Остров Яблок

Но про «порешать без стрельбы» – это логично. Люди сейчас в цене, налаженное хозяйство – тем более. А таких, как мы, они заранее считают своей собственностью. «Живые убитые», как рабы в Древнем Египте. Брать штурмом, громить, убивать – неразумно, зачем уничтожать дорогой ресурс, принадлежащий им по праву сильного.

Может быть, в словах Бакастова о «двух линиях» и была какая-то правда. Но стоит мне начать анализировать его речи, распутывать петельки, отделять правду от полуправды и лжи – значит, он добился своей цели. Значит, я играю по его правилам, сменил отрицание на принятие и торг. «Мы» хотим переговоров, «они» хотят ракетами ударить. Всё как по писаному: хороший полицейский, плохой полицейский. Хороший на твоей стороне.

А почему они не стремятся поставить над нами своего человека? Надсмотрщиком, сборщиком, наместником. Куратором.

Это хлопотно, это сложно, а работать они не любят. И не могут. И не хотят. К тому же такой наместник станет самостоятельным, независимым. Как бароны в Средние века быстро набирали вес, влияние и поплёвывали на короля. А может, так они и хотят: поставить рядом со мной своего комиссара. Действительно, зачем самим напрягаться. Просто нагрузить оброком. Данью. Средние века возвращаются.

Гадаю, гадаю на кофейной гуще.

Надо пройтись с самого начала, внимательно проанализировать наш разговор. Проверить его слова я никак не могу, могу только выловить нестыковки. Ложная конструкция обычно проваливается в деталях. А нестыковки такие: «меня накажут, но не сильно» и «моя голова на кону стояла». И «чего стоило добиться решения на переговоры». Если, по его словам, голова на кону, то стоял бы у докторов за спиной и отслеживал каждый их шаг. А тут: «насчёт нейролептиков вы правы… не знаю, какие препараты давали».

Но что мне это даёт? Да и специально может путать. Время у него было подготовиться к разговору и гнать меня как зайца.

Я даже не знаю, полностью вернулась ко мне память или нет. Мне-то кажется, что всё помню и вот она – моя цельная личность. А вдруг в этой личности – провал на провале? Проверить не с кем. Надо вспоминать всё подряд, одно за другим, последовательно. События и результат, событие – и результат. И их взаимосвязь. Если что-то вылетает – значит, здесь провал.

Про страшный-престрашный фильм. Что я там такого делаю? Голый в грязи валяюсь? Онанирую? Говно ем? Козе под хвост вставляю? Что-то они придумали, конечно. Напичкать лекарствами, подавить волю, фильмом окончательно расплющить и навязать договор. И сотрудничество.

«Сотрудничество»!.. Слова-то какие.

Допустим. Но зачем им обезволенный и расплющенный глава посёлка? Такого главу быстро попрут свои же.

На Базе каждый день – как сеанс шпагоглотания. Ошибаться нельзя. Тем более сейчас. Бодаемся каждый день. Из-за топлива, из-за китаянок, из-за молокоперера-ботки, из-за «Вадим-ГЭС». А с новыми из Марково!.. Сколько из-за них споров было. Ха, «споры»!.. Перегрызлись все.

И вот эти его слова – «вы там сейчас нужны; ой как нужны». Даёт мне понять, что обстановка на Базе сложная, и они об этом знают. Получают, мол, информацию.

Нет, намёки и недосказанности не принимаю в расчёт, это способ давления.

Допустим, я подписал; отправили со мной комиссара. Ему тогда несколько бойцов нужно. Посменно охранять. Проходили мы эту беду с караульными.

Поди набери столько бойцов для каждого комиссара. А почему для «каждого»? Он вроде не говорил, оседлали они кого-то, или мы у них – первый опыт.

Азавтрак-то грустный, из консервов. Не похоже, чтобы кто-то батрачил на них. И опыт уже имелся бы, навязывание договоров стояло бы на потоке. Подход к снаряду, переворот, приёмчик-приёмчик, подписание, отход от снаряда.

