Прометей. Ледяное безмолвие

Калачов имел на руках техническую часть проекта. Но не имел самих разработчиков. Поэтому в Москву отправил подчинённого, а сам отправился на доклад к Джужоме. Теперь стало предельно ясно, кто изобрёл «Прометей». Бузмаков исчез, видимо он в лапах американцев. А Кузнецова и Шелихов оставались в Москве. Связь с ними установить не удалось, значит, надо лететь туда и вывозить их на Большую землю: живых или мёртвых. Ещё была маленькая надежда, что они живы, а не замёрзли и не попали в чужие лапы.

Спускаться на дно ледника решили через крышу самого высокого московского небоскрёба «Око света». Сияющее гранями на солнце навершие высотки, стилизованное под бриллиант, хорошо просматривалось из космоса.

Вертолёты выпустили крылья и запустили реактивные двигатели, позволяющие развивать скорость до 700 км в час. Значит, до Москвы лететь чуть больше двух часов. Всего-то… Спецназовцы, облачённые в футуристические костюмы, были увешаны оружием и различными приборами. Загрузившись в вертолёт, они моментально закрыли глаза и пребывали в привычной нирване ожидания прилёта на место действия. Полковник, глядя на них, тоже прикрыл глаза…

… На подлёте к заброшенной столице лётчик доложил:

– Фотонный радар зафиксировал в районе «Южного порта» три американских «Команчи». Они тоже нас засекли и выслали навстречу пару ударных дронов. Пытаюсь их подавить лучом, но ничего не выходит, они движутся на нас. Их ракеты готовы к пуску.

Нутрецов, пересев из салона на откидной стульчик за спиной пилота, тут же скомандовал:

– Разворачивай, и валим отсюда.

Пока вертолёт разворачивался, он успел доложить о ситуации заместителю начальника ФСБ Проскурину. Выслушав ответ, полковник обратился к вертолётчику:

– Мы можем уничтожить дроны?

Командир винтокрылой машины, не поворачивая лица, ухмыльнулся:

– Легко. Работаем?

– Погоди, сделай ещё полсотни километров к югу, а там сориентируемся.

Но они не пролетели и половины пути, как пилот вновь доложил:

– Дроны возвращаются. Что будем делать?

– Сбавь скорость и иди за ними.

На подлёте к Москве, лётчик вновь доложил:

– Они взлетели и взяли курс на запад.

– Дроны?

– Нет, все. И «Команчи» и БПЛА.

– Можем сбить хотя бы один дрон?

– Будет исполнено, – пилот стал тыкать в интерактивный голографический экран, возникший перед ним. Переспросил: – Только один?

– Да. Надо их проучить, не вызвав при этом полномасштабный конфликт. Так мне приказали.

– Как скажете, – лётчик откинул крышку над большой красной кнопкой и долбанул по ней ладонью.

Вертолёт тут же заметно дёрнулся. По курсу летательного аппарата выскочила ракета, которая выдала яркую вспышку и мгновенно исчезла.

Не прошло и минуты, как на голографическом экране, на котором были обозначены цели, картинка с изображением одного из двух дронов, замигала. Поверх этой картинки появился красный крестик и надпись «Цель уничтожена». Появление красного крестика продублировал противный звуковой сигнал «пы-ы-ы».

– Готово, – доложил пилот.

– Так легко? – удивился Нутрецов.

Лётчик на это хмыкнул:

– Легко, когда в твоих руках самое совершенное в мире оружие. Ни у кого такого нет.

– А что это?

– «Это»? Это плазменно-импульсный разряд (ПИР). Работает он внешне просто. Наша ракета приблизилась к цели до расстояния, когда БПЛА, увидев опасность поражения, включил все виды активной и неактивной защиты. Но ПИРу на его конвульсии плевать. Он и не собирался прорываться сквозь эту защиту и идти на контакт. Как только сигнал о включении защиты поступает в «мозг» нашей ракеты, тут же срабатывает заложенная в носовой части плазменная бомба. Излучение, которая она создаёт, мгновенно выжгло у дрона не только электронную начинку, но и все виды электрических проводов.

– А почему тогда остальные не пострадали?

