скачать книгу бесплатно
– Ох, камарад, что-то мне подсказывает, что уже скоро мы с тобой огребем за эти удивительные приключения, —сказал Русаков, еле сдерживая смех.
– Да что ты все время ноешь? Тебя же самого трясло, когда они согласились, —ответил Демидов.
– Будто кому—то есть дело до этих телок? Пришли да и пришли – кто их знает. Они, между прочим, на своей земле. Это мы у них в гостях.
– Ну—ну, я тебя предупредил… Огребем – мама не горюй…!!! Я спинным мозгом чувствую, как нас в особом отделе после каникул будут сатрапы чекисты током пытать и на дыбу закручивать.
– Да, не дрейфь чума! Мы ведь ничего не подписывали. Откуда нам было знать, что знакомится с немками запрещено законом, —сказал Демидов.
– Не знание закона Виталий, не освобождает от ответственности – сказал Русаков, и направился в строну девчонок, которые робко переминались с ноги на ногу под уличным фонарем.
Связи особого отдела ГСВГ, благодаря истинному коммунисту и соратнику СССР Маркусу Вольфу, были очень тесно сплетены со связями немецкой контрразведки ШТАЗИ. Такой симбиоз двух компетентных структур был довольно продуктивен, и часто порождал новых потерпевших от подобного сотрудничества. Дружественные службы в борьбе с иностранной разведывательной агентурой НАТО, в самом корне пресекали отношения своих же граждан, опасаясь не только утечки информации, но и провокаций. Службы службами, а вспыхнувшие чувства, которые возникали в результате случайного общения, запретить было практически невозможно.
Солдаты, вольнонаемные, или половозрелые офицерские отпрыски, гонимые природным инстинктом, частенько покидали территорию гарнизона, чтобы где—то там, на другой стороне забора, отдаться в объятия любвеобильных гражданок социалистической Германии.
Когда началась вся эта история, канцлер ФРГ Гельмут Коль и Михаил Горбачев, уже почти взошли на обломки берлинской стены. Не пройдет и двух лет, и советские войска начнут планомерно покидать обжитые и обустроенные за полвека гарнизоны, оставляя вместо себя, добрую память в душах восточных немцев.
Что это был за политический маневр, ни кто тогда так и не понял. Под вывеской объединения двух Германий, блок НАТО запустил щупальца в восточную Европу, приблизив свои ракетные базы к границам умирающего Советского Союза.
Восточные немцы даже представить себе не могли, что их западные «братья» никогда не смогут на условиях равноправия принять своих новых сограждан, которые почти пятьдесят лет «угнетались» ненавистным советским режимом.
С падением берлинской стены уже объединенная Германия вновь разделится на два разных лагеря —на немцев истинных и немцев второго сорта, которым будет не просто принять новые реалии.
Появление любопытных и наивных немок в пределах русской школы, особого интереса не вызвало, но только до тех пор пока не зазвучала медленная музыка. Русские девушки к иноземным соперницам были сначала абсолютно равнодушны. Большинство из парней связываться с немками опасались, не желая, прежде всего, фокусировать на себе внимание представителей особого отдела. Любые контакты с гражданками иностранного государства, могли очень навредить будущей карьере. «Камрадки» – как парни называли немок, наблюдая со стороны за русской вечеринкой, старались вести себя для начала, более чем скромно. Они договорились не привлекать к себе внимание русских учителей. Но как ни старались парни скрыть гостей, а девушки мгновенно стали предметом всеобщего любопытства.
Русаков даже не ожидал, что вся эта затея обернется совсем иначе чем они запланировали себе. Это была его первая дискотека и он даже не знал как ему себя вести.
– Пошли танцевать, что ты стоишь, -сказала Керстин на ломаном русском и взяв его за руку, вытащила на самый центр спортзала. Она обняла Русакова, прижалась к нему так близко, что Сашка даже через джинсы почувствовал её природные особенности. Девушка не обращая ни на кого внимания положила ему голову на плечо, и в тот миг Русаков провалился в омут эротических ощущений.
