скачать книгу бесплатно
– Все нормально, – Алик взял Давида под руку и повел в свой кабинет.
Галина, которая едва успела присесть на свой стул, тут же бросила вилку и бросилась вслед за ними.
– Галина Борисовна, вам кофе в кабинет принести? – кухарка замолкла на полуслове, замерев с чайником в руке, после того как поймала на себе резкий взгляд начальницы, похожий на тот, каким смотрит на охотников затравленная волчица, защищающая свое потомство.
Ее интуиция вновь работала в режиме тревоги. Что-то было не так.
Она ворвалась в кабинет Алика и, несмотря на протесты, потребовала рассказать, что происходит.
Никто толком не знал, о чем тогда говорили за закрытыми дверьми. Многие предполагали, а еще больше людей откровенно выдумали обстоятельства, которые так встревожили Алика и стали роковыми для Давида и Галины. Спустя годы точного ответа не знает никто, кроме тех, кто был тогда в кабинете и, разумеется, тех, кто и стал виновником произошедшего. Говорили, что Давид влез в какую-то историю с серьезными людьми, которые не прощали, когда их подводят. Утверждали, что Алик пообещал что-то не менее важным партнерам, но не смог выполнить обещание и тем самым навлек их гнев на племянника.
Несколько недель после этого сотрудники видели Галину Борисовну растерянной и взволнованной. Они часто закрывались с братом в кабинете, и даже самые срочные дела в такие моменты отходили на второй план: заслышав шум голосов, исходивший из-за закрытой двери, никто из сотрудников, даже Татьяна, не решался их потревожить.
Давид в банке почти не появлялся, а Алик приезжал только для того, чтобы переговорить с сестрой, и тут же исчезал.
– Салют! – Мирза, как всегда по утрам, был в приподнятом настроении и уже почти проскочил мимо секретариата, небрежно махнув рукой в сторону болтавших о чем-то женщин, когда его окликнули.
– Мирза! Стой! – Аня, принятая на работу почти одновременно с ним несколько лет назад, внезапно выскочила из-за стола, в спешке ударившись о его край. – Блин! Больно… Ты не знаешь, где главная по хате? – вульгарный юмор был визитной карточкой немолодой секретарши, но сейчас он звучал неуместно и был явно смешан с неподдельным волнением женщины. – Ей с утра все названивают. Она трубку не берет, даже мобильный сбрасывает. Говорят, что-то случилось.
– Я вообще без понятия. Да что могло случиться…
Но безразличная уверенность Мирзы была ошибочной. Ночью Давид оказался в больнице, а Галина Борисовна, не смыкая глаз, провела там весь следующий день, так и не приехав на работу.
Слухи наполнили коридоры банка, но ничего внятного о происходившем не знал никто. Кто-то слышал, что у Давида, который из-за стресса в последние дни неважно себя чувствовал, началось обострение какой-то болезни. Изредка заглядывавшие клиенты из числа знакомых Галины Борисовны что-то знали про экстренные поиски плазмы и срочную операцию. Другие шептались о каком-то ночном происшествии, но точно можно было сказать только одно – дело шло о жизни и смерти. И когда хозяйка банка с растерянным и пустым взглядом спустя пару дней все же пришла на работу, никому из подчиненных и в голову не могло прийти поинтересоваться у нее, что же происходит на самом деле. Ее глаза говорили сами за себя. Она ждала и, судя по всему, ждала чего-то страшного и почти неизбежного. Алика в банке не видели ровно с того момента, когда стало известно о госпитализации Давида. Поговаривали, что его давно нет в стране.
На дворе уже стоял июль. В напряженном неведении и ожидании неизвестного прошли еще несколько дней, остававшихся до дня рождения Внештранса.
Галина Борисовна шла по коридору в прострации и практически не реагировала на попытки сотрудников поздравить ее с пятилетием банка. Навстречу ей вышла Татьяна, которая держала в руке расписанную в стиле народных промыслов деревянную коробку с подарочной бутылкой водки внутри.
– Галин, смотри, какую красоту сделали… Что с тобой?