– Вы же приказали сбить один дрон. Я и обозначил на экране одну цель. Если выделить все цели, то ракета легко расправится и со всеми. Она умная, сама формирует силу вспышки. Это сделано для того, чтобы применять ракету с плазменным разрядом не только на дистанции, но и в ближнем бою. А иначе и сам от неё пострадаешь. Хотя, судя по данным квантового радара, второй БПЛА вряд ли дотянет до аэродрома. Он потерял ориентацию и в настоящий момент не управляется оператором. «Команчи» тоже стали нам хорошо видны. С них слетела электронная часть «стелс-маскировки». И теперь, судя по всему, геликоптеры управляются вручную. А это значит, что электроника пиндосов накрылась медным тазом. И всё это сделал ПИР.

Нутрецов задумчиво скривил губы и резюмировал:

– Не знал, что у нас есть столь грозное оружие.

– Да никто о нём ничего практически не знает, – хмыкнул лётчик. – Это же кабэшный вертолёт. Именно на нём десять лет назад я работал испытателем. Прекрасно помню, когда подвезли первые образцы ПИРа. Это была «бомба», когда мы жахнули. Ох, как все засуетились! Мы обогнали всех. Мы обогнали всех! Ни у кого, повторюсь, такой бомбы нет. Но сверху пришёл приказ, все работы прекратить, образцы уничтожить, оборудование законсервировать. Твари! – он смачно выругался и добавил: – Предательство чистой воды. Сергей Владимирович Туманов, разработчик ПИРа, сразу после этого попал в больницу, где буквально через два дня скончался. Исследовательский центр опечатали, нас перевели в другую часть. Мою вертушку тоже отобрали и оставили в ангаре КБ. Потом прошло восемь лет. Производство вертолётов в стране прекратилось, все продолжали летать на доживающем свой век старье. Но даже «старья» по понятным причинам становилось всё меньше и меньше. Тогда и вспомнили о консервации. Меня послали за моей ласточкой. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что в боевом отсеке вертушки по-прежнему заряжены всё те же четыре ракеты с ПИР. Российский бардак. Никто так и не поинтересовался, что там на подвесках крыла понавешено. Ладно, воспоминаниям конец – прилетели. Где будем садиться? Возле высотки?

Летательный аппарат как раз приблизился к «Оку света». Но полковник отдал другой приказ:

– Нет, летим к тому месту, где приземлялись американцы.

Вертолёты сели на натоптанной американским коммандос поляне. В середине зияла дыра с метр диаметром. Чуть в стороне валялась куча ледяных цилиндров.

– Ого! – удивился командир спецназовцев, заглядывая в колодец. – Классно они поработали.

– Это «Гипер гофер», устройство для бурения кернов во льду, – пояснил его подчинённый. – Я видел его работу. Не знаю, чем он прожигает кольцо во льду, но работает очень быстро.

– Ну молодцы, что скажешь! – подытожил командир и обратился к Нутрецову: – Начнём спуск?

Полковник отступил от колодца на шаг:

– Я здесь останусь, а вы спускайтесь.

– Товарищ полковник, вы не поняли. Для начала мы отправим туда паука и пуделя. Не хотелось бы нарваться на сюрпризы.

Паук – робот с многочисленными конечностями, шустро подбежал к колодцу и тут же, упираясь лапами о стенки отверстия, быстро спустился вниз. Следом за ним на стропе опустили пуделя. Внешне этот робот мало походил на пса, но его предназначение было близким по сути. По тепловизору он искал живых людей и определял время, когда человек покинул то или иное место. В передней части робота-ищейки находились несколько завитушек электронных зондов и рецепторов. Именно поэтому все его называли пуделем, а не просто собакой.

Роботы не нашли ни живых, ни мёртвых. Они засняли часть здания, раздавленную ледником и лабораторию, разрушенную взрывом. Также роботы исследовали коптёрку охранников и пришли к выводу, что люди покинули её не сегодня. Вывод напрашивался сам собой: во время прихода сюда американских рейнджеров в лаборатории уже никого не было. В дополнение к пуделю и пауку, спецназовцы запустили в колодец с десяток скоростных минидронов. Их размер не превышал габариты голубя. Дроны, оснащённые только тепловизорами, примерно за пару часов обследовали все московские туннели. Живых они не обнаружили.

Сразу, как ему доложили о результатах, полковник вышел на связь с Калачовым:

– Геннадий Васильевич, в Москве никого нет. Абсолютно никого. Мы всё тщательно обследовали. Видимо Шелихов с Кузнецовой мертвы и по этой причине не реагируют на тепловизор. У меня на руках кадры разрушенной лаборатории. Даже по предварительной оценке можно прийти к выводу, что здесь произошёл взрыв. Возможно, что тела учёных лежат под завалами. Что нам дальше делать? Если разбирать завалы – до конца дня мы явно не успеем. Или возвращаться на базу?

