Прометей. Ледяное безмолвие

Нутрецов вышел. Калачов перевёл взгляд с входной двери на Целовальникова, который вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу.

– А ты чего такой деловой здесь расселся? – по генералу никогда невозможно было понять: серьёзно он говорит или шутит.

Кацэ к соблюдению субординации всегда относился поверхностно. Он уважал командора и наивно считал, что для взаимоотношения с начальством этого достаточно. Кирилл расплылся в улыбке и развёл руками:

– Я что, тоже свободен?

– Ага, сейчас. Ты у меня здесь жить будешь. Потому что ты человек незаменимый. Цени это звание.

– Я ценю. Мало того, я здесь давно уже живу. Даже забыл, как двери моего дома выглядят. Плохо одно – чемоданы двигаются.

– Какие «чемоданы»?

– Обычные – с моими вещами.

– Куда двигаются?

– К входным дверям. Командор, я ведь женат. Ты не знал? Эх, давно мы дома не были…

– Что ты врёшь? Я тебя, как облупленного знаю. Женат он…

– Вот ведь! Даже помечтать нельзя. Естественно, не женат. Когда мне? Всё время на работе.

– О, господи, совсем мне мозги запарил. Давай, докладывай, как там наше насекомое?

– Ja, ja, mein General. Насекомое – нормально. Всё видит, всё слышит. Только этот наш атташе больно хитрожопый. Он музыку включает и отворачивается к стене, когда разговаривает о чём-нибудь серьёзном. Но я обратил внимание, что на этой стене портрет их первого президента висит за стеклом. Пишу видео в его отражении. Подобрал программки, которые хорошо восстанавливают картинку. И распознаватель речи по губам нашёл подходящий. Уже кое-что есть. Аналитики сбивают записи в осмысленный текст. Кстати, пока здесь у вас сидел, ввёл в программку распознавания фамилии: Бузмаков и Шелихов. Чётко встали в нерасшифрованные дырки. Скажу так, атташе наш очень интересуется этими ребятами. Только по тексту можно понять, что Шелихов не здесь находится, а в Москве.

– В Москве?

– Да, хочешь, дам послушать?

– Не надо. Я тебе верю. Значит, он в Москве…

…Первым с докладом к генералу явился Шустицкий:

– Андреева пока занимается остальными. А я, как только нашёл секретаршу Гольдберга, так сразу привёз её сюда. Даже не стал без вас её допрашивать.

– Зови.

Ирина Эдуардовна подробно рассказала, как к ней приходил Бузмаков и к кому она его послала.

По приказу генерала привели Рашева. Женщина при нём повторила:

– Я ему сказала: иди прямо к Соболевскому. Он говорит: академик в длительной командировке. После этого я направила его в кабинет Наиля Ахмедзиевича.

– Ко мне? – выдохнул Рашев, прижав растопыренную ладонь к груди. Эмоциям в его мимике не было предела. Можно было даже подумать, что он вообще в своём кабинете никогда никого не принимал. Наиль Ахмедзиевич возмущённо затряс руками, словно его пытались уличить в государственной измене: – Она лжёт. Никакой Бузмаков ко мне не приходил.

– Вы не знаете Бузмакова? – задал естественный вопрос генерал.

– Конечно, нет! – убедительно ответил заместитель директора института. Ответил так, как будто от этого зависела его жизнь.

– Это же ваш работник, – генерал не менял тона. – Вот и Ирина Эдуардовна подтверждает.

– Не знаю я никакого Бузмакова, – упорствовал заместитель директора института.

– Как же так? – удивилась Ирочка. – Владимир Натанович сразу его признал. Правда, тут же объявил о его увольнении. Я ещё не выжила из ума и прекрасно помню его слова: «Вся ваша лаборатория, которая зависла в Москве, уволена без выходного пособия за самоуправство». Так прямо и сказал.

– А! – дошло наконец до Рашева. Он тут же переменился в лице и в голосе: – Да, да, да, да… я и забыл совсем. Лаборатория Шелихова. Как же… конечно… Я лично сто раз им звонил, чтобы они законсервировали лабораторию, а сами с отчётами срочно явились сюда. Но они не послушались. Пусть теперь пеняют на себя. Я не понимаю некоторых людей: есть приказ – надо его исполнять.

Артём ухмыльнулся и пробурчал что-то ехидное.

Рашев уловил его ехидство и, осёкшись, настороженно спросил:

– Они что-то натворили?

