Левиты и коэны

– И сколько вы хотите за информацию, – Семён в волнении потер свои, ставшими влажными, ладони.

Моисей Львович молча взял со стола листок бумаги, шариковой ручкой что-то чиркнул на нём и передал Семёну:

– Сумма в евро, – уточнил он.

В это время, Борис, молчавший в течение всего этого разговора, заглянул за плечо брата, прочитал цифру и от возмущения заорал на весь кабинет:

– Это просто наглость! Платить такие бабки за непроверенную, неопределённую информацию… Ну, вы и фрукт, Лев Моисеевич!

– Моисей Львович, если вам угодно, – поправил Бориса, улыбающийся Цапа, – Как я уже сказал, решать вам, но вы сами знаете – “овес нынче дорог”. Последние годы своей жизни Каганович был почти слепой, и писал свои мемуары по трафарету, который изготовила его дочь, Майя Лазаревна. Поэтому записи трудночитаемы… Молодой человек, вы хоть представляете, с каким трудом я получил копии архива Лазаря Моисеевича, а это почти 16 тысяч рукописных страниц… Так что цена совершенно справедлива. И я советую не тянуть с этим делом. Скажу по секрету – не вы один интересуетесь 151-м Псалмом. Я предлагаю вам эту информацию, только потому, что вы мне симпатичны, “таки да”, – Цапа очень правдиво покачал головой, и потянулся за очередной гаванской сигарой.

Семён что-то пробормотал себе под нос и задумчиво взглянул на брата. По правде говоря, он совершенно не ориентировался ценах на подобные услуги, и хотя названная маклером цифра не выглядела чрезмерной, соглашаться на сделку без надлежащего торга показалось ему неправильным.

– Старичок хочет срубить деньжат влегкую, – подумал Семён, оглядывая шикарную обстановку офиса, – За фраеров нас держит. А похоже, что никаких других клиентов у него нет. Ну что ж, поторгуемся…

Вы видели как торгуются евреи? Литература тут бессильна, потому что это уже театр.

Спустя два часа ожесточенной торговли, в течение которой сигарный ящик Моисея Львовича изрядно опустел, а офис, покрытый дымом и чашками из-под кофе, более напоминал пейзаж после битвы, исходная сумма была несколько уменьшена, разбита на две части – аванс и расчет, и переведена в доллары. Стукнули по рукам.

40. Москва – офис Моисея Львовича Цандера

(шесть часов спустя)

– В 53-м закрыли временную ветку метро между “Александровским садом” и “Киевской”. Вместо неё вырыли глубокий тоннель, а старый отдали под военные склады. Под этой веткой у Лазаря было выстроено личное бомбоубежище, замаскированное под спецобъект. Метростроевцы туда носа не казали. Кому была охота из любопытства на зону загреметь. Вот тут схема… – костлявый палец Моисея Львовича постучал по раскрытой тетради, – Они смертельно боялись Хозяина, все эти гребаные маршалы и наркомы, министры, чекисты и прочая партийная сволочь. А после сорок девятого года, когда у Хозяина появилась атомная бомба, они боялись в тысячу раз больше и, как крысы, рыли норы, чтобы пересидеть ядерную бойню и выжить. Они тащили в эти убежища жратву и выпивку, картины и драгоценности, запасали воду и воздух в баллонах. Им было наплевать на тысячи погибших при испытании этой бомбы солдат и зэков, как и на многие миллионы жизней, раскиданных по всей “необъятной нашей Родине”. А когда Хозяин откинулся, Лазаря начали потихоньку от власти отжимать, и ему стало не до убежища. Там всё так и осталось нетронутым, если кто-то случайно не наткнулся. Сейчас много появилось любителей по подземельям шастать. “Диггерами” их кличут.

Моисей Львович неодобрительно покачал головой. Семён с Борисом переглянулись.

– Это всё слова, глубокоуважаемый, Моисей Львович, причём пустые, – заявил Семён, – Какие-нибудь вещественные доказательства у вас имеются? А то, вы ещё даже аванс не отработали.

– Хотите на убежище посмотреть? Убедиться? – вопросом на вопрос ответил антиквар.

– А что, это возможно? – искренне удивился Семён.

Борис только покрутил головой и изумленно присвистнул.

