Женщины виноваты!

Легкая прохлада из раскрытого окна слегка успокоила. Она решительно повернулась на бок, свернулась калачиком, закрыла глаза. Тут же перед ней проплыли обрывки лет и остановились на сегодняшней ночи. Вот она лежит нагая, с нестарым, страдающим телом, и никто не может ей помочь. Стало жаль себя, чтобы не расплакаться, она вновь легла на спину, вытянулась – так чувствуешь себя не такой несчастной. Обида отодвинулась, уступив место горячему телу и воспоминаниям. Провела руками по груди, животу, бедрам. Легкая дрожь пробежала по телу, грудь высоко поднялась и с тихим стоном опустилась. Она испугалась – не разбудила ли?

«Нет, так нельзя. Надо встать, умыться, успокоиться. Все войдет в уже ставшую привычной колею. Сейчас я усну, а утром встану, приготовлю завтрак мужу и дочери, провожу их из дома и сама пойду на работу. Эта кошмарная ночь забудется, следующая ночь будет спокойной, и меня не будут мучить видения, и тело не будет так гореть. Мне приснится сон: я среди цветов на лесной поляне. Голая. О Боже! Что со мной?»

Она встала и, не одеваясь, подошла к окну. Высоко в небе светила полная луна; звезд было мало, и все они были какими-то блеклыми, и лишь у горизонта ярко сияла Венера – даже полная луна, залившая все вокруг матовым, белым светом, не смогла затмить Богиню Любви. «Ведьмина ночь, – почему-то пришло на ум это сравнение. – Ведьмина ночь». Постояв еще немного у окна, она прошла в ванную, открыла кран с холодной водой и пока вода «остывала», стала рассматривать себя в зеркало.

«Интересно, бывают ли ведьмы с зелеными глазами и каштановыми волосами?» Она встряхнула головой – длинные прямые волосы закрыли плечи, грудь. «Хотя в наше время меняют цвет не только волос, но и глаз. И все это делают без всякого колдовства». Большие, зеленые, чуть удлиненные глаза придавали лицу задумчиво-грустное выражение. Даже когда она улыбалась, в глазах была грустинка. Покусала полноватые губы – показались бледными. «Как давно он их не целовал». Она даже слегка вздрогнула от воспоминания о том, как они целовались, как при этом они вжимались друг в друга, по всему телу распространялось приятное тепло, голова кружилась, и счастье заполняло ее всю. Как давно это было…

Подняла волосы вверх, привстала на цыпочки, прогибаясь, потянулась, поглядывая в зеркало на себя сбоку. «Животик просматривается. Не то, что раньше, когда гимнастикой занималась». Она попробовала втянуть живот – талия стала тоньше, но… «И не такая уж старая: фигурка еще не потеряла стройности. Талия, бедра, длинные ноги, бархатная кожа – все в норме». Провела рукой по еще упругой груди. «Конечно, уже не торчат так вызывающе, как в те счастливые восемнадцать лет, когда впервые он их увидел, но выглядят все еще привлекательно. Так мне кажется». Все тело смуглое от загара, и лишь небольшие белые треугольники от купальника на груди вокруг сосков да еще внизу на интимном месте. Соски большие, торчащие. «Когда-то они ему так нравились. Как он их целовал! А я их стеснялась и никогда без лифчика не ходила. Даже тонкие облегающие свитера старалась не носить – боялась, что будут видны». Потрогала один сосок, другой. Они набухли от прилившей крови и стали еще больше. Руками сжала груди вместе до боли и медленно отпустила. Словно нехотя они распрямились. Соски грустно смотрели в стороны. Розовые соски на пятнышках белого, незагорелого тела. «Неужели он нашел лучше? И чем лучше? Ведь я любила его и всегда была ему верна. Он мой единственный мужчина».

