицу, стараясь не опускаться ниже её глаз. Иварт, стараясь выглядеть непринуждённо, поправил свои спутанные светлые волосы, совершенно не задумываясь о её почти обнажённом плече, старательно игнорируя её провокацию. Некоторое время он просто молча наблюдал за ней, стараясь не пересекать невидимые границы её личного пространства, словно боясь вызвать её гнев.

– Чтоб ты сдох, – тихо пробормотала она себе под нос, внезапно наклоняясь к столу и снюхивая какую-то белую субстанцию, разложенную на небольшом блюдце. – Чтоб ты сдох, – повторила она уже чуть громче, словно проклиная его, и вновь медленно подняла на него свой взгляд.

Мужчина, набравшись смелости, обошёл её, и стол, стараясь встать напротив и встретиться с её глазами, однако всё ещё намеренно не смотрел на неё. Но краем глаза всё же уловил, что на ней, помимо халата, действительно ничего нет, и она, словно почувствовав его взгляд, с раздражением уставилась на него, снова резко подняв голову.

– Что, решил снова поиграть в серого кардинала? – съязвила она, и в её голосе послышались злые нотки.

Она, изобразив на своём лице подобие усмешки, оценив свою шутку, сделала очередной глоток вина и, небрежно прижав тыльную сторону ладони ко рту, словно стараясь скрыть своё смущение, лишь потом проглотила его.

– Ты посмотри, как ты выглядишь, – тихо произнес он, не выдержав её наглого взгляда, и Нигма, нервно и громко рассмеявшись, указала на него трясущимся пальцем, не в силах остановить приступ истерики. Но вдруг внезапно замолкла, пристально посмотрев ему в глаза, и он, к своему удивлению, словно кожей ощутил за этой холодной, надменной маской невыносимую боль, словно там, в самой глубине её души, скрыты сотни горьких, невысказанных вещей. Она медленно облизала свои пухлые, чувственные губы и, наконец, положила гусиное перо рядом с недописанным письмом.

– Что ты пишешь? – его голос, не терпя возражений, был требовательным, когда её тонкие, изящные пальцы, словно испуганные птички, накрыли листок пергамента, спешно пытаясь скрыть написанное от его любопытного взгляда. – Это письмо для твоего брата, не так ли? Я же говорил тебе…

– Ты говорил мне, – язвительно парировала она, и в её голосе прозвучало презрение. – Я всего лишь твоя дорогая игрушка, Иварт. Что еще тебе от меня нужно, чтобы ты от меня отстал?

В её словах, словно в отравленном кинжале, таилась неприкрытая горечь и отчаяние. Не язвительность или самодовольное превосходство, а настоящая, неподдельная боль, разъедающая душу. Она в порыве отчаяния опустила голову на руки, и её тонкие, накрашенные чёрным лаком ногти с силой впились в нежную кожу, словно стремясь причинить себе физическую боль, чтобы хоть немного заглушить душевную. Он, словно зачарованный её страданиями, медленно протянул к ней руку.

– Отдай мне это письмо, – тихо, но настойчиво потребовал он, и в его голосе послышалась сталь.

Она в ответ лишь издала короткий, нервный смешок, и он отчётливо почувствовал, как ведьма насмехается над ним, словно над глупым ребёнком. Сначала Нигма с вызовом подняла на него свой пронзительный взгляд, а затем, резко встав из-за стола, вызывающе ткнула указательным пальцем в пергамент, с удовольствием рискуя случайно разорвать его острым ногтем.

– Ты не можешь просто так уйти от этого, – произнес Иварт, вновь пытаясь поймать ускользающий взгляд Нигмы и достучаться до её сердца. – Мы должны выяснить это прямо сейчас.

Она, словно совершенно не слыша его слов, и не обращая на его призыв никакого внимания, словно опьянённая, словно собиралась выпить на удачу, небрежно наполнила свой изящный бокал до самых краёв, и её взгляд при этом остался холодным и настороженным.

– А что, если я совсем этого не хочу? – произнесла она с вызовом, словно прекрасно зная, что его ответ уже давно приготовлен и ждёт своего часа.

Это было почти что детской уловкой – простой и понятной, словно рассчитанной на дурака. Иварт, решив не поддаваться на её провокацию, наклонился, подняв смятый пергамент с пола, в то время как Нигма, словно королева, гордо смотрела на него сверху вниз, даже не потрудившись поправить свой халат, чтобы хоть немного прикрыть обнажённую грудь.

