Падая, словно звёзды

Роуэн кивает. Она не отодвинулась на свою половину джакузи, а продолжает сидеть менее чем в двух футах от меня. Вблизи ее глаза еще удивительнее: ясные, светло-голубые с темно-синим ободком.

– Значит, ты не знаешь, в каком сейчас положении, – констатирует она.

– Я определенно знаю, – с горечью произношу я. – Стою на яичной скорлупе или на зыбучем песке. Поживи так достаточно долго, и начнет ехать крыша. Будешь сомневаться в каждой мелочи. Как, например, вылезти из горячей джакузи, в которую только что залез.

Роуэн разглядывает бокал с вином.

– Именно поэтому я не завожу отношений.

На моих губах появляется улыбка.

– Слишком много бумажной работы?

– Боли. – Она прокашливается. – Стресса. Слишком много стресса.

– Я слышал, если правильно построить отношения, то стресса не будет. Но остается лишь верить экспертам на слово. – Я с любопытством смотрю на Роуэн. – Что в тебе такого, что я постоянно вываливаю на тебя свои проблемы?

– Я ассистент. Мы решаем проблемы.

– На многих съемках ты работала?

– На дюжине, – отвечает она. – Плюс-минус.

– А чем еще ты занимаешься?

Она хмурит брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне казалось, что это подработка.

– Знаешь, что нужно делать, когда кажется? – отвечает она, и теперь в ее голосе слышится раздражение.

– Без обид, – говорю я. – Все знакомые мне ассистенты здесь только подрабатывают или набираются опыта, чтобы двинуться дальше.

Роуэн приподнимает бровь.

– Регулярно общаешься с ассистентами? – Она фыркает. – О чем я говорю? Передо мной мировая звезда, которая представилась мне своим полным именем.

Я ухмыляюсь.

– Не люблю вводить в заблуждение…

У нее невольно вырывается смешок, и я чувствую себя, будто на славу сыграл очередную сцену.

Роуэн прищуривается.

– Твои родители по-прежнему вместе, я права?

– Да. Откуда ты знаешь?

Она пожимает изящным плечиком.

– Что-то подсказывает мне, что тебя оградили от неблагополучного детства. В тебе чувствуется некая твердость, уверенность.

– Очень любезно с вашей стороны, – отвечаю я. – Но если без шуток, то ты права. Мои родители все еще вместе. Они счастливы. Меня и моего брата воспитывали в огромной любви. – Я беру предложенный бокал с вином. – Ждал, пока мне не исполнится двадцать, чтобы пойти по кривой дорожке.

– М-м.

– А как насчет твоих? Еще вместе?

– Нет, – отвечает Роуэн, и ее взгляд мрачнеет. – Мой отец умер, когда мне было тринадцать, а мама сошла с ума. После этого мне пришлось взрослеть самостоятельно.

– Мне жаль, – серьезно говорю я. – Но это объясняет, почему ты такая способная.

Уф, очень остроумно, чувак.

Роуэн бросает на меня смешливый взгляд.

– Разве я такая?

– Да, и я в этом уверен, – говорю я беспечно, чтобы спасти момент. – Я тонкий знаток человеческой природы. Разве не заметно?

Роуэн фыркает от смеха.

– Где ты это вычитал?

– «Интач Уикли».

– Ты всегда цитируешь то, что пишут о тебе в газетах?

– Разумеется. Чтобы произвести впечатление на девочек, – говорю я, ухмыляясь и протягивая обратно почти пустой бокал. Наш бокал. – И как, работает?

– О, конечно. – Роуэн улыбается мне поверх бокала. – Ни разу не претенциозно и не самовлюбленно. Но я думала, ты не обращаешь особого внимания на таблоиды.

– На слухи – нет, – отвечаю я. – А вот на похвалы? Там все правда.

