Королевство Теней

(я ни за что их не сложу и не откажусь от дома и пусть я рыдаю но мне тепло на сердце)

Оставив Марка, я спустился к столу. Алина нахваливала фирменную курицу Сергея с хмели-сунели, в свою очередь он раскладывал салаты по тарелкам.

Небывалый прилив вдохновения послужил толчком к откровенному разговору с мамой.

Я поставил локти на стол и произнёс тишайшим голосом, чтобы никто не подслушал:

– Надо мной нависают Тени.

– Какие Тени?

– Тени, как мои злые эмоции, воспоминания. Они появились ещё, когда мы похоронили папу. Да, я не буду о нём. Прости, не подумал. Важнее всего даже не это. Они желают мне смерти, и я не справляюсь в одиночку. На школьном конкурсе, помнишь, был такой конкурс осенью, куда меня заставила пойти Алина? Произошёл первый, так называемый приступ. У меня страшно закружилась голова, из носа пошла кровь. Следующие два с половиной месяца я провёл в страхе. И единственным моим спасителем был Марк. Он так играет, так играет на пианино! – говорил я, невольно повысив безбоязненный тон. – Ты бы послушала его! Я приглашу тебя как-нибудь. Жаль, что раньше не приглашал. И Тени эти, они не выносят его музыку. Но они остаются со мной, никуда не уходят, как и Мать. Мать же моя Скорбь… Скорбь по папе.

У меня пересохло в горле. Мама отставила оливье, но уронила на пол вилку, которой поддевала консервированный горошек и, сухо извинившись перед Алиной, с которой стукнулась лбом, недружелюбно засопела, словно носорог.

– Как вы? – спросил Сергей. Он сидел плечом к плечу с Татьяной, что беспрестанно повторяла вымышленные истории и простодушно восторгалась, когда их принимали за действительность. Вот и сейчас ей было радостно рассказывать о сыне, который якобы выиграл прошлогоднее соревнование по фигурному катанию в Волжском районе.

– Прекрасно.

– Мы скоро приступим к торту? – перебила мама. – Так ведь долго готовили.

– После двенадцати. А вы раньше пробовали его делать?

– Раньше стряпала медовик, зебру там.

– Я даже доел сливки с шоколадом, что вы оставили в чаше. Уж очень люблю шоколад, – признался Сергей.

– У тебя и живот огромный оттого, что ты сладкое таскаешь. Вечно голодный, как волк, – протянула Татьяна и рассмеялась по-доброму. – Где Марк?

– Он скоро придёт… А вот и он.

Марк тяжело спускался по лестнице размеренными шагами, держась за полукруглые перила. Как только он добрался до стола и сел между Алиной и Сергеем, за ним тотчас поухаживала Татьяна.

Мы проскользнули с мамой на второй этаж.

– Нас перебили.

– Я ни в чём не виню тебя. Хочешь сильно поговорить о папе? – спросила она после неловкой паузы.

– Не с тобой. Ты так долго молчала, что я привык. Алина уже знает о Тенях.

– Я не уверена, что тебе они не мерещатся.

– И снова доказательства подавай? Как же ты не понимаешь, что они не щадят меня? Почему никто, с кем я говорю, не сознается в том, что Тени существуют? Они как будто скрывают их от меня, и мне кажется, что я одинок. Получается, кругом лицемерие и ложь. Я же глупый и слабый, потому что не могу от них избавиться!

– Спокойно, Паша, – сказала мама и пригладила мягко мне волосы.

– Не сбежать, не сбежать! – запричитал я невнятно.

Она не прекращала успокаивать меня, и я впервые узнал, что она умеет проявлять сострадание. Сочувствие мамы было настолько безмерным, что я горько пожалел и принялся смущаться мрачной молчаливости, которой пытал её с тех пор, как погиб папа. Во мне пробудилось навязчивое желание кричать миру о беде, утомившей меня до изнеможения. Не поздно? А был ли мир готов услышать обо мне? Не сделаюсь ли я слишком громким и раздражающим для него?