– Хотели вас с Гольдбергом убить, – Шустицкий уже откровенно издевался над Рашевым. – Это ведь Бузмаков и Шелихов явились в институт в то утро и пытали Гольдберга до тех пор, пока он не скончался.

Рашев опешил:

– Бузмаков и Шелихов?

– Это ведь они гнались за вами до того злосчастного перекрёстка.

До учёного наконец дошло, что над ним откровенно издеваются:

– Нет, те, что пытали уважаемого Владимира Натановича, были иностранцами. У них был акцент. С Бузмаковым я не знаком, а Шелихова прекрасно знаю. Сам его рекомендовал на должность руководителя лаборатории.

Опытная секретарша при его последних словах слегка закатила глаза и дёрнула плечами, явно указывая на враньё Рашева.

Генерал всё видел. Он спокойно сказал:

– Толку от вас, господин Рашев, никакого. Ни для нас, ни для российской науки. Много шума, но мало толку. Одним словом: вы пустышка.

Наиль Ахмедзиевич не осмелился перечить человеку в генеральском костюме со знаками отличия ФСБ. Он обмяк и затих на своём стуле.

Но генерал не унимался:

– Если вы сейчас не признаетесь, кому передали проект, мы к вам применим радикальные меры.

Рашев вскочил, словно пружина:

– Да не знаю я! Истинный бог не знаю! Меня же проверяли на этом вашем чудо-приборе!

Артём согласно кивнул.

Калачов вздохнул, встал с кресла и подошёл к окну. За стеклом уже давно стемнело. Геннадий Васильевич развернулся лицом к «аудитории»:

– Ладно, насчёт самих изобретателей что-то начинает проясняться. Но всё равно сальдо с бульдо не сходится. Что-то тут не так. Куда проект подевался? Не могли наши заокеанские друзья им завладеть? – обратился генерал к компьютерному гению. – Что там наша «птичка» докладывает?

Кирилл прекрасно понял, какую птичку имел в виду генерал:

– Она докладывает, что «заокеанские друзья» продолжают поиски. Даже наращивают усилия. Очень активно наращивают.

– Понятно, значит, надо искать, – Калачов вновь обратился к секретарше: – Ирина Эдуардовна, а Бузмаков случайно при вас не говорил о некоем «Прометее»?

– Нет.

– А просто о проекте? Об очень важном проекте.

– О проекте говорил, – оживилась женщина. – У него в руках была красная кожаная папка. Он ей эмоционально тряс перед моим лицом. Это, говорит, проект, который спасёт Россию. Да что там Россию – весь мир. Но я не знала, как ему помочь. Соболевского нет, Гольдберг его и слушать не стал. Тогда я его и отправила к Наилю Ахмедзиевичу. Надежды мало, но всё же…

Рашев вновь эмоционально развёл руками и закатил глаза. Женщина продолжила рассказ:

– Я подумала, что он встретился с Рашевым. Прошёл час, я собралась и вышла на улицу. И там, на остановке, снова увидела Бузмакова. Парень садился в фургон с сильно затемнёнными стёклами. Где-то же он целый час торчал в нашем почти пустом здании.

– У меня пока нет провалов памяти. В тот день я раскладывал документы, стирал файлы, писал докладные. Допоздна работал. Но Бузмаков в моём кабинете не появлялся.

– У него не было этой папки в руках, когда он садился в фургон? – обратился Калачов к Ирине Эдуардовне.

– Не было. Я это отчётливо видела.

– Стало быть, папка в институте. Возможно, Бузмаков передал её ещё кому-нибудь.

– Нет, в тот день в здании никого больше не было. Только Гольдберг и Рашев. Он не мог к нему не зайти. Я Бузмакову чётко сказала: «Идите в 614 кабинет…»

Внутри Рашева распрямилась пружина. Он подскочил к женщине и грубо заорал:

– Идиотка! Я в 514 сижу, дура.

Генерал погрозил ему пальцем:

– Не забывайтесь, где вы находитесь.

Но женщина внешне не обиделась, спокойно и чётко изложив свою позицию:

– Я не обязана бегать по зданию и проверять, где кто сидит. Есть официальный сайт. Там чёрным по белому указано – кабинет 614.

Целовальников тихонько захлопал в ладоши:

– Молодцы, молодцы. С нашим бардаком никакие цэрэушники не страшны. Опечатка в сайте нам только на руку.

В кабинет быстрым шагом зашла Юшкевич. Увидев посторонних, она нагнулась к уху генерала и прошептала:

– Я нашла бабушку Шелихова. Её внук и Кузнецова остались в замороженной Москве.

