Тьма впереди

За дверью заскрёбся Чёрт. Илья встал и, по-стариковски сгорбившись, вернулся в дом.

Глава 6. Тот самый дом

Вера приехала в галерею на рассвете, ещё до шести. Город уже не спал. Обманчивую тишину прорезали звуки автомобилей, голоса загулявшей до утра молодёжи. Закрыв за собой тяжёлую входную дверь и миновав холл, она прошла в главный зал. В призрачном полусвете длинное помещение казалось вместилищем духов. Дубовый паркет, белые стены, картины, скульптуры, инсталляции. Отовсюду на Веру смотрели лица, глаза, образы.

Это было её место. Место, созданное с любовью. Храм красоты.

«Как тебе?» – в голове прозвучал голос Олега, и она вспомнила, как много лет назад он привёл её, молодую девчонку, только что закончившую институт, в этот зал. Тут царило запустение. Полукруглые окна в пол, выходящие на главный проспект города, почти не пропускали свет – настолько грязными они были. Когда-то тут располагался ювелирный магазин, потом модный бутик, и вот теперь её муж – как странно звучит это слово – арендовал его, чтобы она открыла тут собственную картинную галерею, создала, как мечтала, пространство, объединяющее талантливых художников и людей, влюблённых в искусство.

Тогда Вера, растерянная, смущённая, ещё не привыкшая к тому, что всё возможно, лишь восхищённо посмотрела на серьёзного и взрослого Олега, обняла его и прошептала: «Здесь великолепно!»

Потом она руководила службой клининга и ремонтной бригадой, заказывала оборудование и освещение, заключала договоры, придумывала первую выставку, занималась рекламой. Через несколько лет, когда стало понятно, что галерея – не просто дорогая игрушка, а вполне самостоятельный бизнес, Вера нашла Альфию и пригласила на работу.

Забеременев, поняла, что наконец счастлива. У неё был муж, работа, скоро появится ребёнок. Чего ещё можно желать? И до сих пор она не могла понять, когда всё пошло не так.

Вера прогуливалась по залу, слушая, как стучат каблуки по недавно вновь отшлифованному и покрытому лаком паркету. Смотрела по сторонам, ласкала взглядом каждый, до мельчайших мазков закомый холст. Этот скоро уедет к покупателю. И вот тот. Этим интересовались несколько раз, и он наверняка тоже покинет галерею. Альфия сумеет найти им достойную замену. Обновит экспозицию. Завяжет новые знакомства. Их дело будет жить.

Дойдя до своего кабинет, Вера не спеша вошла внутрь.

Окинув взглядом любимый стол из массива ясеня, спящий на нём ноутбук, белые кресла, она села на широкий низкий подоконник, на котором часто сидела и смотрела на вечерний город, не торопясь идти домой.

Сегодня она побудет здесь в последний раз. Простится.

Картина Сартакпая, висящая на стене как раз напротив рабочего стола, как она и хотела, будто освещала пространство и в то же время наполняла его тревогой. Вера не знала, что её ждёт. Но это неважно. Главное, что она отправится навстречу с мужем и дочками. И всё наконец закончится.

***

Время перед отъездом текло нелинейно и неравномерно, нарушая законы физики. Совершало скачки в прошлое и будущее, ускорялось и замедлялось, будто по собственной прихоти. Вера составила список задач: раз-два-три, отмечала выполненные плюсиками, и только этот процесс не позволял ей окончательно выпасть из реальности. Но чем меньше оставалось сделать, тем сильнее вибрировал страх внутри грудной клетки.

Оформить дарственную на квартиру с отсрочкой на полгода.

Переписать галерею на Альфию.

Съездить на кладбище к маме.

Собрать самые нужные вещи.

Датой отъезда она выбрала тридцатое мая.

Прощание с подругой вышло бурным и неловким. Она пыталась заговорить, помочь, спасти, вылечить, надавить на больное – всё сразу, но ничего не работало.

