Родная старина

скачать книгу бесплатно

Потрудился он для Русской земли. «Слава о его доблести сияла как солнце и прошла по всем странам». По метким словам летописца, он был «братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за землю Русскую». При жизни его было воздвигнуто немало новых красивых церквей. Они украшались иконами греческого письма. Книжное искусство тоже все больше и больше распространялось. Киев в начале XII в. украсился богатыми постройками. Еще при Святополке Изяславиче был сооружен в Киеве Михайловский Златоверхий монастырь; стены его до сих пор сохранились. Близ Киева построен Выдубицкий монастырь на том месте, где был загородный двор Всеволода. Незадолго до смерти Владимир соорудил прекрасную церковь на реке Альте.

Владимир Мономах был в близких сношениях со многими европейскими государями. С некоторыми из них и породнился. Сам он был, как сказано, сын греческой царевны. Первой супругой его была Гида, дочь английского короля Гарольда. Старший сын Владимира – Мстислав был женат на Христине, дочери шведского короля. Одна дочь Владимира была замужем за угорским (венгерским) королем, другая за греческим царевичем.

Цари московские впоследствии великою честью для себя считали называться потомками Владимира Мономаха. В Оружейной палате хранятся так называемая Мономахова золотая шапка и еще некоторые принадлежности торжественного царского убора (скипетр, держава и бармы). По преданию, они были присланы греческим императором в дар Владимиру Мономаху. Впоследствии московские цари вдень венчания на царство возлагали на себя эту шапку и бармы.

Усобицы при сыновьях и внуках Владимира Мономаха

Недолго продержались на Руси мир и тишина по смерти Владимира. Старший сын его Мстислав княжил всего семь лет. Он походил и умом и нравом на своего отца. Жестоко наказал он половцев, которые обрадовались смерти Мономаха и напали на Русскую землю. В руках держал Мстислав и удельных князей. Большею частью это были или братья его, или племянники: Владимир Мономах сумел мало-помалу забрать в свои руки чуть не всю Русскую землю и раздать ее в уделы, своим сыновьям и внукам, а Мстислав овладел Полоцким княжеством и отдал его своему сыну Изяславу. Таким образом, в руки детей и внуков Мономаха попали почти все уделы (Киевский, Новгородский, Смоленский, Суздальский, Переяславский, Волынский и Полоцкий). Только два удела не принадлежали роду Мономаха – это Черниговский и Червенский (нынешняя Галиция).

Умер Мстислав (1132), и при его брате Ярополке настают неурядицы и усобицы в потомстве Мономаха.

Усобицы начались за Переяславль (южный). Утвердился здесь Всеволод Мстиславич, но Юрий Суздальский, не желавший уступить племяннику, выгнал его и сам занял Переяславль. Затем начались ссоры племянников с дядями… Пользуясь этими раздорами Мономаховичей, Всеволод Ольгович Черниговский по смерти Ярополка (1139) сел на престоле киевском. Но как ни ловок был Всеволод, ему нелегко было держаться в Киеве: не хотел он ссориться с Мономаховичами и в то же время желал наделить волостями своих сородичей. Не раз при нем выражалась народом особенная любовь к детям и внукам Мономаха. В Киеве не любили Всеволода и по смерти его (1146) только тогда целовали крест брату его Игорю, когда тот поклялся, что он освободит Киев от ненавистных тиунов Всеволодовых и будет сам творить суд.

Но все-таки киевляне, несмотря на клятву, скоро призвали к себе Изяслава Мстиславича: «Ты наш князь; ступай скорее: Ольговичей не хотим!»

Тот недолго думая явился, разбил Игоря и взял его в плен, а сам сел в Киеве. Мало думал Изяслав о чьих-либо правах.

«Не место идет к голове, а голова к месту», – говаривал он.

Киевляне, впрочем, сами его желали.

– Ты нам князь, – сказали они ему, – не хотим переходить к Ольговичам по наследству!

Но дядя Изяслава, Юрий Владимирович Суздальский, считал себя более племянника в праве владеть Киевом, и между ними разгорается долгая и упорная борьба. Два раза Юрий изгонял отсюда Изяслава, и если он продержался около четырех лет (1150–1154), то благодаря только тому, что призвал в Киев другого дядю своего – слабого Вячеслава и правил под его именем до самой смерти. Много горестных дней пережила Русская земля за это время. Больше всего бед и вреда причинили ей Ольговичи, не раз приводившие половцев себе на помощь. Народ питал к этому княжескому роду сильную вражду, которая, случалось, переходила в дикую ярость.

