Прометей. Ледяное безмолвие

– Но мы же уже нашли их.

– Нашли. Но зачем-то ребята оставались в Москве, прислав сюда одного Бузмакова. Или ты думаешь, что они просто решили погулять по замороженной столице?

Задание явно не нравилось Нутрецову, он не прекратил нытьё:

– Как я выясню координаты?

Генерал грозно повёл подбородком, сжав губы добела:

– Володя, я не должен выслушивать глупые вопросы: «Как и почему?» Ты офицер ФСБ со стажем. Значит у тебя есть опыт. Или ты всё это время только сексотил?

Нутрецов насупился до безобразия, но промолчал. Генерал продолжил:

– Для особо одарённых подскажу: координаты есть у того лётчика, с которым ты подобрал девушку.

– А где я его найду?

– Тебе сопли подтереть или подгузники сменить? Короче! Задание получил – иди выполнять. И доложи вовремя. Не выполнишь – заведу дело о несоответствии.

Оставив полковника на аэродроме, Калачов и Шустицкий поехали в больницу. Девушка была не в реанимации. Это немного успокоило Калачова. Она лежала в палате интенсивной терапии. Из палаты как раз вышел лечащий врач.

– Как себя чувствует пациентка? – сразу же поинтересовался командор.

– А вы ей кто?

– Я ей генерал ФСБ, – для убедительности Геннадий Васильевич продемонстрировал документы. – Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда докладывай.

– Она под капельницей. Спит, поэтому сейчас её лучше не беспокоить.

– Сильно пострадала? Обморожение?

– Нет. Слава богу, нет. Переохлаждение и полный упадок сил. Возможно, она испытала сильный стресс.

– Вы с ней разговаривали?

– Нет, мы даже не знаем её фамилию.

– Вам и не надо её знать. Я забираю вашу пациентку.

– Что значит «забираете»? Куда?

– На кудыкину гору. Лишние знания порой вредят. Готовьте её к транспортировке. У вас ровно пять минут.

– Я не знаю, но у вас должны быть какие-нибудь документы. Ордер, там, или доверенность.

– «Доверенность»? Есть такое. От президента вас устроит? – генерал воспроизвёл голограмму президентского указа об особых полномочиях Калачова…

…Реанимобиль с включёнными спецсигналами мчался по утренним улицам Ростова-на-Дону на предельной скорости. Это Шустицкий сидел в кабине и по заданию Калачова подгонял водителя. Агрессивное вождение бросало пассажиров из стороны в сторону. Сопровождающий доктор и генерал с трудом удерживали Машу, капельницу и остальную медицинскую аппаратуру. Видимо, тряска и стала причиной того, что девушка пришла в себя. Она открыла свои большие несчастные глаза и уставилась на Калачова:

– Кто вы? – прошептала она.

– Всё нормально, – присел рядом с ней генерал. – Мы друзья. Я генерал ФСБ Калачов Геннадий Васильевич. А это доктор, который пожелал лично доставить тебя в аэропорт.

При этих словах доктор закатил глаза. Ему вовсе не хотелось ехать. Но слишком уж непререкаемые приказы раздавал этот суровый генерал. Трудно ослушаться.

– Мы летим в Сочи. Поняла? Ну и хорошо. А теперь скажи мне, милая, как тебя зовут, – генерал положил свою шершавую ладонь на её нежную руку.

Девушка напрягла лобик:

– Вы думаете, я не в себе?

– Я ничего не думаю. Я оперирую только фактами. Мне в настоящий момент надо точно знать, кто ты.

– Кузнецова Мария Елисеевна, – прошептала девушка, не отводя доверчивого взгляда от дознавателя.

– А теперь поведай, что с тобой произошло.

До неё не сразу дошёл смысл его вопроса. А когда дошёл, и девушка вспомнила все события последнего времени, глаза закрылись, а из-под век выступили слезинки.

Генерал вздохнул и отечески похлопал по её плечу:

– Я понимаю, что это трудные воспоминания. Но ты же русская женщина. Стало быть, сильная. И ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашиваю. Явно, не из праздного любопытства.

Мара едва кивнула головой, но дрожащие губы и слёзы не позволяли ей начать рассказ.

– Хорошо-хорошо. Для начала я тебя буду спрашивать, а ты просто кивай. Если поняла – кивни, – получив утвердительный ответ, Калачов продолжил: – Вы остались в Москве, чтобы закончить испытания «Прометея» – так? – шмыгнула и кивнула. – Вас было двое: ты и Шелихов, – скуксилась и кивнула. – Вы ехали вместе в аэросанях, – всхлипнула и кивнула. – Куда подевался Шелихов?