Что за дичь ты творишь, спрашивала она. Не лучше ли просто взять отпуск и съездить на море? В конце концов, если уж хочется экстрима, можно купить тур в Антарктиду или поехать волонтёром в Аргентину, спасать детей от лихорадки денге. И почему, почему, чёрт побери, ты не говоришь, куда едешь? Я думала, ты справилась, пережила, по крайней мере, ты в стабильном состоянии. А может, ты попала в секту? Тебя связать, что ли, или в полицию сообщить? Вера, на кого ты меня оставляешь? Зачем мне твоя квартира, у меня своя хорошая, большая. Ни мужа, ни детей. Зачем? Но я знаю, ты вернёшься, покуролесишь, и назад. Лишь бы на пользу. Господи, Вера, мне страшно, так страшно, может, передумаешь?

Послушай, всё будет хорошо, это я тебе говорю, отвечала Вера. Четыре года я медленно умирала. Ты же знаешь, Аля, не жила – умирала. Даже не умирала, а плыла в каком-то безвоздушном пространстве, совершенно одна, как Сандра Буллок в космосе, ну в «Гравитации», помнишь? Я и сейчас не надеюсь выжить, просто хочу попробовать кое-что. Провести эксперимент. Хоть раз послушать собственную интуицию, а не чей-то авторитетный голос.

Вера, Сандра Буллок в итоге выжила благодаря своей силе воле. И вернулась на Землю. А что будет с тобой? Ты же прёшься к чёрту на рога, я боюсь даже представить куда, если это не Антарктида. Одумайся. Давай найдём другого психотерапевта? Самого лучшего? Вер, а может, тебе просто мужик нужен? Настоящий, чтобы ты прям саму себя забыла. Прости, ну прости, я так…

Ты не слышишь меня, Аля, говорила Вера. Ты тоже пытаешься встать на позицию авторитета и уберечь меня от самой себя. Сделать лучше. Я понимаю. Но больше никому не позволю причинять мне благо. Давай обнимемся, и всё. Я пошла. Если что-то пойдёт не так, я вернусь. Стану твоей помощницей, возьмешь?

Ты бессердечная стерва, Вера, ты знаешь об этом, рыдала Альфия.

Обнимая дрожащую подругу и чувствуя, как её слёзы пропитывают блузку на плече, Вера смотрела сухими глазами на стену, покрашенную в благородный серый цвет, и ей казалось, что это серость вот-вот прорвётся яркими красками. Стоит только уехать из постылого города.

***

Накануне решающего дня Вера не чувствовала ничего, кроме нетерпения. Сложив вещи в багажник «Хонды», она легла спать и впервые за четыре года спала крепко и без сновидений.

«Я бессердечная стерва, это точно. Моё сердце давно остановилось. Пусть так и будет. Лучше ничего не чувствовать, чем каждый день испытывать агонию. Аминь».

Выехав до рассвета, Вера гнала машину вперёд, пока навигатор не сообщил о завершении маршрута. Позади остались шестьсот километров трассы и несколько деревень, нанизанных на грунтовую дорогу как редкие бусины на нитку. Наконец она остановилась, вышла из машины и огляделась.

Плавные линии гор, пышные кедры, острые пики елей – всё вокруг утопало в зелени, сливалось в роскошный изумрудно-малахитовый ковёр, а небо было таким пронзительно синим, что у Веры закружилась голова. Горько пахло полынью и влажной землёй. А тишина стояла такая, словно вокруг на сотни и тысячи километров не было ни одного человека, только птицы лениво перекрикивались в ветвях, да отдалённый шум реки таял в воздухе.

– Кажется, мне туда, – произнесла Вера вслух, когда вспомнила о цели своего путешествия.

Влево вела хорошо протоптанная тропинка, а чуть дальше на фоне невысокой горы, поросшей смешанным лесом, виднелись какие-то строения. Вернувшись в машину, Вера крутанула руль и уже через несколько минут добралась до места.