Несмотря на внешнюю ласковость и притягательность зеленых с поволокой глаз, она считалась недотрогой. Мужчины, дойдя до незримой, но жесткой границы, встречали холодный зеленый блеск – и отступали. Никогда никакого повода на надежду она никому не подавала. Ничего, кроме комплиментов и цветов, не принимала. Но сейчас, кажется, она жалела об этом. Странная ситуация: ей нужен мужчина, и на кровати лежит ее мужчина, но он ей не нужен. Да.

Взгляд опустился ниже. Живот подтянут, даже не скажешь, что родила, только вот появился жирок, и пупок как бы погрузился в тело, выглядел большим, а фигура от этого стала более привлекательной, женственней. “Как сейчас говорят, сексуальной”. Она невесело улыбнулась. Повернулась к зеркалу спиной, посмотрела через плечо. И здесь все прекрасно. Тонкая талия плавно переходит в бедра, которые хотя и стали мягче и в весе добавили, но остались в пределах стандарта – 90 см. В местах, где ягодицы переходят в спину, ямочки стали выделяться резче. «Он в первую же их близость обнаружил эти впадинки – тогда они были еле заметные. А сейчас они вон какие». Но бедра по-прежнему выглядели удлиненными. «Как заметены белые следы от купальника. Неужели он такой маленький? Он же ничего не прикрывал ни спереди, ни сзади, а я лежала на пляже в таком виде, разбрасывала ноги, чтобы загар был равномерней. О Господи».

Что там ниже? Стройные ноги. Под коленками припухшие подушечки. «Почему они так нравятся мужчинам?» Немного полноватые икры не портили вида и выражение «точеные ножки» им вполне подходило, когда она была в туфлях на высоких и тонких каблуках. А босые ноги выглядели мягкими и гибкими. Она провела руками от талии вниз по животу, бедрам и остановилась на ягодицах. Гладкая, прохладная кожа сейчас была чувствительна даже к ласкам своих рук. От их прикосновения по коже пробежали мурашки, дыхание стало глубоким. «Боже мой. Это же безумие какое-то. Я так с ума сойду».

Вода давно «остыла». Она несколько раз протерла мокрыми, холодными ладошками лицо, шею, грудь, живот. Это принесло успокоение. Не вытираясь, она подошла к окну. Огромный диск луны притягивал взгляд. «Сейчас бы метлу да на шабаш». Луна наплывала и уже занимала почти полнеба, и ей вдруг показалось, что это она мчится навстречу луне. Голова закружилась, и она оперлась о подоконник. «Говорят, что у рожденных под знаком Рыб в полнолуние прилив энергии. Это точно. С ума сойти можно от этого прилива».

Мертвая луна умертвила все кругом: звезды, деревья, дома, машины у подъезда. Свет от фонарей тоже мертвый. Ей показалось, что и в ней все остановилось, замерло. Остановилось дыхание, сердце. Прислушалась. Нет, она дышит, и сердце бьется, но медленно-медленно. И ее движения стали замедленными, растянутыми во времени. Она заставила стряхнуть с себя это наваждение. Все встало на свои места – луна, ночь и она нагая у раскрытого окна. Одна. Удушливая теплота вновь поднималась в ней, медленно обволакивая ее прохладное и еще влажное от воды тело. Внутри у нее все сжалось в комок, а тело, наоборот, стало большим-большим и горячим. Она дотронулась до груди, живота: кожа была прохладной. Он всегда восхищался этим ее состоянием – скрытый темперамент. «Какой же он скрытый?» Горячая волна поднялась выше, затуманила голову. Она уже ничего не видела и не чувствовала – только тело. Большое, охваченное истомой тело.

«Что же делать?» Перед ней проплывали лица знакомых и незнакомых мужчин. Промелькнуло лицо молодого человека, жившего на этом же этаже. Она попыталась прогнать его, но не получилось. Их знакомство можно было назвать «лестничным». Они часто встречались утром, но только на лестнице. Здоровались, перебрасывались ничего не значащими фразами и на улице расходились. Женское чутье подсказывало – она ему нравится. Вспомнились его короткие, но многозначительные взгляды, букеты цветов, подаренные им на 8-е Марта и на день ее рождения. Обручи сжали грудь сильнее. «Его квартира через лестничную площадку, и живет он один».