Она смеется. Когда я залезал в джакузи, то в голове не было никаких мыслей и целей, но теперь чувствую, что в Роуэн что-то есть. Она миниатюрная девушка – может быть, 5 футов 3 дюйма против моих 6 футов 2 дюймов, – но в ней тоже есть стержень и огонь. В нашем бизнесе до ужаса много фальши и дерьма, но у нее, похоже, к этому иммунитет. Приписанное мне сияние «кинозвезды» совершенно ее не впечатляет. Она видит меня…

И твой бардак в душе.

Наступает короткая тишина. Роуэн явно не из тех, кто любит вести светские беседы, но мне не хочется прекращать наш разговор.

– Как ты попала в этот бизнес?

– На низкопробную и бессмысленную работу ассистентом? – Она ухмыляется. – Откликнулась на объявление на «Крейгслист».

– В этом нет ничего такого, – говорю я. – Ассистенты – это винтики, благодаря которым работает весь механизм. Без них нам бы пришлось тяжко. И можешь смело мне сказать, чтобы не лез не в свое дело, но почему ты не займешься чем-нибудь посерьезнее?

Она вскидывает бровь.

– Думаешь, быть винтиком легко?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Команда вас любит. Тим, Лоррейн… они все поют тебе дифирамбы.

– Не делай из меня Умницу Уилла Хантинга. Я трачу свой «талант» на мытье полов в классе, когда могла бы вести урок?

– Что-то вроде того.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – возражает Роуэн, и улыбка исчезает из ее голоса, губ и глаз. – Ничего.

– Это правда, – соглашаюсь я. – Но твоя идея с костюмом…

– Была разовой акцией, – отрезает она и возвращается на свою сторону джакузи. – Так уж случилось, что мне нравится быть ассистентом.

Она не говорит мне правду. Во всяком случае, не всю. Я только наполовину шутил, когда сказал, что хорошо разбираюсь в людях. Профессия обязывает. В этой девушке за ее прямолинейностью скрывается много тайн. Как сейчас. В своем облегающем купальнике она практически голая, но на самом деле закована в настоящую броню.

Ты в этом уверен, Фрейд? Ты за много лет не смог понять Еву.

– Ты права, – снова соглашаюсь я. – Я тебя не знаю, и это не мое дело. Мне пора идти.

На лице Роуэн мелькает противоречивое выражение, а затем она пожимает одним плечом.

– Если ты настаиваешь.

– Настаиваю.

Я не большой любитель выпить. От вина и трех дней «эмоциональной бойни» кружится голова. Но у меня достаточно ума, чтобы понять: нужно оставить Роуэн в покое. Она не заводит отношений, и, хотя я снова расстался с Евой, это не окончательный разрыв. Я еще не до конца выпутался из той заварушки, которую мы устроили.

– Ты действительно хороший ассистент, Роуэн, и твоя идея с шарфом спасла сцену. – Она хочет поспорить, но я поднимаю ладонь. – Не-а. Я собираюсь поблагодарить тебя, а затем позволю наслаждаться оставшейся частью вечера без моих комментариев, проблем в отношениях и непрошеных советов по карьере.

Сейчас мы близко, я вижу, как бьется пульс в нежной впадинке на шее. Ровно и уверенно. Бледная кожа серебрится от воды. Роуэн пытается забрать бокал, но я не выпускаю его из рук. Мы оба держим его, как на свадьбе.

– Ладно. Насчет шарфа – пожалуйста. – Она одаривает меня ехидной улыбкой. – Теперь счастлив?

Мой взгляд падает на ее рот, на полные губы, кажущиеся очень мягкими, и у меня щемит в груди. Я не помню, каково это – быть счастливым.

Я отдаю бокал.

– Спокойной ночи, Роуэн.

Глава 4

Роуэн

Я НАБЛЮДАЮ, КАК ЗАК вылезает из джакузи и вытирается своей футболкой. Хлопок скользит по его груди, обрисовывая четкие линии пресса, и я замираю. Капельки воды впитываются в ткань, оставляющую после себя гладкую кожу.

