Сердце Ледяного Клана. Том 1: Искра во Тьме

– Мне кто-то объяснит, что здесь вообще происходит??? – этот голос был мягче.

Я попыталась открыть глаза. Они снова были свиноцовые. Я услышала знакомый аромат… Это парень, что нёс меня на руках.

"Значит у меня получилось…" – в моей голове промелькнула мысль и на лице появились легкие нотки радости.

– Тебе пора вставать… – это был он. – Просыпайся.

Мой взгляд переключился на него. Он ехидно улыбнулся мне и помог встать с пола.

– Приготовься… – шепотом проговорил он. – Будет весело.

Он ухмыльнулся и это вызвало у меня небольшую тревогу.

"Что-то здесь явно не так"

Я посмотрела вокруг. Это был тронный зал. Большой. Это было не просто помещение – это был воплощенный в камне и дереве символ безраздельной власти.

Архитектура была причудливым, невозможным сплавом допетровской Руси и готики. Высоченные своды терялись в полумраке где-то на недосягаемой высоте, опираясь на мощные колонны, вырезанные наподобие сплетенных стволов древних дубов. Но вместо листьев их капители венчали резные символы кланов: пламенеющие сердца, ледяные кристаллы, стилизованные волчьи головы. Стены были сложены из темного, почти черного полированного камня, в котором, словно звёзды в ночном небе, мерцали вкрапления какого-то минерала, источавшего собственный, призрачный синеватый свет.

Цвета доминировали глубокие, сумрачные и благородные: черный камень, темное, почти червонное золото, малиновый и древесный уголь. Все это подсвечивалось неестественным пламенем.

Вместо факелов по стенам пылали магические огни – заточенные в хрустальные и бронзовые жаровни сгустки чистого пламени, которые горели ровно и бездымно, отливая то алым, то холодным синим светом. Их отблески дрожали на золоченых рамах огромных живых гобеленов. Это было самое потрясающее. На полотнах, сотканных из света и тени, медленно двигались, жили своей жизнью сцены великих битв и мифологических сюжетов: вот ледяной дракон взмахивал крыльями, вот маг низвергал молнию в полчища врагов.

Воздух был тяжелым. Он пах стариной, воском драгоценных пород дерева, озоном после магической бури и леденящей душу свежестью, будто из соседнего покоя дул ветер с вечной зимы.

И в конце этого бесконечно длинного зала, под самым сводом, стоял Трон.

Его вырезали из цельного среза окаменевшего дерева, возрастом в тысячелетия. Его корни, словно когти, впивались в основание из черного обсидиана, а спинка взмывала вверх, образуя подобие исполинских замерзших языков пламени или ветвей. Но это не было простым деревом. В его прожилках, словная кровь по венам, медленно и вечно пульсировало заточенное пламя – рубиново-алая магма, давашая трону зловещее, собственное сияние.

Перед ним, на ступенях, лежала шкура огромного снежного барса с глазами из горного хрусталя, которые следили за каждым моим движением.

Атмосфера давила на виски, заставляя учащенно биться сердце. Это была не просто красота. Это была сила. Древняя, жестокая, не признающая возражений. Каждый камень, каждый блик света в этом зале кричал мне о том, насколько я здесь чужая.

– Добро пожаловать, юная леди.

Воздух в тронном зале был таким густым, что его можно было резать ножом. Меня бесцеремонно подтолкнули вперед, к подножию исполинского трона. Перед ним, на возвышении, полукругом стояли массивные дубовые кресла – Совет Кланов.

Их было человек двенадцать. Старые, важные, одетые в роскошные кафтаны, отороченные соболем и шелком, их лица были испещрены морщинами и шрамами былых битв. Они смотрели на меня с холодным, безразличным любопытством, как на диковинное насекомое. Но все их взгляды были лишь эхом.

Весь авторитет, всю безраздельную власть в этом зале олицетворял он. Человек на троне.

Отец Всеволода.

Он сидел не просто на троне – он будто сросся с ним, стал его частью. Это был мужчина в годах, но время не согнуло его, а выковало, как стальной клинок. Его темные, с проседью волосы были откинуты назад, открывая высокий лоб и властные, жесткие черты лица. Глаза, такие же карие, как у его сына, но лишенные всякого огня, – холодные, пронзительные, как шило, – буравили меня насквозь. Его пальцы с массивными перстнями с медленной, театральной неторопливостью барабанили по рукояти церемониального кинжала, лежащего на подлокотнике.