Галина зашла в кабинет, не обратив внимание на сувенир, дизайн которого так долго и придирчиво утверждала в преддверии первого серьезного юбилея банка.
– Давиду совсем худо, – она рухнула в кресло, не глядя на Татьяну, – ночью был кризис, но он выкарабкался. Мой мальчик…
– Ой, господи, – Татьяна, похоронившая несколько лет назад мужа, знала, что никакие слова поддержки тут не помогут. – Едь к нему. А как Анжела?
– Не знаю я, как она, – огрызнулась Галина каким-то своим мыслям, которые были явно далеки от вопроса Татьяны, – сейчас поеду. Надо было встретиться с Сашей, я заехала по дороге и… сегодня же юбилей, я не могла не приехать. Надо сказать Мирзе, чтобы купили угощение для коллектива.
– Забудь! Мы без тебя справимся. Сейчас не это главное.
– Ну как же без меня…
В это время на другом конце Москвы из палаты Анжелики вышел доктор.
– Мама, приезжай скорее, врач сказал, что уже скоро. Как Давид, не знаешь? Он не берет трубку. Мне сказали, что он заболел и ему нельзя ко мне из-за карантина. Что-то простудное. Или даже пневмония?
Наверное, в эту минуту и случилось то, что предопределило дальнейшую судьбу не только Галины или Алика, но и сотен других людей, многие из которых в тот момент еще даже не догадывались об их существовании.
Галина любила читать классическую литературу, но не переносила писательские шаблоны и долгие нудные описания драматических перипетий сюжета. Гротескные переживания действующих лиц, фанерные образы убитых горем персонажей, описание которых автор для усиления впечатления неумело приправляет фразами о том, как слова буквально оглушили героя или как мир вокруг него перевернулся и для него погас солнечный свет, – все это было ей чуждо и казалось надуманными клише бесталанных писателей. Но именно так и произошло в реальной жизни, когда в телефонной трубке прозвучал голос врача:
– Крепитесь, Галина Борисовна. Его больше нет.
– Спасибо, – она неосознанно произнесла это бессмысленное слово и стала, едва шевеля губами, повторять ласковые фразы, которые так часто говорила сыну в детстве на родном, но чуждом языке предков.
Она замолчала, мгновенно почерневшее лицо внезапно исказила гримаса боли, и сдавленный хрип, вырвавшись откуда-то из глубины, переродился в беззвучные рыдания. Рухнуло все: прошлое, будущее. Настоящее стало бессмысленным продолжением только что прервавшейся истории ее подлинной жизни. Ни жива и ни мертва, Галина сидела в кресле, не в силах двинуться с места, что-то сказать или набрать номер матери. Да и какой в этом теперь был смысл? Торопиться было уже некуда и незачем. Ничего не имело значения. Времени не было. Она сама растворилась в абсолютном горе.
Многие годы после этого никто и никогда не видел ее слез. Именно в этот момент закончилась прежняя жизнь Галины Борисовны и началась настоящая история Внештрансбанка, которому уже не суждено было оставаться заурядным семейным предприятием, потому что семья в ее истинном виде просто перестала существовать.
С тех пор больше никогда день рождения банка не праздновался в правильную дату, которая, по странному стечению обстоятельств, случающемуся в жизни гораздо чаще, чем в сценариях нерадивых писателей, совпала с днем смерти Давида.
Спустя несколько часов на свет появился ее внук – Артур, которому так и не суждено было увидеть самого родного человека. Непреходящая боль утраты, поселившаяся в тот день в душах близких ему людей, навсегда превратила первый светлый праздник в отголосок давней беды. В его настоящий день рождения в их семье вместо праздничных зажигали поминальные свечи. Первые три дня жизни Артура перестали существовать. Смерть украла их, оставив в записи о рождении следы вынужденного обмана. Но можно ли кого-то обвинять в этом невольном воровстве? Пожалуй, это был самый безобидный и необходимый подлог в странной истории знаменитой семьи.