Ага-ага, завтрак. Это – настоящее, это не приёмчик. Могли бы дать хороший завтрак – дали бы. Ты, мол, не первый и не последний, под нами уже многие ходят, живём мы хорошо и сытно. Ага, сытно. То-то нам кашу сбрасывали. Видать, ценность для них!

Дагестанцы, которые на самом деле оказались не дагестанцами. Вот чем я его проверю. По вертолётным меркам они от нас недалеко, хозяйство у них большое. Не могут бакастовцы про них не знать. Должны уже были к ним подход сделать. Ага, ага. А если не знают, то не владеют обстановкой, и позиция «Защита и помощь» проваливается. Так, так.

Я повеселел. Нащупывается что-то. Но мутная и тяжёлая голова варила плохо, глаза слипались. Ослаб после курса нейролептиков, каким бы именем они ни назывались. Я встал из-за стола, сделал шаг к кровати, и меня качнуло.

Спать, спать. Интересно, проснусь самим собой или опять беспамятным? Может быть, такие разговоры Бакастов со мной уже вёл? Провёл – не получилось – стирает. Это каким же гениальным артистом ему надо быть. И риск слишком велик – постоянно память тереть. Вряд ли. Слишком сложно.

Не забыть: дагестанцы. Дагестанцы, которые совсем не дагестанцы.

Это было через месяц после переезда на Базу. Или через полтора? Не помню. Но точно – до вертолёта с Бакастовым.

Яблоко с ножом

Хорошо, что я никому не обмолвился о своих августовских бодрых планах. Размечтался тогда славно: перегнать на Базу скот, обустроить коровники-свинарники, перевезти запасы кормов, наладить холодильники. Начать строительство плотины («Вадим-ГЭС» мы её назвали, Вадиму очень нравилось), вывезти с опытной станции в Сельцах запасы семян, найти по железке цистерны с горючим, укрепить… наладить… собрать… привезти, привезти, привезти. И всё до зимы.

Как начали великое переселение, так и занимались с утра до вечера лошадьми, коровами и свиньями. Работали от восхода до заката, за ужином пальцы ложку не держат, а переезд бесконечно затягивался. Дело двигалось и не двигалось. Каждая задача тянула за собой цепь проблем, на каждом звене этой цепи висели вопросы: «Кто и когда?» Все по горло заняты, и никто не успевает. И все мы вместе не успевали до зимы.

В первые дни переезда сами собой сложились вечерние посиделки на Веранде.

Китаянки ещё со Шпульки привыкли держаться вместе – да и двух молодых вдов мы решили не оставлять одних – с первого же вечера они стали собираться на веранде за ужином и долгим чаем. Остальные подтянулись, так и пошло.

«Верандой» сразу стали называть большое помещение на втором этаже здания неподалёку от ворот. Не знаю, что здесь было раньше. Воинская часть уже сворачивалась к моменту Аварии. Может, офицерская столовая, может, дежурка. Высокий цоколь и три по-старинному, маленькими переплётами, застеклённые стены давали обзор во все стороны – лес, река, луг. Зимой такую стекляшку не протопишь, а в сентябре – замечательно. Вокруг ни огонька, а освещённая Веранда плывёт сквозь тьму окрестных полей, лесов и болот. После настежь открытого посёлка мы наслаждались защищённостью и безопасностью нашего кораблика. Отпала необходимость в изматывающих патрулях и дежурствах; нас охраняли километры колючей проволоки, электрический ток и мины. Армен с Вадимом постоянно проверяли и перепроверяли работу охранного контура – близилась зима. Выжившие будут покидать мёртвые города, рыскать в поисках тепла и пищи, сбиваться в банды.