– Итак, – его голос был низким, глухим и обволакивающим, как дым. Он не повышал тон, но каждое слово падало с весом гири. – Предмет нашего… совещания. Найденная в Низинах. Назови себя.

– Алиса… – голос мой прозвучал сипло. Я сглотнула и выдохнула громче: – Алиса Орлова. Я попыталась выпрямиться, чувствуя, как подкашиваются ноги. В зале повисла насмешливая тишина.

– «Орлова», – кто-то из старейшин едко повторил, как будто проверяя на вкус незнакомое слово, и скучно отплёвываясь.

– Странное имя для нашего мира, – продолжил отец Всеволода, и в уголке его рта заплясала едва заметная усмешка. – И странный дар. Магия Жизни. Считалась утерянной. Вымершей. Как же ты… выжила?

Он знал. Они все знали. Это был не допрос, а ритуал. Унижение. Мне стало душно от этой игры.

– Я не из вашего мира, – выпалила я, и мой голос наконец обрёл твердость. – Я просто трогала старинное зеркало, а оно… оно меня сюда принесло. Я не знаю, что такое "магия Жизни"! Я просто хочу домой!

– Домой, – он растянул слово, наслаждаясь. – Интересно. А мы-то думали, ты посланница. Шпионка. Орудие врагов. А ты… просто случайность. Ничто.

Его слова жгли больнее пощечины. Я сжала кулаки, чувствуя, как по щекам ползут предательские краски стыда и гнева.

– Случайность не разбудила бы Древних в Чащобе, – внезапно раздался молодой голос слева. – Случайность не заставила бы Шепчущие Ели тянуться к ней, как к роднику.

Но на него не обратили внимания. Взгляд человека на троне не отрывался от меня.

– Неважно. Ты здесь. И твой дар… реагирует. Он опасен. Его нужно изучать. Контролировать.

И тут мой взгляд скользнул за его спину.

Всеволод.

Он стоял по стойке «смирно» позади трона отца, его поза была идеальной, лицо – каменной маской. Но его глаза… Его глаза были живыми. Они не отрывались от меня. В них не было ни холодности отца, ни высокомерной насмешки. В них было нечто иное. Голод.

Он смотрел на меня так, будто я была не человеком, а диковинкой, невероятно сложной и опасной машиной, которую он страстно желал разобрать и понять. Его взгляд скользил по моей шее, рукам, фигуре, словно изучая каждую деталь, ощупывая меня без права прикосновения. Он смотрел с желанием обладать. Сделать своей. И я чувствовала этот взгляд на коже, будто физическое прикосновение. От него бежали мурашки по спине, и в горле пересыхало. Это было одновременно пугающе и порочно притягательно.

– Контролировать? Как? – выдохнула я, пытаясь оторвать взгляд от его сына и не сумев.

– Ты будешь помещена в Академию Магических Искусств, – глава Совета произнес это как приговор. – Под присмотром. Мы подобрали тебе… опекуна.

Он медленно обвёл взглядом старейшин, и его взгляд намеренно не остановился на сыне. Это тоже была часть представления. Они давно уже решили всё между собой.

Всеволод, – он повернулся к нему, и его голос обрёл стальные нотки. – Ты понимаешь меру ответственности? Она – твоя проблема. Её побег, её смерть или любой ущерб, который она нанесёт, – на твоей совести.

– Понимаю, отец, – голос Всеволода был ровным, но в нём слышалось низкое, глубокое удовлетворение.

Ко мне шагнули двое стражей. В руках одного из них дымилась пара огненных наручников. Они были сплетены из живого, магического пламени, которое обжигало взгляд.

– Это необходимость, дитя, – безжизненно произнес старейшина. – Для всеобщей безопасности.

Я отшатнулась, но меня грубо схватили. Раскалённый металл, на удивление тяжёлый, с щелчком замкнулся вокруг моих запястий. Больно не было – лишь странное, сковывающее тепло, которое пульсировало в такт моему сердцу, словно наручники были живыми.

Меня развернули и повели прочь из зала. И перед тем как скрыться за массивными дверями, я бросила последний взгляд назад.

Отец Всеволода с холодным равнодушием смотрел мне в спину.

А он – Всеволод – уже шёл за мной, догоняя меня уверенным, неспешным шагом. Его карие глаза горели в полумраке зала, и на его губах играла едва уловимая, но безраздельно-торжествующая улыбка.