Оглянулась на спящего мужа. «А что муж? Он на меня никакого внимания не обращает», – мелькнула успокаивающая мысль.

Еще какое-то время она бездумно смотрела на сияющий диск в небе, затем набросила халат и вышла в пустой коридор. Словно боясь, что передумает, она почти подбежала к его двери, сразу нажала на кнопку звонка и остановилась напротив глазка. Дверь открылась быстро, словно ее уже здесь ждали. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Он все понял и первым протянул руки навстречу ее рукам. Она вошла и вздрогнула, когда за ней захлопнулась дверь. Ноги стали тяжелыми, непослушными. Мужчина подхватил ее на руки и отнес на кровать. Он целовал ее, ласкал ее тело, что-то шептал на ухо. Она, словно сделав трудное и важное дело, успокоилась, расслабилась и с закрытыми глазами доверила свое слабое, измученное ожиданием любви тело его сильным и ласковым рукам и горячим губам.

Через час она стояла в ванной и снова рассматривала себя. Она хотела возненавидеть свое красивое и податливое тело, но не смогла. Сожалений тоже не было. Успокоенное тело счастливо молчало и лишь глубоко в душе, на самом ее донышке, беспокойно ворочался вопрос: «Что дальше?»

За окном по-прежнему разливала белый матовый свет луна. «Ведьмина ночь», – вновь подумала она, теперь уже спокойно.

1998 г

.

Привычка

Только гении делают великие открытия до тридцати лет. Обычные люди делают их всю жизнь. Так было и со Степаном Ивановичем Урывским, главным бухгалтером небольшого завода по выпуску металлических изделий. Он сделал два открытия за одни сутки: одно вечером, другое, совершенно противоположное, утром следующего дня.

Но все по порядку.

Как обычно, его жена с младшим сыном на зимние каникулы отправилась к маме в деревню, а Степан Иванович остался в городе: профессия бухгалтера и отдых на стыке двух годов не совместимы. Сам он считал, что его жизнь сложилась, в общем, не плохо: у них с женой два сына, старший уже служит в армии, в сорок девять лет он всеми уважаемый главный бухгалтер завода, имеет квартиру, машину, теща и тесть живут в деревне. В общем, все хорошо.

Завод, как и большинство предприятий, больше простаивал, чем работал, но отчет есть отчет, тем более у плохо работающего предприятия. Вот и в этот раз все были в заботах по встрече Нового года, а Степан Иванович со своим немногочисленным коллективом – в отчетах. Но женщины, готовя отчет, готовились и к празднику. Особенно старалась Галина Васильевна, Галочка, как нежно называли ее мужчины из соседних отделов. Разведенная уже со вторым мужем, Галочка на них внимания не обращала. Взор ее был нацелен на Степана Ивановича. Виной всему, по-видимому, была плохая осведомленность о семейной жизни ее начальника.

Сам он особо не распространялся об отношениях со своей супругой. Да и что хорошего он мог рассказать о семейной жизни простого советского, а затем российского бухгалтера в годы перестройки: работа на заводе, дома – диван и хлопоты по хозяйству, летом добавлялась еще дача за пятьдесят километров от дома. Были размолвки с женой, – у кого их не было, – но крупных ссор удавалось избежать. В молодости они любили друг друга, а была ли сейчас у них любовь или это уже была привычка? Кто знает? Но семейная жизнь больших проблем у него не вызывала и вполне устраивала его.