Упахивались мы за день так, что ни рукой, ни ногой пошевелить, но в койки не падали, тянулись на Веранду. Хотелось сбиться в кучку, быть вместе – нападение кубатовцев тяжело нам далось. Смерть Сергея, смерть Бориса. Предательство Спирьки и Равиля. Ласточка Тун и Борисова Мин Чжу – девки стали вдовами, не побыв толком замужем.

И бесконечное переселение на Базу. Слишком много для маленького посёлка.

Наш штаб – Вадим, Эдуард и Нина – сообщал «план-факт» по выполнению дневного объёма работ, собирал вопросы и заявки, распределял задачи на завтра, мирил особо горячих (Армен и Аркадий) с тугодумами-реалистами (все остальные поочередно). Производственное совещание вперемешку с мечтами, подколами, хиханьками и хаханьками.

Для меня штаб оставлял только «сливки сливок», как выразился Эдуард. Деликатные, сложные и стратегические вопросы, которые требовали руководящего, блин, решения и слова.

Командир как-никак. «Надел кобуру – прыгай как кенгуру», – сказал однажды Аркадий и открыл ящик Пандоры, посыпались варианты. Вставай поутру, всех отдеру, забудь про медсестру, крути хвост бобру, хавай чёрную икру.

Потом все расходились, а мы сидели над «проклятыми вопросами» ещё по часу-полтора. Иногда и за полночь. За стёклами Веранды проплывала луна, темнели леса, а мы сидели над бумагами, раскладывали на полу чертежи. «Надел кобулу – лозись по углу», – хихикнула однажды Нина.

А днём я считал правильным работать вместе со всеми. Копал-таскал, пилил, приколачивал, ворочал в бадье цементный раствор.

– Эх, бетономешалочку бы! – крякал каждый раз Ильяс, на что получал стандартное: «Это тебе не ЗЯБ, понимать надо!» ЗЯБ, завод ячеистого бетона на родине Ильяса, сталу нас почему-то притчей во языцех и символом Утраченного Рая.

– На ЗЯБ напиши, тебе бонус выпишут!

– А на ЗЯБе обед по расписанию…

– На ЗЯБе гвозди небось не гнутся!

– …и не мнутся!

По-настоящему «проклятых вопросов» было, по сути, три. С остальным разбирались, перемалывали и перетирали, но каждый раз не до конца. Горка неперетёртого остатка угрожающе увеличивалась, потому что всего не хватало. Прежде всего, конечно, рабочих рук, но здесь мы сделать ничего не могли, поэтому и не обсуждали.

Нам срочно требовалось множество вещей, и каждый вечер перечень рос. Счёт шёл уже на сотни. От безнадёги мы разбили списки на три категории срочности: А, В и С – глупо, но что-то ведь штаб должен с этим делать. За инструментами, пиломатериалами, лампочками, распредщитками, крепежом, арматурой, кремом для вымени, краской, утеплителем, запчастями, одеялами, лекарствами, подковными гвоздями надо было ехать, и ехать немедленно. В ближнее Костерёво, в дальние Петушки и в совсем уже инопланетный Владимир. Искать по магазинам, складам, базам, автосервисам.

И весенний сев. Корма для скотины и хлеб для нас. Запасов муки, допустим, хватит на год, а потом? Никто из нас не занимался пахотой-севом-жатвой, мне и думать было страшно про сеялки-веялки, плуг да борону. Все мои знания про земледелие сводились к крестьянину, который стоит босиком на пашне, разминает в щепоти землю, нюхает, крякает и говорит: «Хороша землица! Добрый будет урожай!» А может, и не босиком. Может, нюхать не надо, а, наоборот, пожевать.

Ещё поговорка застряла: «Бросай овёс в грязь – будет князь». А если не будет? А если неурожай? Наших запасов хватит на год. А потом? А лошади кушают овёс и сено. А ещё коровы. И свиньи. Козы, куры. И все кушают, причём каждый день.