Часть 2
Восход
Первый среди равных
– Ну, что вы думаете об этом парне, Мирза? – Галина Борисовна обращалась ко всем подчиненным мужчинам исключительно на «вы».
– Нормальный вроде. Посмотрим, Галина Борисовна. Я знаек не люблю, вы же знаете. Умничать у нас не надо, надо работать. Но этот вроде ничего. А вообще – как скажете!
Стас ничего не знал об этом разговоре и мог только догадываться о том, как решалась его судьба до того, как ему сообщили о положительном итоге столь необычных собеседований. Озадаченный увиденным, он и сам пытался оценить едва знакомых людей, которым было суждено изменить его жизнь и на долгие годы войти в нее.
Если бы фильм «Жмурки» с колоритным россиянином в исполнении Сиятвинды вышел на экраны на несколько лет раньше, Стас наверняка подумал бы, что сценарист придумал образ своего персонажа после встречи с Мирзой. Конечно, доведись Ратникову учиться в Университете дружбы народов или хотя бы прознать в голодные времена студенчества о волшебной шаурме индийских кулинаров из местной столовой, необычных впечатлений от первого знакомства с чересчур русским иранцем у него наверняка поубавилось бы. Но Стас учился в финансовом институте, где приходилось удивляться не обилию людей с экзотической внешностью, говорящих на отборном русском языке, которому позавидовал бы сам Ерофеев, а количеству студентов южной наружности, которые на государственном языке, напротив, почти совершенно не изъяснялись. Многие из них, к слову, были отличниками.
Мирза Саджади в РУДН никогда не учился, но, как и многие тамошние студенты, являлся иранцем лишь наполовину. Его отец был иранским коммунистом, а мать, как было принято шутить в советские времена, в графе национальность писала «русская», хотя ее девичья фамилия недвусмысленно намекала на присутствие в родословной семитских кровей. В общем, смесь вышла гремучей.
После начала исламской революции 1978 года отец Мирзы, который возглавлял крупный нефтеперерабатывающий завод, счел за благо воспользоваться связями в Советском Союзе и вывезти семью с семилетним сыном в Москву к родственникам жены. Неизвестно, какими бы были перспективы стойкого марксиста в исламской республике, но представить Мирзу свято соблюдающим законы шариата Стас при всем желании не мог. Благодаря регулярным летним поездкам к родственникам матери в Краснодарский край юный житель Ирана, как губка, жадно впитывал романтику советской дворовой жизни, которая никак не вязалась с идеалами исламской революции.
По мнению самого Мирзы, скорее всего, его расстреляли бы за нарушение сухого закона, хотя, останься он на родине, вкус алкоголя навряд ли стал бы для него таким знакомым и почти родным. Но, перебравшись в Союз, он, как любой советский школьник, уже в старших классах безошибочно определял производителя портвейна и плодоягодного вина, не глядя на тару.
Бывший член партии народных масс Ирана со временем наладил быт семьи в Москве и трудился в Агентстве печати и информации в качестве переводчика с фарси и арабского языка.
Мирза же, поднаторевший в мелких коммерческих делишках на волне кооперативной эйфории конца Перестройки, выделялся среди своих сверстников лишь необычным персидским профилем, который выигрышно смотрелся на фоне среднестатистических лиц однокурсников, когда дело касалось покорения сердец беззаботных подружек его молодости.
В РУДН Мирза действительно не учился, хотя для многих это казалось очевидным и заранее определенным путем получения образования и ассимиляции для любого иностранного выходца. Прежде чем его нога ступила на порог Внештрансбанка, ему пришлось в поисках призвания пройти многочисленные и суровые университеты жизни, которые наполнили его память разносторонними и оказавшимися абсолютно ненужными знаниями и навыками.