Господи боже. Его личный тренер заслуживает медали.

Проще любоваться идеальным телом Зака (близость которого я героически игнорировала, пока он находился менее чем в футе от меня в горячей ванне), чем признать разочарование от его ухода. Он с печальной улыбкой поднимает ладонь на прощанье и направляется прочь по тропинке. Мне кажется, что он тоже не хочет уходить, но через мгновение его поглощает тьма.

– Ну, вот и все.

Мой бокал пуст. Наш бокал. Как и бутылка. И горячее джакузи, которое почему-то кажется пустым, потому что Зака, который в ней сидел, теперь нет. Я хотела отдохнуть одна, в этом был весь смысл. И вдруг уже не хочу.

– Черт.

С моей стороны было глупо приглашать его в джакузи. Глупо делиться с ним вином и позволять себе смеяться вместе с ним. Смерть Джоша разбила мне сердце, и оно никогда не излечится. Оно искалечено, и я прячу его подальше в надежде избежать боли, которая обязательно пробудится, потому что любой, кому бы я его ни доверила, будет не Джош.

И тут появляется Зак Батлер. Он несколько раз за вечер смотрел на меня так… словно видел во мне что-то такое, что он был бы не прочь понять. Хуже того, я тоже это чувствую. Любопытство, которое не испытывала уже очень давно. Но сломанный орган в груди не может позволить мне даже любопытства.

– Не говоря уже о том, что это чертов Закари Батлер, – говорю я себе сквозь журчание воды. – Он не настоящий человек.

Но это бред. Окружающий его ореол славы далеко не так интересен, как то, что скрыто от посторонних глаз. У него уверенность кинозвезды, но без завышенного самомнения. И улыбка, в которую может влюбиться любая девушка.

Только не ты.

Я вылезаю из воды, и от прохладного февральского воздуха по всему телу проходит дрожь. Я вытираюсь, одеваюсь и беру телефон. Сейчас чуть больше десяти. Еще уйма времени.

Я отправляю сообщение.

Роуэн. Закончила с работой.

Ответ приходит мгновенно.

Клэй Дэвис. Ты ж моя девочка.

Я закатываю глаза. У нас не то чтобы постоянный роман – один раз перепихнулись, и все, – но Клэй Роббин никогда не удосуживался спросить «свою девочку», чем она зарабатывает на жизнь. Меня это устраивает, я с ним не для того, чтобы вести светские беседы.

Я крадусь обратно к своей машине, припаркованной на окраине съемочного городка. В своем гостиничном номере принимаю душ, надеваю черную футболку, высокие ботинки и джинсовую куртку, а затем еду в «У Джерри», убогое заведение неподалеку от шоссе 210.

Клэй уже у бара и, судя по расставленным перед ним стаканам, выпил три порции виски. Мне почти двадцать шесть, а он на два года младше меня, высокий, худощавый, с взлохмаченными волосами в стиле диско-эмо, которые падают ему на глаза. Я до сих пор не уверена, что он работает. На нашем первом «свидании» четыре дня назад (тоже в «У Джерри») он сказал мне, что работает менеджером какой-то местной группы, но я в этом сомневаюсь.

– Малышка!

Он машет мне рукой, и я оказываюсь в его объятиях, окруженная запахом курева и «Джека Дэниелса». Его ладонь тянется прямиком к моей заднице.

– Не лапай меня. – Я сажусь на свободное место рядом с ним. Из аудиосистемы доносится что-то громкое и непонятное.

– Виноват, виноват. – Клэй широко улыбается, как чувак, которому хорошо известно, что ему сегодня вечером перепадет секс. – Джеронимо, принеси моей милой подружке все, что она захочет.

«Какой джентльмен», – думаю я, учитывая, что в конечном итоге платить придется мне.