И сеять нечем. Я держал в памяти Владимирский сельхозНИИ – то ли в Суздале, то ли в Сельце – они вроде бы занимались селекцией зерновых культур. А, значит, там должно быть семенное зерно. Вроде бы. Кажется. Возможно.

А спросить не у кого. Поиски зерна – это целая экспедиция. А если там ничего нет?

«О господи, о господи!» – постоянно вспоминалось причитание мамы-Вики.

Но ехать мы не могли. После нападения кубатовцев мы приняли железный закон без исключений: в одиночку никто никуда не ездит. Одному нельзя, а ехать группой – остановятся работы.

А зима уже на носу, с каждым днём холодало, иногда по утрам на траву падал иней.

Смешно, но второй тяжкий вопрос решился легко и вдруг. Никому не нравился офицерский городок. Казённые панельные квартиры с низкими потолками душили и портили настроение. Мы не ворчали, не жужжали, всем всё понятно, но в шуточках-приговорочках это недовольство постоянно проскакивало. Да и не в этом была главная беда. Мы договорились, что зимой, когда появится время, будем разбирать по бревнышку и перевозить сюда свои деревянные дома.

Морока, конечно, но вполне себе осуществимая морока. А вот владельцы кирпичных домов приуныли. Палаты каменные не разберёшь и не перевезёшь никакими трудами праведными, а обзавестись с нашими-то возможностями новым домом… лет через пять, может быть.

Или через семь. А, может, спустя десять-двенадцать-пятнадцать.

Никогда то есть.

Душили панельные комнатухи после нашего лугового простора. Там-то каждый построил себе дом по душе – большие окна на реку, раздвижные – на лес. А полы из доски, а второй свет, а мансарды с верандами, а погреба и бани?

Даже китаяны бухтели: «В «самалке» луцце было».

В общем, «кирпичные» сравнивали свою безнадёгу со светлыми перспективами «деревянных» и недовольно гундели. Смешно, но это так. Отравляли потихоньку общую атмосферу. И однажды Борода, наш военнопленный – рукастый, старательный и безотказный мужик – статус его потихонечку подтягивался к общему, вдруг заявил:

– Это… а можно, вообще-то… ну, с кирпичом. Дома, короче, кирпичные можно перенести. Не, не ломать. Так-то мы делали… Алмазные диски только нужны. Главное, межоконные целыми брать… там, это… армирующий пояс, стыки на них будут… а снизу вверх – так с перехлёстом надо. Дисок нормально берёт… алмазным тросом лучше, да где его найти сейчас, трос такой…

На алмазном тросе он замолк. Так же внезапно, как и заговорил. Мы удивились, а он больше всех. Он и так-то рот почти не открывал, а уж на собраниях и подавно; сидел себе в уголку тихохонько.

Обсудили перенос домов. Борода разошёлся, запинаться перестал и очень толково объяснил технологию. «Кирпичные» столпились вокруг него, задавали вопросы, почтительно называя «Димычем». Димыч осторожно взял карандаш, перехватил его своей клешнёй как стеклорез (или как алмазный трос) и начал рисовать распилы по «вышине» и «долинЕ». В этот момент меня и осенило, как решить два главных вопроса.

На следующий день я предупредил всех о важной повестке и обязательности присутствия на вечерней Веранде и, не допив чая, объявил:

– Нам надо срочно ехать к дагестанцам в Юрьев-Польский. Где-то там они сидят. Кто что о них знает или слышал? Точное место, сколько их… Да всё важно.

Полезней всех оказался Егор. Они с казаками, оказывается, были там несколько раз и дорогу парень знал хорошо. Что особенно важно – верхом ездили, и маршрут он знал конный.

И вообще, когда утих общий гвалт и крик, Егор много ценного рассказал. Про рабов, про овчарни, про конные патрули (с собаками и автоматами), про ближние пастбища, про дальние.

А крик стоял большой и долгий.