(Хоть и блистала надежда вблизи!)

– Как же. Мальчик, мой мальчик… Паша… Пашенька! Я не уничтожу Теней.

– Почему? – потупился я обиженно. – Если надо было высказаться… Я же говорю, рисую, слушаю музыку!

– Паша!

– Как бороться с самим собой? Я не выиграю этот бой. Я сдамся.

– Не смей!

– Кажется, я меняюсь в лучшую сторону, но ничего не происходит! Как больно, – воскликнул я горестно.

– Выслушай меня.

– Ну?

– Я не уничтожу зло. И хоть оно крепнет в тебе… нельзя так быстро отчаиваться! Когда один метод перестаёт работать, нужно искать иной, более действенный. Помнишь, что было, когда одна из моих клиенток пожаловалась, что я наживаюсь на людях, и оставила плохой отзыв, после которого прокатилась волна возмущения, мол, я шарлатанка и гадина? Пришлось удалить сайт, работать под другим именем. Плевать я хотела, что они несчастны, я обязана обеспечить тебя и окружить комфортом. Хочу устроить так, чтобы ты ни в чём не нуждался. Если не справляешься, проси о помощи и хватайся за протянутую руку. Паша, мне ясно, что с тобой. Ты не разгонишь тьму в одиночку, как и говорил. Но и ты не один, верно? Мы с тобой, и мы сбережём тебя вместе. Алина поможет, потому что любит тебя. Марк поспешит, так как ты его лучший друг. И я больше не буду холодной и… прости, пожалуйста.

Она обняла, как в детстве, прижала крепко к груди, и моё сердце совершенно оттаяло.

Некогда я внушил гадкую мысль, что не люблю её. Я был чертовски упрям, когда не желал разделить трагедию и дорого поплатился годами, прошедшими в душевной разлуке. Мама была, на самом деле, равнодушной, потому что не решалась бередить ноющие раны. И теперь осознание глубокого безразличия порождало глубокие сомнения насчёт людей. Я прежде не относился с пониманием к ним, точно это было допустимой нормой поведения, и не принимал во внимание обстоятельства, от которых они зависели.

– И… – заикнулся я, унимая участившееся биение.

– Что?

– Извини! Оба по-своему не правы.

– Всё хорошо, – шепнула мама и слабо, но ласково улыбнулась.

– Точно-точно?

– Да. Стало легко?

– И не так страшно, – сказал я предельно серьёзно.

Бесшумно спустившись по ступеням, нас расспросили, отчего мы долго где-то пропадали. Мы не признались, но это была сущая ерунда.

Торт, украшенный розами из пышного крема, пришёлся каждому по вкусу.

После раздачи подарков я оставил посуду и пригласил друзей на фильм. (Каково же было моё удивление, когда я назвал их в одном смелом порыве друзьями!) Марк оставил гореть звёздный ночник, включил ноутбук и разлёгся на подушке. Мы пристроились к нему по бокам.

– Ну, что бы нам глянуть?

– Не знаешь? – удивилась Алина. – Давайте что-нибудь красивое? Знаете, бывают фильмы, где герои вляпываются в передряги, проходят тяжёлые испытания, а потом понимают, что они созданы друг для друга. Включу-ка драму.

– Ну что ты заладила? – спросил я с насупленными бровями. – Любовь, любовь!

– Да, именно любовь. Я всё о ней знаю!

– Смеёшься? – подал возглас Марк. – Всё знать попросту невозможно.

– Мальчики плохо осведомлены в делах любовных. Когда дело доходит до чувств, они удовлетворяют свои прихоти, а затем сваливают ответственность на девушку. Растут под родительским крылом, избалованные, капризные, получают всё и сразу.

– Эй, не чеши всех под одну гребёнку! Не будем мы твоё кино смотреть, – отрезал Марк.