Нежелание Степана Ивановича говорить о своей семье навеяло Галочке мысль, что в нынешнем положении Степан Иванович несчастлив, и она решила сделать этого солидного, всегда одетого в белую рубашку и темный костюм мужчину счастливым в семейной жизни. Решение это пришло уже давно, когда на дне рождения одной из сотрудниц бухгалтерии, устроенном на рабочем месте после трудового дня, Степан Иванович на прямо поставленный Галочкой вопрос: «Вы счастливы со своей женой?», неожиданно стушевался и как-то неопределенно и философски ответил: «Вы скажите, что такое счастье, и я скажу, счастлив ли я». Вот тогда Галочка и решила убедить его понимать счастье так, как понимает его она.

Сейчас, накануне Нового года, сидя за праздничным столом в бухгалтерии, она делала все, чтобы Степан Иванович согласился прийти к ней и встретить Новый год в кругу близких ей людей. Ее настойчивость и фраза «Ну что вы будете делать дома один?» – позволили ему убедить себя в том, что ничего предосудительно в этом визите не будет.

Галочка, в нарядном платье, встретила Степана Ивановича с радостным блеском карих глаз и с обворожительной улыбкой. Степан Иванович даже слегка растерялся: такой красивой он Галю еще не видел, а может быть, не обращал внимания? Галя дома была одна. Как оказалось, в последний момент близкие друзья не смогли прийти к ней, и теперь они будут встречать Новый год вдвоем. Отступать было неудобно, и он остался. Обменялись подарками. Гале Степан Иванович подарил духи, а ему был вручен красивый махровый халат. Садясь за праздничный стол при свечах, накрытый на двоих с разными деликатесами и охлажденным шампанским, и принимая из рук хозяйки тарелку с необыкновенно вкусно пахнущими салатами, Степан Иванович в этот вечер сделал свое первое открытие: надо же, какие красивые и хозяйственные женщины есть. В невольном сравнении жена оказалась в проигрыше во всех отношениях. Новогодние поздравления, шампанское, водка, вкусные закуски еще больше убедили Степана Ивановича в превосходстве этой над той. Ему в какой-то момент даже показалось, что он попал если не в рай, то в место, расположенное где-то рядом с раем. Галины рассуждения о новых счастливых семьях, вначале показавшиеся ему нелепыми, стали приобретать смысл, наполняться реальным содержанием. Правда, в постели он чувствовал себя не так уверенно, как за столом. Он понять не мог, в чем здесь дело, потому что до сих пор никаких проблем с этим у него не было, а тут…

– Ничего, – успокоила его Галя, – привыкнешь, и все войдет в норму.

Она была почти уверена, что Степану Ивановичу придется менять привычки. Но его эти слова не успокоили, а даже немного разволновали. Почему, он не понял, но долго не мог заснуть. Но утром он проснулся в хорошем настроении, голова не болела; Галя была на кухне, что-то готовила и тихо напевала незнакомую ему песню.

– Дорогой, – донеслось с кухни, – ты уже проснулся? Иди умойся, почисть зубы: я тебе там новую щетку с голубой ручкой приготовила и полотенце свежее повесила.

Степан Иванович потянулся до хруста костей, встал. На стуле весел подаренный халат, возле стула стояли новые мягкие тапочки – точно по его размеру.

«Надо же, – подумал он, – пустяк, а приятно».

Он почистил зубы, умылся и пошел на кухню – здесь его ждало продолжение вчерашнего застольного блаженства. Все прекрасно, не то, что… Да.

– Милый, ты зубную щетку ставь щетинкой в чехольчик: меньше пылиться будет, – сказала Галя, выходя из ванной. – И полотенце распрямляй, чтобы просыхало.

– Я машинально. Как получилось… – Степан Иванович немного растерялся. У себя дома он даже не помнил, как ставил щетку и распрямлял ли полотенце.

– Ничего, милый, понемногу привыкнешь. Я буду тебе напоминать, подсказывать.