Каракарган оказался заброшенным селом на несколько домов. Среди зарослей крапивы высотой в человеческий рост виднелись потемневшие от времени бревенчатые стены, пустые проёмы окон, обвалившиеся крыши. Здесь давно, несколько десятилетий, никто не жил. И только в самом конце дороги, у подножия горы, Веру встретила изба, спрятанная за черёмуховыми зарослями. Рядом росла старая, покорёженная временем берёза.

Вера передёрнула плечами от внезапно прокатившегося по телу озноба.

Это был тот самый дом с картины Сартакпая.

Она припарковалась у покосившейся ограды и вышла из машины. Тропинка еле виднелась под ногами, но крапива и сухой репейник отступали на полшага, как будто по ней недавно кто-то ходил.

Здесь, на окраине, тишина звучала по-другому. Птицы не пели, реки не было слышно. Воздух душно и вязко застыл в неподвижности. И даже шаги Веры таяли в этом безмолвии, словно она ступала по ковру с высоким ворсом.

Окна, хоть и мутные от грязи, были целыми. Краска на бело-синих резных наличниках местами облупилась, но выглядела слишком свежо для полувековой заброшки. Крыльцо деликатно поскрипывало деревянными ступенями. Дверь легко, с гостеприимным скрипом подалась и распахнула нутро дома навстречу Вере.

Она сразу отметила крепкий дощатый пол, потолок без дыр и плесени, сухие побелённые стены. Пространство разделялось на два помещения: прямо перед Верой – просторная комната, служившая и гостиной, и кухней, а слева располагалась небольшая спальня. В углу притулилась кирпичная печь с трубой, умывальник на стене, цинковое ведро и таз, шкаф с посудой, у окна – круглый стол на трёх ножках, а в спальне обнаружилась металлическая кровать и древний, едва стоящий на ножках платяной шкаф с зеркалом, покрытым разводами.

Вера остановилась посередине комнаты и закрыла глаза, пытаясь понять, что чувствует. Пустота, которая жила в ней последние четыре года, никуда не делась. Но вдруг внутри новым крошечным зёрнышком зародилось что-то похожее на удовлетворение. Как будто этот сумасшедший поступок – послушаться мёртвого старика и уехать неведомо куда – был самым правильным в её жизни.

Она открыла глаза и улыбнулась. Отличное место, чтобы исчезнуть навсегда.

Достав из багажника газовую плиту, продукты и воду, Вера приготовила ужин, поела, выпила чаю и поняла, что не в состоянии даже убрать за собой. Глаза слипались, руки и ноги отказывались двигаться. Она посмотрела на кровать, прикрытую таким древним покрывалом, что, казалось, стоит его коснуться, и оно рассыплется на волокна, и бросила спальник прямо на пол.

Едва прикрыв веки, провалилась в темноту. В этот же миг за окном, сев за гору, погасло солнце.

Глава 7. Баба Таша

«Она здесь. Твоя погибель. Совсем близко. И скоро ты увидишь её. Готов? Готов встретиться лицом к лицу с той, кто рассечёт твою грудь и будет смотреть, как из неё льётся горячая кровь? Она будет хохотать, прожигая тебя своим взглядом, а ты будешь корчиться у её ног, стоя на коленях, готовый вот-вот потерять сознание от боли. И умолять о любви. Но твои мольбы лишь сильнее развеселят её. А чтобы пытка длилась как можно дольше, она хлестнёт тебя по лицу, приводя в чувство, и снова будет наслаждаться твоей мукой. Ты в тот же миг простишь её за всё. Наконец она вырвет твоё сердце, бросит его в грязь и растопчет, а когда ты сдохнешь, развернётся и уйдёт. Через минуту в её памяти не останется даже твоего имени. Ты готов к этому?»