– Ладно, если отказываетесь от драмы, то пускай фильм будет просто хорошим и приятным, без чернухи и ужасов, чтобы кровь не лилась рекой. Паша, выбирай! Ты же предложил.

Я театрально схватился за голову, резко отнял руки и приступил к поиску.

– Может, мультик? Кто их не обожает? Кстати, этот ночник мне кое-что напоминает.

– А где были звёзды? В «Ёжике в тумане», в «Звёздной принцессе и силах зла», в «Хорошем динозавре». Или там, в последнем, светлячки вместо звёзд? Я уже забыла, – засомневалась Алина. – Конечно, я бы продолжила до бесконечности. Что он тебе напомнил? Ну, не томи.

– Вы давно пересматривали «Короля Льва»?

– Мультфильмы для детей, говорили они, утверждали про какие-то сказки и радости, но не упомянули ни слова, что при просмотре мы будем рыдать навзрыд. Ну и чем драма не угодила? По-моему, то же самое. Но я согласна, сотру только тушь, чтобы не потекла, – рассмеялась в приподнятом настроении Алина.

Глава шестая

ОТКРОВЕННОЕ ПРИЗНАНИЕ

В Забвеннослав мы приехали сразу же, как Марк окончательно выздоровел. Двумя днями ранее я отговорил Алину от поездки, чтобы она лишний раз не переутомлялась. Мама, узнав о том, куда настойчиво тянуло мою душу, отпустила меня, но нехотя. Как человек суеверный, она была однозначно против посещать папу зимой.

В пути я не читал, а следил за дорогой, пылающей озорными разноцветными искрами. Сергей вёл машину и говорил с нами редко и кратко.

Мы въехали на кладбище, облитое холодным золотом полуденного солнца.

Я попросил лопату у проходившего мимо мужика в енотовой шапке и стал откапывать скромный могильный камень. Марк надел перчатки и зачем-то очистил хлипкую скамью и стол, обмотанный промасленной клеёнкой. Он остался с отцом за кованой изгородью, залепленной плотным снежком, и они вместе глядели на мою несложную работу, несколько омрачённые торжеством смерти над жизнью.

Здоровые вороны пролетали между локонами сонных берёз. Каждая из них, кроме, конечно же, той берёзы, чей ствол был раздвоен снизу и тянулся в небо, была тонкой и белой, не хрупкой, но изящной.

– Как ты? Тебе помочь? – спросил Сергей, когда я решил передохнуть. – Не быстро же ты.

Крепчал мороз. Я закрыл красный нос шарфом.

– Справлюсь.

– Может, нам всё-таки уйти в машину? – спросил Марк в удивительном спокойствии. Казалось, ничего не могло потревожить даже самые чувствительные, живые его невидимые струны.

– Останьтесь. Я расскажу папе, как живу и о чём думаю, когда откопаю. Вот покажется он весь.

Я снова взялся за лопату, а как только полностью увидел гравировку, покрывавшую чёрный гладкий камень, то разволновался. Марк забрал лопату и передал её владельцу, стоявшему под высоким страшным крестом. Сергей отвернулся от папы с честными доброжелательными глазами и бритым пухлым подбородком с круглой ямочкой.

– Мама не приехала. Какая у нас вредная мама, – рассмеялся я нервно и упал на колени. – У неё скользкие сапоги, так что я понимаю, почему она отказалась. Ты же видел? Видишь, как мы живём? Живём мы очень неплохо. Если бы я только не упомянул Теней! Мама и Алина их не видят, словно они слепые. Трудно мне приходится со своим жутким эгоизмом. Нет! Я не эгоист! Я плохо помню тебя в одном из видений. Всё вокруг вертелось и плыло. Туман клубился под ногами. А ты справился с моими ранами и стал вдруг другим человеком… Ты обнимал меня крепко, когда я лежал в кровати, а я хотел, чтобы никто не разлучил нас, потому что мы лучшие друзья. У меня была весна в груди. Какой всё же я весенний мальчик! Когда весна? Устал я от стужи. А тебе легко спать под колючим одеялом?