Свой последний судьбоносный шаг Мирза сделал уже после того, как закончил Институт стран Азии и Африки МГУ, в который попал после долгих мытарств выбора между стоматологическим училищем и геологоразведочным институтом. Несколько курсов обучения в последнем пополнили его и без того богатую и яркую фольклорную коллекцию, зародившуюся еще во времена краснодарских каникул, превратив ее в истинный кладезь матерных частушек, похабных анекдотов, присказок и поговорок. К сожалению, творческие наклонности Мирзы никак не удавалось оценить ни стоматологам, ни геологам, которые последовательно, но небезосновательно утверждали, что эти таланты в их профессии не пригодятся, а нежелание учиться по профилю, несмотря на любовь к долгим полевым экспедициям, увы, не оставляет их нерадивому студенту никаких шансов на успешное завершение обучения. И Мирзу выгоняли. В ИАА, конечно, не было романтики дальних поездок в поисках новых минералов, но обаяние вояжей на картошку последних лет жизни в обществе развитого социализма еще присутствовало. Копание в грязи, антисанитария, необходимость пить сомнительный самогон из еще более сомнительной общей посуды ничуть не смущали молодого Мирзу, но оставили неизгладимый след в его сознании. С тех пор он стал не просто осторожен в вопросах гигиены, а патологически брезглив, со временем дойдя до клинической стадии излишне бережного отношения к собственному здоровью.
Получив диплом, советский иранец, как и все выпускники середины 90-х, прекрасно понимал, что толку от этой картонной книжицы нет никакого, и поэтому с поиском места для применения приобретенных навыков не спешил. Если бы в один прекрасный майский день его однокурсник и будущий коллега не позвал своих друзей по институту на дачу, возможно, поиски, если бы они когда-нибудь и начались, привели Мирзу в какое-то другое достойное заведение, но судьбой ему было уготовано занять особое место в истории именно Внештрансбанка.
На его порог он пришел отнюдь не с пустыми руками. Он оберегал два ящика импортного пива, приобретенного у знакомого барыги по сходной цене в ларьке недалеко от рынка в Лужниках. Дело в том, что самого Мирзу во Внештрансбанке никто не ждал. Его товарищ, также приглашенный за город, с которым они собирались добираться туда вместе на электричке, по воле рока именно в этот пятничный день должен был прийти по рекомендации друзей своих родителей на собеседование в недавно созданный банк. Тащить в кабинет президента банка дефицитное пиво он разумно посчитал бестактным прологом для начала карьеры и поэтому попросил приятеля посторожить ящики внизу.
Приятель особой бережливости к содержимому рюкзаков не проявил и успел выпить банку прохладного чешского напитка, когда охранник, ответив на внутренний звонок, вдруг окликнул его.
– Парень, ты Мирза Сад… Саджади, что ль?
– Саджади?. А что, еще кто-то есть вокруг? – Мирза недоверчиво посмотрел на человека в форме и, громко икнув, поинтересовался: – Чего надо-то?
– Я думал, это таджичку какую-то зовут, а тут только ты стоишь. Иди наверх, тебя вызывают.
Оказалось, что банк остро нуждался в людях, а обманчивая надпись МГУ в дипломе товарища Мирзы вкупе с его пламенной рекламной речью об уровне образования и способностях бывшего однокурсника произвели на Галину Борисовну благоприятное впечатление. Одному богу известно, как она не учуяла запах пива, которое буквально за десять минут до импровизированного собеседования употребил этот застенчивый, тихий и воспитанный перс, неуклюже переминавшийся перед ней с ноги на ногу. Ей показалось, что он испытывал мандраж перед лицом руководителя солидного учреждения, что, по мнению Галины Борисовны, несомненно подтверждало слова товарища о его достоинствах и природной скромности. Спустя четверть часа Мирза получил предложение присоединиться к молодому коллективу дилинга, где, как подсознательно чувствовала Галина Борисовна, сплотилась излишне, в ее понимании, дружная команда, которую надо было бы разбавить посторонним человеком, который в перспективе мог стать «своим».
Времени на размышления не было, тем более что причины притаптывания на месте были связаны отнюдь не с мандражом, как полагала странная женщина, задававшая вопросы про семью и происхождение, а с действием выпитой на жаре банки пива.