И вдруг Степану Ивановичу словно чем-то острым пронзило грудь: вот что его беспокоило ночью – «привыкнешь». «Двадцать лет я свыкался и жил с одними привычками или вообще без них, а теперь придется привыкать к другим? Нет, возраст не тот, чтобы менять привычки. Еще случится инфаркт», – грустно размышлял Степан Иванович, допивая кофе и глядя перед собой в одну точку.

Второе открытие, сделанное им за эти сутки, было более категоричным: с женой, если не лучше, то привычнее.

2002 г.

Снова Праздник!

Боже мой, уже почти шесть часов. Когда же я успею стол накрыть? Видите ли, Крымовы не могут прийти в субботу, как все приглашенные на день рождения мужа. Теперь для них надо отдельно стол готовить. «Чисто символически!» Легко сказать. Даже на двоих и то нужно что-то приготовить.

Куда же транспорт подевался? И почему он всегда в обратную сторону идет? Ну, слава Богу, поехали.

Так, что поставить на стол? «Ограничимся бутербродами». Так я и поверю. Придут, и сразу же к столу: что там? Конечно же, программу придется урезать, но желательно не слишком: Крымов все-таки начальник мужа. Нашли начальника. Ну да ладно, это их дело. Продолжим. Колбаса, мясо для нарезки есть, рыба для бутербродов тоже, – догадалась купить заранее. Огурцы, помидоры и все прочее для салата есть. Но это же все надо приготовить. Надеюсь, муж про торт не забудет. А если забудет, то пусть пьют чай, как в лучших домах: сидя в креслах и держа чашки в руках. А что на горячее? Нужно что-то мясное. Говорят, что от мяса быстро стареют – это точно, зато дольше живут. Конечно, картошка с огурцом полезнее, чем бифштекс с яйцом, но ведь не поймут.

Ну вот я и дома. Осталось полтора часа. Так, почистить картошку, отбить мясо, нарезать все, что есть, накрыть стол. Боже мой, сколько работы. Чем меньше времени остается, тем больше надо сделать. Как в очереди: чем ближе к прилавку, тем больше впереди вас стояло. Ох, эта картошка! И как всегда: старые перчатки выбросила, а новые не купила, а после чистки картошки без перчаток руки становятся такими, что можно ими ржавчину с железа очищать. И лак с ногтей сползает.

Так, картошка в кастрюле, мясо в духовке, шампанское и водка в холодильнике, стол накрыт – пусть кто-нибудь другой попробует накрыть стол так быстро и … О, Господи! Пустой стол. Надо чем-то заполнить. Так, там где-то есть шпроты; про лимон и апельсины забыла; хлеб надо нарезать. Нарезку на две тарелки разложить, а вазочку с маслинами вот сюда. Еще тарелочку ассорти из целых помидорчиков и огурчиков с петрушечкой и укропчиком. Вот так! Теперь и места мало. Ох, там же еще бананы есть, а ставить их некуда. А, пусть полежат в холодильнике. Не пропадут. Вот и накрыла стол. Все когда-нибудь кончается.

Пора заняться собой. Легкий душ, – и к зеркалу. Мужчине неважно, как он выглядит – главное быть молодым, хотя бы духом. А женщина должна быть молодой и красивой, хотя бы на вид. За пятнадцать минут молодой не станешь, тем более красивой. У, не лицо – африканская маска. Выжатый лимон! Но другого нет – будем трудиться над этим. Даже из выжатого лимона можно приготовить хорошие цукаты. Так, прическу аккуратнее, пробор ровнее – мне это нетрудно. Мне ничего нетрудно! Ресницы подправим, чтобы в глаза бросались. Губы. Губы должны быть ярко красными: ведь я решительная, уверенная в себе женщина. Да, да, я решительная и уверенная. Очень уверенная! Пусть все это знают! А какая я на самом деле, знаю только я.

Платье. С платьем вопрос давно решен. Новое платье не готово – ничего страшного: старое платье я надевала всего пару раз. Не думаю, что Крымовы его запомнили. Легкое, светлое платье – лето ведь. Вот сюда небольшой красный бантик – под цвет губ, – а пуговицы сверху я совсем не буду застегивать. Сколько застегнуть снизу? Не продумала. Застегну две. Ну а если уж очень скромно будет – расстегну. Шутка. Смешно.