Я потянулся к папиной щеке. Лёгкий поцелуй крепко обжёг невыразительные сжатые губы. Нас прервала громкая ворона.

– Не каркай мне тут! Пап, да ты замёрз! Хотя, чего уж тут, я такой же. Мама говорит, что Тени покинут меня. А отчего им покидать, если я хороший и сладкий для них? Не думаю, что у меня отменный вкус. Им-то известнее, кто я. Вот-вот, и лягу рядом с тобой. Боже, о чём я говорю? Я схожу с ума! Маму я теперь люблю по-особенному, почти как прежде, хотя я не простил её до конца. Мы скоро выедем, но ты не скучай и не грусти сильно. Мне не очень нравится думать о смерти. Но она неизбежна, папа, ведь дело во мне, а не в ком-то ещё… Я люблю тебя, – произнёс я, вспыхнув румянцем. – В общем-то, для этого мы и ехали. Я должен был тебе сказать… А ты, наверное, знаешь? Мне легко, легко, весело. Ну, прощай! Поцелуй был и от мамы. Она скучает не меньше.

Я поднялся и, сбросив снег, выскочил за калитку слышными шагами.

Сергей был безмолвен. Мы встретились глазами, он тотчас их отвёл.

Возле деревянного распятия с болтливым рябинником смущался необыкновенно Марк. Он подбежал и спросил:

– Точно всё? Мы ведь не торопимся.

– Я устал, сам не знаю из-за чего. Останемся в городе?

– Вы хотите чуть-чуть побродить? А тут есть где? – спросил Сергей с мягким укором. – Одно большое захолустье.

– Не знаю, что можно называть захолустьем. Наверное, Забвеннослав, но мне всё равно. Поедем в центр?

– Тогда встретимся там же в шесть часов. Я пока куда-нибудь съезжу, куплю попить, – сказал Сергей и направился к машине.

Он высадил нас с Марком возле бронзового памятника неизвестному герою в полный рост и, уехав с включённым радио, скрылся за стенами облезлых домов, вручную разрисованных уличными художниками. С фонарей, стоявших вдоль дороги, свисали праздничные матовые гирлянды.

Вливаясь в толпу, точно объединённую в один маленький сияющий мир, Марк в бодром самочувствии шагал к серьёзным, хмурым, ласковым и простым лицам и без стеснения и природной робости улыбался, подмигивал всякому, как не мог, к огорчению, подмигнуть приветливо я.

Мы купили луковых крекеров, через час свернули на вымощенную крупным булыжником аллею.

Марк перепугал трепыхавшихся голубей и присел на лавочку, расписанную ромашками и апельсинами.

Закат потухал. Всходили первые звёзды.

– О, смотри! Их больше, чем у нас, – заметил я.

– Умеешь читать созвездия?

– Нет, а ты?

– Угадываю, но редко. Мама однажды купила телескоп, и я часто наблюдал за небом. Вон там, Персей. – Он указал на зенит. – Неподалёку Кассиопея. Я слышу, как звёзды перешёптываются, словно беседуют друг с другом.

– Навряд ли. Они не умеют говорить. Звёзды всего лишь газовые шары, которые испускают свет.

– А ты любишь факты, не правда ли? Прислушайся. Так звучат родные голоса. Там твой папа. Интересно, в каком он созвездии?

– Фантазии! – прервал я рассерженно. – Ты не понимаешь. Как ты не понимаешь!

– Ай, не будь таким серьёзным!

– А ты не относись ко всему легкомысленно.

– Что за идиот! Ну же, улыбнись, – воскликнул Марк и всплеснул руками. – Когда тебе ещё удастся побывать в зимнем парке под звёздами?

– Не скоро.

– К тому же, пока нет папы, я хочу кое-что рассказать.

– Заведёшь шарманку о жизни и смерти? Не стоит. Я пас.

– Это важно.

Моё выражение смягчилось, и я сказал с явной симпатией:

– Валяй, мечтатель.