Бармен, которого на самом деле зовут не Джеронимо, наклоняет голову в мою сторону.

– Просто пива, спасибо.

Мое второе свидание с Клэем во многом похоже на первое. Он без умолку рассказывает о себе и пьянеет все сильнее, пока я допиваю свой единственный бокал пива и запиваю его стаканом воды. Два часа спустя Клэй практически падает со стула.

– Я вызову такси, – предлагает Джерри, уже протягивая руку к телефону. Клэй – завсегдатай его прекрасного заведения.

– Сама справлюсь, – говорю я. – Поможешь затащить его в машину?

Мы с барменом усаживаем Клэя на переднее сиденье моей черной «Тойоты Камри», где он мгновенно отключается. Я помню дорогу к его маленькому жилому комплексу в Санленде. Приходится хорошо его потрясти, но я все же заставляю Клэя выбраться из машины и дойти до дома, опираясь на меня. Повезло, что его однокомнатная квартира находится на втором этаже, иначе мне пришлось бы оставить его на тротуаре.

К тому времени, как мы добираемся до спальни, у меня ноют плечи, а Клэй невнятно рассказывает историю о фестивале «Burning Man»[1]. Я снимаю его руку со своей шеи, и он падает лицом на кровать. Через несколько секунд уже раздается громкий храп.

Я сажусь на край кровати. К почти пустой стене скотчем прилеплены плакаты групп, о которых я никогда не слышала. Final Boss и Chat Pile. Из сломанного ящика комода вываливается одежда. Вся квартира провоняла травкой, а ванная комната даже отдаленно не располагает приводить подружек домой.

Меня захлестывает волна печали. Как всегда, она просто появляется, казалось бы, из ниоткуда и приносит с собой поводы для грусти без всякой причины. Иногда это воспоминание о том, как мы с Джошем играли в детстве. Иногда – последнее воспоминание о нем, как из его уха вытекала кровь. Не лилась, не хлестала, а медленно вытекала, потому что он был уже мертв.

Иногда горе связано не с прошлым, а с будущим. С тем, что могло бы произойти. Не отобранная у Джоша жизнь, а жизнь, которую ему так и не удалось прожить. Вот как сегодня, только на этот раз мысли обо мне. О моей жизни, которая еще не прожита, и едва слышном голосе, нашептывающем, что еще не слишком поздно.

Я вскакиваю с кровати и оставляю Клэя отсыпаться. Вернувшись в отель, ложусь в постель и устремляю взгляд в потолок. Это как чистый лист. Блокнот для рисования. Когда я была маленькой, то смотрела на гладкий белый потолок в своей комнате и рисовала на нем воображаемые костюмы. Униформу времен Гражданской войны, винтажные платья или юбки-карандаш и элегантные шляпки, которые могли носить женщины в сороковые годы.

В эту ночь я вижу шарф Хьюго, но он надет на Закари Батлера. Закари сейчас не в роли. Он спрашивает меня, почему я не займусь чем-нибудь посерьезнее, и улыбается своей милой улыбкой. Я вспоминаю о том, сколько раз улыбалась за тот наш короткий разговор в горячем джакузи. Почти уверена, что больше, чем когда-либо.

А потом снова накатывает горе, отягченное чувством вины, поэтому, когда в четыре часа утра на телефон приходит эсэмэс от Клэя с просьбой приехать, я соглашаюсь.

* * *

Мой телефон издает сигнал. Звонок, а не сообщение. Какая дерзость.

Прошлой ночью, а точнее, сегодня утром, после моего второго заурядного свидания с Клэем я вернулась в отель. Может, я и унизила себя, оказавшись в его постели, но у меня хватило достоинства не оставаться на ночь. Моя голова коснулась гостиничной подушки около пяти, и, кажется, уже через минуту зазвонил телефон.

Я шарю по тумбочке, хмурюсь при виде номера и нажимаю «Ответить».