Мара пыталась сдержаться, но новый приступ рыданий неудержимо навалился на неё. Она закрыла лицо руками. Генерал терпеливо ждал, когда приступ пройдёт. Наконец девушка немного успокоилась и попыталась изложить информацию не только жестами:

– Там была расщелина. Вс-с! Я была за штурвалом в санях, вс-с, а Ярослав в прицепе. Сани проскочили, а прицеп свалился в пропасть, вс-с. Если бы я увидела раньше… Если бы… Но я не увидела. И теперь я здесь, а он там – на дне этого проклятого ущелья, вс-с.

Она снова закрыла глаза и замотала головой.

– Есть изменения в проекте по сравнению с вариантом, привезённым Бузмаковым?

– Есть. Шелихов исправил ошибку. Первый вариант был неверным.

Скорая помощь выскочила из тесноты города на просторы шоссе, где её практически сразу протаранил огромный грузовик. Он на бешеной скорости вылетел со второстепенной дороги. Его кузов был под завязку загружен гравием. Кувыркнувшись несколько раз вокруг своей оси, реанимобиль врезался в металлическое ограждение, подпрыгнул на нём и, уже потеряв способность к вращению, со всего размаху рухнул в кювет. От удара во все стороны брызнули стёкла. Выжившие не успели шелохнуться, как к машине подбежали двое. Глухо затявкали пистолеты с глушителями: два выстрела в область сердца, контрольный в лоб, два в сердце – один в лоб. Через мгновение первый из нападавших уже выбирался из оврага с девушкой на плече. Второй задержался, заглядывая в лица убитых. Озадаченный он вылез из искорёженного салона и огляделся вокруг. Тело командора лежало метрах в десяти от реанимобиля. На шоссе тормознула редкая для опустевшего города легковушка. Вдали был виден приближающийся к месту аварии большой междугородний автобус. Дёрнув недовольно головой, боевик на ходу послал три пули в сторону генерала, не останавливаясь, выскочил из кювета, перепрыгнул через ограждение, застрелил оторопевшего водителя остановившейся легковушки и запрыгнул в салон автофургона. Вскоре к месту аварии добрался автобус, но от машины нападавших уже и след простыл.

Глава сорок вторая

16 апреля

Сочи. Конспиративная квартира ЦРУ

В дальнейшем бонусов не будет

Когда с головы сняли мешок, глаза долго привыкали к яркому свету. После того, как всё визуально наладилось, Мара увидела, что в комнате кроме неё и ещё одного человека никого нет. И только звук закрываемой двери указывал на то, что мешок слетел на колени не от сквозняка и не по мановению волшебной палочки. Девушка покосилась на того, кто расположился слева от неё. Человек этот, как и она, сидел в таком же кресле с прикованными к нему руками и ногами. На коленях у него лежал такой же чёрный мешок. Мару передёрнуло. «Лучше бы мешок заново натянуть на его голову», – подумала она. До такой степени вид человека был неприятным и страшным. Встретив подобного на улице или увидев в кино, она бы решила, что перед ней полный пропойца, либо сифилитик последней стадии. Нос – не нос, губы – не губы, глаза – не глаза. Всё какое-то кроваво-глянцевое, неестественно раздутое.

– А ты красивая… Очень красивая, – прошамкал человек осипшим голосом.

Сложно было понять, куда он смотрит – зрачки терялись среди сплошных гематом. Но по повороту головы Мара поняла, что он смотрит на неё.

Игла смутного озарения больно кольнула в висок и тут же опустилась в сердце. Стало трудно дышать. Руки и ноги оцепенели до такой степени, что невозможно было пошевелить даже пальцами. Наконец прилив нервного возбуждения разогнал эти неприятные ощущения, и она тихо спросила, с надеждой, что это не правда:

– Вит – это ты?

– Не узнала? – лицо человека скривилось в гримасе, вероятно, означающей улыбку.

– Господи, – в голосе только боль и сострадание, – что они с тобой сделали?

– Ничего, русские не сдаются, – попытался приободрить девушку изувеченный пытками парень.

Мара оглядела помещение – ничего. Ни одной подсказки, чтобы понять, где она находится. В голове всё же проскользнула единственная мысль, оценивающая местонахождение: – «Окон нет – возможно, это подвал».

– Где мы, Вит? Что им от нас надо?

