Женщины виноваты!

И он, словно на крыльях, как бывало в далекой молодости, когда у него получалось то, что он задумывал, быстро ушел к себе, стараясь, чтобы никто из сослуживцев не заметил его состояния. Радовался он больше оттого, что одержал над собой небольшую победу – переборол свою робость перед женщиной. А то, что он уговорил поехать с ним Оксану, было где-то на втором плане.

* * *

Владимир с Оксаной приехали на дачу, когда солнце еще ярко освещало и дом, и деревья в саду, и дорогу, ведущую к реке. В середине мая солнце уже не торопится покидать небосклон. Оно медленно катится за горизонт и оттуда долго освещает небосвод своим оранжево-красным светом. Только ближе к полуночи заря исчезает совсем и то лишь на короткое время, чтобы вскоре появиться золотистым свечением на востоке, совсем рядом с тем местом, где она погасла.

…Замоченное мясо уже перетомилось и жаждало превратиться в другое качество – в шашлык. Всем известно, что шашлык – слово мужского рода, поэтому настоящий шашлык могут приготовить только мужчины. Они знают не только способы его приготовления, но и слова, которые необходимо произносить шепотом или громко, колдуя над мангалом, и временами, спасая шашлык от жарких дубовых углей, поливать его вином. Этим и занимался Владимир, пока Оксана накрывала стол в беседке под блестящими, светло-зелеными молодыми листьями винограда.

Готовя угли из сухих дубовых чурок и нанизывая мясо с луком на шампуры, Владимир наблюдал за Оксаной. Она, словно хозяйка дома, ничего не спрашивая у него, быстро находила все необходимое для стола в том бардаке, который уже давно обитал на даче, лишенной женских хозяйских рук. Посматривая на Оксану, Владимир начал вновь сомневаться: правильно ли он сделал, что пригласил ее. «Ну, съедим мы шашлыки, а дальше что? Как себя вести? Притвориться пьяным и начать приставать? Как она это воспримет? Не касаться этой темы – может подумать, что я ее как женщину не воспринимаю. Проблема!».

Накрыв на стол, Оксана села на стул и стала следить, как чародействует Владимир над мангалом. Владимир, взглянув на Оксану, оставил угли, достал из сумки вино, водку и подсел к столу.

– К приему шашлыка надо подготовиться. С ходу, с колес у него не тот вкус. Его надо ожидать, как опаздывающую на свидание женщину – с волнением. Говорить о нем, чтобы он, слушая разговоры, не пережарился, не подгорел, – говорил Владимир, улыбающейся гостье. – Ты что будешь пить? Вино так вино, а я горькую. Ну что, за знакомство? – Владимир поднял рюмку.

Она молча кивнула головой в знак согласия.

– Мне стыдно признаться, но я о тебе знаю очень мало, хотя и работаем вместе уже много лет, – добавил он, выпив рюмку водки.

Пока шашлыки, шипя и брызгая соком, вбирая в себя запах углей, доходили до готовности, они еще успели выпить за открытие сезона шашлыков и просто за хорошую погоду. Затем были шашлыки, покрытые румяной корочкой, мягкие и настолько сочные, что можно было захлебнуться этим соком; куски мяса, вперемежку с луком, легко соскакивали с шампура и просто таяли во рту. После уничтожения шашлыков они посидели, поговорили о всяких пустяках. Постепенно перешли к обсуждению служебных проблем, а затем, через воспоминания о детстве, к разговору о личной жизни. Тихий, завлекающий голос Оксаны располагал к откровенной беседе, и скоро они узнали друг о друге больше, чем за все годы совместной работы.

…Солнце зашло. Яркие краски мая посерели.

– Да, я чуть было не забыл. В доме еще холодно: надо включить обогреватель. Я немного согрею свою комнату, а на ночь обогреватель поставлю у тебя. Все будет хорошо. А сейчас мы погуляем перед сном.

– Ты обещал соловьев, – напомнила ему Оксана.

– А ты разве не слышишь, как они поют?!

– Слышу, но мы же не в ресторане, где певцов слушают за едой. Хорошего певца надо только слушать – и ничего больше. Пойдем поближе к ним.