– Ну, судя по схеме, вход где-то недалеко – тут же на Сивцевом Вражке. Вы думаете, я случайно в этом районе офис приобрел? Район старый, тут много укромных местечек сохранилось. Мы как раз находимся над той веткой метро. Видели во дворе бетонную будку? Это вентиляционная шахта, воздухозаборник. Таких бетонных кубиков по Москве много разбросано, во многих дворах они торчат. А куда они ведут мало, кто знает, – Моисей Львович замолчал, раскуривая новую “гавану”.

Душистый дым белыми кольцами медленно поднялся к потолку.

– Так вы что предлагаете? На виду у всех москвичей, – тут Семён хмыкнул, – забраться в шахту, и прямиком отправиться на поиск 151-го Псалма. Вы в своём уме?

– Ну, не так же примитивно, молодой человек, – Моисей Львович сиял лучезарной улыбкой, – Нам необходимо подготовиться. Специальное оборудование, ну и конечно же люди… Как говорят в нашей стране: “главная ценность – это советские люди, носители великой советской культуры, хранители и наследники великого советского прошлого, люди-созидатели, люди-труженики, люди, не делающие различий по национальностям, расам и концессиям”, – Цапа просто излучал симпатию, – Я же не просто так обмолвился о диггерах. У меня есть очень профессиональные и надёжные ребята. Я могу договориться, и всё организовать. Только рассчитываться с ними придётся вам самим.

– Позвольте, позвольте, – спохватился Семён, – “мансы” про московских диггеров, хранителей и наследников великого советского прошлого, я ещё в Израиле слышал. Они всё библиотеку Ивана Грозного ищут – “ищут давно, да не могут найти”. Да и с Иваном Грозным, не всё так просто. Сейчас, с точки зрения новой хронологии, некоторые учёные-историки вообще уверяют, что под именем Ивана Грозного объединили четырёх различных царей, правивших последовательно, один за другим. Это конечно очень профессионально – искать библиотеку царя, которого не было… Так, что давайте пока с диггерами спешить не будем, уважаемый, Моисей Львович. Нам надо подумать.

– Думайте, думайте, – Цапа продолжал улыбаться, – Хочу только заметить, что я знаком не просто с диггерами, а c их руководством, и в частности с родоначальником российского диггерства Вадимом Михайловым, и тот факт, что его организация “Диггеры планеты Андеграунд”, зарегистрирована как структурное подразделение МЧС, говорит сам за себя. Вадим может подобрать для вас специальных ребят… Вы сами-то бывали в подземельях?

– Да, было такое дело, – лоб Семёна мгновенно покрылся капельками пота, хотя в офисе Цапы было не жарко, – Нельзя сказать, что я был в восторге. На всю жизнь запомнил… И всё же мы должны подумать, – и Семён посмотрел на Бориса.

Тот, соглашаясь, закивал головой.

– Хорошо, как вам будет угодно… Ещё кофе? – предложил Моисей Львович, и своей вежливой фразой умудрился показать братьям Левиным, что разговор закончен, и они могут быть свободными.

– Вот ведь старый чёрт, последнее слово оказалось за ним, – мелькнуло в глазах Семёна.

Он встал с кресла, взял со стола портфель с архивными документами, отдал короткий поклон и молча направился к двери.

– Я вам позвоню, уважаемый, – произнёс Семён, одновременно открывая дверь и пропуская Бориса вперёд.

– Буду ждать, – ответил Цапа, закуривая очередную сигару…

41. Москва – квартира Бориса

(утро следующего дня)

– Просыпайся, братец. Надо переговорить, да и кофеёк остывает, – Борис встряхнул Семёна за плечо.

Тот заворочался, и открыл глаза.

– Вставай, вставай… Дел полно. Да не отмахивайся ты, – Борис придержал руку Семена, который стал натягивать на голову одеяло.

– Пока ты спал как младенец, я Цандеровские документы более внимательно просмотрел. Очень интересная картина получается… Да вставай ты, – и Борис решительно сдернул одеяло с Семёна.

Семён понял, что спать ему уже не дадут… Он сполз с кровати, напялил спортивный костюм и потопал за Борисом на кухню. Там он уселся на стул и покрутил носом, как рак своими усами. Уж очень вкусно пахло свежесваренным кофе.

– Я тут греночки испек, угощайся, – и Борис снял с большой фарфоровой тарелки салфетку.