Он получил то, что хотел. Теперь я была его. И ему это нравилось.

Они вели меня по коридорам, а его шаги отдавались эхом прямо за моей спиной. Огненные наручники пульсировали на запястьях тёплым, живым ритмом, словно второе сердце. И с каждой секундой я всё острее чувствовала его взгляд.

Он не просто смотрел. Он осязал меня им. Его глаза, тёмные и неотрывные, скользили по затылку, по линии плеч, по изгибу спины, ощупывая каждую деталь сквозь тонкую ткань платья. Это был не взгляд мужчины на женщину. Это был взгляд хищника, который уже загнал добычу в угол и теперь с наслаждением изучает её, решая, с чего начать. В нём не было пошлости. Была лишь чистая, необузданная потребность – разгадать, приручить, присвоить.

И самое ужасное – моё тело отзывалось на это.

Внутри всё сжималось и плавилось от странного, сладкого ужаса. Тепло наручников, исходившее от его магии, казалось, растекалось по всему телу, разжигая ответный огонь глубоко внизу живота. Я ловила себя на том, что иду чуть прямее, чуть соблазнительнее выгибая спину под этим испепеляющим вниманием, будто желая показать себя с лучшей стороны. Моя кожа, предательски, жаждала не свободы, а того, чтобы его пальцы, породившие это пламя, прикоснулись к ней напрямую. Чтобы эта стальная сила, с которой он нёс меня, обернулась не против врагов, а против меня – грубо, без спроса, доказывая его право на меня.

Мы повернули в безлюдный переход, и на миг стража оказалась впереди. Его шаги ускорились. Он поравнялся со мной, и его рука – обнажённая, без перчатки – на мгновение, будто случайно, коснулась моей руки.

От прикосновения по коже пробежал электрический разряд, столь сильный, что я чуть не вскрикнула. Это было не просто касание. Это было заявление.

– Они тебе не больны? – его голос прозвучал низко, только для меня, без тени насмешки. Густым, как мёд, и тёплым, как пламя, в котором я могла бы сгореть.

Я заставила себя поднять на него глаза. Его лицо было близко. Слишком близко. В его взгляде я наконец увидела всё, что он скрывал в тронном зале: неподдельный, животный интерес и обещание. Обещание того, что эта игра только начинается.

– Нет, – выдохнула я, и мой собственный голос звучал хрипло и чуждо. – Они… тёплые.

Уголок его рта дрогнул в едва уловимой улыбке. Он знал. Он чувствовал мою дрожь, слышал напряжение в голосе.

– Хорошо, – он произнёс это слово так, будто оно имело скрытый смысл. Будто он говорил "хорошо, что ты уже моя". Его пальцы слегка сжали мою руку, прежде чем он убрал её, и этого мимолётного давления хватило, чтобы у меня подкосились ноги.

Он снова отошёл на шаг назад, заняв свою позицию тюремщика и опекуна. Но связь между нами уже была установлена – порочная, наэлектризованная, пульсирующая, как эти проклятые наручники.

Я снова почувствовала его взгляд на своей спине. Теперь он жёг ещё сильнее. Потому что я знала, что он видел мою ответную дрожь. Видел, что его прикосновение не оставило меня равнодушной.

И я ненавидела себя за это. Но ещё сильнее, чем ненависть, было лихорадочное, стыдное желание обернуться и посмотреть на него. Увидеть в его глазах то же пламя, что пылало теперь во мне.

А я… я уже почти жаждала стать его добычей. Он хотел меня. Как вещь, как загадку, как трофей. Тяжелые дубовые двери тронного зала с глухим стуком захлопнулись, заглушив отзвуки удаляющихся шагов. Воздух, только что дрожавший от голоса наивной девчонки, мгновенно застыл, стал тягучим и ледяным. Иллюзия была больше не нужна.

Совет Кланов замер в ожидании. Никто не смел пошевелиться первым.

Отец Всеволода, князь Сварогов, медленно поднялся с трона. Пульсирующее в его основе пламя отбросило длинные, искаженные тени на его бесстрастное лицо. Он сделал несколько неспешных шагов вперед, его сапоги отдавались гулким эхом по каменным плитам. Он обвёл взглядом старейшин, и его холодные глаза, наконец, выразили подлинную эмоцию – презрительную скуку.

– Ну что ж, представление окончено, – его голос, теперь лишённый всякой театральности, резал воздух, как лезвие. – Сыну дан его новый… проект. Пусть развлекается.

