Да здравствует жизнь!

– О нет! Еще не встретила человека, с которым была бы готова решиться на такую авантюру.

Мой взгляд сразу находит ее левую руку: на ней нет ни помолвочного, ни обручального кольца.

– Я была замужем, – говорит она, и мне сразу становится неловко от собственной предсказуемости. – Брак продлился два года, а потом я поняла, что выходить замуж из таких побуждений, как я, было неправильно.

– Как это?

– Я встретила моего – теперь уже бывшего – мужа сразу по окончании учебы. Он работал дизайнером интерьеров уже пять лет и был таких же габаритов, как и я. Я тогда рассудила, что легче жить с парнем, похожим на меня и разделяющим мои интересы. Фред был влюблен, а я – нет. Я поняла это, когда ему предложили переезд в Германию и работу в масштабном проекте по реконструкции музея. А мне совершенно не захотелось ехать вместе с ним.

Она допивает свой бокал одним глотком.

– Вставай, пойдем!

– Что? Куда?

– Ты же сказала, что умеешь петь?

Я недоуменно хмурюсь.

– Ну, давай! Здесь привыкли, что клиенты иногда выходят к микрофону. Мне-то медведь на ухо наступил, но ты исправишь положение.

Я чувствую, как кровь резко отливает у меня от лица. Петь перед этими людьми? Никогда в жизни. Но Фран уже встала.

– Не уверена, что хочу…

– Не уверена – это не значит, что не хочешь! Давай, пошли, попросим у них что-нибудь попроще, чтобы ты распелась. Хотя, если ты поешь в дýше, это, может, и лишнее!

Она пытается шутить, но получается у нее плохо.

– Фран, правда, не надо…

– Да ладно, не стесняйся, сейчас все точно так же, как в двадцать лет!

Как раз-таки нет. Теперь все по-другому.

Но она этого не понимает и решительно прокладывает себе дорогу между столиками, чтобы договориться с музыкантами. Я вижу, как она указывает им на меня.

– Девушка в зеленом платье, вон там, выходите к нам!

Все головы поворачиваются в мою сторону, и меня волной накрывает стыд. Щеки горят огнем – наверное, я сейчас похожа на здоровый зеленый помидор в стадии вызревания.

Я отрицательно машу рукой, но ситуация усугубляется: парень просит посетителей меня подбодрить. Вокруг сразу же раздаются аплодисменты и свист. Ужас: меня, кажется, сейчас вырвет.

– Как вас зовут?

Я не в состоянии ответить, и Фран делает это за меня.

– Марни.

– Давайте, Марни, все вас ждут!

И все скандируют: «Мар-ни! Мар-ни! Мар-ни!»

Один из моих первых терапевтов как-то сказал мне, что стыд возникает у нас тогда, когда мы не соответствуем социальным нормам. Здесь, на террасе бара, общей нормой, очевидно, является худоба. Если я сейчас же не уйду, то опозорюсь перед всеми этими людьми.

Я хватаю сумку, встаю и слышу удовлетворенные возгласы.

Пройдя через всю террасу, я обращаюсь в бегство.

Ненавижу ее за то, что она сделала.

Глава 7

– Эй, Марни! Подожди!

Я останавливаюсь, видя, что Фран бежит за мной по мосту. Бежать еще далеко, а она уже задыхается.

– Мне очень жаль… Правда. Это было очень глупо с моей стороны, я не поняла, что тебе это так неприятно.

Во-первых, я не злопамятна, а во-вторых, Фран и я недостаточно близки, чтобы она знала о моих страхах.

– Все нормально, не волнуйся.

– Конечно, я волнуюсь! Ты не против пойти куда-нибудь в более спокойное место и поесть?

Щеки у нее раскраснелись, макияж от бега немного потек. Я улыбаюсь ей:

– Не против. Здесь неподалеку на улице Якобинцев есть симпатичное бистро, правда, там не часто бывают свободные места, но попробовать можно.

– Давай, веди!

Оно называется «Черемша», мы очень любим ходить туда с Элиоттом. Там спокойно, красиво, уютно и очень вкусно. Когда мы приходим, выясняется, что свободен только один столик на двоих рядом с барной стойкой. Мы заказываем два бокала вина и еду, и Фран смотрит на меня, улыбаясь.

– Это давняя история?

– Что?

– Твоя блеммофобия[14]?

Я на мгновение теряю дар речи.