– Я очень благодарен за предложение. Я обязательно подумаю, – врожденное обаяние и привитое матерью убеждение в необходимости неукоснительно соблюдать этикет в строго ограниченные и особо важные промежутки времени дали о себе знать, несмотря на психологические и в первую очередь физиологические обстоятельства ситуации.
После двух дней буйного празднования дня рождения однокурсника Мирза с трудом приходил в себя, пытаясь собраться с мыслями после того, как вредная младшая сестра разбудила его ни свет ни заря, громко хлопнув дверью, когда уходила утром в институт.
– По голове себе постучи лучше! – строго ограниченные промежутки времени для соблюдения правил этикета и банальных норм приличия на сестру, разумеется, не распространялись.
Причина недовольства родственницы крылась в событиях минувшего дня. Воскресным вечером к ней впервые в жизни приехала подруга детства из Краснодарского края, которую она долго уговаривала остаться пожить у них. Кроткая девушка очень стеснялась, но приглашение приняла. После ужина, когда мать и сестра Мирзы собрались вместе с гостьей на кухне, чтобы провести время за душевной беседой, дверной звонок стал разрываться от настойчивых прикосновений запоздалого визитера. Через мгновенье, сметая все на своем пути, в квартиру ворвался Мирза, стремительно направившийся к туалету, где его громко и яростно стошнило. Неловкая ситуация постепенно улеглась, как и загулявший за городом старший брат, который теперь громко храпел в своей комнате. Краснодарская подруга застенчиво улыбалась и смотрела в блюдце, когда в дверь опять начали ожесточенно трезвонить. На сей раз в похожем состоянии в квартиру ввалился почти никогда не пивший отец, вернувшийся с воскресного заседания бывших членов партии Туде… Вечер был окончательно испорчен, а подружка, чьи глаза постепенно расширились до размеров блюдца, в которое она все еще неотрывно смотрела, дабы, не дай бог, не привлечь к себе внимания этих алкашей, поспешила сообщить, что завтра ей надо обязательно переехать к двоюродной тете, жившей у черта на рогах за МКАДом. Сестра Мирзы предприняла несколько отчаянных попыток убедить подругу, что это всего лишь досадное недоразумение, но вскоре, крайне расстроенная, признала поражение, обвинив в нем нерадивых родственников.
Сам Мирза ничего из событий прошедшего вечера, разумеется, не помнил. Все, что волновало его в данное мгновение, было сосредоточено в холодильнике и ванной комнате.
В это время, как назло, зазвонил телефон.
– Ну ты где? К двенадцати нас ждут в банке с документами.
– Каком банке? – Мирза, крайне недовольный своим отражением в зеркале, не понимал товарища. – А! С этой теткой странной?
За прошедшие с момента их встречи два дня ни о какой карьере банкира и перспективах трудоустройства Мирза, разумеется, не размышлял. За окном светило солнце, большинство его знакомых неплохо зарабатывало, не связывая себя никакими трудовыми обязательствами с сомнительными женщинами, возглавлявшими никому не известные банки. Впереди было целое лето и целая жизнь. Выбор казался очевидным.
– Ладно, одеваюсь, – последовательность и логичность поступков, особенно в таком вялом состоянии абстинентного сознания, в котором он пребывал тогда, никогда не были коньком Мирзы.
Так он стал сотрудником дилинга Внештрансбанка, в обязанности которого… Впрочем, что именно входило в его обязанности, не понимал, пожалуй, никто. Ни он сам, ни те, кто эти задачи формулировал. Мирзе предстояло просто стать своим человеком в стане потенциального противника. Занозой в сплоченном коллективе, которому не доверяла Галина Борисовна. Но со временем Мирза вжился в эту роль, привык к атмосфере управляемого хаоса и как нельзя лучше вписался не только в эту странную бизнес-модель, но и в не менее удивительную систему жизненных принципов хозяйки банка, который стал для него настоящим домом, семьей, смыслом и способом существования.