– Сейчас восемь утра. Зачем так рано звонить?

– А чем ты ночью занималась, что так устала? – Джесс Джорданс, или Джей-Джей, моя лучшая подруга, в этом она вся.

– Всякой ерундой, – отвечаю я, потирая глаза. – Ерундой для взрослых.

– Рассказывай, – командует Джей-Джей, и я слышу шелест бумаг. Она готовится к получению степени магистра в области коммуникаций в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, и меня не удивляет, что деловая подруга уже взялась за учебники. – С кем это ты занимаешься взрослой ерундой? Кто-то из съемочной группы? Или актеров? Пожалуйста, скажи мне, что это Закари Батлер.

Я чуть не роняю телефон.

– Я тебя умоляю. Обычный парень. Из приложения.

– Значит, очередной незнакомец. – Джей-Джей вздыхает. – Девочка…

– Рановато для лекции, – замечаю я, откидываясь на подушки.

– Я волнуюсь, Ро. Переживаю, что ты можешь попасть в неприятную ситуацию…

– Не попаду. Никогда не попадаю.

– Ты хочешь сказать, что пока не попадала.

Я ничего не отвечаю, позволяя молчанию сделать свое дело. Джей-Джей снова вздыхает.

– Ладно. Я никогда не перестану за тебя переживать, но причина моего звонка – уточнить, в силе ли еще вечеринка на следующей неделе по случаю твоего дня рождения. Съемки «Вожделения» долго не продлятся, верно?

– Я так не думаю. У нас осталось несколько дней, – говорю я, уже скучая по джакузи, от которого мне придется отказаться после окончания съемок. – Судя по всему, мы движемся к завершению.

– Хорошо. – Я практически слышу, как Джей-Джей ставит галочки в списке дел. – Двадцать шесть исполняется раз в жизни.

Некоторым людям никогда не исполняется двадцать шесть. Или двадцать один. Или восемнадцать…

Такое часто случается. Горе искажает невинную фразу и превращает ее в болезненный укол. Джей-Джей, конечно, знает о Джоше, но за эти годы я поняла, что даже самые заботливые и чуткие люди не думают о смерти и всех ее бесконечных последствиях так же часто, как я. Они не слышат, как она скрывается за безобидными фразами, и не видят ее под маской развлечения в глупых медицинских драмах или полицейских сериалах. Когда у тебя на коленях умирает любимый человек, перспектива меняется и становится шире, чем хотелось бы.

– Только не переусердствуй, – напоминаю я Джей-Джей в миллионный раз. – Ничего особенного.

– Твоя лачуга – воплощение «ничего особенного», – произносит она, и в ее бодром, деловом тоне слышится легкая нотка отвращения. – Но не переживай. Я сделаю ее красивой. И пригодной для жилья.

Кемпинги, леса и домики в глуши не то, что любит Джей-Джей. Моей лучшей подруге больше подойдет роль девушки, которая готовит стильный званый ужин. Но я люблю свою хижину, потому что она принадлежала моему отцу. Маленький, но опрятный домик в Уайлдвуде, который он купил миллион лет назад. Мое наследство и еще одно убежище. Вместо того, чтобы после окончания съемок «Вожделения» возвращаться в свою студию в Западном Голливуде, я планирую провести несколько дней в доме. До своей следующей подработки, какой бы она ни была.

Джей-Джей, должно быть, умеет читать мысли, потому что спрашивает:

– Ты уже определилась со следующей работой?

– Пока нет, но не переживаю на этот счет.

– Я тоже, – отвечает Джей-Джей. – Просто интересуюсь, как долго ты пробудешь в городе, чтобы мы могли как следует потусоваться, прежде чем меня с головой поглотит диссертация.

– После вечеринки я останусь на несколько дней в доме, а потом буду в твоем полном распоряжении.