– Я не боюсь, когда на меня смотрят, Фран, я просто этого не люблю – это разные вещи.

– Ты не любишь, когда на тебя смотрят, потому что боишься того, что о тебе подумают.

Я вздыхаю: этот разговор мы с Элиоттом вели уже раз сто, и я не собираюсь входить в эту реку еще и с Фран.

– Ошибаешься, я не боюсь. Я знаю, что они обо мне думают, и ты тоже знаешь.

Она вдруг насмешливо хмыкает.

– Ты действительно думаешь, что люди оценивают тебя ниже, чем ты сама?

– Что?

– Им на тебя плевать, и вот почему: ты недостаточно толстая, чтобы они тебя заметили или чтобы обсуждать тебя вечером дома за пиццей и колой.

Я закипаю и сразу же начинаю винить себя за это.

– Я жирная.

– У тебя умеренное ожирение. Это означает, что ты тратишь много усилий, чтобы найти себе шмотки, но не всегда; что в автобусе или в самолете ты еще можешь найти удобное положение; что ты можешь завязывать и развязывать шнурки без одышки, а когда люди тебя видят, они не думают, что ты липкая от пота. Ты считаешь себя толстой, но сама видишь, что есть варианты и хуже.

Растерявшись, я открываю рот, чтобы возразить, но она продолжает:

– У меня рост метр семьдесят и вес сто тридцать два, наверное, даже больше – я уже очень давно не взвешивалась. Фактически, если я верю в волшебную формулу ИМТ, у меня сильное ожирение и как минимум сорок-пятьдесят лишних килограммов. Я гораздо толще тебя, но даже я вижу, что есть люди, у которых все еще хуже.

Этот разговор уже раздражает меня сильнее, чем хотелось бы.

– Фран, ты должна бы знать, что это вопрос не столько веса, сколько уважения к себе, самооценки. Странно слышать от тебя такие вещи. Можно быть худой и все равно себя не любить.

– Ты права. Подростком я плохо себя чувствовала в собственном теле и попросила родителей найти мне курс лечения от ожирения. Я сильно похудела, но у меня так и не получилось полюбить себя. Мораль: как видишь, я снова набрала вес, с годами даже больше прежнего. Я понимаю, о чем ты говоришь, Марни, но ты можешь быть толстой и иметь право делать все то же, что и худые: носить купальники, пояс для чулок, кататься на лыжах – и петь на публику. Ты ведь знаешь, что умеешь петь, и тебе этого не хватает.

Я вздыхаю.

– Что ты можешь об этом знать?

– Мне достаточно на тебя посмотреть. Можно спросить?

– Давай.

– Что ты перестала делать, когда решила, что слишком толстая? Или что, по-твоему, не можешь делать?

– Э-э-э… Кататься верхом? Лошадку все-таки жалко!

Она хмурится.

– Я серьезно!

– Ах да, извини… Например, прыгать с парашютом, с тарзанкой или кататься на зиплайне[15], чтобы гарантированно разбиться? Нет, на это я не решусь.

Фран явно раздосадована тем, как дерзко я ей отвечаю, но в этот момент официант приносит нам закуски.

Как только он уходит, она возобновляет разговор.

– Ну, а кроме этих бесполезных вещей, на которые ты наложила табу? Что насчет повседневной жизни?

Хм… Я словно ужинаю с коучем по самооценке и больше не могу прятать голову в песок.

Вздохнув, я начинаю перечислять:

– Я не ношу шорты, стараюсь не показывать руки, закрываю ставни, когда мы с Элиоттом занимается любовью…

Она возводит глаза к небу и корчит гримасу.

– Ты меня осуждаешь?

– Вовсе нет, но он наверняка изучил тебя всю, что бы ты ни пыталась от него скрыть.

– Надежда помогает жить.

– А ложь убивает.

Она произносит эту фразу без малейшего намека на шутку.

– Я никому не вру, Фран.

– Ошибаешься, врешь самой себе: ты убедила себя, что не можешь быть свободной.

Кажется, она меня задела…

Я ковыряюсь в тарелке. Севиче из лосося скоро превратится в кашу.

– Фран, а у тебя нет никаких табу, тебе все легко?

Она вздыхает, и в ее глазах я читаю готовность к любому испытанию.