Бузмаков ответил не сразу, видимо ему стало плохо. Отдышавшись, он вновь повернул голову к Маре:

– Я думаю, мы у американцев. От нас же им нужно то, над чем мы в последнее время работали.

– Как они узнали? – спросила девушка и сразу осеклась.

В голову полезли неприятные мысли, противоречащие видимой глазом действительности. Откуда они могли узнать, если об этом никто не мог знать? Только три человека знали, что и как получилось в результате взрыва колонны синтеза. Только три человека… У нас с Ярославом не было возможности даже просто позвонить. Значит… Нет, ничего это не значит.

– Вит, кому ты передал материалы?

– Никому.

– Совсем никому?

– Совсем. Вернее, не совсем. Я передал их человеку, который вряд ли до сих пор соизволил взглянуть на них.

– Кто он?

– Я не скажу, нас подслушивают.

Девушка задумалась:

– Я не пойму, зачем им всё это? – она повела головой, показывая окружающее пространство. – Ведь наше изобретение предназначено для всех. Для всего мира.

– Не знаю, возможно, они сами хотят решать, кому давать Солнце, кому нет. А кому давать его в избытке так, чтобы жизнь стала пеклом в аду.

– И всё-таки, как они узнали? Странно всё это. Проколоться мог только ты. Мы со Славкой ни с кем после твоего отъезда не разговаривали. Бабушка не в счёт. Она ничего не знала, да и слушать её никто не стал бы. Где ты прокололся?

Бузмаков даже вспылил. Вспылил настолько, насколько ему позволяло его прискорбное состояние. Он отчеканил:

– Я нигде не «прокололся». Вообще никому ничего ни рассказать, ни показать не успел. Соболевский был в командировке, Гольдберг даже слушать не стал. А Рашева я и в глаза не видел.

– Ты не психуй! Я хочу разобраться.

– К чёрту твои разборки!

– «К чёрту»? Тогда скажи на милость: от кого они узнали о «Прометее»?

– О каком «Прометее»?

– Не прикидывайся, Вит, я говорю о нашем проекте.

– Я не знал, что вы его назвали «Прометеем», – технолог яростно затряс руками, прикованными к поручням кресла. – Правда не знал! А! Ты специально обвиняешь меня, чтобы казаться чистенькой. Я-то точно знаю, что это не я предатель. Я даже не знал, что вы назвали проект «Прометеем». Но в таком случае – информацию слил кто-то из вас двоих. Я слышал, как американцы употребляли этот термин. Теперь слышу от тебя.

– Постой, Вит, я ничего не понимаю. Я не сдавала, ты не предавал. Но в таком случае, кто? Святой дух что ли?

– Ты опять про меня! Не видишь, как меня пытали? На мне живого места нет.

– Современный грим способен задурить любого…

– «Грим»? А это видела? – Бузмаков широко раскрыл рот, в котором почти не осталось зубов. – А это? – он растопырил, как мог, пальцы, на большей части которых не хватало ногтей. – Я никогда не был тайным садистом-мазохистом.

Мару демонстрация пыток проняла до мозга костей. Она и до этого не верила, что Бузмаков предал её и Ярослава. Но сомнения всё же едким червем ползали в голове. Если не Вит – тогда кто? Словно прочитав её вопрос, несчастный технолог, пошевелил месивом взлохмаченных коростами и болячками губ и наконец выдавил из себя:

– Нас было трое… Всего трое. Методом исключения…

Девушка закусила губу, мотнула головой и, глядя в упор на Вита, прошипела:

– Не смей! Не смей!

Бузмаков вздохнул:

– Я бы никогда даже не подумал. Но не будь дурой! Если не мы с тобой – тогда кто?

– Не знаю, не знаю…

– Нас было трое…

Мара оборвала его:

– Нас осталось только двое: ты и я.

– Не понял… – Вит и на самом деле не понял. Или не хотел понимать.

– Он погиб.

– Шелихов? Как?

И Мара рассказала «как» …

…Дни шли, но результата, как не было, так и не было. Становилось невыносимо тоскливо – не получалось абсолютно ничего. Дело заткнулось прочно, словно сломанная пробка в бутылке, без всякого намёка на благоприятные перспективы. Вдобавок, в Москву так никого и не прислали: ни на межгалактическом звездолёте, ни на обычном вертолёте. Либо что-то случилось с Бузмаковым, либо к изобретению отнеслись равнодушно. Оба предположения сильно нервировали. Вдобавок практически иссякли продукты. Их оказалось не так уж много, как казалось две недели назад. Уголь и бензин ещё были, поэтому печка и генератор работали вполне исправно.