Духи, духи, духи. Знойным женщинам – экзотические запахи. Ну не знаю, что в этих духах экзотического? Сойдут.

Так, портрет, кажется, набросан. Даже немного лучше, чем у Пикассо, – лицо не перекошенное. Это уже неплохо.

Теперь туфли. Какой идиот придумал их такими узкими и на высоких каблуках? За день ноги так отекают, что ношение их превращается в пытку – испанские сапоги святой инквизиции, а не туфли. Почему нельзя в мягких, легких, таких привычных тапочках?

Ох, как же я устала. Мне бы сейчас прилечь хотя бы на пять минут, вытянуться, закрыть глаза, расслабиться. Но как раз этого делать не надо – будет хуже. Сейчас я как беговая лошадь, сделавшая разминочный круг перед скачкой: теперь застаиваться нельзя – только вперед. Когда это кончится, не представляю. А чем кончится, я отлично знаю. Крымовы уйдут, и муж начнет объясняться в любви. Приятно, что тебя любят, очень любят, ну очень-очень. Но надо же будет доказывать, что и ты его любишь. У мужа, как выпьет, начинается прилив нежности и возможности, а мне в такие дни после первой же рюмки спать хочется. Одной. И чтобы меня до утра никто не трогал.

Чу! Звонок. Туфли – надеть! Что там в зеркале? Ну и ну. Так, взбодриться и вперед с обворожительной улыбкой. Гости пришли!

2003 г.

Ходики с хромотой

Двадцатипятилетие окончания университета физфаковцы решили отметить широко – с официальной и неофициальной частью. Торжественную часть решили провести в своей любимой 408-й аудитории. Это была уютная комната с рядами столов, спускающихся уступами из-под потолка к длинному столу, к кафедре, к большой, коричневой доске. Тогда в этой аудитории с трудом помещались все студенты физфака, а сейчас она не была заполнена и на четверть.

Располневший, с увеличившейся на всю голову лысиной и в неизменных очках с сильными стеклами, но теперь в золотой оправе, постоянный староста факультета, Николай Степанов, пытался навести порядок. Наконец шум немного утих, и он начал перекличку по алфавиту. Когда была названа фамилия Коршунов, то никто не откликнулся.

– Коршунов, поднимись, – уже громче прокричал староста. – Он подходил ко мне, отметился, – словно оправдываясь, говорил Степанов.

– А Пономарева здесь? – спросила миловидная женщина. – Какая у нее теперь фамилия?

– Пономарева-Сорокина Светлана Николаевна, ты где? – староста снизу осматривал присутствующих. – Ее тоже нет, а ведь была.

– Ну вот, снова, как и двадцать пять лет назад, их нет на собрании. Не забыли привычки.

– Это чистое свинство, – возмутился староста. – Собрались, чтобы пообщаться всем вместе, а им дела нет ни до кого.

Немного пошумев о прошлом, аудитория успокоилась, и староста продолжил перекличку-представление с комментариями.

А бывшая Пономарева и Коршунов Владимир Степанович, как и в то далекое время, сидели в небольшом сквере на высоком берегу реки. Разговор не складывался, поэтому они больше молчали, думая каждый о своем, о тех прошедших невозвратно студенческих годах, когда они вот так же, плюнув на лекцию или собрание, уходили сюда или куда-нибудь еще и наслаждались жизнью, своей любовью, друг другом. Тогда было много тем для разговоров, и их тела касались друг друга. А сейчас… Светлана даже сумочку поставила так, чтобы она их разделяла, хотя за ним пошла сразу, не раздумывая, стоило ему позвать ее.

И вот они, двадцать пять лет спустя, снова сидят в этом сквере с видом на противоположный берег реки, теперь застроенный новыми, ослепительно белыми в лучах летнего солнца, домами.