– Хорошо, – соглашается она. – Мы закажем коктейли в ресторане «Формоза»[2], и ты сможешь рассказать мне, каково это – работать с Закари Батлером и Хавьером Паезом, счастливая ты сучка.

– Я не работаю с ними, – уточняю я. – Я работаю рядом с ними. Они не знают о моем существовании.

Слова легко слетают с губ, потому что на большинстве съемочных площадок они правдивы. Но не в этот раз.

Зак меня знает…

Эта мысль застает меня врасплох. А с каких пор он Зак, а не Закари? Я для него никто. И, что важнее, он никто для меня.

– И так оно и останется, – бормочу я.

– М-м?

– Ничего.

– Ладно, еще один вопрос по вечеринке, – говорит Джей-Джей. – Поскольку мы будем в богом забытой глуши, где на многие мили вокруг нет ни одного мини-маркета, мне нужно убедиться, что на одного гостя правильное соотношение выпивки и еды. Приглашение приняли пятнадцать твоих самых близких людей.

– Пятнадцать? – переспрашиваю я. – Я думала, у нас счастливая цифра тринадцать.

– Джейми хочет привести своего нового друга. Он такой милый, что я не смогла отказать. И…

– И?..

– Как-то вечером я была в ресторане Yardbird и столкнулась с Даной Ходжес.

– Джей-Джей! – стону я.

– Я ее не приглашала, – быстро добавляет она. – Ни за что бы не стала этого делать, не спросив, но вы двое когда-то были близки. Вот, потому и спрашиваю.

– А она вообще хочет прийти? В последнее время она ведет себя так, будто едва меня выносит.

– Она со всеми так себя ведет. Но мне стало неловко, когда она сказала, что с ней больше никто не общается.

– Ну и дела. Интересно, почему? Но я не против. Приглашай.

– Уверена? Это твоя вечеринка.

– Уверена. В память о старых добрых временах.

– Отлично. – Я слышу, как Джей-Джей делает пометку. – Тогда пятнадцать. Если, конечно, ты не хочешь еще кого-нибудь добавить в список?

Совершенно неожиданно перед моим взором возникает прекрасное лицо Зака Батлера.

– Нет, – отвечаю я, но затем ради Джей-Джей смягчаю свой тон. – Не надо. Все в порядке.

– Отлично. Не могу дождаться, когда тебя увижу. Жду с нетерпением. – Ее голос тоже смягчается. – И, Ро…

– Да? – спрашиваю я, хотя уже знаю, что она собирается сказать.

– Будь осторожна.

– Я всегда осторожна.

И это уже вторая ложь моей лучшей подруге, а ведь еще нет и девяти утра.

* * *

День уходит на съемку экстерьеров. Я редко вижу Зака: меня заставляют работать с техниками, помогать готовить камеры. Что хорошо. Чем меньше контактов, тем меньше шансов удовлетворить свой раздражающий интерес к его персоне.

Во время обеда я случайно слышу разговор нескольких членов съемочной групп. Они говорят, что Сэм, режиссер, собирается закончить съемки фильма завтра утром.

– Черт, – бормочу я, накалывая вилкой макаронину из салата. Это означает, что у меня осталась всего одна ночь в джакузи.

С Заком…

– Прекрати, – велю я сама себе, и один из ассистентов бросает на меня странный взгляд.

Вторая половина дня сменяется ранним вечером. Сначала снимают несколько небольших кадров, затем переснимают, как Хьюго входит в свой дом, на этот раз оставляя шарф. Второй ассистент отводит меня в сторону и говорит, что сегодня вечером я дежурю на съемочной площадке кровавой сцены. Мне придется помогать гримерам между дублями приводить Закари в порядок и делать фотографии, чтобы не упустить ни одной детали.

Двойное дерьмо. Я не только окажусь в первом ряду зрителей того, как Зак убивает Хавьера – что, несомненно, будет жутким представлением, – мне придется к нему прикасаться.

К лицу.