Генерал помолчал и спросил:

– Какие-нибудь документы обнаружили?

– Нет, ничего.

– Хорошо, возвращайтесь.

Нутрецов не озвучил версию, по которой разыскиваемые люди и их проекты могли попасть к американцам. Стоящий рядом с полковником командир спецназовцев всё слышал:

– Конечно, пиндосы вряд ли здесь нашли живых. Но вот документики прихватить вполне могли. Что-то ты об этом не обмолвился.

Полковник его оборвал:

– Не твоё дело. Кому надо, я доложу. И обращайся по званию. Устав напомнить?

Спецназовец пожал плечами и пошёл грузиться. Обратно он с Нутрецовым не полетел. Весь отряд легко поместился во втором десантном вертолёте. Взамен в вертушку полковника сгрузили всё оборудование, которое «спецы» брали с собой на операцию…

…На обратном пути случилось непредвиденное. Вертолёт резко снизил скорость и стал терять высоту. Полковник тут же проснулся и примчался в кабину лётчика. Тот хаотично щёлкал тумблерами и активизировал различные иконки всплывающих голографических окон.

– Что случилось?

– Ничего, – голос лётчика, к удивлению Нутрецова был вполне спокоен. – Машина долгие годы стояла на приколе. Для техники хуже варианта не придумаешь. Никакого обследования или восстановительного ремонта ласточка не проходила. Вот и приходится теперь расхлёбывать: то тот узел вышибет, то другой.

– Что-то отказало?

– Турбина заглохла.

– Мы падаем?

Лётчик не выдержал и, покосившись в сторону взволнованного пассажира, ухмыльнулся:

– Не бойся, командир! А два винта у нас на что? Просто дольше ползти будем. В Сочи мы уже не летим. Ближайший аэропорт, где можно отремонтировать турбину – Ростов-папа.

Вертолёт сложил крылья, опустился поближе к земле и продолжил путь. Но Нутрецов уже не вернулся в салон, а продолжал сидеть за спиной пилота.

Не прошло и получаса, как он почувствовал, что вертолёт заложил вираж и при этом резко снижается:

– Что опять случилось?

– Всё нормально – надо подобрать человека.

– Какого «человека»? – удивился Володя, выглядывая из-за плеча пилота.

– Сейчас увидишь.

Вертолёт выровнялся, и прямо по курсу Нутрецов увидел человека, лежащего ничком на снегу.

– Да он поди уже замороженный!

– Сейчас узнаем.

– Стоит ли? Сможем потом взлететь?

Лётчик повернул голову и уставил свой взгляд на полковника:

– Ты о чём вообще? Как потом жить?

Сказано было веско и предельно серьёзно. Володя ничего не ответил, а просто махнул рукой и вновь уселся на откидное кресло. В висках колотило волнение. Он машинально пощупал сердце – так и инфаркт получить нетрудно. Сколько всё-таки неадекватов в стране!

Вертолёт несколько раз тыкался в снег, но тут же приподнимался над ним. Затем завис в метре от земли. Пилот шустро вскочил и попытался выйти в салон, но уткнулся в полковника. Нервно махнув рукой, лётчик призвал пассажира подняться:

– Чего сидишь? Торопиться надо – машина висит на автопилоте! Как бы её не завалило порывом ветра! Давай, давай!

Нутрецов повиновался. Летун схватил раскладные носилки и бросился к одиноко лежащему на заснеженных просторах телу. Перевернув его на спину, забормотал:

– Жива, слава богу, – он пошлёпал её по щекам – безрезультатно, девушка не пришла в сознание. – Ничего, раз снег на лице тает, значит, всё будет хорошо… – он на секунду завис, вглядываясь в её черты. – Совсем молоденькая. Красивая… Как ты тут оказалась? – переведя взгляд на Нутрецова, неожиданно грубо рявкнул: – Чего стоишь? Носилки раскладывай! – и опять повернулся к девушке: – Сейчас, родная, потерпи. Тебе повезло, что у нас турбина крякнула. Так бы просвистели по верхнему эшелону и не увидели тебя.

Вертолёт без всяких капризов поднял трёх человек в воздух и взял курс на Ростов. Полковник всё же спросил:

– Странно, как она здесь оказалась?