Илья открыл глаза и вперился в темноту. Он не сразу понял, что над ним колышется купол палатки. Образ мерзкой старухи в бархатном халате всё ещё стоял на обратной стороне век. Живот скрутило тревогой.

Он перевернулся на бок, чувствуя, как тепло в спальнике, и как холодно снаружи. Температура воздуха, похоже, как и обещал прогноз, опустилась до семи градусов. Подул ветер, начался дождь. Вдалеке слышались раскаты грома.

Теперь уже не уснуть. Больше всего он ненавидел ветер. От жары, холода, дождя, града, метели можно спрятаться, но ветер вселял в него животный, иррациональный ужас. Он вырывал с корнем деревья, сносил крыши домов, заставлял вибрировать стены любого укрытия. В нём таилась неведомая мощь, которая всякий раз наполняла Илью безотчётным смятением.

Он пошевелил ногой. Почти не болит. За день пришлось проехать около тридцати километров по пересечённой местности и ещё с пяток пройти на своих двоих, показывая туристам из Барнаула красоты и обучая их рыбалке в горной реке. Но повязка оставалась сухой. Перед сном он обработал заживающий порез и лёг спать, надеясь как следует отдохнуть. Но чтоб тебя, началась гроза, и ему приснился кошмар.

Потерев глаза, Илья попытался выкинуть из сознания слова старухи, всё ещё звучавшие в ушах. Как будто она была совсем рядом, сидела вон в том углу палатки, по-турецки скрестив ноги, и шептала, звонко так, отчётливо шептала прямо ему в мозг.

Зачем он бросил курить? Сейчас бы вышел, затянулся сигаретой в пустой надежде, что этот древний ритуал поможет успокоить нервы и прогнать страхи. Но оставаться неподвижным внутри спальника он больше не мог. Надо хотя бы отлить.

Взвизгнула «молния» палатки. Илья высунулся наружу, пытаясь понять, насколько разгулялась стихия.

– Лежать, – велел Чёрту, поднявшему голову.

Ветер оказался не таким уж порывистым и, кажется, постепенно успокаивался. Дождь, напротив, зарядил надолго, скорее всего, закончится только к утру. Костёр почти потух. Из палаток мужиков доносился разноголосый храп.

Обувшись и выскочив в мокрый лес, Илья быстро нырнул за дерево, расстегнул ширинку и расслабился.

Но когда закончил и пошёл обратно в сторону палатки, едва мерцающие угли вдруг вспыхнули, освещая пространство вокруг. Прямо за костровищем стояла женщина. Худая, бледная, с длинными светлыми волосами.

На коже моментально выступил холодный пот. С ней что-то было не так. Похожая то ли на призрака, то ли на русалку, она спросила:

– Ты готов?

***

Вере снилась тёмная поляна, пропитанная дождём. Капли мерно падали с неба на еловые ветви, а оттуда – с небольшой задержкой – на траву. Кап-кап-кап. Словно по лесу шагала огромная армия невидимых крошечных существ. Она стояла у умирающего костра. Угли уже не шипели, они сдались под наступлением вездесущей влаги и лишь легонько отсвечивали красным.

Но тут в костёр упала капля не воды, а чего-то горючего. Он вспыхнул радостно и страстно, из последних сил, и в этом озарении Вера увидела застывшего напротив неё лысого мужчину. В его чёрных, как самая тёмная ночь, глазах промелькнул страх.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, и проснулась.

В первую же секунду Веру сковал липкий страх. Она не могла понять, где находится, и почему видит вокруг не привычные стены спальни, а незнакомую мебель: металлическую кровать, деревянный шкаф. И почему она лежит на полу?

«Так, спокойно. Я же приехала на Алтай. Всё нормально. Мне просто приснился сон. Нужно перевернуться и спать дальше. Как же жёстко!»

Окончательно проснувшись, Вера поняла, что что-то не так.