«Вот тебе и отсутствие контакта», – думаю я, а потом проклинаю свои щеки, которые предательски розовеют.

Актеры возвращаются с обеденного перерыва, разговаривая и смеясь. Что выглядит странно, поскольку из-за грима лицо Хавьера напоминает измельченного в фарш цыпленка. Его красоту скрывают отеки от ударов, синяки и кровоточащие раны. Он практически неузнаваем.

Пока идет подготовка к съемке сцены, я наблюдаю, как Зак отходит от Хавьера и от всех, чтобы вжиться в роль. Его дыхание становится хриплым, ноздри раздуваются. Стиснув кулаки, он меряет шагами угол кабинета, словно животное, угодившее в клетку.

Представьте, если эту энергию, неприкрытую и мощную, перенести в постель. Дикий блеск в глазах, когда он берет то, что хочет…

– Господи Иисусе, – шепчу я и прерывисто вздыхаю. Эта вспышка фантазии в сто раз более мощная и эротичная, чем то, что произошло прошлой ночью с Клэем, и все его безыскусные ласки.

Сэм зовет актеров занять свои места. Хавьер ложится на пол у ножек своего кресла, а Закари усаживается на жертву верхом с резиновым ломиком в руке. Они прорабатывают движения и реплики – их не так уж много, в основном Хьюго умоляет сохранить ему жизнь, а Бойд все равно ее отбирает.

Сначала делают несколько проходов, держа камеру над плечом Зака, чтобы снять его от первого лица, а затем роль Хавьера в «Вожделении» заканчивается.

– И на этом с Хавьером Паезом покончено, – произносит Сэм, вызывая аплодисменты съемочной группы.

Хавьер и Закари обнимаются, но съемочная группа быстро приступает к следующей сцене, которая по задумке будет сниматься от первого лица: на полу, под сумасшедшим Бойдом с ломом в руках.

Техники устанавливают камеру на пол на подставку из фанерной доски. Закари опускается на колени над тренажером и хватается левой рукой за перекладину, так что кажется, будто одна его рука упирается в пол рядом с головой Хьюго. Небольшие пластиковые пакеты с кровью стратегически расположены вокруг камеры.

Сэм велит всем приготовиться, и Зак начинает тяжело дышать. Его прекрасное лицо искажается до неузнаваемости от овладевшего им безумия. Точно так же, как лицо Хавьера под гримом. Прямо на моих глазах Зак как будто превращается в другого человека.

Объявляется начало съемки, Зак атакует пакеты резиновым ломиком, и ему в лицо брызжет кровь. Когда съемка заканчивается, Сэм отсматривает видео и решает, что вышло недостаточно реалистично. Команда гримеров со мной на хвосте спешит на площадку.

Вооружившись салфеткой и бутылочкой средства для удаления фальшивой крови, я встаю перед Заком. Его дыхание замедляется, но взгляд затуманен и устремлен куда-то вдаль. Я прикладываю салфетку к его лбу, чтобы стереть красные брызги, и он впервые смотрит на меня. Как будто вернулся из какого-то темного места. Выражение его лица смягчается, и он улыбается.

– Привет.

– Привет, – отзываюсь я, пытаясь сосредоточиться, но у него на нижней губе капля крови, и моя обязанность ее вытереть. Прикоснуться к его губам. При этом я чувствую на себе его взгляд.

– Это наш последний вечер, – замечает он.

Я рискую встретиться с ним взглядом и растворяюсь в нем. В его присутствии. Его близости. Я понимаю, что мне предлагают еще раз встретиться в джакузи. И поскольку он чертовски хорошо выражает каждое свое чувство взглядом, я вижу и его внутренний конфликт тоже. Нерешительность, смешанная с любопытством. У меня мелькает короткая, мимолетная мысль – словно искра на миг осветила тьму, – что, возможно, ему трудно не думать обо мне, как и мне трудно не думать о нем.