Вертолётчик ждал этого вопроса, ему явно хотелось высказаться:

– Сам не пойму. Километров за двадцать до этого попались брошенные аэросани. Тогда ещё удивился – откуда? Но не стал приземляться, так как рядом с ними ни одной души. Видимо это её транспортное средство. Бензин кончился или двигатель накрылся. Только откуда она ехала и куда держала путь? Вот вопрос! Девушка – одна на безлюдном леднике, где нет ни связи, ни жилья, ни кустика. Только холодная смерть. Странно всё.

– Это она от своих саней всего двадцать километров прошла?

– Двадцать километров – очень приличное расстояние. Видел, какой снег глубокий? Я даже сесть на него не смог.

Глава тридцать девятая

15 апреля

Бочаров ручей, Сочи

Всё, как во времена Джордано Бруно

– Почему вы вернулись, Арсений Сергеевич?

– А что мне там делать? Я учёный, а не строитель. И как учёный сделал всё, что от меня требовалось. Собрал лучших специалистов: сейсмологов, геологов, климатологов. Но больше я не могу там находиться.

– Почему? – президент не мог понять причину отказа.

– Да поймите, Юрий Константинович, меня гнетёт то обстоятельство, что я занимаюсь спасением избранных. Меня постоянно мучает это обстоятельство. У меня кровавые мальчики в глазах и днём, и ночью.

– Но разве есть другой выход?

Соболевский встал и непривычно для себя резко мотнул головой. Стрекалов никогда до этого не видел эмоций на лице своего соратника, с которым он был знаком без малого двадцать лет. Мало того, далее академик позволил себе неофициальное обращение, чего за ним никогда не водилось:

– Юра, пойми, я там сжигаю себя. Сжигаю зря. Я не хочу больше администрировать. Хочу отвлечься. Хочу быть полезным. Я всё же учёный. И, возможно, хороший учёный. Поэтому более подходящего момента, чтобы сложить с себя все полномочия, я не вижу. Настала пора на склоне лет заняться наконец наукой. Мне хочется верить, что я смогу сделать что-нибудь полезное.

Президент нахмурился. Он был неумолим:

– Мне кажется, что самая большая польза от тебя сейчас именно там.

– Нет-нет, не уговаривай меня. Всё решено.

– Всё равно не пойму истинной причины.

– Совесть. Совесть – вот истинная причина, – Соболевский загнал пальцы в седую шевелюру, а затем опустил их, проведя по щекам: – Нет, Юра, уволь. За эти дни я натерпелся по полной программе. Каждый встречный заглядывает мне в лицо – мол, меня не забудь. Каждый второй заискивает, как перед дамой с косой: спаси, я не хочу умирать. Стоит активировать телефон – тут же звонки: включи в списки мою жену, тёщу, дядю, любовницу. Как будто это я всё решаю?! К чёрту, к чёрту, – академик резко крутанул головой. – Не-хо-чу! Можешь вычеркнуть меня из списка. Но заниматься этим проектом я больше не буду.

– Ладно. Отдохни пока. К этому вопросу мы вернёмся потом – его надо решать коллегиально.

– Не-не-не-не! Уволь, – Соболевский нервно замахал руками.

Президент успокаивающе кивнул:

– Хорошо, как скажешь. Решение остаётся за тобой. Давно хотел пообщаться с тобой тет-а-тет. Вечно дела мешают. Давай просто попьём кофейку, как будто у нас и вовсе нет никаких проблем. Садись, – он нажал кнопку и попросил: – Пусть нам принесут кофе и что-нибудь сладкое.

Они уютно расположились в мягких креслах и ещё долго болтали о жизни, о родственниках, о благостных временах юности. Теперь любое событие из прошлого рассматривалось в призме розовых очков. Всё казалось прекрасным, простым и замечательным. Стрекалов всё же не мог не поинтересоваться давно волнующим его вопросом:

– Скажи мне, Сеня, – они окончательно перешли на доверительное общение, – как так произошло, что катастрофа свалилась на нас столь внезапно? Мне казалось, что для науки 21 века у природы нет тайн. Неужели никто не подозревал?