Глава тридцать пятая

14 апреля

Резиденция президента США

Палм-Бич, Майами

План «А» и план «Б»

Президент попыталась одним ударом загнать мяч на лужайку. Не получилось. Порыв бокового ветра снёс его в бункер с песком.

– Дьявол! А вот наш любимый Джо на этой лунке всегда кладёт мяч рядом с флажком, – вспомнила она о госсекретаре.

– Нэнси, Карриган мужчина, – заметила Леа Джайзани, назначенная на должность директора ЦРУ три недели назад. – Причём здоровенный мужчина.

Нэнси Льюис усмехнулась:

– Когда я была мужчиной, я всё равно никогда не могла положить мяч на «грин» с первого драйва. Не знаю почему. Вероятно, мне это не дано. Впрочем, в то время, я не любила гольф. Вернее, не любил. Он мне казался очень нудным.

– Признаться, я тоже не любила. Женщины до сих пор в него мало играют. Но мой отец был победителем «Чемпионата путешественников – 2027» в Коннектикуте. Он всегда таскал меня с собой, считая, что гольф очень развивает человека не только физически, но и интеллектуально. Мой фатер говорил, что в гольфе мозги важнее мускулов.

Они сели в гольф-карт и двинулись к тому месту, куда долетели их мячи. Президент предложила:

– Говори.

Леа улыбнулась: как здорово, что президент тоже женщина. Не надо лишних слов. Естественно, они уединились не для игры в гольф.

– Мне нужна отмашка на проведение операции в Москве.

Нэнси удивилась:

– А разве там кто-то ещё есть?

– Нет. Русские её забросили.

– Зачем тогда нужно моё разрешение?

Леа кивнула:

– Нужно, просто необходимо. Я не могу брать на себя такую ответственность. Этот важный вопрос необходимо решать коллегиально, – выдержав небольшую паузу, она наклонилась к собеседнице и продолжила предельно ровным голосом: – Хотя это и заброшенный город, но всё же это территория России. Русские могут расценить наше вторжение, как провокацию. А во время всеобщего хаоса резкие движения ни к чему хорошему не приведут. Всё же они пока ещё сильны и обладают мощным ядерным арсеналом.

– От того, что я дам добро – что-то изменится?

– Естественно. Во-первых, ты будешь в курсе. И когда этот русский мужлан позвонит, ты его успокоишь, мол, это досадная частная инициатива, о которой руководство США никто не информировал. Закамуфлируем всё под съёмочные геликоптеры CNN. Мол, кто-то в этой медиаимперии посчитал, что в замороженной Москве съёмки можно производить без всяких согласований. Во-вторых, имея президентский указ, мне будет легче организовать экспедицию. Давно заметила, что по официальному приказу все службы работают чётче, без проколов. А это гарантирует успех предстоящей операции.

– И что ты, дорогая, потеряла в столице русских?

– Речь идёт о «Прометее». Есть сведения, что он по-прежнему там.

– В замороженной Москве?

– Да. Оперативную информацию подтвердили снимки из космоса. Как раз в том месте, где у них была лаборатория, наши спутники зафиксировали продукты сгорания углеводородов.

– «Продукты сгорания»?

– Именно. Возможно, это работают печи или какое-то технологическое оборудование.

– Но как? Как такое возможно?

– Вот мы и убедимся «как такое возможно». Руководитель проекта Шелихов и его заместитель Кузнецова, судя по всему, всё ещё находятся там.

– Зачем?

– Не знаю. Возможно, они отрабатывают технологию.

– Я ничего не понимаю. Всё у этих русских наперекосяк. Мне не верится, что руководство не знает, что их учёные совершили прорывное открытие.

– Не знает, не знает, – Леа для убедительности прикрыла глаза и отрицательно потрясла головой. – И тот факт, что учёные на свой страх и риск остались в замороженном городе, полностью это подтверждает.

– Чудеса, да и только. Они все чокнутые – эти русские. Хорошо, я одобряю.

– Отлично. У нас сейчас 14.51. В Москве 21.51. Ровно через пять часов с базы в Северной Италии вылетят три стелс-геликоптера с нашими агентами на борту. «Прометей» будет наш. Обязан быть.

Карт остановился. Глава самой мощной державы мира не торопилась его покидать:

– А что будет, если нас ждёт провал? Что, если русские сами запустят «Прометей»?