Из соседней комнаты лился тусклый свет, хотя она ничего не включала и даже не была уверена, что тут есть электричество.

Приподнявшись на локтях, выглянула через дверной проём и увидела, что на столе в гранёном стакане горит свеча. Её слабый огонёк оживлял пространство и наполнял его причудливо движущимися тенями. Кто зажёг её? Вместо ответа из темноты выступил силуэт. Вера ойкнула.

– А чего на кровать-то не легла? Боисся? – услышала она старческий голос.

– Вы кто?

– Я-то? Баб Ташей зови. А ты?

– Вера.

– Вера, значить.

Когда глаза привыкли к игре света и тьмы, она различила старую женщину с узкими глазами, в тёмном платке на голове и в фиолетовом бархатном халате, свободно болтающемся на худосочном теле. Баб Таша стояла у стола и, не отрываясь, смотрела на Веру.

Она, боясь сделать резкое движение, но готовая в любой момент дать дёру, высвободилась из спальника, встала и прошла в кухню. Притулилась поближе к двери.

– Это ваш дом? Я не знала, извините.

– А чего извиняться? Мы тут с Васьком одни. Нам хоромы ни к чему. Оставайся. Айран бушь?

Вера зачем-то кивнула, хотя единственным её желанием было выскочить, добежать до машины, закрыться на все замки и стартануть отсюда как можно резче. И тут же вспомнила, что бензобак почти пуст. Далеко не уедешь.

Хозяйка загремела посудой в тёмном углу и через минуту подала бурую остро пахнущую хлебом жидкость в эмалированной кружке.

– Садишь уж. В ногах правды нет.

Когда обе уселись за стол, по разные стороны от свечи, баба Таша спросила:

– Чё приехала-то? Жить, что ль?

Вера пригубила напиток и невольно зажмурилась от удовольствия. Ничего вкуснее она не пила! Холодный, кислый, резкий, пузырящийся во рту, он моментально взбодрил её и растворил остатки сна.

– Нет, баб Таш. Умирать.

– А не рано?

– Не рано. – Вера поняла, что сейчас всё расскажет этой странной бабке, напоившей её этим странным айраном. – Я должна была умереть ровно четыре года назад в автомобильной аварии, в которой погибли мой муж и две дочери. Одной было десять лет, другой восемь. Мы возвращались домой после загородной прогулки. Олег был за рулём, девочки сидели сзади, а я задремала на переднем сиденье. И даже не успела открыть глаза. Не успела испугаться. Не успела увидеть летящую навстречу фуру. Только почувствовала толчок и отключилась. А когда пришла в себя, поняла, что лежу на обочине. Целая и невредимая. Без единой царапины. Только большой палец на левой руке вывихнула. Как – не представляю. А они погибли. До приезда скорой. А знаете, почему это случилось? Потому что я роптала. Работа, дом, школа. Я так устала от бесконечной круговерти, что хотела – мечтала! – остаться одна. Чтобы меня никто не трогал. Чтобы я никому не была нужна. Вот так. Мечты сбываются.

– А тож, – веско припечатала баба Таша, выудила из кармана халата сигарету и закурила, выдувая в тёмный воздух белые колечки дыма.

– Вот я и решила, что надо идти до конца. Раз хотела быть одна, надо уехать. Туда, где и правда нет никого. Ни друзей, ни коллег, ни психотерапевтов. Ткнула пальцем в карту, вбила точку в навигатор и поехала, – соврала Вера. – Продуктов у меня мало. Бензина нет. Выживать в лесу я не умею. Бежать некуда. Остаётся только умирать. Медленно, как заслужила. Теперь всё по-честному.

– Ну приехала-то ты не поэтому. Чего дуру из меня делать? Я таких, как ты, повидала. Сама така была, между прочим. Так что… хошь живи, хошь помирай. Я мешать не буду. Даже помогу. Ежели точно решишь, ну того-этого, – поговорим. Тока не ври. Не люблю я этого. А теперь всё, иди спать.