Песни соловьев доносилось со всех сторон. Они шли по дороге к реке, прислушивались к пению, пытаясь определить местонахождение самого голосистого певца. Останавливались, слушали его рулады и шли дальше, к другому, который, оказывалось, пел еще лучше и громче. Вечер выдался теплым, безветренным, на небе ни облачка. Было новолуние, и тонкий серп луны на бледно-оранжевом небе выглядел изумительно красиво. Темная полоса близкого леса придавала еще большую красочность молодому месяцу и нежность небосклону, на котором, непонятно каким образом мог висеть он тоненькой, ослепительно яркой скобочкой. Гуляли долго, пока месяц, спешащий за солнцем, не покинул небосклон, и ночь не натянула темное, усыпанное звездами покрывало над всей землей. Небо стало равномерно темным везде, и лишь в южной стороне полыхало желто-оранжевое зарево огней далекого города. А соловьи к ночи только лишь распелись, и их голоса стали более громкими и насыщенными красотой своего звучания.

Стало прохладно. Они ничего теплого с собой не взяли, и Оксана совсем озябла.

– Давай я тебя согрею.

Владимир обнял ее, прижал к себе и начал целовать: сначала несмело щеки, лоб, шею, а затем, почувствовав, что она не отстраняется, в губы. Оторвавшись от губ, он спросил с улыбкой:

– Так теплее?

Она, ничего не ответив, теснее прижалась к нему. Обнимаясь и целуясь на пустынной в этот час дороге, они добрались до дому. В обогреваемой калорифером комнате было тепло.

– Сейчас я перенесу обогреватель в твою комнату.

– Я боюсь спать одна, – она снова прижалась к нему. – Не прогоняй меня в ту комнату. Там холодно, темно и, наверное, там мыши.

Они снова целовались до головокружения…

– Боже мой, как мне хорошо, как я счастлива. Сколько лет я ждала этой минуты, – говорила она шепотом, лежа в постели и прижимаясь к нему всем телом. – Может быть, это наша первая и последняя ночь, но я ни о чем не буду жалеть.

Он молча лежал на спине и гладил, обнимая еще прохладное после прогулки, чудно пахнущее незнакомыми духами, ее тело с гладкой и нежной кожей. Он повернулся на бок и уткнулся лицом в ее грудь: ему стало так спокойно и уютно, а она такой родной и желанной, что он готов был заплакать. Он не сравнивал ее ни с одной из женщин, которых он знал, не мог: так хорошо и счастливо он не чувствовал себя ни с кем. Разве только с женой в далекой юности.

А за окном пели соловьи.

Она гладила его лицо, его жесткие короткие волосы, целовала их, целовала его лоб, губы и шептала, шептала…

– Ну почему все устроено так несправедливо? Ведь мы созданы друг для друга – я знаю это, я чувствую. Я в тебя влюбилась, стыдно даже признаться, еще при муже – а встретились только сейчас. Почему ты на меня никакого внимания не обращал? Ведь после развода ты долго был один, и все говорили, что мы – хорошая пара, и что нам надо быть вместе, но ты меня не замечал. А я так страдала. Всех женихов отваживала, ждала тебя, а ты все не шел и не шел.

Она все говорила, и говорила. Он лежал и почти не слушал, да ей это и не нужно было: она была с ним, и ей было хорошо.

А ему?

За окном заливались соловьи.

Не хотелось сравнивать, но сравнения приходили сами. С Ириной ему никогда так хорошо и уютно не было. Она вечно была чем-то озабочена, вечно была недовольна всем, всегда куда-то спешила, а если оставалась на ночь – спала всю ночь. Времени, поговорить один на один, у них никогда не было. Он, думая об Ирине, часто вспоминал строчки стихотворения Константина Симонова:

… Злую, ветреную, колючую,

Хоть ненадолго, но мою.

Первое время Владимир был даже доволен таким знакомством, но со временем все это стало ему в тягость. Он вдруг неожиданно понял, что он и не знает, о чем бы говорил с Ириной. На вечеринках, в ресторанах или кафе они никогда вдвоем не бывали, поэтому там темы бесед были общими. Когда же они оставались вдвоем, им не о чем было говорить, разве что о недостатках знакомых. А Оксана нашла общие интересы, разговорила его. Так откровенно о своей жизни он уже давно ни с кем не говорил. Действительно странно: работали столько лет рядом, а никогда даже не поговорили наедине. Все разговоры сотрудников, что якобы они пара, только отдаляли его от нее. Ему было стыдно подойти к ней по подсказке, как ему казалось, почти по требованию окружающих. И он не подходил.