Такое с ним было впервые. Запах женского тела будоражил мужскую плоть и навивая интимные фантазии. С каким-то упоением он жадно вдыхал запах волос Керстин, от чего его тело утратило свою подвижность. Его словно разбил паралич. Музыка рвалась из колонок, а он стоял, и боялся пошевелиться.
– Танцуй, -сказала Керстин, и постаралась сдвинуть с места «околевшего» Русакова. Ни ноги, ни руки, ни само тело, не хотели слушаться его, и тогда девушка поняв проблему своего кавалера, взяла инициативу в свои руки.
Русаков стоял, словно столб и словно насос, втягивал в себя запах Керстин, который его возбуждал. Который по нейронным связям попадал в мозг и эти новые ощущения приводили его в дикий восторг, который он старался «задушить» в корне. Нет – это был не запах парфюмерии. Это был запах тела. Запах плоти, которая имела какой-то еле уловимый терпкий оттенок. Даже если построить в шеренгу девяносто девять русских девушек, и одну немку, то её без труда можно было вычислить именно по этому особенному аромату.
Танцевальные мотивы группы «Скорпионс», которые в те времена были на первых строчках европейских хит парадов, навивали своими медленными ритмами легкую романтическую грусть. Русаков старался как-бы отстранится-соблюсти дистанцию, но немка со всей силы прижимала его к себе, что не осталось незамеченным «зорким глазом» дежурного учителя.
В то самое время, когда Русаков упирался напору Керстин, выросшая в формате другой культуры, она наоборот жалась к нему стараясь ощутить с парнем полный телесный контакт.
Интимный свет. Завораживающие сольные переборы гитарных струн и желание близости, возбуждали молодых на более решительные действия. От этого дистанция между танцующими сходило на нет, до полного соприкосновения.
Русаков нежно прижимаясь щекой к белокурым волосам Керстин, блаженно закрывал глаза, и чувствовал, как флюиды любви проникают в его мозг. От этого ощущения нежности и закипающего в его душе огня, он почти улетал в «космос».
Керстин, чувствуя, что её русский «сломлен», не обращая ни на кого внимания терлась своим телом о тело Русакова, доводя, неокрепший организм до полного исступления. Чувство эйфории, которая впервые нахлынула на него, вызывали странные, ощущения. Парню одновременно хотелось быть с этим милым существом с лицом ангела, и тут же от счастья умереть в её объятиях. В эту секунду Русаков даже не осознавал, что метаморфозы его природного преобразования уже запущены, и охватили всю его биологическую сущность. Процесс превращения безусого юноши в настоящего мужчину уже было ничем не остановить. Эти легкие – слегка уловимые касания тела юной фроляйн, в районе «первого этажа», так будоражили плоть парня, от чего пунцовый румянец не сходил с его лица. Ноги делались ватными, а руки немели, словно их сводила судорога. Всё его тело стало непослушным. Телодвижения его иностранной подружки, дорисованные фантазией Русакова, были для него настолько трепетными и возбуждающими, что он уже потерял счет «взорвавшимся» внутри бутылкам «Боржоми». «Пузырьки газа» сплошным потоком вырываясь откуда-то из нижней части живота и поднимались вверх, щекоча ему сердце, и от такого наслаждения, ему хотелось выть от блаженства.
Керстин в виду своего западноевропейского воспитания была намного привычней к таким тактильным экспериментам над своим организмом. Близость Русакова, которого она ощущала в ходе танца, хоть и запускала в ней механизм страстей и желания близости, но силой воли она умело подавляла первичные природные инстинкты переводя их в легкий флирт.
Одноклассницы сгорая от любопытства крутились рядом стараясь рассмотреть иноземную подружку новенького. Их глаза от удивления округлялись, и этот факт было не скрыть. С чувством национальной пытливости, они наблюдали за своим одноклассником и это любопытство автоматически перерастало в странное чувство ревности.