– Это будет сильнейший удар по нашим планам на будущее, удар по престижу Америки, удар, в результате которого мы можем оказаться на задворках истории. И чтобы этого не произошло, придётся претворять в жизнь план «Б».

– Война?

Директор ЦРУ ухмыльнулась, довольная произведённым эффектом и своей продуманностью на будущее:

– Нет, не война. Это более безопасный для нас план. В оперативных документах, проработанных довольно давно, он назван «Операция Паганини».

– Как? «Паганини»?

– Прошу меня простить. Я отойду, отдам распоряжения по предстоящей экспедиции в Москву.

Вернувшись к Нэнси, приготовившейся совершить очередной удар по мячу, Джайзани продолжила:

– Паганини – это оперативное имя глубоко законспирированного агента влияния, оказавшегося сейчас в высшем эшелоне российской власти. Благодаря нашим стараниям, естественно.

– И как вы собираетесь его использовать?

– Здесь ничего нового нет, за исключением нюансов. Во все времена мировые лидеры, и не только мы, ставили своих марионеток в странах, руководство в которых по той или иной причине не удовлетворяло их. Для этого претворялись в жизнь разные сценарии: от мирных выборов, до жестоких военных переворотов. Пример первого варианта: Гитлер. Документы по его продвижению к власти до сих пор являются засекреченными в Англии и у нас. Пиночета или Франко приходилось ставить, пролив море крови. С Россией такой вариант крайне опасен. Это ядерная держава. Именно по этой причине мы выращивали своего крота путём долгого и кропотливого продвижения вверх по карьерной лестнице. Остался один шаг для того, чтобы привести его к высшей власти. Для этого надо использовать глупость, закостенелость и алчность политической элиты России. Дело не новое, здесь есть множество технологий.

– Ну, предположим, что Паганини нашими стараниями стал президентом России. Дальше что?

– Дальше всё предельно просто и ясно. Ясно для нас и полный туман для них. Главное запугать население. Запугать трудностями, отсутствием перспектив. Прибрать к рукам большинство СМИ и завалить сознание масс чернухой. Всё плохо и будет только хуже. Мы создадим при Паганини партию алчной власти, стоящей над национальными интересами. Там будет царить только одна осмысленная перспектива – успеть ухватить кусок пожирнее. Благодаря Паганини и его помощникам мы создадим в стране невероятные трудности. Такие, чтобы даже любой грудной младенец сказал: так жить нельзя. Для этого все методы хороши. Пропагандируя демократию и рыночную экономику, мы отпустим цены, заморозим зарплату госслужащих и пенсии. Проведём денежную реформу, отняв у населения последние накопления. Под видом заражённых и некачественных товаров вывезем все стратегические запасы продуктов на свалку. Под видом реабилитации политзаключённых проведём амнистию уголовников. Ослабим надзор за полицией и другими контролирующими органами, чтобы они занимались не исполнением служебных обязанностей, а только мздоимством. Введём сухой закон. Это для русских страшнее всего. Контролируемые нами СМИ вместо того, чтобы открывать людям глаза на современную действительность, день и ночь будут обличать прошлое руководство страны, обвиняя их во всевозможных грехах: как мнимых, так и действительных, но очень преувеличенных. Здесь для «творчества» пределов нет. Чем страшнее ложь, тем быстрее в неё поверят. Даже те, кто обладает аналитическим складом ума, через год уже не смогут отличить самую грязную ложь от правды. Так уж устроен человек. Мы внедрим в культуру самые низменные стандарты. Насилие, алчность и все человеческие пороки – станут примером для подражания. Историю России мы сделаем самой позорной страницей в общечеловеческой истории. Русских мы уничижим до нации недочеловеков, которые сформировались как дикари и продолжают жить в таком виде в современную эпоху. Они ни на что не способны. Мы докажем, что их вклад в развитие цивилизации отсутствует вовсе. Национальные противоречия – это следующая ступень нашего плана. Великая резня обязательно состоится. Русские будут ненавидеть татар, финно-угров, кавказцев и всех остальных. Естественно, взаимно. Да, ещё обязательно надо не забыть о массовом гипнозе. Русские и китайцы очень доверчивые. Они любят заряжать воду энергией взгляда или голоса, лечить энурез и рассасывать операционные швы по головизору. Когда страна будет доведена до полного оболванивания, мы проведём референдум с посылом: не лучше ли такому государству изменить форму федерации, предоставив повышенные права всем национальным округам. Если и после всего этого народ проголосует за единую и неделимую страну, мы устроим путч.