Он собрался с духом, но в парке, засаженном несуразными тополями и липами, объявился как некстати Сергей. Он прошёл мимо крытых пустых павильонов, набитого мусорного ведра; возле прыгал воробей и клевал шелуху.

– Вас будто след простыл!

– Мы задумались.

– Пап, оставишь нас ненадолго?

– А что? Ещё не наговорились?

– Дни зимой слишком короткие.

– Конечно, я так и понял. Но не ездить же нам по темноте? Ладно, я отойду к машине. Чтобы через десять минут пришли, – отчеканил он повелительным, грозным тоном.

Как только Сергей скрылся из вида, Марк выждал минуту и начал откровенничать по поводу моего папы.

Абсолютно сбитый с толку, я углубился в извилистую аллею и побрёл к мраморному фонтану, точно построенному из прочного стекла.

Голова кружилась бешено. Воробей заскучал и, встрепенувшись, взмыл над деревьями.

Я был поражён тем, как спокойно и бесстрастно Марк говорил о произошедшем. Он шёл медленно следом.

Вдруг он зачем-то пустился в бег и, ненамного обогнав меня, встал под хмурой тёмно-серой тучей, приплывшей издалека, засмущался. Я замер в нерешительности и злости.

– Лил сильный дождь, он потерял управление. Мы переехали. Мне надоели слухи, которые ходили по школе. Папу обвинили в том, что он не среагировал, хотя у него была возможность избежать столкновения, и по его вине умер человек. Как ты?

– Как! – потрясённо выкрикнул я. – Пусть бы не мой папа погиб, а твой проклятый папаша! Он выжил, как назло мне и маме, семья его не распалась. Сейчас просто живётся одной обеспеченной скотине! Твой папаша трус!

– Он был не уверен, что ты тот самый Волков.

– Ну и что, убедился?

– Твоя мама всколыхнула воспоминания. Из-за этого он так разозлился. Он уговаривал меня не дружить с тобой. Удивительно, ведь ему было не свойственно раньше относиться с недоверием к моим знакомым и приятелям. Я разузнал, в чём причина его нервозности. Поначалу я всё отрицал и не верил словам мамы. Она не прикрывала его совсем. Смирилась, наверное. А я устал молчать, потому что видел, как ты страдаешь и решил, что между нами не должно быть никаких тайн. Тайны напрасно изводят.

Он сердечно протянул вздрагивающую руку, чтобы утешить.

– Хватит! – воскликнул я гневно и ударил по приближенной ладони.

– Ты презираешь меня? – спросил Марк с неприкрытым огорчением. – Пожалуйста, делай, что хочешь, но только не презирай!

– Не буду. Просто дай время, чтобы отойти.

– Тогда что, что с тобой творится? Как тогда, в доме у охотника.

– Со мной ничего!..

Хотел было разгневаться и затаить обиду на него, как вдруг почувствовал разъярённых Теней. Они были готовы заживо растерзать меня и жужжали кругом, источая смертельный яд. Аллея, не очищенная ото льда, погрузилась во тьму вместе с лавочками и пугливыми птицами. Смутно представляя папу и бесконечный дождь, в который он попал в октябре, я ощущал обречённость, тоску, накрывающую плотным куполом.

– Кто это?

Марк смотрел в невыразимом ужасе, как за моей спиной сворачивался клубок из густо сплетающихся чёрных Теней. Он пошатнулся от навалившейся на него тяжести, трудно преодолимой, задышал глубоко и судорожно и сомкнул глаза, чтобы не быть свидетелем чего-то поистине разрушительного. Затянувшееся ожидание тяготило нас обоих.

– Ты их видишь? – спросил я задыхаясь. – Боже, скажи что-нибудь!

Он спохватился виновато, открыл, наконец, глаза.

– Вижу! Это их ты тогда перепугался и убежал?

– Почти. Но как ты можешь видеть?

