Тьма впереди

Странно начался этот сезон, неудачно. Так же и продолжился. В начале мая он повёз туристов показать цветение маральника, но, хотя прогноз обещал чудесную погоду, неожиданно ударил холод, выпал снег. Ветер хлестал так, словно хотел сорвать куртки с неподготовленных к таким условиям городских. Они морщили лица, натягивали поглубже шапки, кутались в какие-то пледы. Бесконечных розовых волн, которые в это время года затапливали склоны гор и вызывали восторг у любого, кто их лицезрел, не случилось. Маральник зацвёл редкими единичными всполохами – но и их покрыла белоснежная крупка, жёсткая, как песок.

Илья давно привык к тому, что погода – дело провидения, а не людей. На неё нельзя повлиять, изменить, подстроить к своему расписанию. К тому же в горах она менялась так стремительно, что не успеешь приспособиться. Нужно быть готовым ко всему. Только как объяснить это приезжим? Тем, кто живёт по графику, и максимум, на что способен, – это взять с собой зонт, выходя с утра на работу?

А теперь вот это. Какие-то коллективные глюки. Нечисть, что ли, разыгралась?

Илья быстро обернулся: никто не смотрит? – и бросил в огонь корочку хлеба. Чтобы задобрить духов. Ему ещё три месяца водить людей по горам. Как бы чего похлеще не случилось.

В этот момент ему показалось, что откуда-то из-за спины, со стороны леса прошелестел насмешливый голос ночной гостьи: «Ты готов?»

***

Вера открыла глаза и медленно обвела взглядом комнату. Значит, не приснилось, что она тут. А бабка? Бабки точно не было. Не может в этом доме никто жить. Бросила взгляд на кровать: аккуратно заправленное, без единой складочки стёганое покрывало, пропахшее пылью и плесенью. Под ним наверняка завелись черви или опарыши.

Вера поморщилась и поднялась. Всё тело после сна на полу болело как один огромный синяк. Прошаркала на кухню.

Ну конечно, ни айрана, ни свечи, ни окурков. Всё так же, как было вечером. Значит, можно остаться. Странно, но её не пугала мысль, что придётся жить одной в старой избе, таскать воду из колонки, топить печь и готовить на ней еду, когда не останется газа для плитки, мыться в тазике посреди заросшего огорода. Она продержится столько, сколько сможет, а потом… Или найдёт тот самый переход, о котором говорил Сартакпай, или…

Умывшись, Вера перекусила остатками вчерашнего ужина. Убрала за собой. И вышла на крыльцо.

Стоял тихий солнечный день. Неподвижный воздух прозрачно дрожал, переливался мягкими бликами света, медленно наливался сочным жаром. Вокруг никого. Она прислушалась. О чём-то шептались травы, названия которых она не знала. В берёзе и черёмухе затаились, изредка перекликаясь, словно не желая нарушать её покой, юркие воробьи. Вера провела взглядом по линии гор, выныривающих из дымчато-голубой дали. Их вершины казались нарисованными мокрой кистью на полотне неба. Вдохнула всей грудью – сладкий аромат разогретой на солнце земли проник в ноздри, потом в горло и потёк в лёгкие.

Вера опустилась на тёплые ступеньки крыльца, чувствуя под собой шероховатость дерева, едва уловимо пахнущего смолой. Прикрыла глаза, и мир вокруг растворился в мягкой золотистой темноте под веками. Ей показалось, что она всё ещё спит. В голове закружились воспоминания.

Выпускной вечер в художке. Ей пятнадцать. Олег Молчанов – меценат, благотворитель, попечитель, чьё имя в школе произносилось лишь с придыханием, почтил их своим присутствием. Она же видела только равнодушный взгляд и дежурную улыбку, костюм, словно вырезанный из бумаги и приклеенный к его фигуре, лёгкую седину на висках. Слышала ненужный пафос в его словах, звучавших со сцены. И вдруг, когда они поменялись местами – она поднялась на помост за свидетельством об окончании школы, а он сидел в первом ряду внизу, – его взгляд остановился на ней и задержался неприлично долго. Словно осветил софитом. Время замерло. Она смотрела на него. Он на неё.

Следующий кадр. Она – выпускница архитектурно-художественной академии. Ей двадцать три. И снова, как дежавю, как фотография из любимого, зачитанного до дыр глянцевого журнала: он в чёрном костюме, серебро в волосах гуще, но на этот раз он приблизился, она услышала горьковатый, дурманящий запах его одеколона и густой, как свежая гуашь, голос: «Я видел твои работы, ты одна из лучших студенток академии. Предлагаю отметить это событие скромным ужином. А потом я отвезу тебя домой. Согласна?»

Она отказалась. Откуда только взялась смелость? И побежала со всех ног домой по тёмным закоулкам, уже зная, что никуда от него не денется. Рисовала, рисовала, рисовала. Что дальше – непонятно. Как выбраться из ада, который вокруг? Умирающая мать, гниющий барак, беспробудно бухающие соседи. Денег хватало только на хлеб, макароны, замороженную курицу и мятные пряники, которые любила мама. Идти работать в школу? Рисовать портреты на набережной? Освоить другую профессию? Но где взять деньги на новый комп – старый рассыпался на запчасти?

А потом опять – хоп, словно ничего и не было – тёплые руки Олега на её талии. «Девочка моя упрямая, неужели думала, что сбежишь? От судьбы не сбежишь. А то, что ты моя судьба, я сразу понял. Не надо ни о чём думать. Я всё решу». Первое прикосновение губ к губам. И потом сразу суматоха и маскарад свадьбы. Роддом раз. Роддом два. Галерея. Средиземное море, няня, оливки, хамон, мартини. Первое сентября Алисы, утренник в садике у Миланы. Слёзы, поцелуи, крики, ласки, боль, радость.

Картинки всё быстрее мелькали перед глазами, Вера не могла сосредоточиться ни на одной. Её стремительно затягивало в водоворот, из которого уже не выбраться, и вдруг будто вышвырнуло на берег.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, даже когда ненавижу?

Она не видела лица мужа, только отчётливо слышала его голос. Когда, когда он сказал эту фразу? Что она ответила? Что было дальше? Ей почему-то казалось жизненно важным вспомнить момент, когда он это произнёс. Увидеть картинку. Проверить её на истинность. Но перед глазами стояла темнота, а фраза, стократ повторённая, снова и снова раздавалась в ушах, пока наконец не растаяла эхом в бесконечности.