Один из старейшин, худой и сутулый, с лицом, похожим на высохшую грушу, – старик Горислав из клана Пепельных Теней – кашлянул в кулак.

– Ты позволил ему стать её опекуном, Лорд Сварогов? Но её дар… он непредсказуем. Опасен. Её необходимо изолировать. Изучать в строгости.

– Я ничего не позволил, – Сварогов-старший обернулся к нему, и его взгляд заставил старика попятиться. – Я дал ему то, чего он жаждал. Игрушку, чтобы отвлечься от настоящих дел. Пока он будет занят попытками разгадать эту девчонку, его голова не будет занята глупостями вроде "справедливости" или "чести". Он будет под контролем.

Он прошелся перед ними, его пальцы снова принялись барабанить по рукояти кинжала, но теперь это был ритм нетерпения.

– Однако, – он остановился и повернулся к ним во весь рост, и его фигура внезапно показалась исполинской, заполнив собой всё пространство зала, – её существование действительно представляет угрозу. Не своей жалкой магией. Самим своим фактом. Она – ключ, о существовании которого не должны знать там, – он резким движением головы указал в сторону, где, как все знали, находились земли враждебных кланов. – И она – камень преткновения для моего сына. Она отвлекает его. А то, что отвлекает наследника Свароговых от его долга, должно быть устранено.

Он сделал паузу, давая своим словам повиснуть в воздухе, осесть ледяной пылью в сознании собравшихся.

– Горислав, – его голос упал до опасного, змеиного шёпота, который, однако, был слышен в каждом уголке зала.

– Я здесь, мой лорд. Старик вздрогнул и выступил вперёд, низко склонив голову. – Твои люди следят за каждым её шагом в Академии. Ты докладываешь мне лично. И… – Сварогов-старший медленно подошёл к нему вплотную, так что старик затрепетал. – Ты готовишь почву. Не сейчас. Не завтра. Но когда её "исследование" перестанет быть полезным, или когда её присутствие начнёт угрожать положению моего сына… ты обеспечишь несчастный случай. Понятно? Болезнь. Падение с лестницы. Нападение разъярённого магического существа во время практики. Что-то тихое. Необратимое. Без следов.

В зале повисла мёртвая тишина. Даже пламя в жаровнях, казалось, застыло. Никто не возразил. Никто не счёл это жестоким. Это была просто… политика. Гигиена.

– Будет исполнено, мой лорд. Бесшумно и чисто. Горислав проглотил комок, и его кадык заходил ходуном. – Конечно, будет, – Сварогов отвёл от него взгляд, словно потеряв всякий интерес. Он повернулся спиной к Совету, вновь глядя на свой пульсирующий трон. – А теперь вы свободны. И помните… – он бросил взгляд через плечо, и в нём читалась смертельная угроза, – её жизнь висит на волоске. И ваша – тоже, если хоть одно слово об этом дойдёт до моего сына.

Совет молча, как стая призраков, начал расходиться. Их лица были каменными масками. Они только что подписали смертный приговор ни в чём не повинной девушке, и это был для них всего лишь рабочий день.

Князь Игнат Сварогов остался один в огромном, безмолвном зале. Он положил ладонь на руку своего трона, чувствуя знакомый жар родной магии.

– Прости, сын, – прошептал он в тишине, и в его голосе не было ни капли сожаления. – Но сантименты – роскошь, которую мы не можем себе позволить. Трон важнее. Всегда.

Глава 3. Обжигающая близость

Повозка, в которой мы ехали, остановилась с глухим стуком. Сердце у меня бешено колотилось, а огненные наручники на запястьях, казалось, пульсировали в такт его шагам – Всеволод шёл прямо за нами, неотступный и молчаливый тенью. Стражник грубо распахнул дверцу.

И тогда я её увидела.

Академия Магических Искусств.

Это было не здание. Это было нагромождение невозможного. Белоснежные стены, украшенные резьбой такой тонкости, что она казалась кружевом, вздымались ввысь, теряясь в низких осенних облаках. Луковичные главки, покрытые настоящим золотом и небесной лазурью, сияли даже в пасмурном свете. Арочные окна были не из стекла, а из застывшего, переливающегося магического света, меняющего оттенки от тёплого янтарного до холодного сапфирового.