– Как «не подозревал»? Подозревали многие. Я в том числе. Но я тогда был молодым, не убелённым сединой и авторитетом. Нас никто не слушал. Этот вселенский вой про наступление глобального потепления очень напоминал молитву в какой-нибудь секте. Кто не бьёт лбом о пол – того в утиль. И никто не будет слушать оправданий. Так было и в науке о климате. Апологеты теории глобального потепления выскочили на сцену, отобрали микрофоны у оторопевших оппонентов и капитально продули уши всем живущим на нашей Земле. А заодно и мозги. Что ты! Все, кто высказывал хоть малейшее сомнение, объявлялись дилетантами, провокаторами, а то и террористами, которые хотят погубить нашу планету. Я знаю умных маститых учёных, которые из-за своих убеждений попали в тюрьму. Некоторые там сгинули безвозвратно. Я тоже думал, что живу в просвещённые времена, но миром правит мракобесие. И это прискорбно. Мы не сильно отличаемся от общества времён Джордано Бруно.

– Я понимаю, понимаю. Мне интересно знать, когда началось это жуткое похолодание. И почему? Слышал даже, что причина кроется как раз в глобальном потеплении. Что оно привело к изменению океанских течений и тёплые воды перестали двигаться к полюсам.

– Глупость. Очевидная мерзкая глупость. Причина в Солнце. На нем давно нет пятен – главного показателя солнечной активности. Такого длительного периода солнечного спокойствия не было никогда за всё время наблюдения за светилом. Снижаться его активность начала ещё в восьмидесятых годах прошлого столетия. С каждым годом всё меньше вспышек, всё меньше пятен. Солнечный ветер, магнитное и радиоизлучение постепенно затухали. Это не могло не волновать астрономов и учёных других профилей. Привычные циклы 11-летней активности Солнца совершенно сбились. Ледниковый период не грянул сразу только из-за того, что проблемы накапливались постепенно и в некоторой степени нейтрализовались тем самым «парниковым эффектом», который и на самом деле имел место быть. Долгое время климат балансировал под воздействием этих двух факторов, словно эквилибрист на тринадцати досках. Но ведь апологеты борьбы с глобальным потеплением добились снижения выбросов парниковых газов, и это совпало с ещё одним, на этот раз очень резким, снижением солнечной активности. Вот и результат. Мы пока не можем просчитать всю многогранность факторов, которые воздействуют на нашу Звезду. Когда одиннадцатилетние циклы солнечной активности канули в небытие, многие стали выдвигать альтернативные теории, мол, наше светило живёт по столетнему циклу, по семидесятилетнему и так далее. И на самом деле, за последние 10-12 тысяч лет, когда закончилась эпоха последнего оледенения, отмечены значительные взлёты и падения солнечной активности. Их цикличность не совпадает с привычной 11-летней фазой. В пример часто приводился так называемый период Маундера. Некоторые этот семидесятилетний отрезок времени в семнадцатом веке называют Малым ледниковым периодом. Я, кстати, тоже надеялся, что наша небесная печка оживёт. Нам всем хочется верить в лучшее. Тем сильнее было разочарование. Всё рухнуло в одночасье.

Стрекалов вздохнул:

– Да, уж. Хотел бы я вернуться в то беззаботное детство, когда все говорили только о глобальном потеплении. Теперь же мы отступаем. Мы постоянно отступаем. Наша цивилизация не развивается. В технологическом плане мы мало чем отличаемся от начала века. А будет только хуже. Это катастрофа…

Глава сороковая

15 апреля

Сочи. Кабинет начальника ФСБ

Надёжный сейф

Уже был вечер, когда командор, закончив дела, приехал к начальнику ФСБ. Игорь Артёмович принял Калачова, как всегда, просто:

– А, Геннадий Васильевич, входи, присаживайся. Что скажешь?

Генерал молча предъявил красную папку.

– Что это? – Джужома повертел папку в руках. – Ух ты! Натуральная кожа, молния во всю ширь. Такие ещё делают?

– Делают, делают, – с серьёзным видом кивнул командор.

Начальник ФСБ оторвал взгляд от папки:

– И что там внутри?

– Бомба.

– Шутишь?

Геннадий Васильевич отрицательно покрутил головой:

– Какие шутки? Бомба и есть.

– А, в этом смысле. Давай посмотрим, что это за «бомба».

Джужома, скрипя молнией, открыл папку и вытащил из неё ворох бумаг. Он сначала уставился на них, а затем перевёл взгляд на подчинённого:

– Это то, что я думаю?

Калачов наконец слегка улыбнулся и кивнул:

– Как заказывали.