Над проектом Ярослав и Мара трудились день и ночь, но всё впустую. Получить в условиях малой лаборатории материал с необходимыми характеристиками не получалось. Когда вечером Мара закрывала глаза, Ярослав сидел за столом и всё время думал, писал, делал расчёты. Утром, когда она просыпалась, картина не менялась. Когда он спал? Когда отдыхал? Трудоголики – это особый дар, особый склад человеческого бытия. Высшая лига человечности. Их никто не заставляет. Они сами себе начальники и сами себе исполнители. Ради чего они готовы жертвовать своим здоровьем, жизнью, карьерой? Ради лаврового венка победителя? Ради денег и привилегий? Нет, всё это они делают ради разрешения задач, поставленных самим собой перед самим собой. Ради воплощения в жизнь идеи. Ради того, чтобы всем жилось лучше. Ярослав был чемпионом среди трудоголиков. Он готов был умереть, но сделать. Поэтому, в конце концов он нашёл причину неудач. Мара была счастлива. Она полюбила большого человека. Великого человека. Самого человечного из людей. Ярослав был счастлив. Мы смогли, мы победили! Два дня они непрерывно повторяли один и тот же опыт. Результат был стопроцентным. Победу отметили поеданием последних запасов еды. Это был бабушкин рис с изюмом. Часть изюма пошло в спиртовой раствор. Еда, сладкий алкогольный напиток и любовь, любовь, любовь. Незабываемое, счастливейшее время. Очень хотелось, чтобы оно не кончалось… Но ситуация заставляла искать выход. Надо было отсюда выбираться. Самостоятельно выбираться. Средство спасения Яр стал изготавливать ещё загодя. Когда технологический процесс функционировал автономно, парень сразу бежал в мастерскую. Потом к нему присоединилась и Мара. Вдвоём они отремонтировали старый бензиновый генератор. Он стал силовой установкой аэросаней. Мара изначально считала затею бесперспективной: слишком маленькая мощность. Но Ярик убедил, что большая мощность нужна только для разгона. Поэтому, если сани сделать лёгкими, их можно разогнать вручную. На основу саней пошёл алюминиевый каркас, найденный на складе. Материала здесь было вдоволь, инструмента и станков тоже хватало. Вместо двух полозьев сделали одно сплошное, чтобы аэросани могли проехать не только по снегу, но и по рельсам метро. Пропеллер изготовили на 3D-принтере с помощью установки прямого лазерного выращивания. Отличное оборудование выдало отличный пропеллер! Получилось очень неплохо. Аэросани испытали в ледяном туннеле за пределами лаборатории. Всё же с грузом и двумя пассажирами мотор тянул с натугой. Шелихов забеспокоился, что при такой нагрузке моторесурсов агрегата не хватит и движок крякнет. В условиях предельно низких температур такой исход гарантирует смерть. Поэтому для разгрузки двигателя к основным аэросаням прикрепили прицеп. Его сделали из найденного на складе автомобильного бокс-багажника. В его пластиковое нутро легко помещалась Мара и все необходимые для путешествия вещи. При этом бокс утеплили изнутри при помощи пены, а в крышку вставили трубку для обеспечения этого «гроба» наружным воздухом.

Из московского подземелья выбирались очень долго. Аэросани легко катились по гладким рельсам метрополитена, но брошенные в туннелях поезда сильно замедляли движение. Приходилось всё перетаскивать вручную в обход каждого, попавшегося на пути состава. Наконец они всё же добрались до станции «Аэропорт Внуково». Именно отсюда осуществлялась эвакуация всех жителей Москвы. Туннель метро здесь выходил из-под земли, а дальше был построен специальный серпантин, ведущий на поверхность ледника. Выбравшись из подземелья, ребята немного отдохнули, попив горячего морковного чая, пополнили баки горючим и отправились в далёкий трудный путь на юг. Предстояло преодолеть шестьсот км до Россоши. Здесь ледник спускался до матёрой земли. Здесь начинались населённые пункты, в которых жизнь пока ещё не потухла. Лёгкие аэросани развивали скорость свыше 30 км в час, поэтому ребята надеялись через сутки добраться до обитаемого пространства. Поначалу они часто останавливались для проверки самочувствия. Пассажирка чувствовала себя комфортно. Под малицей у Мары был надет полярный комбинезон с электрическим обогревом. Причём зарядка его аккумулятора осуществлялась непрерывно, так как Ярослав благоразумно пробросил электрический кабель от двигателя аэросаней к прицепу. А вот самому Шелихову было гораздо тяжелей. Хотя локомотив этого «мини поезда» был закрыт стеклянным колпаком, холод всё равно легко проникал внутрь прямо через стекло, а полярный костюм не способен был обогреть руки и лицо. На всякий случай в кабине «локомотива» лежала единственная энергетическая капсула. Она представляла собой большой автоматический шприц, который необходимо воткнуть между рёбер прямо в лёгкое. Капсула была способна поддержать жизнедеятельность организма в условиях низких температур в течение десяти часов.