– Подумать только, – Светлана огляделась вокруг, – столько лет прошло, а сквер почти не изменился. Скамейки только другие, – помолчала, подбирая слово, – неудобные.

– Да, что-то меняется, а что-то остается тем же, – вздохнул Владимир. – Как ты живешь? – вновь попытался завязать разговор.

– Нормально. На судьбу не жалуюсь. А ты?

Он молчал, глядя вдаль сквозь листву разросшихся деревьев.

– У тебя как жизнь сложилась? – снова переспросила Света. – Я ведь о тебе почти ничего не знаю. Только по слухам от старых друзей. – Она повернулась к нему в пол-оборота и убрала, теперь уже мешающую сумочку. – Что молчишь?

– Мне плохо без тебя. Очень плохо, – сказал он, не меняя позы.

– Здрасте. Через двадцать пять лет он мне говорит это! Где ты был тогда? Почему ушел после распределения и даже не попрощался со мной? – она отвернулась от него, пытаясь сдержать слезы. – Что мне было думать?

– Я не ушел тогда – сбежал. Я тогда сбежал от тебя. Я даже не стал ждать прямого поезда до Москвы, а сел на первую же электричку и уехал, – говорил он, не отрывая глаз от дальнего берега, от небольшой рощицы среди новых домов, что уцелела с тех далеких времен.

Что он сбежал, она догадалась сразу, хотя и не хотела верить в это. Сейчас она ожидала, что он будет все отрицать, оправдываться, а он сам признался. Светлана даже слегка растерялась и не знала, что ему ответить. Она тогда любила его без памяти, знала, что и он ее любит. Но он предал ее. При распределении он нарушил их уговор и, пользуясь правом отличника, выбрал город в Сибири, где была только одна точка, и, не дождавшись ее, исчез. А она надеялась, что они будут вместе: все знали об их отношениях и никто не был бы против, если бы они попросили направить их в один город. Но он сбежал. Сбежал!

– Зачем ты это сделал? – наконец собралась она с мыслями. – Я разве заслужила это?

От воспоминаний, от давно забытой обиды, вдруг всплывшей из затаенных уголков памяти, у нее из глаз потекли слезы. Она достала платочек, прижала к глазам.

– Дурак, потому что. Дурак! – он повернулся к ней. – Ты плачешь? Ну что ты, не надо. Не стою я того.

– Я не тебя жалею – себя, – отняла платок от глаз. – Ну вот, тушь размазала. Посмотри.

Он достал очки, надел.

– Нет, ничего. Вот только чуть-чуть.

Он взял у нее платочек и слегка промокнул под глазом. Не удержался и погладил ее волосы.

– Такие же мягкие, только цвет другой – ярче. И духи другие.

– Не забыл? – удивилась она.

– Я все помню, потому что я до сих пор люблю тебя. Безумно.

– Кто же в этом виноват, что все так получилось? Мы же любили друг друга.

– Поэтому я и сбежал, – он резко выпрямился, положил правую руку на спинку скамьи. – Я тогда поставил себе цель – достичь вершин в науке. Ты знала об этом, соглашалась, но мешала. Много позже я понял, что не все так просто в этой жизни. Сбывшаяся мечта не принесла мне счастья, потому что рядом не было тебя. А тогда я рассуждал совсем по-другому, – он усмехнулся. – Я думал, что наша любовь будет мне обузой. И это действительно было бы так. С тобой я бы не достиг того, что достиг без тебя. Находясь рядом с тобой, я бы не смог ночами сидеть в лабораториях по полгода, а иногда больше, бывать в командировках, на полигонах, в экспедициях. Я бы не смог уходить от тебя так надолго, оставлять тебя одну, – Владимир сделал небольшую паузу. – Я не мог ничего делать рядом с тобой: я мог только любить тебя. И я страдал от этого, хотя и не говорил никогда.