– А что необычного? – рассмеялся беспокойно и нервно Марк. – Бежим! Я спрячу тебя от них! Не важно, кто они и откуда. Не спрашивай, как я их вижу, я и сам не знаю! Но слушай, папа отвезёт нас. Он умеет быстро водить. Мы унесёмся прочь, как тот воробей. Они не догонят!

– Некуда бежать мне, некуда!

– Всегда есть, куда отправиться.

Мгновенное осознание того, что мне стоило отпустить Марка, переполняло необъяснимым радостным волнением.

– Ты прав.

Я в упрямой решительности перемахнул через лавочку, которая была единственной преградой, что разделяла нас с ним. (В каждом моём движении прослеживалась несокрушимая уверенность.) Я оттолкнул его с силой. Не успев сообразить, он упал в черноту. Мне было жаль с ним расставаться.

Я ринулся навстречу Судьбе, не смотря под неустанно скользящие ботинки. Мимо проносились навязчивые видения, разносился голос Матери, рыдающей кровавыми слезами. Она шептала злорадно и горячо:

– Человек, иди ко мне же. Иди сюда, мне одиноко! Приди скорее в Королевство Теней, Паша! Королевство ждёт своего часа, чтобы отворить тебе высокие ворота! Мы ждём!

Не было видать созвездия, с которого глядел папа.

С каждым вздохом мне делалось значительно хуже, и я кричал в отчаянии и плакал, но бежал вперёд, спотыкаясь, и уводил Теней из парка, чтобы они больше никого не взбудоражили, кроме меня. Последним человеком, что я различил перед тем, как провалился в забытьё, была ласковая и милая мама, которая бормотала бессвязно с неутомимым упорством, наклонившись к моему потному лицу:

– Борись! Борись! Борись!

Глава седьмая

МЕЛОДИЯ ДУШИ

Я проводил день в больнице и мечтал выйти в город. Лежание в кровати порядком меня измотало.

После выписки приехали взволнованная мама с Алиной, заметно ослабшей духом. Она бросилась на меня, без слов крепко-крепко обняла за шею и приникла ласково к губам. Я отступил от неё неловко, взял маму под локоть, и мы вместе прошли вниз, где шумела улица, и веяло успокоительной прохладой. У Алины от свежести изменился цвет лица. Она стала улыбчивой и бодрой, о чём-то пела тонким голосом, смотря на горы, укрытые высокими шапками светло-пурпурного снега.

– Они не остались в Забвеннославе. Значит, уехали. Ну и правильно.

– Марк с отцом? – спросила мама с нескрываемым интересом. – Как же, Сергей занятой человек. Он ведь согласился отвезти тебя в город только потому, что ты по-настоящему дружишь с его сыном. Вы с ним говорили?

– Я с ним немножко поругался. Мы повздорили. Вернее, я взбесился… В общем, надо извиниться.

– Мне было так хорошо, что вы оба спокойные и мягкие и никогда не ссоритесь.

– Тебе показалось. Я грубил, кричал. Наверное, сильно его задел. Причём не специально.

– Так почему ругались?

– Девочки плохо осведомлены в делах серьёзных, – произнёс я с откровенной иронией.

– Перестань.

– Тени? – прервала мама и добавила расстроенно: – Сергей поступил не по-человечески, и я не люблю его за то, что он уехал, не подождав тебя. Мог и остаться. Марк зато рвался к тебе. Я понимаю теперь, почему он обижен на отца.

– Мне известно, что Сергей был в аварии. Я ненавижу его. До каких пор ты собиралась скрывать?

Она не ответила и, раскрасневшись до ушей, громко заплакала. Выпуклая оправа её розоватых очков поблёскивала.

Мы разместились в машине, и я взял журнал по инженерной механике, чтобы отпустить напряжение. Мама жалобно всхлипывала. Вздохи с хрипом вырывались из её трепещущей груди. Алина поцеловала меня легонько в шею и положила крошечную голову на плечо.

– Ты ненавидишь Сергея? – спросила она. – Очень ненавидишь?