Вплоть до того, как Мирза примерил на себя роль руководителя казначейства, оставшись после кризиса 1998 года его единственным сотрудником, он ходил на работу в джинсах и разнообразных рубашках. Но после женитьбы и повышения потомок персов и семитов остепенился – на нем всегда были выглаженные брюки и синяя сорочка без галстука с обязательно поддетой под нее белоснежной майкой. Это стало если не своего рода униформой, то знаком отличия Мирзы, по которому его положение в банке безупречно определяли все сотрудники: ни одному другому мужчине ходить на работу без галстука не позволялось. Дополнительным атрибутом его близости к властям предержащим стала трубка переносного телефона, которая позволяла всегда находиться в зоне доступности для руководства.
Рубашки однообразного синего тона или предельно близкого к нему оттенка всегда были идеально чистыми и выглаженными. За этим строго следил сам Мирза, не допускавший жену до хозяйственных дел не столько из соображений заботы о женской красоте и свежести девичьей кожи, которым могли угрожать постирочные процедуры, сколько из недоверия к способностям окружающих в принципе. «Если хочешь сделать правильно, сделай сам», – это широко известное выражение стало его жизненным кредо, к которому он, правда, добавил кое-что от себя: «И после этого обязательно тщательно вымой руки». С течением времени этот подход к способу достижения сиюминутной гармонии, увы, был доведен до абсурда. Вся жизнь его семьи была сначала ужата, спрессована и загнана в разнообразные шаблоны, а затем встроена в четко расписанный и заранее предопределенный график, который оставался неизменным многие и многие годы и включал в себя всевозможные детали быта: от меню на ужин до поездки в турецкий отель.
Но в тот год ни Стас, ни сам Мирза даже не догадывались о том, какое будущее их ждет.
– Зайдите в кассу, пожалуйста, – этот звонок по внутренней линии застал Ратникова врасплох. Он еще толком не знал никого из сослуживцев и, будучи от природы стеснительным, слегка смутился от непонятного требования незнакомой кассирши, которое было произнесено голосом завуча школы.
– А зачем это, не знаешь? – с опаской обратился он к Мирзе, который праздно развалился в видавшем виды потертом кресле.
– Как зачем, зарплату получай.
– Так я работаю-то всего неделю.
– Иди, не болтай. Я этого не люблю! Говорят, получай, значит – получай.
– А тебе не надо в кассу случайно? – Стас надеялся, что начальник составит ему компанию, чтобы не стушеваться в обществе незнакомых людей.
Именно тогда, получив почти две тысячи рублей, Стас наконец узнал размер зарплаты, о котором он так и не решился спросить раньше. Оказалось, отныне он мог рассчитывать на регулярный доход в размере двухсот пятидесяти долларов США. По правде сказать, это было необычно и непривычно, но чертовски приятно. И причина была не только в том, что до этого момента ради получения гораздо меньшей суммы ему приходилось почти ежедневно проводить бессонные ночи, стряпая незатейливые очерки в ежемесячные журналы о новостях спорта или делая веб-страницы, назвать которые сайтами в полном смысле этого слова было бы неверным. Дело было в том, что все эти заработки были нерегулярными и негарантированными. Уверенно рассчитывать можно было только на копеечную стипендию, которой не хватало даже на обеды в институтском кафе. Мизерный и непостоянный доход не мог дать ощущения уверенности в завтрашнем дне, от которого Стас начал постепенно отвыкать, едва детство, помахав рукой, скрылось за школьными дверями. Поэтому каждое посещение бара, кинотеатра или другого увеселительного заведения вместо удовольствия со временем стало порождать в его душе страх за будущее: если он потратит деньги сейчас, то через неделю прийти сюда, вероятно, уже не получится? Что же он будет тогда делать? Этот вопрос тревожил его и не давал по-настоящему расслабиться. Нелепый диссонанс между желанием тратить на удовольствие здесь и сейчас и страхом лишиться этой возможности в будущем теперь разрушался на глазах. Конечно, даже этих денег не хватит на то, чтобы обновить гардероб или отправиться в вожделенную со школы поездку на море, но двести пятьдесят долларов Стас получит в любом случае, и при этом сил и времени, как стало понятно в первую же трудовую неделю, на это будет уходить гораздо меньше, чем раньше на всю писанину и дизайнерские потуги в Сети. Тогда он еще не знал, что старик Маслоу и его пирамида ценностей и потребностей, увы, – не досужий скучный вымысел из учебника экономической теории, а вполне реальная история. Спустя несколько месяцев регулярная получка перестала приносить безотчетную радость, а денег снова стало катастрофически не хватать.