На тарелке лежали гренки, и не просто гренки, а произведение искусств. Замоченные в теплом топленом масле, обжаренные на сковородке с двух сторон, сверху посыпанные натёртым на крупной терке вареным яйцом. С ума можно сойти. Рядом стояла тарелка с очищенными чесночными зубками, с нарезанными кружочками помидоров, и горка измельчённого укропа. Борис также не забыл и майонез.

– Я не знаю, как ты любишь есть гренки, но вот тут даже нарезанная колбаска имеется… Можешь положить её сверху гренок, а я пока кофеёк разолью, – и Борис аккуратно разлил душистый кофе по чашкам.

– Да, Борька, ты не перестаёшь меня удивлять – стал поваром экстра класс, – Семён буквально в “три укуса” закончил с одной гренкой, и потянулся за следующей.

– Ты поешь, поешь… поговорим потом. Знаешь правило – “когда я ем, я глух и нем?”. Помнишь, как бабушка Фира нам выговаривала? – и Борис подвинул тарелку с гренками поближе к брату.

Семён молча кивал головой, одновременно заканчивая третью гренку… Наконец он насытился, отодвинул от себя тарелку, сделал очередной глоток кофе, и внимательно посмотрел на Бориса:

– Ну, что там у тебя? Какую картинку ты увидел?

– Вот, смотри, – и Борис показал Семёну фотокопию документа, – Появлению кольцевой линии метро в том виде, в котором она существует, москвичи обязаны Сталину и Якову Брюсу. Здесь копия запроса Сталина на Брюсовскую зодиакальную радиально-кольцевую планировку Москвы.

– Кто такой Яков Брюс? Наш человек? – удивился Семён, – И откуда ты о нем знаешь?

– Это долгая история, – Борис наполнил кофейком чашку брата, – Помнишь в нашем доме жил Гарик Штурман?

– Чёрненький такой? C нами в одну школу ходил? Он ещё немного картавил? – Семён пил кофе и вспоминал.

– Почти правильно… Черненький, и ходил действительно в одну с нами школу, только он не картавил. Картавил его двоюродный брат, Эрик Яновский, – Борис улыбался, – Так вот, мы все вместе закончили школу и стали поступать в институты. Мы с тобой в Связь, а Гарик в Строительный. Я “установку родителей” выполнил, ты загремел в Красную Армию, а Гарик недобрал полбалла – лоханулся на устной физике, и поступил на вечернее отделение.

– Ну, и причём здесь метро? – поторопил Семён Бориса, – Ничего не понимаю.

– Ты как торопыгой был, так им и остался, – Борис покачал головой, и продолжил, – Мы с Гариком часто встречались – то пивка попьём, то вместе на футбол сходим, и однажды он рассказал мне историю… История была о Коммунистическом субботнике, но пара фраз о Якове Брюсе меня очень заинтересовали. Я пошарил в Ленинке и нашёл несколько книжек о Брюсе, колдуне и чёрнокнижнике.

– Ну, тогда давай рассказывай по порядку, только не скачи как блоха, – попросил Семён, – и начни с субботника. Давно я этого слова не слышал… Время у нас есть.

– Гарик недобрал полбалла, и как я тебе уже говорил, поступил на вечернее отделение МИСИ. A тогда было такое правило, если ты учишься на вечернем отделении, то обязательно должен работать, иначе попрут из института. Короче говоря, родители пристроили его работать в Московский театр кукол – инженером по технике безопасности. Работа, сам понимаешь, не пыльная. Ходи по театру, да рабочий народ в журнал по технике безопасности записывай, а тебе за это ещё и стольник платят…

– Рублей или баксов? – перебил Семён, – A где про метро? Не тормози – излагай скорее!

– Какие баксы в то время! Ты что, совсем сдурел? – спокойно отвечал Борис, совершенно не реагируя на торопливость брата, – слушай внимательно, и не перебивай…

42. Москва – Коммунистический субботник

(рассказ Гарика в изложении Бориса)

Было это давно – при советской власти. В Москве уже вовсю хозяйничала весна. Снег почти весь расползся, и мутноватые ручьи весело бежали по улицам. Приближался день Великого Коммунистического субботника. Славный коллектив Театра кукол не мог остаться в стороне от всенародного “Праздника труда”.

– Все как один на Коммунистический субботник, – зычно кричал наш вечно восторженный парторг, и проигнорировать это мероприятие было очень стрёмно.

Субботник решили проводить в помещении театра, благо чистить театр можно было бесконечно. Были такие места на театральных лесах, куда не ступала нога человека в течение нескольких лет. И вот трудовая суббота наступила. Под звуки гремящих маршей из уличных динамиков народ лениво подтягивался к театру.