– Я больше не могу тратить время на ограничения, в том числе и свои собственные. Речь идет не о любви или ненависти к себе, а о том, чтобы жить с любыми этими чувствами и наслаждаться каждой минутой. Жить, Марни, на полную катушку. Если тебе что и надо запомнить, то вот что: сожаления приходят быстрее, чем ты думаешь.

И она кладет в рот кусок курицы в имбирном соусе.

* * *

В четверг у меня встреча с терапевтом. Элен Рубен внимательно слушает мой рассказ о неудачном опыте в квартале Сент-Лё и сразу переводит разговор на слова Фран о сожалениях.

– И что вы по этому поводу думаете?

Мы не виделись две недели, и, должна признаться, здесь мне удается привести мысли в порядок. На этот раз я даже вооружилась веером, и теперь жара почти терпима.

– Поразительная и пугающая мысль.

– Почему пугающая?

– Потому что до сих пор я никогда не смотрела на вещи таким образом, словно я слишком молода, чтобы замечать, как проходят годы. Но мне тридцать пять лет, и я понимаю, что полжизни лишала себя того, что, вероятно, уже никогда не смогу наверстать.

Она вытягивает ноги, скрещивает их снова и смотрит на меня.

– Я задам вам один вопрос. Что бы вы предпочли: иметь тело своей мечты или принять себя такой, какая вы есть?

Много лет назад, когда мне было двадцать и я толстела на глазах, я бы выбрала тело своей мечты. Но не сегодня.

– Наверное, принять себя такой, какая есть.

– Разумеется, мы все этого хотим. Но для этого надо предпринять определенные действия. Вы уже составили список того, что вы, по-вашему, не можете делать?

Я качаю головой.

– Составьте, и по возможности объективно.

– Зачем?

– Чтобы продвинуться немного дальше к принятию себя, Марни, и постараться больше ничего в жизни не упускать.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга, словно изучая, затем Элен улыбается.

– Мы движемся вперед, Марни, движемся вперед. Никогда еще мы не продвигались так быстро.

* * *

В пятницу все еще жарко – настолько, что мне трудно сконцентрироваться на работе. Маленький вентилятор, который я принесла из дома, только что сдох, компьютер завис, а в подмышках у меня – влажные тропики. Терпеть это больше нет сил. Но приближаются выходные, а с ними – и конец мучениям.

– Пить хочешь? – Мой коллега, графический дизайнер Берни, протягивает мне бутылку воды.

– Да, спасибо.

Берни (на самом деле его зовут Бернар) только-только исполнилось двадцать пять. «Берни» – звучит круто, тем более в этом возрасте. Притом с его внешностью… Я никогда не встречала настолько зажатого парня. У него короткая стрижка, но есть длинная прядь на лбу, которую он зачесывает набок; он не пьет, не курит, без конца слушает Сарду и носит рубашки, вышедшие из моды еще во времена моего дедушки. Даже смех у него странный – смесь мышиного писка с хрюканьем. Услышав его в первый раз, я чуть не подавилась чаем. Но по крайней мере, в отличие от меня, он не выглядит так, словно только что вышел из сауны. Счастливчик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 О-де-Франс (фр. Hauts-de-France) – букв. «Верхняя Франция» – регион на севере Франции.

2

 ИМТ – индекс массы тела.

3

 Тажин – арабское блюдо: мясо или рыба с овощами, приготовленные в глиняном горшке.

4

 «Ля Фе марабуте» (фр. La fée maraboutée) – дословно: «Заколдованная волшебница» – марка женской одежды.

5

 44-й размер во Франции соответствует 50-му размеру в России.

6

 Мода во Франции 1795–1820 гг.

7

 «Вилладж Пипл» – американская группа семидесятых годов, исполнявшая музыку в стиле диско.

8

 ¡Paquita, a comer! (исп.) – Пакита, за стол!

9

 Арепа (исп. Аrepas) – блюдо латиноамериканской кухни, кукурузные пирожки.

10

 «Ешь! И ничего не оставляй на тарелке!» (исп.).

11

 «Ешь свой салат и оставь ее в покое!» (исп.).

12

 «Нью Битл» (англ. New Beetle) – автомобиль немецкой компании «Фольксваген», выпускался с 1998 по 2010 г.

13

 «Ланс» – французский футбольный клуб из города Ланс.

14

 Блеммофобия – социальная фобия, характеризующаяся обостренным и иррациональным страхом перед взглядами других людей.

15

 Зиплайн – спуск по стальному канату.