– Ай кез бан, за кабелем и электрощитками ехать не можем – времени нет, а к дагестанцам – можем?! – рычал Армен. – Я из овчей… овчачьей шерсти провода буду плести? Щьто – шашлык сейчас срочно понадобился, а?!

– Действительно, – нахмурился Аркадий. – Что за идея? Дел невпроворот, зима завтра-послезавтра, а ты – ехать? Зачем, почему? Чтобы перестреляли из засад? Давно не хоронили никого?

И всё в таком духе. Китаяны дипломатично кивали, с ними заранее поговорила Нина. С ней да с Эдуардом Васильевичем я только и обсудил накануне свою мысль. Эдуард покрутил головой, погрыз дужку очков, но идею одобрил.

– Нельзя выиграть войну под лозунгом «Осторожность превыше всего», – сказал Эдуард. – Понятное дело, приписывают Черчиллю. Как все красивые фразы. Приписывали, вернее. А насчёт дипломатического визита – хорошая мысль. Подумайте ещё, и мы помозгуем с Ниной. А она китаян наших настроит правильным образом. А то присоединятся к общему ору, тяжело будет идею протолкнуть.

Девчонки и помалкивали. Политика!

Я аргументировал необходимость визита именно безопасностью снабженческих поездок.

И лучше успеть навести мосты с опасными соседями до осенней распутицы. Поди знай, что у них на уме – нагрянут как снег на голову. Они же тоже по округе рыщут, делают запасы. Где-нибудь в поле сдуру стрельба начнётся, потом не разгребёшь. Может, попробовать договориться о добром соседстве, пока всё хорошо? Тогда можно спокойней ездить за кабелем и арматурой. И за всем, включая алмазные диски, тросы и «болгарки».

Про зерно помалкивал, иначе начнётся базар – за неделю не успокоишь. «А как? А чем? А где, а кто?» Откуда я знаю – кто и чем? Выйти босиком на пашню, размять в пальцах землицу…

По двое выезжать на рекогносцировку, в поисках складов, магазинов, баз. Встречи со случайными бродягами не очень страшны всадникам с автоматами, да и не будут они в засадах сидеть или по лесам шляться. Сейчас все тёплый угол ищут. А после обследования бригада выезжает на погрузку.

– А Марково? – вылез Армен.

– Марково обязательно. Но Марково – военная экспедиция, здесь тебе карты в руки. Как освободишься от фермы с холодильниками, так и займёшься планированием. С ними по-хорошему не решить. А с дагестанцами – можно и нужно. После случайной стрельбы поздно будет.

– Да, – кивнул Армен. – В Марково без ошибок должны зайти. Нам раненых-убитых больше не надо. Две группы сделаем: группу отвлечения и группу захвата.

– Вот именно, – согласился я, подтягивая его в союзники.

– …Обождите вы с Марково, развоевались! Перестреляют нас даги на подходах, – сказал Аркадий. – У них овечьи отары, они их постоянно перегоняют с пастбища на пастбище. Все конные, с оружием, местность знают как свои пять. И собаки. Нас издалека увидят, засаду устроят и положат всех. Зачем в петлю лезть?

– Если по уму поедем, то и стрелять не придётся.

– «По уму» – это как?

– А вот давайте вместе подумаем.

В общем, уговорил. Как писали в доисторических протоколах – «за» единогласно, «против» и воздержавшихся нет. Но вылезло много сложностей и тонкостей, обсуждали три вечера напролёт. А днями думали. Грузили-разгружали, доили, таскали, крутили-вертели, стучали молотками и думали.

Первым вопросом встало: как ехать? Не в смысле «по какой дороге?» – маршрут к дагестанскому посёлку Егор объяснил толково – а как они воспримут неизвестный вооружённый отряд? Караулы, дозорные, засады и секреты. Запросто можно нарваться. Сейчас не будут по Уставу караульной службы кричать: «Стой, кто идёт?», досылать патрон в патронник и делать предупредительный выстрел в воздух.