– Да, ненавижу. Это очень плохо?

– Нельзя любить всех, так не бывает.

– А что же бывает? И, тем более, я ненавижу одного человека. Это можно.

– Ненависть искажает, Паша. Ты несёшь её за собой, мучаешься и рыдаешь, но мучения твои никак не задевают Сергея. Вредишь только одному себе. Знаешь, что я думаю? Отпусти по-хорошему, – посоветовала Алина. – Как отпустишь ненависть, так сразу вспомнишь лёгкость, и станет жить спокойнее. Жить в лёгкости и гармонии счастливее, чем в злости и обиде. Прекрасно же понимаешь.

– Ты права, Виноградинка. Я не злюсь.

– Уже хорошо. А ненависть-то есть.

– Она у меня холодная, почти осязаемая. Она словно сделалась отдельным существом и живёт со мной. Мне бы погадать, – неожиданно для всех сказал я. – Как давно я не гадал! Я увижу что-нибудь и предупрежу.

– Зачем тебе карты, Паша? О чём предупредишь? – спросила мама, закончив плакать. – От карт одни беды. Вот возьму и выброшу их!

– Не верю я тебе больше. Ты их не оставишь.

– Поверь. Вместе выбросим.

Она повернулась ко мне с искрой надежды, вспыхивающей на преждевременно постаревшем лице с резкими морщинами. В остриженных волосах можно было без труда проглядеть небрежные седые пряди, придававшие усталости и так изнурённому, тяжёлому выражению глаз.

– Ладно, но ты скажешь, для чего вспомнил карты?

– Предчувствие.

– Подобное бывало раньше?

– Нет. Оно ни на что не похоже.

– Мы не будем отвлекать. Как думаешь, эту комнату можно переделать во что-нибудь стоящее? – спросила мама, отвернулась и, заведя двигатель, повела машину. – Есть идеи? Алина, твоё предложение?

– Ну, гостиной из неё не получится. Может, кладовка? – предложила Алина с сомнением. – Кладовки у вас нет. Там может поместиться всё что угодно.

– У нас мало вещей. Стоит, конечно, шкаф, валяются ненужные коробки в кабинете. Стоит перебрать, как приедем.

– Точно! Кладовка – это прекрасная мысль. Да, я совсем забыл спросить, вы же говорили с Марком?

– Он звонил мне, – подала бесцветный голос Алина. – Он был так расстроен, что отец не позволил ему остаться в Забвеннославе! Я останусь, даже если папа закатит скандал. Хотя он не шумный и не умеет материться.

– Так, что ещё? – полюбопытствовал я и убрал старый журнал.

– Знаешь ли ты, что он видел Теней?

– Ага.

Алина с удивлением, смешанным с недовольством, убрала голову с плеча.

Она схватила журнал из кармана. Слёзы глубокой привязанности обжигали вялые щёки, а глаза говорили: «Признайся, что он близкий для тебя, не то что я».

– Он увидел… так просто.

– Что с тобой? – спросил я, отняв насильно неинтересный журнал. – Хватит плакать.

– Оно само!

– Ты обиделась, что ему первому удалось увидеть моих Теней? Глупышка.

– Да, наверное.

– Это даже к лучшему, что не ты была первая. Ты совсем ещё маленькая девочка, которой многое кажется страшным и непонятным. Умерла бы от страха, правда. А впрочем, если бы не умерла, то я бы отвёл Теней и от тебя. От кого угодно.

– Но что же дальше?

– Без понятия. Но я пока не могу жить в полной гармонии. Я не готов.

Приехав домой, не переодевшись, я достал из незапертой тумбы знакомые карты и убежал в чёрную комнатушку. Перед этим я предупредил маму, чтобы она не входила ко мне без повода, не сидела в беспокойстве без дела, дёргая длинное платье за льняной кончик, и ни в коем случаем не прижималась ухом к двери, чтобы подслушать, как проходит так называемый сеанс.