Затушенный в блюдце окурок противно завонял. Свеча погасла.

– А кто такой Васёк? – запоздало спросила Вера, но чёрная фигура уже растворилась в ночи. Скрипнули ступеньки крыльца, и снова стало тихо.

Глава 8. Ночная гостья

Илья проснулся от возбуждённого шёпота, доносившегося снаружи. Он не мог разобрать слов, но понял, что туристы о чём-то спорят. Но хуже всего было не это. За годы работы с людьми он научился безошибочно улавливать интонации. И сейчас, в этом шёпоте, он распознал страх на грани паники. Какого хрена происходит?

Вылез из палатки. Чёрт за ним. Илья потянулся, разминая мышцы и давая мужикам заметить своё присутствие. Утро после грозы было тусклым. Трава легла под тяжестью влаги, в деревьях путался туман. Лес был тих и насторожен: птицы не пели, капли прошедшего дождя застыли на листьях.

Илья подошёл к костру, как ни в чём не бывало присел на корточки и начал ворошить угли, чтобы оживить огонь. Андрей и Глеб, сидевшие на складных стульчиках, замолчали. Он вспомнил ночное видение – странную женщину со светлыми волосами. Существовала ли она только в его голове? Или действительно стояла здесь, где сейчас только мокрая трава и камни, обрамляющие костровище?

– Слушай, чувак, мы… – начал Андрей, здоровяк вэдэвэшник в тельняшке, которому принадлежала идея похода. Он смотрел не на Илью, а куда-то в землю. – Мы тут с Глебом посоветовались и решили, что хотим вернуться домой.

Илья опешил. Ещё вчера они фотографировались с уловом, матерились от восторга, глядя на горы, радостно вливали в себя водку. А теперь? Сидят тут с кислыми лицами и явно чем-то недовольны. На похмелье не похоже.

– Что случилось? – осторожно спросил Илья, боясь нарваться на грубость в свой адрес.

Они переглянулись. Глеб, брат Андрея, похожий на него, как близнец, прочистил горло и тоже, видимо, для весомости, вступил в разговор.

– Нам обоим… приснился один и тот же сон. Или не сон, – медленно выговорил он. – Я услышал женский голос. Вышел из палатки, позвал Андрея, он тоже вышел. И увидел то же, что и я. Женщину с длинными светлыми волосами. Она стояла у костра. Смотрела на нас, как будто ждала, когда мы подойдём. И звала. Прям по именам. А потом стала улыбаться… только улыбка у неё была не человеческая. Мы и слова не могли произнести. Только чувствовали, как, помимо воли, приближаемся к ней. И тут вдруг костёр как вспыхнет! Мне брови подпалило. Вон, гляди!

Глеб придвинулся к Илье, и тот разглядел опалённые волоски. Хотел сказать, что нечего пьяную рожу в костёр совать, но сдержался. Внутри медленно разгоралась злость.

– А потом мы не помним ни черта. Как оказались в палатке, как уснули, – закончил Андрей. – Мы, конечно, не верим во всякую мистику и прочую хрень, но знаешь, чувак, как-то неспокойно стало. Да и погода, вон, испортилась. Давай похаваем да выдвинемся. Лады? Денег обратно не попросим. Пасибки за аттракцион.

Илья машинально кивнул. Во рту стало сухо. Он тоже видел её, но ни за что не признается этим двоим. Они чужие. Ни к чему им знать, какие сны снятся в горах, какие видения случаются и какие силы может пробудить гроза или другое природное явление. Странно только, что Чёрт за всю ночь ни разу не подал голоса.

– Собирайтесь. Завтрак будет готов через полчаса.

Стараясь не замечать, как они вздохнули с облегчением, расправили плечи и бодро поскакали в сторону палатки, Илья положил на угли сухие дрова и начал разжигать огонь. В этот момент ему показалось, что откуда-то из-за спины, со стороны леса прошелестел насмешливый голос ночной гостьи: «Ты готов?»