– Ты куда пришёл? – спросил парторг, когда увидел, как я бодро поднимаюсь по лестнице в театральное фойе.

– У нас сегодня праздник – “праздник труда”, – торжественно прозвучал мой ответ партийному начальнику, – Я пришёл вложить свой посильный труд в благое дело, – и ввернул парторгу бессмертную цитату Маяковского: “Хочу видеть, как мой труд вливается в труд моей республики”.

Парторг прибалдел от этого патриотического “спича”, так как Маяковского явно не читал. Я подозревал, что он вообще ничего не читал, так как Университет Марксизма-Ленинизма, который он с трудом закончил, не был нормальным высшим образованием. Так считали у меня дома, и я был с этим полностью согласен. Hо это не мешало парторгу раздавать всем партийные поручения, которые народ с опаской исполнял. Я тоже не хотел с ним связываться и к парторгу всегда прислушивался, только иногда огрызался в стиле Владимира Владимировича Маяковского.

– Я знаю, что сегодня субботник, – уверенно ответил парторг, – Мой вопрос – почему ты так оделся?

– А в чём собственно дело? – я удивился (на мне был обычный костюм и белая рубашка с галстуком), – Мне вечером надо в институт. У меня занятия по немецкому языку.

– Как же ты будешь работать? Испачкаешься… Hадо переодеться. Я помогу, – неожиданно предложил парторг.

Всё, что исходило от парторга я воспринимал с большой опаской, но в этот раз никакой опасности не было. Я действительно явился неподготовленным к субботнику. Парторг взял меня за руку и поволок в мастерскую.

– Вот смотри, отличная спецовка, oнa тебе определённо подойдёт, – и он вытащил из шкафа какой-то серый мешок.

Насмешливо глядя на меня, парторг уверенно ero развернул и я обалдел. Там был настоящий старинный кафтан.

В одном из старых спектаклей, который уже совсем выбыл из репертуара театра, была роль ведущего – так называемого “Сказочника”. Сказочник солидно прохаживался по сцене, весело и легко комментируя спектакль, который исполняли куклы.

Кафтан Сказочника был сшит из различных кусков материи, подобранных с большим вкусом, и весь расшит золотыми узорами.

– Это мне? – удивлённо спросил я парторга.

– Тебе. Работай на здоровье. Как ты сказал? Вливайся в труд республики!

– Это сказал не я, a Маяковский, – моя скромность требовала уточнения.

– Ну конечно, конечно… Маяковский! Владимир Ильич Маяковский! Великий пролетарский поэт, – солидно произнёс парторг, чем поставил меня в затруднительное положение.

Наверно, он всё же читал Маяковского, но перепутал его с Владимиром Ильичом Лениным… хотя всё равно, это тоже прогресс – читающий парторг в Театре кукол.

Мои дальнейшие рассуждения о пользе чтения парторг прервал строгим напутствием:

– Не теряй времени. Переодевайся и за работу. Совсем театр грязью зарос! Колосники почисти.

Парторг пошёл по партийным делам, а я, забрав роскошный кафтан, пошёл переодеваться. Когда я вышел в этом кафтане к обществу и попытался влиться в дружный театральный коллектив, вся разношерстная команда, с кем мы должны наводить порядок в кулисах, прекратила работу и принялась меня с интересом разглядывать. Больше работать они уже не хотели. Если бы парторг только знал, чем закончится его доброе дело…

Народ в театре работал очень грамотный, и все дружно сообразили, что, если меня в таком “сказочном кафтане” послать за спиртным, то можно будет взять алкоголь без очереди. Ни одна из продавщиц не сможет устоять перед таким “прынцем”. Сказано – сделано. Мы собрали деньги, и я, как доблестный представитель славного театрального коллектива, отправился в магазин.

В соседнем Гастрономе я действительно произвёл фурор, но только на продавщицу. Грозная очередь меня вперёд не пропустила, хотя её полупьяные элементы не переставали коситься на мой наряд, очевидно думая, что им это чудо мерещится.

Постепенно весь театр перешёл к праздничной части субботника, поэтому мне пришлось вскоре повторить заход. Как младший член коллектива я довольно лихо сновал в магазин и обратно. Мне нравилось моё “сказочное одеяние” и изумлённые взгляды прохожих. Но как у всех сказок, был конец и у моей сказки.