– В будущем такие вещи ты будешь обсуждать исключительно со мной, – произнес он, словно отрезал.

– А если вдруг не буду? Что ты тогда сделаешь? – выплюнула она слова, словно яд.

– Это приказ, – ответил он, и в его голосе зазвучали стальные нотки.

Она, словно сломленная, кивнула с горечью, и, когда он снова встретил её взгляд, то был потрясён тем, что увидел. В её глазах было столько неприкрытой горечи и невыносимой боли, которую она причиняла, в первую очередь, себе, что это заставило его невольно отшатнуться, словно от удара. Нигма, выпустив наружу весь свой гнев, с остервенением сломала гусиное перо пополам и, не задумываясь, бросила его на пол, а затем в порыве ярости сбросила на пол книги и чернильницы, обрызгав всё вокруг чернилами. Громкий шум, созданный ею, стал тревожно будить перепуганных придворных, и они, словно испуганные мыши, начали вбегать в её просторные покои.

– Убирайтесь вон! – пронзительно закричала она, словно обезумев. – Я сказала, убирайтесь вон!

В её голосе, словно в хорошо приготовленном зелье, смешались истерия и колоссальная сила, способная снести всё на своём пути, а Иварт, словно окаменевший, лишь молча наблюдал со стороны, как она, выпуская наружу всю свою ярость, отражает свой гнев в окружающих её людях, ожесточённо толкая их и дёргая за одежду. И, как бы странно это ни звучало, он втайне упивался происходящим, наслаждаясь хаосом. Когда толпа, наконец, покинула покои, и за ними с громким хлопком закрылись двери, она, словно обезумевшая, крепко сжала свои волосы в кулаках, посмотрела на него полным отчаяния взглядом и нервно сглотнула. Хотя свет от канделябров тусклый, даже так он замечает, что на её лице нет слез. Гнева хоть отбавляй, боли – в избытке, но, ни одной слезинки.

– Я так ненавижу тебя, – прошептала она, и этот едва слышный шёпот, словно раскат грома, прозвучал в тишине так громко, что болезненным эхом отозвался в его ушах. Ему на мгновение захотелось оглохнуть, чтобы больше не слышать ни её, ни этого горького признания. А она, словно не заметив его состояния, лишь медленно облизывала пересохшие губы, нещадно прикусывая их, терзая тонкую, чувствительную кожу. Её распущенные чёрные волосы водопадом падали на плечи, и она, словно окаменев, не двигалась с места, оставаясь неподвижной, как мраморная статуя. – Я так ненавижу тебя, бессмертный, – повторила она, словно произнося древнее заклинание.

– Я знаю, – ответил он, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь и какое-то странное смирение.

Она, словно очнувшись, прошла мимо него, и он, сам того не понимая, внезапно потянулся к ней, словно повинуясь какому-то неведомому инстинкту, перехватывая её тонкие, ледяные пальцы своими горячими руками и резко разворачивая к себе.

– У тебя осталось ровно два месяца, – прошипела она, и эти слова, словно смертный приговор, прозвучали почти как обещание. – А потом я найду способ отомстить тебе за всё.

– Ты и сейчас уже мстишь мне, разве нет? – тихо спросил он, глядя ей прямо в глаза, полные ненависти и отчаяния.

На её лице, словно трещина на льду, появилась нервная, неестественная улыбка, искажающая её прекрасные черты. Она, не отрывая от него взгляда, медленно подняла руку, словно собираясь прикоснуться к нему, но её тонкие пальцы застыли в нескольких миллиметрах от его щеки, словно столкнувшись с невидимой преградой. И смотрела на него с таким отвращением, словно любое прикосновение может оказаться смертельным, словно его кожа покрыта ядовитым слоем, угрожающим ей невыносимыми страданиями.

– Пока я мщу только себе, – произнесла она так тихо, что он едва расслышал её слова. Затем, словно опомнившись, резко выдернула руку из его ладони. – А теперь, если ты меня не испытываешь, оставь меня одну. Если ты не хочешь снова услышать мои лекции о моём единственном живом родственнике, которого ты у меня отнял. Он, словно завороженный, почти потянулся к ней, словно не в силах противиться неведомой силе. Почти поцеловал её в манящие губы, почти нежно обнял, стараясь согреть её своим теплом. Почти умолял забыть всё, разлюбить, и перестать причинять себе эту невыносимую боль, непрестанно наказывать себя за свои чувства.