Но самой невероятной деталью – были крылья. Они росли из основного здания, каменные и живые, будто корни исполинского дерева. Одни были опутаны вечнозелёными лианами, с которых капала искристая роса, другие были высечены из голого, блестящего обсидиана, а к третьим, самым высоким, были прикованы настоящие, дремавшие грифоны – их перья отливали бронзой, а мощные крылья время от времени вздрагивали во сне.

От всего этого веяло не просто магией, а древней, непостижимой силой. Это было место, где сказка была реальностью, а реальность – подчинялась иным законам. У меня перехватило дыхание. Я не могла даже представить, что такое может существовать наяву.

– Двигайся, – толчок в спину вернул меня к действительности.

Меня повели по широкой мостовой из матового серого камня, который мягко светился изнутри, освещая путь. По бокам росли невиданные цветы, которые поворачивали свои бутоны вслед за нами, и деревья с хрустальной листвой, мелодично звеневшей от дуновения ветра.

И вот, огромные дубовые врата, украшенные чеканными изображениями сражений магов с чудовищами, бесшумно распахнулись перед нами.

Внутри было ещё великолепнее.

Мы попали в громадный атриум, уходящий ввысь на сотни метров. Вместо люстр с потолка свисали гигантские, мерцающие светлячьи гнёзда и сгустки чистой энергии, которые медленно плавали в воздухе, как медузы. Воздух гудел от десятков голосов, звона магии и… музыки. Где-то невидимый оркестр на невидимых инструментах играл сложную, волнующую мелодию.

И тут они были. Повсюду.

Учащиеся. Маги. Они сновали по мраморным лестницам, парковали у стен летающие посохи, похожие на изящные глайдеры, группами обсуждали что-то у фонтана, в центре которого била струя не воды, а переливающегося серебристого пара.

Девушки в строгих, но изысканных платьях с высокими воротниками и длинными рукавами, украшенными вышитыми гербами их кланов. Юноши в форменных рубашках, похожих на ту, что была на Всеволоде, но менее богатых. Их пальцы щёлкали, порождая маленькие вспышки пламени или снежинки, они перебрасывались заклинаниями, как шутками.

Но больше всего меня поразили существа.

По сводам пролетел маленький, покрытый радужной чешуей дракончик, неся в лапках стопку книг. По перилам балкона грациозно прошествовал кот размером с рысь, его шерсть переливалась, как галактика, а из ушей струился дымок. В нише у стены на мраморной скамье спал юноша, а его тень на стене жила своей собственной жизнью – она вязала какой-то сложный узор из паутины.

Эмоции переполняли меня, сдавливая горло. Это был восторг. Чистый, детский, невероятный восторг от того, что всё это реально. Я забыла про наручники, про страх, про то, что я пленница. Я хотела бежать, трогать, смотреть, впитывать каждую деталь.

Но следом накатил ужас. Глубокий, всепоглощающий. Я была здесь чужой. Совершенно, абсолютно чужой. Как букашка, забравшаяся в сложнейший часовой механизм. Я не понимала ни правил, ни языка этого мира. Моя простая магия жизни казалась таким жалким, ничтожным подарком по сравнению с этой кипящей вокруг силой.

И самый странный, самый предательский импульс – тоска. Тоска по дому, по маме, по запаху кофе и простому утреннему будильнику. Всё это великолепие вдруг показалось чересчур большим, чересчур громким, чересчур чужим. Я хотела зажмуриться и проснуться в своей кровати.

Меня грубо подтолкнули вперёд, в этот гудящий, переливающийся поток магии и жизни. Я шла, чувствуя на себе тяжёлые, оценивающие взгляды студентов. Они смотрели на мою простую одежду, на волосы, растрёпанные ветром, на магические наручники на запястьях. Шёпот, полный любопытства и презрения, полз следом за мной.

И за всем этим, как всегда, неотступно следовал его взгляд. Всеволода. Он шёл позади, и я чувствовала его удовлетворение. Он привёз меня в свой мир. И теперь этот мир обрушился на меня всей своей ослепительной, сокрушительной тяжестью.

Я была внутри сказки. Но сказка эта оказалась холодной, чужой и пугающей. И пути назад не было.

Услышав, как позади меня Всеволод что-то еле слышно говорит страже, я оглянулась. Он был серьезен, а они молча кивали и слушали его. Через несколько минут они развернулись и ушли.

– Я сам проведу тебя в твою комнату. – сказал Всеволод, подойдя ко мне слишком близко, настолько, что я почувствовала его дыхание всеми фибрами тела. – Не хочу больше их видеть. Они такие скучные.