– Русаков, а Русаков… А у тебя, губа не дура! И где ты себе такую подружку отхватил, – спрашивала Потякина Ленка, -Что-то я не припоминаю в нашей школе таких девушек.
– Она иностранка, – отвечал Русаков, ощущая, как кураж наполняет его душу. —От вас пока любви дождешься, то в мумию превратишься… А тут, как будто на блюде подали…
– Это они сегодня утром в Цоссене, в очереди за «филушками» охмурили камрадок, —подсказал с подколкой Крюков, нежно придерживая Ленку за талию.
– А она ничего —довольно миленькая, —сказала Леночка. —Только вряд ли у вас, что с ней получится. Мы же русские, а немцы русских не особо любит…
– Филе данке, —сказала Керстин, улыбаясь. —Ви тоже очень красивый пара…
– О, да ты по —русски говорить умеешь, —удивленно выдала Потякина.
– Да, я очень люблю учить русский язык. Я хочу стать учитель —ответила Керстин. —Мне очень нужен дас практик —практика…
– Ах, практика! Ну тогда Русаков, у тебя есть перспективы… Ну, практикуй свою подружку, счастливчик ты наш – будущий бюргер!
Русаков придерживая за талию Керстин сделал круговой маневр, и лавируя между парами сменил диспозицию, отдалившись от Ленки—Пенки и назойливого Крюка. Не смотря на свое недельное пребывание в школе, он еще не очень изучил своих одноклассниц, и поэтому не хотел углубляться в обсуждение своего выбора, который мог ему навредить. Керстин уже не обращая внимания на окружающую её русскоговорящую публику, все больше и больше погружалась в ту атмосферу зарождающейся влюбленности. Положив голову русскому парню на плечо, ей почему—то хотела назло окружающим её «соперницам» прижаться к нему с такой силой, чтобы те лопались от зависти.
Русаков задыхаясь от возбуждения, через прикосновения, почти терял рассудок. Он держал в объятиях свое сокровище, словно это была не девушка, а старинная китайская ваза династии Мин. Впервые в жизни он оказался в таком положении, что ему стало не комильфо. В тот миг, ему показалось, что все окружающие его одноклассники и учителя, наблюдают за ними, и уже после каникул им придется ответить на комсомольском собрании за свое фривольное поведение с гражданками иностранного государства.
– Санчело, привет, – сказала Ленка по прозвищу Щетка. —Девчонки говорят, что ты себе отхватил потрясную «камрадку». Я думала ты тюлень, а ты я вижу, еще тот зайчик —побегайчик! Эх, шалунишка- ты еще тот кобель…
– Ну, и ты ведь тоже не Снегурочка, —ответил на острую подколку Русаков.
Демидов, не заморачиваясь обсуждениями, обняв Эрику, топтался рядом с Русаковым. В виду своей натуры он даже не реагировал ни на какие внешние раздражители, которые касались и его выбора.
– Демидов, Русаков, —услышали они за спиной голос грозной химички, —вас можно на пару слов…?
Проводив новых подружек на край «танцпола», парни склонив повинные головы явились дежурному учителю.
– Вам, что мальчики, наверное, нужны проблемы? Где вы взяли этих иноземных распутниц? Это, что у вас, за поведение такое? Что это за танцы – шманцы – с немчурой обнимансы?!
– Татьяна Ивановна, а как же дружба фройндшафт, —спросил Виталий. —Что они вам такого сделали? Ну танцуем и всё…
– Дружба – фройндшафт и любовь в Группе Советских Войск в Германии, происходят по письменному разрешению политотдела армии! А в частном порядке – не положено! Понимаете —не положено! Уже завтра ваших доблестных папочек вызовут в политотдел, и спросят: «почему ваши сыновья, путается с гражданами чужого государства»? Вам это мальчики, это надо?
– А вдруг это любовь, —спросил Русаков. —Может эти девчонки в нас влюбились, и хотят за нас выйти замуж —за таких русских, чтобы покинуть этот рассадник капитализма —а?!