Аркадий рявкнул: «Стой, кто идёт?», щенок Курай задёргал во сне толстыми лапами и заскулил. Возможно, ему снилось, как он смело ведёт нас в обход опасных дагестанских патрулей.

– Заслышав лай караульной собаки, часовой обязан немедленно сообщить в караульное помещение, – сказал Аркадий.

– Чка, ара, чка! Не «заслышав», а «услышав», – поправил его Армен. – И в этом пункте ещё: «А также при срабатывании технических средств охраны». И русский язык не знаешь, и устав забыл.

– Виноват, та-ащ старший сержант! Насчёт языка у меня есть смягчающее обстоятельство – нерусский я.

– Один наряд вне очереди и ещё два за пререкания с начальством!

– Есть три наряда! А можно и четыре.

– Не надорвись! Один-то сначала отработай как следует. – И все грохнули. Аркашин темперамент благодаря его Люсе знали все. Люся удивительным образом выделялась среди сдержанных китаянок – ежевечерне она полчаса стонала и кричала на весь посёлок.

А теперь – на всю Базу.

Хохот растревожил Курая, он подскочил и сонно заворочал лобастой башкой. Растёт не по дням, а по часам.

…Как же мы тогда с Аркашей обрадовались! Вернулись с берега Клязьмы и узнали, что Зёма не убита, а тяжело ранена и есть надежда. Эдуард Васильевич вытащил две пули, остановил кровотечение, зашил.

– Казбек наповал, а Зёма, думаю, выживет. Алабай – порода мощная, – сказал он, будто оправдываясь. Мол, Сергея с Борисом спасти не смог, а вот собака…

– Вы меня простите, Эдуард Васильевич, – сказал я ему. – Сорвался, накричал.

Эдуард отмахнулся.

Аркадий тогда заорал, бросился обнимать Эдуарда, они аж на траву завалились. Зёму с Казбеком он, по-моему, даже больше голубей любил. Как они играли втроём, мы поражались. Аркадий изображал, типа, овцу, а Казбек – волка. А Зёма никого не изображала. Она защищала овцу-Аркадия от нападения. Казбек бегал кругами, припадал к земле, даже полз, а Зёма на все эти маневры водила головой, щурилась и слегка скалилась. Потом Казбек бросался, они схватывались, катались в траве, рычали.

А уж смена ролей… Аркадий им что-то бурчал, показывал руками, и теперь Зёма была волком, а Казбек охранял. И всё повторялось сначала. А потом эти три дурака возились на траве, толкались и барахтались.

И пятерых щенков – это же Аркадий выкормил, пока Зёма выздоравливала. Таскал их к ней, лежачей, понемногу подкладывал, потом докармливал из соски хитрой молочной смесью.

Все выжили. И Зёма выжила. Только заднюю лапу немножко подволакивает. Аркадий каким-то образом договорился с Зёмой каждый вечер брать на Веранду двух щенков. Только двух, по очереди. Может быть, отличников учёбы – Зёма уже натаскивала всех пятерых, совсем ещё маленьких, своим собачьим наукам. Или, наоборот, отстающих.

А я так и не поправил Сергея, когда он хлопнул меня по плечу: «Зёма ощенилась! Пять хвостов, десять лап!» Мгновенно всё закрутилось и так же мгновенно кончилось. И ничего не доскажешь про собачью арифметику.

Сергея не стало, и Аркадий неожиданно сблизился с Арменом. А раньше терпеть друг друга не могли, чуть что – аж искрило. Видимо, Аркадию нужен был кто-то равный по возрасту, по характеру для взаимных подколов и подшучиваний. Я никак не годился – с детства в нашей компании был младшим, а сейчас начальником стал. Не подколешь. Подшучивая над начальником по праву старой дружбы, выглядишь жалко. Аркадий такие вещи понимает.

Аркадий сел на пол возле Курая, потрепал его за мягкое брюшко.

– Без оружия ехать нельзя, – сказал он. – Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься около овец с колодкой на шее. А с оружием мы для них заранее угроза.