Но эйфория первых дней захлестнула Стаса, вбрасывая в кровь эндорфины от осознания нового материального статуса и пробуждая азартную тягу к генерации различных идей, которыми он старался отблагодарить новое место работы за незаслуженное вознаграждение. В этот биохимический коктейль была замешена и щепотка психологии, состоявшая из серьезной дозы амбиций, тщеславия и безграничной и необоснованной уверенности в собственных силах.
Благо направлений для развития бурной деятельности, которая, как Стас понял чуть позже, слегка раздражала привыкших к размеренному течению рабочих будней коллег, было предостаточно.
Почти все свое время Ратников проводил в кабинете с Мирзой. Его роль в сложной, почти семейной иерархии банка была все еще не до конца понятна новичку. Да, он был единственным, кому позволялось ходить на работу без пиджака и галстука. Да, он был единственным, кого периодически вызывали в кабинет руководителя и с которым по-свойски общались даже вице-президенты, казавшиеся рядовым сотрудникам суровыми небожителями. Но почему – Стас этого так и не понимал.
При этом круг обязанностей коллег по дилингу был довольно скуден: утром надо было сверить позицию по ликвидности, провести, в случае острой клиентской необходимости, возникавшей почти каждый день, банкнотные сделки, а после обеда, снова сверившись с бухгалтерией, закрыть разрыв, привлекая или размещая казавшиеся вчерашнему студенту огромными суммы в тридцать—сорок миллионов рублей. При этом работали они исключительно с парой—тройкой одобренных Галиной Борисовной банков-контрагентов, с хозяевами каждого из них она была знакома лично.
Все эти рутинные действия, требовавшие от дилера всего лишь нажать на монструозной клавиатуре Reuters Dealing несколько заранее запрограммированных клавиш, вытерпеть жуткий скрип и треск специального матричного принтера и потом разнести бело-розовые полупрозрачные листки перфорированной бумаги по отделам, повторялись каждый день. На этом, казалось бы, рабочие обязанности заканчивались. Но Стас ошибался.
Едва ли не в первую неделю его пребывания на работе, когда Мирза окончательно убедился, что новый сотрудник не такой уж занудный знайка, потому что с радостью разделил с ним дневную порцию виски-колы, к ним поступило важное задание.
– Мирза, – тонкий скрипучий голос одной из секретарш Галины Борисовны задорно вырывался из трубки, – ком цу мир.
– Это не Мирза, – смутившись, ответил Стас. – Что-то передать?
– Ой, а кто это? А, блин, забыла, извини. Скажи, чтобы собирался. С ЗИЛа звонили.
Немного не поняв, при чем тут автозавод и дилинг, но решив, что речь идет о каких-то деловых переговорах, Стас сообщил о звонке вернувшемуся из туалета начальнику. Этот обыденный для большинства людей процесс для Мирзы превращался в настоящий ритуал, который с годами все более усложнялся и играл всеми гранями обсессивно-компульсивного расстройства, о существовании которых до выхода фильма «Авиатор» никто, разумеется, еще не подозревал.
– Поехали, – закончив тщательно вытирать руки, Мирза хлопнул в ладоши.
– А что надо будет делать?
– Да ничего, мы двери в дополнительный офис железные заказали, посмотреть надо.
Эта неожиданная для специалистов финансового рынка задача несколько удивила Стаса, но остатки зародившегося еще при приеме на работу энтузиазма заставили его отринуть сомнения и ненужную рефлексию на тему взаимосвязи металлических дверей и темы преддипломной практики.