– Не утрируйте, —ответила химичка. —Рано вам мальчики, еще влюбляться. Вот школу закончите, тогда сколько угодно – и не в ГСВГ и не с немками – это мой вам совет…
– А может мы ранние, —сказал ехидно Демидов.
– Да – вот! Мы такие ранние – как Ромео и Джульета, —сказал Русаков. —Вы же нас этому учите!
– Хватит мне тут шекспирить —Демидов! Даю вам с Русаковым пять минут, и чтобы этих иноземных девиц в нашей школе не было и духу. Вы что парни, совсем потеряли страх, или хотите за двадцать четыре часа вылететь в Союз, – строго сказала химичка.
– А что Татьяна Ивановна, граждане Восточной Германии не принадлежат к лагерю социалистического содружества, —спросил Демидов. —Может, мы с Германией находимся в состоянии войны, или нам товарищ Горбачев не привил демократические принципы советской системы развития общества?
– Я Демидов, повторять больше не буду! После новогодних каникул я лично устрою вам встречу с сотрудником особого отдела, который курирует наше учебное учреждение. Вы ему расскажете о фривольных гражданках бывшего социалистического лагеря, и их демократических принципах распространения венерических заболеваний. Мы для них оккупанты, а не товарищи по социалистическому лагерю! Вам это понятно?
– Понятно, —хором ответил Русаков и Демидов.
– Что вам понятно?
– Понятно, что нам до дружбы с немцами —ой, как далеко, —ответил Русаков.
– Ни кто не забыт – и ни что не забыто, —сказала химичка, и показала растопыренную ладонь, обозначающую пять минут. Ребята, увидев подобную картину, в отношении гражданок ГДР, которая со стороны руководства школы могла перерасти в прямое столкновение двух идеологий. Во избежании развития скандала, они поспешили ретироваться. Поддавшись давлению, со стороны дежурного учителя, они были вынуждены извиниться перед своими подружками, деликатно объяснив, что на сегодня праздник души отменён.
Во все годы пребывания советской армии в Восточной Германии, каждый офицер, или взрослый член семьи прямо или косвенно попадал, под колпак советской контрразведки. Эти органы ненавязчиво, но вполне продуктивно контролировали обстановку в военных гарнизонах.
В конце восьмидесятых, и в начале девяностых годов, расстановка сил в ГДР стала быстро изменяться. Немцы уже не хотели жить по старому, и все больше и больше стали требовать от своего правительства коренных изменений. Тогда даже русским детям офицеров, прапорщиков и вольнонаемных, проходивших службу в ГСВГ, негласно разрешили заниматься в спортивных секциях и даже обучаться учебных заведениях ГДР.
До падения берлинской стены оставалось меньше года.
– Алес – майне либе медхен, —сказал Демидов. —кина фроляйн, не будет – у нас электричество цу энде —закончилось…
– Да, да всё —танцен алес, —подтвердил Саша.
– Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…
– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий. Увидев расстроенных парней, немки как по команде, не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.
– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.
– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…
– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.
– Дарум, —ответил Виталий.– Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…
Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.
– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.
– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.
– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?
– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анарак, вышел следом за своими подружками.
Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.
Завтра наступал новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение.
Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камарады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и дюпелем шнапса перекинуться в вист или скат.
Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: то ли постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.
– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин. —Уже очень поздно.
Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.
– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.
– Да —вот, такие мы, – сказала Эрика улыбаясь.
Виталий схватил велик за руль, и пронзительным взглядом посмотрел девушке в глаза:
– Шпацирен гейн?
– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой цурюк!
– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:
– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!
– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий.—Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.
Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, девушки кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились пешком в сторону КПП.
Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков, перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.
Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу. Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком. Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой.
Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший красивый и интересный подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.
– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь хоть как-то поддержать разговор.
– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?
– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…
– О, русский язык нам надо обязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…
– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас просто динамят?
Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:
– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом… Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:
– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она. Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.
– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил:
– Вас ист дас?
– Дас ист баум, —ответила девушка.
– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?