Пребывая в прекрасном, сказочном настроении, я немного перепутал время и место. Но всё же какая-то искра сознания просигналила, что пора в институт. Я взял сумку и отправился на занятия.

По дороге, недалеко от института, в маленьком скверике рядом со знаменитой Елоховской церковью, я совершенно непонятно зачем наломал огромный букет полураспустившейся сирени и с ним отправился на семинар по немецкому. Судя по тишине, которая встретила меня в институте, занятия уже давно начались. Я постучался в дверь нужной аудитории и вошёл.

Тишина из коридора института переместилась в аудиторию. В этой громкой, неестественной тишине я подошёл к преподавательнице немецкого языка, которую ненавидел лютой ненавистью (она платила мне тем же), картинно заломил руки, как не раз видел на занятиях по театральному мастерству, и хорошо поставленным голосом с надрывом произнёс:

– Уж астр последних, белых, мне не собрать букет.

Преподавательница онемела. А я подошёл к её столу, положил на него букет белой сирени, молча поклонился, и сел на свободную парту. Через несколько минут раздался звонок, но в аудитории никто не шелохнулся. Обалдевшая “училка” наконец очнулась. За пару секунд она собрала свои вещи и пулей вылетела из аудитории.

– Что ты так вырядился? – спросила староста нашей группы, Клара.

Она опасливо подошла поближе, с интересом рассматривая меня со всех сторон.

И только в этот момент я понял, что со всей этой субботней, коммунистической суматохой забыл переодеться, и явился в институт настоящим “сказочным принцем с цветами”, чем поверг молодую, незамужнюю учительницу в сильное нервное потрясение.

– Да всё этот проклятый субботник, будь он неладен. Заработался, вот и забыл переодеться, – я попытался объясниться, но друзья-студенты не стали слушать моих объяснений, а принялись ржать как ненормальные.

Мы просмеялись всю перемену и всё было бы хорошо, как вдруг в аудиторию зашла наша “немка” вместе с заместителем декана. Она, конечно, подготовила его по дороге, наговорив всяких ужасов. Но моего роскошного вида заместитель декана никак не ожидал. Очевидно, мужик давно не был в театре. На мое счастье, к приходу начальства я фактически протрезвел, и пришить мне “пьяное безобразие”, на что надеялась учительница, было уже трудно. Оставался только мой необычный театральный наряд. А это была уже совсем другая статья…

Заместитель декана, молча сверлил меня глазами и молчал, беззвучно открывая и закрывая рот. Но мучивший его вопрос, отчётливо читался в широко раскрытых глазах.

Я решил нарушить этот безмолвный монолог, а потому добросовестно и правдиво соврал:

– Всё в стирке. Это единственная вещь в шкафу, которую я нашёл. Ведь в правилах института не написано, что в старинных кафтанах нельзя ходить в институт. Тем более, что здание института, где мы сейчас учимся, одно из самых старых в Москве и находиться в нём в старинном кафтане не только не возбраняется, а даже приветствуется.

– А вы знаете, – продолжал я разглагольствовать, размахивая руками, и кося одним глазом на представителя институтской власти, – что наш институт находится на старинной площади с названием Разгуляй, которую начали осваивать ещё в 16 веке? A само здание института – часть огромного владения графини Мусиной-Пушкиной, от которого остался только этот дом-ансамбль, a ранее здесь был дворец Брюса – колдуна и чернокнижника. Того самого, что по ночам в Сухаревской башне сидел, да в трубу звезды пересчитывал. Там он сатанинские книги читал и живую воду в склянки запаивал. А умер, сказывают, здесь, на Разгуляе. Это самый знаменитый и самый загадочный дом, отреставрированный великим зодчим Матвеем Казаковым.

Заместитель декана, который слушал мою субботнюю лекцию, преподавал в институте архитектуру и хорошо знал работы Казакова. “Немка” же не знала об архитектуре ничего. Мой рассказ потряс заместителя декана. Рассказав специалисту-архитектору про историю нашего здания, я успешно выиграл нелёгкий бой. Герой субботней сказки, используя старинный волшебный кафтан, одержал безоговорочную победу над “немецким чудовищем”.

43. Москва – квартира Бориса

(продолжение завтрака)

– А где же про Метро? Про студенческие приколы я и сам могу много чего порассказать… Ты давай про Брюса и Метро, – Семён снова перебил Бориса.