Еще больше он удивился, когда выяснил, что Мирза, уже опустошивший свой стакан с виски и колой, собирается ехать за рулем. Причем за рулем удивительного автомобиля – изумрудной «пятерки» BMW с механической коробкой передач.
Считая всех банкиров страны людьми весьма состоятельными, особенно после того, как ему озвучили размер его собственной зарплаты, Стас был абсолютно уверен, что это не старая немецкая развалюха, а некий автомобильный раритет, который его непосредственный руководитель, вероятно, коллекционер, приобрел в свой обширный ретро-парк. Однако вид абсолютно лысой резины и нежелание изумрудного раритета заводиться ни с первой, ни со второй попытки развеяли иллюзии. Окончательно разрушил эти наивные предположения сам Мирза:
– Достала уже, выкидывать пора.
Что же, возможно, это был первый, но далеко не последний случай, когда Стасу довелось усомниться в казавшихся безусловными еще вчера прелестях карьеры банкира.
В длительных перерывах между нажатием кнопок I SELL и I TAKE под шум принтера и звон стаканов он писал объемные теоретические трактаты на тему развития портфельного инвестирования и применения теории Шарпа к зарождавшемуся тогда направлению интернет-трейдинга.
Галина Борисовна терпеть не могла ни ценные бумаги, ни интернет, который, как подсказывала ей безотказная интуиция, еще доставит банкам массу хлопот. Тем не менее пространные пассажи она читала и всегда находила повод что-то раскритиковать.
– Знаю я вашего Шарпа, вы что, думаете, я дура, что ль? Нашлись тоже мне… – когда аргументации не хватало, она мгновенно прибегала к безотказному приему. – Яйца курицу учат. Я, между прочим, на Нью-Йоркской бирже была, когда вы еще под стол ходили, умники.
Конечно, все эти новшества претили ей и не укладывались в сложившуюся концепцию ведения дел: келейность, или, как было модно говорить чуть позже, кептивность, была для нее абсолютом, средневековой догмой в ее персональном храме денег. Тем не менее интуиция, главный фактор и безусловный талант, побуждавшие ее к действию порой вопреки житейской логике, настойчиво требовала соблюдать видимость развития согласно общим тенденциям и банковской моде того времени.
– Вы не переживайте, – говорила она любому потенциальному клиенту, которого, как правило, приводил другой, довольный и лоснящийся от удовольствия, ранее приведенный еще одним таким же. Цепь благополучия могла быть очень длинной. – У нас, между прочим, все онлайн.
Что именно у них онлайн, заранее подготовленную «жертву» банковского обаяния Галины Борисовны не интересовало. Все их помыслы концентрировались на рассказах о том, какие поистине фантастические условия предлагал банк в лице своего бессменного руководителя новым, но мгновенно становившимся эксклюзивными клиентам. В них было мало общего с классическими продуктами финансовой индустрии, но в уникальности им отказать было сложно. Ради этого можно было вытерпеть непонятные рассказы про какие-то «онлайны», прослушать лекцию о правилах личной жизни и необходимости беречься от шалав, ради которых, собственно, многие клиенты в почтенном возрасте и готовы были рискнуть, чтобы наконец получить возможность тратить чуть больше на любовниц, чем они могли позволить себе тратить многие годы на законных жен. Или гораздо больше. Тем более что рисковали они не собственными деньгами, а вероятность понести ответственность перед какими-то другими органами за растрату в ту священную эпоху начала нулевых была обратно пропорциональна плате за риск, которую предлагали щедрые банкиры.
Так постепенно дилинг пополнился еще одним «онлайном» – компьютером, на котором было запрещено размещать что-либо, кроме программы доступа на Московскую межбанковскую валютную биржу «Альфа-директ». Программа была абсолютно новой, и по неизвестной причине крупный частный банк, видимо, проникнувшись наивной активностью человека, представлявшегося старшим дилером, решил предоставить ее для бета-тестирования именно во Внештрансбанк. Мирза воспринял эту новинку скорее как дополнительное развлечение, вроде игровой экономической стратегии, Стас же безумно гордился своим первым взрослым «проектом».