Так, в 1147 г. Изяслав, узнав о враждебных замыслах черниговских князей, послал в Киев сказать об этом брату Владимиру, митрополиту и киевлянам. Когда народ собрался от мала до велика на вече, посол Изяслава сказал:

– Князь ваш вам кланяется и говорит: я вам прежде объявлял, что задумал с братом Ростиславом и Давидовичами идти на дядю Юрия, звал и вас в поход; но тогда вы сказали, что не можете на Владимирове племя, на Юрия, рук поднять, а на Ольговичей одних пошли бы и с детьми; так теперь вам объявляю: Давидовичи и Всеволодович Святослав, которому я много добра сделал, целовали тайком от меня крест Святославу Ольговичу, послали и к Юрию, а меня хотели или схватить, или убить за Игоря; но Бог меня заступил и крест честной… Так теперь, братья, что обещал и, то и делайте, – ступайте ко мне к Чернигову на Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика: у кого есть конь, тот на коне, у кого нет, тот в ладье. Ведь они не меня одного хотели убить, но и вас всех искоренить.

Киевляне на это отвечали:

– Рады, что Бог сохранил тебя нам от большой беды; идем за тобой и с детьми.

Тут кто-то в толпе заговорил:

– За князем-то своим мы пойдем с радостью, но прежде надо вот о чем подумать, чтобы не случилось того, что при Изяславе Ярославиче; злые люди выпустили тогда из заключения Всеслава и поставили князем себе, и много зла было нашему городу; а теперь Игорь, враг нашего князя и наш, не в заточении, а в Федоровском монастыре. Убьем его и пойдем в Чернигов за своим князем…

Слова эти разожгли народнуюярость. Толпа кинулась к монастырю. Напрасно князь Владимир в ужасе старался остановить толпу. В ответ ему кричали:

– Мы знаем, что добром не кончить с этим племенем ни вам, ни нам!

Тщетно и митрополит и тысяцкие думали удержать народ от дикого преступления. Толпа ворвалась в монастырскую церковь, где Игорь стоял у обедни, и потащила его с криками: «Бейте! Бейте!»

– Ох, брат, куда это меня ведут? – спросил несчастный, увидав князя Владимира.

Тот соскочил с коня, покрыл Игоря своим корзном (плащом), заслонял его собою от ударов и умолял киевлян:

– Братья мои! Не делайте этого зла, не убивайте Игоря!

Все усилия спасти несчастного остались тщетными: он погиб мученическою смертью, как жертва народной ненависти к Ольговичам и любви к Мономаховичам…

Когда до Изяслава дошла весть о гибели Игоря, он заплакал и сказал дружине:

– Если бы я знал, что это может случиться, то отослал бы его подальше и сберег бы его. Теперь мне не уйти от людских речей: станут говорить, что я велел убить его; но Бог свидетель, что я не приказывал и никого не научал.

Дружина ответила князю:

– Нечего тебе заботиться о людских речах; Бог знает, да и все люди знают, что не ты его убил, а братья его: крест к тебе целовали они, а потом нарушили клятву, хотели убить тебя…

Борьба Юрия Владимировича Долгорукого с племянником Изяславом Мстиславичем отличалась большим упорством. Приводим некоторые любопытные подробности, рассказанные в летописи.

Изяслав при помощи венгров в 1151 г. во второй раз вытеснил Юрия Долгорукого из Киева, призвал другого своего дядю, добродушного и слабого Вячеслава, признал его великим князем киевским, а Вячеслав усыновил его, Изяслава. Таким образом титул достался первому как старшему из оставшихся в живых сыновей Владимира Мономаха, а действительная власть – ловкому и деятельному Изяславу. Но Юрий Долгорукий не хотел признать этой сделки, соединился с черниговскими князьями, призвал на помощь половцев, двинулся на Киев и стал на левой стороне Днепра. Изяслав старался помешать переправе неприятеля. Схватки начались на реке. Изяслав, по словам летописи, «дивно исхитрил свои лодки»: видны были только весла, а гребцы были скрыты под дощатой плоской кровлей, на которой стояли стрелки в бронях и поражали врагов стрелами. Лодки были так приспособлены, что могли ходить взад и вперед, не поворачиваясь; на носу и на корме каждой из них были кормчие.