– «Путч»? Зачем тогда всё остальное? Не лучше ли сразу?

– Не лучше. Мы не должны забывать о ядерном статусе. Лучше идти эволюционным путём. Путч будет ненастоящим. В состав руководства Комитета, который попытается сместить законного президента, мы включим самых глупых, беспомощных, старых и одиозных. Всех тех, с кем у народа к тому времени будет ассоциироваться появление жутких многочисленных проблем. Лучше будет, если путчисты прольют кровь. Реки крови. А если нет, мы подберём кандидатуры погибших героев в морге. А после этого вернётся президент и при помощи народа сметёт этот «Комитет совести».

– Что-то очень сложно. Зачем этот «комитет» нужен?

– Он развяжет нашему Паганини руки. Тот обвинит во всевозможных грехах участников путча и проведёт реформы. Или соберёт где-нибудь в Красной поляне руководителей федеральных округов, где расскажет им об их личных преференциях. При этом, будут приглашены только те, кому мы можем доверять. Это или назначенные на эти посты самим Паганини, либо кандидатуры, проверенные нами на алчность и другие пороки. Всех собирать нет никакого смысла. Они объявят о новой форме взаимоотношения федеральных округов: исключительно на мирных добровольных началах без всякого подчинения федеральному центру. Этакий символ достижения полной свободы. Народу объявят, что ничего не изменилось. Русь-матушка останется, а от этих реформ будет только лучше. По принципу: лучше сотня богатых хуторов, чем один большой, но нищий колхоз. После этого начнётся парад суверенитетов. Который никто не сможет остановить. Если кто-то посмеет, его тут же объявят расистом, фашистом и объявят в розыск, как военного преступника, виновного в геноциде. Но этого не произойдёт. Остановить всё это может только высшее лицо власти. Но президент-то наш человек!

Джайзани набрала полную грудь воздуха и резко по-мужски выдохнула, прицеливаясь, чтобы нанести удар по мячу. Нэнси Льюис спросила:

– Ты уверена, что всё будет так, как ты говоришь?

Леа, не отрывая взгляд от мяча, отчеканила каждое своё слово:

– Уверена! Они получат пинок под зад и полетят в тартарары вот с такой скоростью.

И она нанесла мощнейший хлёсткий удар. Мяч взметнулся и моментально исчез из виду.

Джайзани приложила руку ко лбу, пытаясь проследить его полёт, вполне спокойно при этом добавив:

– Но это всё планы. А пока наша первоочередная цель – «Прометей».

Глава тридцать шестая

14 апреля

Сочи.

Здание НИИ

Красная папка и удивительный зонт

Был поздний вечер, когда группа прибыла в институт. Рашев и секретарша Гольдберга присутствовали при этом. На вахте дежурил тот самый старичок. Он принял стойку «смирно» когда мимо него проходил Калачов в форме генерала.

Только они зашли в кабинет с номером «614», как Ирина Эдуардовна указала на ближайший к дверям стол:

– Вот эта красная папочка. Именно она у него была.

Рашев попытался взять документы в свои руки, но генерал не позволил:

– Без вас обойдёмся как-нибудь.

Он передал папку в руки Шустицкого.

Слава богу, «Прометей» был найден. Осталось найти отцов-основателей.

Когда вся группа спустилась в фойе, женщина встрепенулась:

– Господи, не знаю, важно это или нет, но он забыл зонтик.

– Кто? – не понял Шустицкий. – Бузмаков? – и тут же добавил: – Ничего страшного, отдадите, когда хозяин найдётся.

– Да он здесь, я его оставила на проходной. У вас должен быть зонтик, – обратилась она к старичку.

– Зонтик? – вахтёр недоумённо покрутил головой. – Не было никакого зонтика.

– Как не было? – не унималась женщина. – Я отдала его в руки вашего напарника и наказала передать командировочному.

Секьюрити напряг лоб:

– А, понял! Та палка с шариком. Мы ей мух бьём. Она удобная, лёгкая. Никогда бы не подумал, что это зонтик.

Он нагнулся куда-то под стойку проходной, откуда вылез уже с зонтиком в руках. Его и на самом деле трудно было принять за вещь, спасающую от дождя. Палка с шишкой на конце, да и только.

Шустицкий проявил инициативу, выхватил зонт у престарелого охранника и стал его вертеть в своих руках:

– Правда очень лёгкий. Где тут кнопка?