В эту ночь они не спали, но не потому, что песни соловьев, врывающиеся в комнату даже через закрытые окна, волновали их, пробуждали желания, а потому, что у них оказалось много общего в жизни, и они старались все это обсудить, обменяться взглядами. Заснули они, когда розовый рассвет стал пробиваться сквозь зашторенные окна, а уставшие соловьи уже не пели непрерывно, а лишь изредка и несмело, не доводя начатую трель до конца, когда на смену ночным певцам проснулись дневные птицы.

* * *

…Выспаться им не дали. Еще не было и девять часов, когда к дому подъехала машина и из нее вышли Саша с женой и Ирина. Ирина, на правах хозяйки, открыла калитку, и первая вошла на участок, по пути заглянула в занавешенное окно, постучала и подошла к двери.

– Открывай, соня! – громко крикнула она.

Через некоторое время на застекленной веранде показался заспанный Владимир.

– Кто там?

– Сюрприз! Ты что, не узнаешь уже! Или вчера перепил? Один за всех старался, – тараторила Ирина, входя на веранду. – Долго спишь – солнце вон уже как высоко поднялось.

Застигнутый врасплох, Владимир смущенно топтался на веранде.

– Еще рано, – глянул он на часы-ходики. – Сегодня же выходной.

– Я хотела еще вчера приехать, но вот их не смогла уговорить. Ты как здесь, не скучал один?

Владимир не знал, что отвечать, но в это момент дверь комнаты открылась, и на пороге появилась Оксана.

– Доброе утро! – она догадалась, кто приехал, и решила не прятаться – только хуже будет. – Он не один здесь был, а со мной.

Ирина настолько оторопела, что некоторое время не могла вымолвить ни слова.

– Кто это? – наконец очнуться она.

– Сюрприз, – мрачно произнес Владимир. – Познакомьтесь, это Оксана. – Помолчал. – А это Ирина, – обратился он к Оксане, – Сашу и Марину ты знаешь.

Приехавшие растерянно смотрели на Владимира. Он глянул на Оксану, на ее встревоженные глаза. Даже на расстоянии почувствовал идущее от нее к нему тепло, уют.

– Это Оксана, – повторил он и неожиданно даже для самого себя добавил, – моя жена.

Молчание на веранде затянулось.

Первой пришла в себя Ирина и, наступая на Владимира, зашипела:

– Это когда же вы успели пожениться? – в глазах блеск молний.

– Да вот, ночь провели вместе и поняли, что мы созданы друг для друга. – Владимир старался казаться безразличным к происходящему.

– Переспали, это будет точнее, – зло поправила его Ирина.

– Ну, если тебе хочется, можно сказать и так: переспали. Но нам это так понравилось, что мы решили больше не расставаться, правда, Оксана?

Оксана смотрела на него удивленно-восторженными глазами.

– Ну что вы молчите?– обернулась Ирина к Марине и Саше. – Скажите же ему что-нибудь.

Марина молча пожала плечами, а Александр не к месту весело заметил:

– А что здесь нужно говорить? Все ясно!

– Я же просила вас поехать вчера вечером, а вы все: «Поздно уже». Вот и опоздала. Два года наших встреч псу под хвост. А с ней один раз переспал и – к венцу, – зло бросала она Владимиру. – Как это можно назвать?

Владимир молчал, стоя рядом с Оксаной и держа ее за руку, словно ждал родительского благословения.

– Ты чего молчишь? – Ирина подступила почти вплотную к Владимиру.

– Я слушаю, что ты говоришь.

Владимир казался спокойным, но Оксана почувствовала, что он может сорваться. Она положила руку ему на плечо: «Не надо», – не сказала она, но он услышал ее и отошел от Ирины.

Ирина повернулась к Марине, но та – «я-то тут причем?» – смотрела в окно. Поняв, что не находит поддержки даже у своей подруги, Ирина расплакалась и сквозь слезы спросила:

– Ну а как же я? Что мне теперь делать?

– Что делать? – Владимир на мгновение задумался и, не жалея ее, сказал: – Тебе остались только шашлыки. Раз уже приехали – жарьте, ешьте, пейте, а мы, чтобы вам не мешать, пойдем погуляем.

2003г.

В оформлении обложки использована фотография автора Jude Beck с сайта https://unsplash.com/photos/103bWC9Cr48

Примечания

1

1 Мне не интересно, что говорил Пушкин о Татьяне. Но вы невежливы. (Англ.)