Игорь Артёмович недоверчиво перебрал несколько листков с расчётами и технико-экономическим обоснованием, а затем резко вскочил и стал горячо жать руку генерала:

– Да ты знаешь, Гена, какой ты молодец! Многие в тебя не верили. Я сам, если честно, не особо надеялся на твои таланты. А поди ж ты! Сейчас уже можно говорить, но одновременно с тобой ещё две группы вели параллельное расследование. И где они, и где ты? Они где-то там, неизвестно где, а ты у меня в кабинете с красной папочкой в руках. Молодец! Все молодцы! Вся твоя группа будет представлена к правительственным наградам.

Калачов решил пошутить на тему, известную одному ему:

– А можно вместо наград ящик кофе в зёрнах?

Джужома продолжал трясти руку собеседника, но улыбка постепенно сползла с его лица:

– Ты знаешь, с кофе у нас большая проблема. Даже мне по малым квотам выдают одну пачку на месяц. А у меня бывают очень важные персоны…

Калачов его оборвал:

– Да я шучу. Правда, шучу.

Джужома разомкнул рукопожатие и энергично погрозил пальцем:

– У-у-х, шутник! У-у-х, баловник! Ты, наверное, потому в опалу и попал, что твои шутки не все понимают. Ладно, сначала дело. Я папочку сразу в сейф уберу.

Он открыл сейф и положил туда папку. После чего нажал кнопку селектора:

– Люси, кофе и где-то у нас были конфеты – такие в двухярусных коробках. Хотя нет, неси только конфеты, – он развернулся в сторону гостя: – Какое кофе, правда? Коньяк! По такому поводу грех не выпить.

Довольный начальник подошёл к портрету президента России и сдвинул его. За ним показалась клавиатура ещё одного сейфа. Доставая из него дорогой французский коньяк и водочные стопарики, Игорь Артёмович не уставал болтать:

– Завтра совещание у президента, а я тут как тут с красной папкой. Вот будет фурор! Не люблю из коньячных бокалов. Не по-русски это как-то. Тебе по полной? Во всём должна быть мера. А эта хрень безразмерная, в которой надо только дно заполнять – полная фигня. Так тебе по полной? Впрочем, зачем спрашиваю? И так понятно. Извини, привычка. Приходится и дамам наливать. Хотя бывают мужики, хуже баб. Это я не о нас с тобой. Ну, где там она?

Дверь открылась, и в кабинете простучали высокие каблуки секретарши. Положив коробку конфет на стол патрона, она тут же удалилась. Джужома проводил её зажигательным взглядом:

– Ух, и поднял ты мне сегодня настроение! Даже все привычные взгляду бабы кажутся интригующими незнакомками. Давай, Гена! За успех нашего великого начинания!

Они выпили, и шеф сразу наполнил по новой:

– И паровозом за Россию! – он опрокинул содержимое стопки в рот. – У-а-а! Хорошо пошла. Садись дорогой, закусывай, – пододвинул он открытую коробку поближе к Калачову. Чавкнув конфеткой, спросил: – А автор кто?

– Авторов пока ищем. Один где-то в Сочи затерялся. Есть опасение, что он в подвале у американцев, – при этих словах, Джужома, разливающий по третьей, замер. Калачов же продолжал рассказ: – А двое остальных оставались на свой страх и риск в Москве. За ними Нутрецов с утра вылетел. К сожалению безрезультатно.

Начальник ФСБ не удивился:

– В курсе. Если честно, немного зная твой характер, я думал, что ты Нутрецова будешь держать на поводке и кормить его только с чайной ложечки.

– Это почему? Понятно, что он вам докладывает о всех действиях группы. Но у нас общее дело. Я тоже об этом же вам докладываю. Вот и выходит, что он не врагам докладывает, а руководству ФСБ.

– Ну, ты же должен понимать, что в такой организации, как наша, всегда плетутся интриги. Каждый хочет укусить соседа и что-нибудь поиметь. Например, моё кресло или хотя бы должность повыше. Нутрецов человек Проскурина. А Генрих Эрнстович человек не простой. Он любит тянуть на себя одеяло и делает это с превеликим энтузиазмом и искусством. У него на каждую мало-мальски заметную фигуру полно убийственного материала. Не только на тебя или меня, а даже на президента. Гаков попроще. Но за внешней простотой тоже спрятан умный, хитрый и опытный политик. Ты что-то мало с ним общаешься. А зря. Он может и обидеться. Всё-таки Глеб Олегович официальный твой куратор.

– С Глебом Олеговичем мы старые дружки. Со мной он не будет дуться, как девочка. Если надо всегда может позвонить и обложить матюками.