– Итак, вернёмся к нашим баранам, – Борис достал из портфеля фотокопию документа, – После очередного большого и разрушительного пожара Москва строилась по плану Якова Брюса, который был и астрологом, и астрономом, и математиком, и артиллеристом, и инженером, и географом, и ещё хрен знает кем, и к тому же ещё и другом Петра I. Это он предложил радиально-кольцевую планировку – 12 колец и 12 лучей, идущих от Кремля. Это схема также и зодиакальная. Она в точности повторяет структуру гороскопа: 12 созвездий, 12 секторов неба, которые делят радиальные линии.

– A вот ещё, – и Борис развернул очередной документ – это документы с пометками Кагановича, вернее это рисунки Брюса с пометками Лазаря Моисеевича. И тут чётко видно, что схема Кольцевой линии Метро сделана по этим рисункам. Видишь – 12 станций, по числу знаков Зодиака. A структура Зодиака – идеальный круг из 12 знаков, как и в кольцевой линии Метро, что соответствует принципу равноудаленности и равнозначности, а также принципу бесконфликтности – нет худших, нет лучших – все равны. Помнишь, мы в детстве читали книжку про короля Артура и его рыцарей, рыцарей круглого стола. Kороль этим принципам тоже следовал…

– Откуда ты всего этого нахватался? – Семён с удивлением смотрел на брата, – Я и не ожидал, что ты такой начитанный.

– Нахватался… интересно же, – засмущался Борис, и тут же добавил, – но не будем отвлекаться. Bот схема Парижа и Вены. Они тоже устроены по радиально-кольцевому принципу застройки. Хорошо поработал Лазарь Моисеевич. Как говорится, провел достойное исследование. Построить Метро – дело серьёзное…

– А здесь перечень кольцевых станций Метро, и если наложить на него схему небесных знаков Зодиака, – Борис завёлся и эмоционально тыкал пальцем в бумагу, – то получится, что “первый дом” или “начало” в астрологии, символически связанный со знаком Овена – это станция “Парк культуры”, а дальше считается на 30 градусов севернее – станция “Октябрьская” – Телец, и так дальше по кругу: станция “Добрынинская” – Близнецы, станция “Павелецкая” – Рак, станция “Таганская” – Лев, станция “Курская” – Дева, станция “Комсомольская” – Весы, станция “Проспект Мира” – Скорпион, станция “Новослободская” – Стрелец, станция “Белорусская” – Козерог, станция “Краснопресненская” – Водолей, станция “Киевская” – Рыбы. 12 станций – 12 знаков Зодиака… всё сходится.

– Очень интересно, – Семён внимательно слушал комментарии брата, – А это что за записка?

– А это докладная на имя нашего уважаемого Лазаря Моисеевича, – Борис улыбался, – Ему докладывают, что сказал Герберт Уэллс, когда английского писателя-фантаста ознакомили с проектом метрополитена: “не надо тешить себя утопиями, а лучше закупите в Англии 1000 автобусов для организации нормального пассажирского движения…”

Семён перебил брата, – И его ответ был:

Я знаю? Город будет?

Я знаю? Саду цвесть?

Когда такие люди

В стране советской есть!

Так что-ли?

– Нет, не так… это из другой оперы, – Борис уже смеялся во весь голос, – это Маяковский сочинил о Кузнецкстрое. Правда, там нет вопросительных знаков – oдни восклицательные. Железный нарком Каганович в тот момент промолчал. Его ответ прозвучал в 1935 году успешным окончанием первой очереди Московского Метрополитена.

– Странно, в Лондоне метро построили ещё в 19-м веке. Какая же это утопия? Ну, хорошо, ты меня убедил. Судя по всему, надо звонить Моисею, брать его людей и отправляться на поиски, – Семён посмотрел на брата, и потянулся к телефону.

Oн набрал номер и, услышав в трубке голос антиквара, сообщил:

– Мы согласны, Моисей Львович… назначайте встречу.

44. Москва – переулок Сивцев Вражек, дом 21/2

(10 утра)

– Сёма, мы уже ждем 15 минут… Где этот старый…, – но договорить фразу Борис не успел, Моисей Львович Цандер, величественно “нарисовался” в арке дома напротив.

– Здравствуйте, молодые люди, – поздоровался Цапа, – Очень рад вашему правильному решению.

– “Кароче, Склифасовский”, – Семён грубо одернул приторно-вежливого Цапу, – Веди нас в свои закрома.