Долгое время они ехали совершенно спокойно, останавливаясь только для дозаправки бензином. Мара даже успела выспаться, чего не скажешь о Шелихове. Он совершенно вымотался. Очевидно, свою лепту внесли предыдущие бессонные ночи. Поэтому, увидев на очередной остановке плачевное состояние своего френд-начальника, Кузнецова настояла поменяться с ним местами. После долгих уговоров Ярослав всё же согласился. На улице постепенно теплело. Наружный термометр показывал какие-то ничтожные 26 градусов мороза. Мара уже мысленно вдохновилась ожиданием скорой встречи с людьми, считая, что основные трудности остались позади. Часа два она ехала спокойно: поверхность ледника была практически идеально ровной. Но внезапно произошёл резкий удар. Корпус аэросаней содрогнулся, и Мара почувствовала отрыв полозьев от скользкой поверхности. Было ощущение, что они подпрыгнули на трамплинчике. «Странно, откуда он взялся?» – напряглась девушка. Ещё более странные ощущения навалились следом. Аэросани поехали легче и быстрее, а звук двигателя изменился с натужного на более ровный. Очень странно. И только тогда она сообразила, что прицеп отсоединился. Выскочив из кабины, Мара не увидела привычного автомобильного бокса. Его не было! Она бросилась по следам назад. О господи! С разбегу она едва не провалилась в достаточно широкую расщелину! Откуда она взялась? Почему я её не видела? Очевидно, расщелину прикрывал снежный козырёк, надутый пургой. Аэросани на скорости проскочили, а прицеп уже не смог. Господи! Ярослав! Ты где?! Больше часа девушка металась вдоль пропасти. Кричала, рыдала, взывала о помощи. В ответ тишина. Тихая ледяная тишина. Она ломала трубки химических свечей и бросала их в пропасть. Где-то далеко на большой глубине упавшие на дно люминесцентные палочки высвечивали очертание разбившегося автомобильного багажника. Там, на дне холодного ледника, никто не отзывался, не двигался и не подавал признаков жизни. Господи, господи! Ты не можешь так поступить! Это неправильно, несправедливо… Только не он! Только не он! Я люблю его! Я люблю его! Я люблю его больше жизни! Разве моя любовь ничего не стоит? Боженька, забери мою жизнь, забери! Только не дай ему умереть. Ему нельзя умирать. Он святой. Он не заслужил такую смерть. Никакую не заслужил! По заслугам перед тобой он должен жить вечно. Девушка очень жалела, что спасательную верёвку положили в прицеп. Глупо! Она нужна здесь и только здесь! Если бы у неё была верёвка, Мара без раздумий спустилась бы вниз. Вдруг он ещё жив? Но верёвки не было, а сброшенные вниз свечи через какое-то время потухли. Дно ущелья погрузилось в холодную беспросветную темноту. Прошёл час в метаниях. Затем час в ожиданиях. Затем час надежд. Пустых надежд. Ещё через час Мара замёрзла и охрипла окончательно. Она решительно не хотела покидать это место, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. В конце концов она сама стала медленно превращаться в сосульку. Ещё в самом начале она уронила свою малицу в пропасть. Туда же свалилась её меховая шапка. Они ей мешали ползать по краю обрыва и высматривать своего единственного ненаглядного, без которого жизнь – не жизнь. Теперь, настрадавшись, она незаметно стала погружаться в какую-то странную равнодушную дрёму, в которой ей было уныло, но уютно. И только образ Шелихова, неожиданно возникшего перед её закрытыми глазами, вернул девушку к жизни. Ярослав внятно прошептал прямо в душу: «Мара вставай. Если и ты погибнешь, то всё, ради чего мы жили, работали и рисковали, превратится в пепел. Я тебе этого никогда не прощу. Ты должна! Ты сможешь!» Всё ещё всхлипывая замёрзшим носом, девушка встала и с невероятным трудом добралась до аэросаней. Двигатель, слава богу, не заглох. Прощай Славка! Прощай! Я всё сделаю! Я постараюсь!