В его голосе слышалась надменность.

– А вот и твоя комната.

Я увидела небольшую деревянную дверь. А всеволод потянулся за ключами.

Дверь в комнату захлопнулась с глухим, окончательным стуком, отсекая последние звуки жизни Академии. Эхо шагов стражи затихло в коридоре. Мы остались одни. Густая, гнетущая тишина повисла между нами, нарушаемая лишь тревожным стуком моего сердца.

Всеволод повернулся ко мне. Его карие глаза, обычно холодные, теперь пылали тем самым огнем, что жил внутри него. В них не было ни насмешки, ни высокомерия – лишь голый, не скрываемый более голод.

– Дай руку, – его голос прозвучал низко и хрипло, почти как рык.

Я, парализованная страхом и каким-то тёмным, запретным предвкушением, молча протянула ему закованные запястья. Его пальцы, обжигающе горячие, обхватили наручники. Он что-то прошептал на языке, похожем на треск огня, и магические оковы с тихим шипением рассеялись, испарившись в дымку, пахнущую озоном и пеплом.

На миг я почувствовала облегчение, кровь прилила к онемевшим рукам. Но это облегчение длилось лишь долю секунды.

Его движение было молниеносным. Он не взял, не привлёк – он накрыл меня. Одной сильной рукой он захватил мои запястья, с силой прижал их к холодной каменной стене над моей головой, а другой – вцепился в мою шею. Не чтобы задушить, а чтобы обездвижить, чтобы я чувствовала его власть. Его ладонь была огненной, и от её прикосновения по моей коже побежали мурашки.

– Молчи, – прошипел он, и его губы обжигающим шёпотом коснулись моей кожи чуть ниже уха.

И затем его рот опустился на мою шею. Это не был поцелуй. Это было заявление права. Его губы были жаркими, почти обжигающими, его зубы с лёгкой, животной грубостью скользили по чувствительной коже, заставляя меня вздрагивать и издавать непроизвольные, сдавленные звуки. Он дышал тяжело, горячо, его дыхание пахло дымом и чем-то диким, первобытным.

Его свободная рука скользнула вниз. Грубо, без намёка на нежность, он обхватил мою грудь через тонкую ткань платья, сжал её, заставив меня ахнуть от внезапной боли, смешанной со шквалом постыдного, яркого удовольствия. Его пальцы скользнули ниже, по моему боку, по бедру, с силой притягивая моё тело к своему, и я почувствовала его – твёрдого, мощного, готового – через слои одежды.

– Ты… ты же… должен меня охранять… – выдохнула я, пытаясь найти опору в здравом смысле, который стремительно таял.

– Я и охраняю, – его губы нашли мои, заглушив любой протест. Поцелуй был не просто страстным. Он был разрушительным. Это было завоевание, поглощение. Его язык грубо вторгся в мой рот, лишая меня воздуха, воли, мыслей. Я пыталась сопротивляться, но моё тело предало меня. Внутри всё сжалось в тугой, трепещущий узел, а затем разлилось по жилам томным, влажным жаром. Ноги подкосились, и я повисла на его руке, вцепившейся в мои запястья.

Он, не отрывая рта от моего, одной рукой отстегнул ремень на своих брюках, потом – порвал моё платье. Хлопок ткани прозвучал как выстрел. Холод камня на спине сменился обжигающим жаром его кожи. Он вошёл в меня резко, без предупреждения, одним мощным, грубым движением, от которого у меня из груди вырвался сдавленный стон – не боли, а шока от этой внезапной, абсолютной полноты.

Он не дал мне опомниться. Его ритм был жёстким, неумолимым, как удар молота о наковальню. Он прижимал меня к стене, его тело было тяжёлым и раскалённым, каждый толчок заставлял мою спину тереться о шершавый камень. Я была его пленницей, его вещью, и он пользовался этим с безраздельной, животной прямотой. Мои руки были прижаты, я могла только принять это, ощущая, как с каждым его движением во мне растёт что-то тёмное, стыдное и невероятно сильное.

В ушах стоял звон, смешанный с его хриплым, прерывистым дыханием у моего уха и влажными звуками наших тел. Он не говорил слов любви. Он шептал что-то срывающимся, хриплым шёпотом: «Моя…», «Никому…», «Чувствуешь?..». Его пальцы впивались в мои бёдра, оставляя синяки, утверждая владение.