– Надо ехать группой и издалека начать предупреждать выстрелами в воздух. Что бы мы сделали, услышав выстрелы? Отправили бы две группы. Незаметно, с разных сторон, чтобы не нарваться.

– Чтобы никто не нарвался, после выстрелов надо встать на открытом пространстве, а одному выехать вперёд.

– Точно! Несколько раз пальнуть в воздух у них на виду, и потом одному медленно выехать к ним.

– Нет, не к ним. В их сторону, а на полдороге остановиться. И ждать человека от них.

– Да, это будет правильно. От них подойдёт…

– Подъедет. У них же конные все.

– Подъедет. Узнает, в чём дело, и вернётся доложить старшему.

– А если пальнут издалека?

– Да, пальнуть могут.

– Делегату нужен флаг на пике, – сказал Вадим. – Это без слов понятный знак переговоров.

– Точно!

Идея с флагом сразу всем понравилась. Картинка воображаемых переговоров приобрела глубину и резкость.

– Белый?

– Нет, не белый. Мы с ними не воевали и не капитулируем. А белый флаг – мы как бы сдаёмся. Это предварительное признание своего заниженного статуса.

Вадима хлебом не корми, дай мудрёное что-нибудь завернуть.

– Зелёный? Они же мусульмане. Покажем свои добрые намерения.

– Нет, зелёный нельзя, – сказал Ильяс. – Это получается, что мы к ним подмазываемся. Сразу минус.

Перебрали цвета. Красный, чёрный и бывший государственный были отвергнуты сразу, стали перебирать цвета миролюбивые. Синий, фиолетовый – ни о чём, бестолково; розовый, голубой вызвали общий смех, вяло задержались на жёлтом и оранжевом. Богомолов предложил крест, но никто его не поддержал. Он недовольно надулся и в дальнейшем обсуждении не участвовал. Что-то постоянные обиды и обидки у него.

– А если цветные полосы, как буддисты? – предложила одна из китаянок.

– Но мы-то не буддисты. Опять выходит, примазываемся к чему-то.

– А если яблоко? Большое яблоко? – сказала Ласточка Тун.

Яблоко всем понравилось.

– Да, яблоко – это хорошо.

– Селгей яблоко любил оцень. – И тоненьким прозрачным голоском пропела: – «Яблосная стлана, яблосная стлана, Кто мне ласказет, кто подсказет, Где она, где она…».

Оживает Ласточка потихоньку.

Цвет выбрали быстро: яблоку быть золотым, а фону – синим. Китаяны нам и слова не дали сказать. Золотой цвет – это мудрость, тепло, солнце. Золотой цвет – это мусина, синий – это воля, земля, зенсина. Золотое яблоко на синем фоне – это осень холосо и плавильно. Но вот, к слову, синее яблоко на золотом фоне – это и неправильно, и нехорошо. Это противоречит естественному развитию Мироздания.

Мы не спорили. Для естественного развития остался нам всего-то близлежащий кусок Владимирской области. Успеть бы у Мироздания кабель с арматурой выхватить да крем для коровьего вымени.

А девчонки уже решали, где взять синюю ткань и из чего выкроить золотое яблоко.

– Золотое яблоко – то что нужно, – сказал Эдуард Васильевич. – «The silver apples of the moon, the golden apples of the sun…» – И перевёл: – «Серебряные яблоки Луны, золотые яблоки Солнца». Уильям Йейтс. То что нужно.

Йейтс. Угу. Что мы могли на это сказать? Кивнули только.

– А если ветра не будет? Повиснет тряпочкой, никто и не увидит никакого яблока. Ни простого, ни золотого.

– Не надо, стобы повисло. Повисло – нехолосо. Натянем на зосткий.

«Серёги нет, – переглянулись мы с Аркадием. – Он бы дал вам «повисло-нехолосо» и «натянем на «зосткий».