– Осторожно! – воскликнула женщина. – Дайте сюда, – в её голосе прозвучало явное презрение к неуклюжим мужчинам. – Это опасная вещь. На кнопку надо жать нежно – тогда зонт раскроется плавно.

Так она и сделала. Зонт раскрылся. Все обомлели от удивительного превращения. Маленький шар превратился в широкий купол.

Секретарша продолжила презентацию:

– Это не простой зонтик. Правда-правда. Смотрите!

Она показала всем внутреннюю идеально зеркальную часть аксессуара.

Отреагировал даже генерал:

– Ух, ты! Неожиданно. Ого, здесь даже спиц нет! – он всё же захотел узнать мнение Рашева: – Что скажете?

Тот взял зонт и долго вертел его в руках, ощупывая и осматривая структуру материала:

– Интересно… Материал скажу я вам инновационный. Весьма инновационный. Сразу не поймёшь, что это такое.

– Вы знаете, я сразу догадалась, что это зонт. В это время дождь немного моросил. Я раскрыла его на улице, но не ожидала, что он зеркальный – выпустила из рук. Порыв ветра утащил его на проезжую часть. А там огромный такой мусоровоз. Думаю всё, конец моему зонтику. Но он даже не помялся. Тогда я решила, что за таким зонтом хозяин обязательно вернётся. Поэтому и передала его охраннику.

Глава тридцать седьмая

15 апреля

Сочи. ОУСО ФСБ

Я гений!

Очередная бессонная ночь прошла, но не она мучила Кирилла. Как эти гады вырубают камеры? Очень трудно осознавать, что кто-то круче тебя, а ты не способен даже понять его идею. Как? Всю ночь Кацэ рылся в серверах, обеспечивающих работу систем видеонаблюдения. Ничего. Но как-то же они вырубали! Естественно, что это не случайность. Это закономерность. Когда этим гадам надо – камеры вырубаются. А когда нет – снова включаются. Вот на этой записи господин Бузмаков стоит на остановке. Вот к нему подкатывает автофургон и чьи-то руки затягивают его в салон. Здесь они ничего не блокировали. Казалось бы, у нас есть зацепка – автомобиль с явно читаемыми номерами. Но это ничего не даёт. Фургон числится в угоне и его нашли, спокойно припаркованным на улице Цурюпы. Номера оказались фальшивыми. Ни отпечатков пальцев, ни микрочастиц ДНК. Вообще ничего. Как он там оказался, проследить было невозможно. Через пару минут после того, как они, загрузив Бузмакова, отчалили от НИИ, все камеры в этом районе вырубились. Все! Но так не бывает! Вырубились все камеры. Камеры различных независимых систем наблюдения. Абсолютно все! И даже регистраторы на автомобилях перестали на время работать. Проходит ровно тридцать минут и всё включается, как ни в чём не бывало. Дьявольщина какая-то. Тот же сценарий был отработан в эпизоде с появлением агентов в НИИ под именами «Бузмаков» и «Шелихов». Опять никаких записей. Автомобиль агентов всё же удалось вычислить. Он попал в аварию, когда Рашев спровоцировал массовое столкновение. Машина преследователей почти не пострадала и тут же смылась. Её нашли на одной из улиц города. Она тоже числилась в угоне и тоже имела накладные номера, соответствующие реальному номеру точно такой-же модели. И опять ничего и по той же причине.

Хорошо, хорошо… Но недаром меня называют гением. Я докопаюсь до истины.

Глава тридцать восьмая

15 апреля

Восточно-Европейский ледник

Вымерзшая столица

Нутрецов никак не ожидал, что уже через час после его появления на работе он с группой спецназа отправится на двух десантных «Ка-Х92» в Москву. Он долго думал: «Почему именно меня? Задание очень важное, а генерал меня недолюбливает. Это какая-то подстава. Что-то тут не так». Ему и в голову не могло прийти, что, давая задание, Калачов всегда исходил из сложившихся за долгие годы принципов. В данном случае принцип звучал предельно просто: «В группе не должно быть изгоев и любимчиков. Но в первую очередь не должно быть сачков». Хоть полковника и спустили сверху, он должен работать, как все. Генерал сразу понял, зачем его к нему приставили. Но никак на это не отреагировал. Пусть докладывает наверх всё, что хочет. Главное, чтобы решению поставленных задач это не мешало. Пока явных причин для беспокойства по поводу Нутрецова он не видел. Ничего, и не таких приходилось запрягать на пользу общему делу. Пусть летит. Задание важное, но не сложное, справится.