***

Утром Вера открыла глаза и медленно обвела взглядом комнату. Значит, не приснилось, что она тут. А бабка? Бабки точно не было. Не может в этом доме никто жить.

С трудом поднявшись на ноги – всё тело после сна на полу болело, как один огромный синяк, – она прошаркала на кухню.

Ну конечно, ни айрана, ни свечи, ни окурков. Всё так же, как было вечером. Значит, можно остаться. Странно, но её не пугала мысль, что придётся жить одной в старой избе без электричества, таскать воду из речки, когда закончится вода в пятилитровых бутылках, привезённых из города, топить печь и готовить на ней еду, когда не останется газа для плитки, мыться в тазике посреди заросшего огорода. Она продержится столько, сколько сможет, а потом… Или найдёт тот самый переход, о котором говорил Сартакпай, или…

Умывшись, Вера перекусила остатками вчерашнего ужина. Убрала за собой. И вышла во двор.

Стоял тихий солнечный день. Вокруг никого. Она провела взглядом по линии гор. Вдохнула всей грудью сладкий воздух. Села на ступеньки крыльца, прикрыла глаза. Воспоминания закружились в голове, как листья, подхваченные ветром.

Выпускной вечер в художке. Ей пятнадцать. Олег Молчанов – меценат, благотворитель, попечитель, чьё имя в школе произносилось лишь с придыханием, почтил их своим присутствием. Она же видела только равнодушный взгляд и дежурную улыбку, костюм, словно вырезанный из бумаги и приклеенный к его фигуре, лёгкую седину на висках. Пафосные слова со сцены. И вдруг, когда они поменялись местами – она поднялась за свидетельством об окончании школы, а он сидел в первом ряду внизу, – этот взгляд остановился на ней и задержался неприлично долго. Осветил словно софитом. Время замерло. Она смотрела на него. Он на неё.

Следующий кадр. Она – выпускница архитектурно-художественной академии. Ей двадцать три. И снова, как дежавю, как фотография из любимого, зачитанного до дыр глянцевого журнала: он в чёрном костюме, чуть старше, серебро в волосах гуще, но на этот раз он приблизился, она услышала горьковатый, дурманящий запах его одеколона и густой, как свежая гуашь, голос: «Я видел твои работы, ты одна из лучших студенток академии. Предлагаю отметить это событие скромным ужином. А потом я отвезу тебя домой. Согласна?»

Она отказала. Откуда только взялись силы? И побежала со всех ног домой по тёмным закоулкам, уже зная, что никуда от него не денется. Рисовала, рисовала, рисовала. Что дальше – непонятно. Как выбраться из ада, который вокруг? Умирающая мать, гниющий барак, беспробудно бухающие соседи, денег хватало только на хлеб, макароны, замороженную курицу и сигареты. Идти работать в школу? Рисовать портреты на набережной? Освоить новую профессию? Где взять деньги на новый комп – старый рассыпался на запчасти?

А потом опять – хоп, словно ничего и не было – тёплые руки Олега на её талии. «Девочка моя упрямая, неужели думала, что сбежишь? От судьбы не сбежишь. А то, что ты моя судьба, я сразу понял. Не надо ни о чём думать. Я всё решу». Первое прикосновение губ к губам. И потом сразу суматоха и маскарад свадьбы. Роддом раз. Роддом два. Галерея. Средиземное море, няня, оливки, хамон, мартини. Первое сентября Алисы, праздник осени в садике у Миланы. Слёзы, поцелуи, крики, ласки, боль, радость.

Картинки всё быстрее мелькали перед глазами, Вера не могла сосредоточиться ни на одной. Её стремительно затягивало в водоворот, из которого уже не выбраться, и вдруг будто вышвырнуло на берег.