Агрегат, рыча, сдвинулся с места и вскоре покинул это проклятое место. Но, как говорят, пришла беда – открывай ворота. Злая судьба уже основательно прицепилась к оставшейся в одиночестве Маре. Через час выяснилось – кончился бензин. Беда-а-а. Все оставшиеся запасы горючего находились в прицепе. Напоить железного коня теперь было нечем. Пришлось идти пешком. Пешком по глубокому снегу. Вытаскиваешь одну ногу – вторая проваливается, вытаскиваешь вторую – проваливается первая. Главное успевать ступать свободной ногой вперёд. Раз – два, раз – два. Тысячи шагов, десятки тысяч. Сколько она шла – Мара не знает. Может час, может день, может – вечность. В какой-то момент в глазах забегали весёлые светлячки, ноги стали пьяными, голова пустой. И всё… Больше она ничего не помнит…

…Закончив рассказ, Мара повернула лицо в сторону Вита и тяжело вздохнула:

– Одно меня мучает день и ночь. Перед тем, как Ярик перебрался в прицеп, я дала ему снотворное. Он его никогда не употреблял. Вообще на дух не переносил разные лекарства. Поэтому я незаметно бросила таблетку в чай. Я думала – пусть выспится, а то будет за меня беспокоиться и не отдохнёт. Теперь мучаюсь дилеммой: хорошо или плохо сделала? Если бы не дала – может, он смог бы откликнуться. А если он всё равно погиб – то уж лучше во сне, не осознавая весь этот ужас приходящей смерти.

Вит, не глядя в её сторону, пробормотал:

– Я не могу дать тебе правильный ответ. Сам бы я с удовольствием сдох во сне. Особенно сейчас.

Он закашлялся и очень долго не мог успокоить дыхание, сипя отбитыми лёгкими.

Мара закусила губу и с ужасом смотрела на страдания Бузмакова. Когда он успокоился, она, то ли спросила, то ли высказалась на животрепещущую тему:

– Вот зачем им это надо? Из-за чего они нас пытают? Ради нашего «Прометея» они готовы убить любого. Из-за чего? Из-за того, чтобы зваться спасителями мира? «Прометей» бессмысленно применять только к Америке. Это глобальная система спасения мира.

– Признание, звание спасителей и пионеров – это ерунда. Власть, вот что им даст «Прометей». Власть над всей планетой. Над всеми странами, нациями и людьми. Вы против Америки? А мы вас вырубим на время из системы обогрева земного шарика. Это сделать просто. С помощью «Прометея» можно управлять миром. Это деньги, господство над всеми и во всём. Мечта, просто песня какая-то.

Бузмаков помолчал, а потом, потянувшись в сторону девушки, спросил шёпотом:

– Ты говорила, что в варианте, который повёз я, закралась серьёзная ошибка. Получается, вы везли с собой исправленный вариант? Они отобрали его у тебя? – кивнул он куда-то в сторону входной двери.

– Нет, его у меня не было, – также шёпотом ответила девушка. – Он был в прицепе, вместе с Ярославом.

Дверь подвала тут же с шумом растворилась, и в комнату буквально ворвались четыре человека. Один из них, одетый в классический дорогой костюм, ткнул пальцем в Бузмакова и скомандовал по-английски:

– Так, этого инвалида в камеру. Он нам уже не нужен.

Два исполнителя ловко отцепили Вита от кресла и буквально выволокли из комнаты. У стены рядом с дверью стоял целый ряд стульев. Четвёртый из пришедших уселся на один из них и закинул ногу на ногу. Он стал откровенно рассматривать девушку, словно она была скульптурой в каком-нибудь знаменитом музее. Тот, что отдал распоряжение по Бузмакову, разместился прямо перед креслом Кузнецовой. Он ловко развернул стул «наоборот» и уселся на него, словно на коня. Положив скрещённые руки на спинку стула, дознаватель произнёс по-русски, но с чуть заметным «мягким» акцентом:

– А с девушкой мы поболтаем.

Лицо спецагента было так близко от Мары, что она чувствовала его дыхание. Он долго смотрел на Кузнецову и молчал. Постепенно на его лице расплылась улыбка, сразу непонравившаяся девушке. Она не была открытой, не была доброй. Скорее, даже не улыбка, а слегка напрягший губы циничный оскал. Наконец он заговорил: