Восстание

Все в студии были предельно возбуждены, даже иностранцам передалось это ощущение великого события. Только двое были активно несчастливы лицом: заметно побледневший, что угадывалось даже сквозь слои нанесённой на лицо пудры, Лжеленин и режиссёр трансляции. Он тоже вчера выпивал, но причина недовольства была в другом. Он беспрестанно ворчал, проверяя оборудование:

– Гражданская война, блин. Теледебаты! Царство фарса.

Молоденькая помощница восторженно смотрела на мэтра, периодически всплескивая руками под его реплики, и возмущённо мотала головой. Но глаза её горели огнём фанатки, пришедшей на рок-концерт. Украдкой от шефа она столь же восторженно поглядывала на обоих Лениных.

Причина бледности Царёва была проста. Ему стало плохо в тот момент, когда кафедру напротив занял его визави. Предали его в тот момент и актёрский талант, и сила воли, и всякие установки, что давал себе всю ночь, укрепляя решимость алкоголем. Не было выхода, это стало очевидным в ту секунду, когда случайно своим бегающим взглядом актёр уткнулся в глаза Ленина. «Он меня уничтожит, это конец», – стучало в висках, дрожало в коленях, лезло из желудка наружу. Его охватила паника, мигом вылетели все красивые, ранее заготовленные фразы, и помочь больше было некому, ни Кирилла, ни даже Антона. Он остался один на один со всем этим миром благообразных людей, готовых разорвать проигравшего в клочья.

– Пожалуй, начнём! – пророкотал Подиров.

Режиссёр кивнул и громко начал отсчёт.

– Приготовились! До эфира пять секунд, четыре, три, две, одна, начали! – и махнул рукой, как Гагарин.

– Дамы и господа, мы пригласили на эксперимент лучших специалистов мира. Мы используем несколько методик. Оба проверяемых пройдут тест на так называемом детекторе лжи, – Подиров указал рукой на один из ящиков на столе. – Им будут заданы вопросы как по теории марксизма-ленинизма, так и из личной истории Ульянова-Ленина вплоть до детских лет.

Ленин довольно закивал и ухмыльнулся, не сводя глаз с оппонента, который уже чуть не спиной к нему повернулся. Складывалось ощущение, что он высматривает себе пути отхода.

– Плюс к этому во время прямого эфира наши ассистенты, – продолжил академик, а перед камерой выросли двое молодцев, задрапированных белой тканью так, будто собирались работать с химическим оружием, – возьмут пробы генетического материала и сделают экспресс-анализ на новейшем оборудовании. Оно позволяет всего в течение часа определить с точностью до девяносто девяти процентов идентичность предоставленного генного материала испытуемых нашему образцу.

Из-за стола экспертов встал косматый и бородатый мужик сумасшедшей наружности (сразу видно, большой учёный) и продемонстрировал оператору металлический кейс.

– А образцом, господа, выступит генный материал племянницы Владимира Ильича, скончавшейся в марте 2011 года, Ольги Дмитриевны Ульяновой.

К Лениным устремились лаборанты. Царёв чуть присел, как испуганная собака, пытаясь забиться в угол кафедры. Судя по всему, он живым даваться не собирался.

– Валерий Иванович, это не больно, не бойтесь! – обратился к Царёву, едва сдерживая смех, Подиров.

У Лжеленина затряслись губы: «Это провал, они уже всё про меня знают!». Сознание мутилось, лихорадочно ища выход.

Он зарыдал, упал на колени и пополз к Подирову, заломив руки, словно в истовой молитве. Наверное, в его памяти всплыл какой-то вариант спасения родом из находчивого детства.

– Простите! Простите меня! Я не сам, я не виноват! Меня заставили-и-и! Простите, бога ради, я умоляю! – Царёв под удивлённый гул публики начал биться головой об пол.

Зверев, забыв о политесах, плюхнулся на уголок стула, занятого весьма дородной наблюдательницей. Поняв, что сейчас упадёт, он бесцеремонно даму своим тазом подвинул. Впрочем, ей было не до него, как и всем остальным. Такого скандала в прямом эфире телевидение ещё не знало. Режиссёр повеселел, теперь он тоже попал в историю. Подмигнул помощнице: на вечер возникли планы.

Иностранные наблюдатели, немного для приличия посомневавшись, вскочили с мест, выхватили свои мобильники, обступили кающегося вождя восстания и начали снимать.

Эксперты, телевизионщики и даже военные здраво рассудили, что прямой эфир уже испорчен, да и вообще, чем они хуже, бросились туда же.

В студии воцарился хаос, вполне под стать ситуации в стране. Режиссёр пытался сначала как-то влиять на публику, тараща глаза и размахивая руками, но потом плюнул на это дело и хлопнул помощницу по попке.

– Выключайте уже, анархия какая-то началась… – за спиной у него выросла фигура Прокуророва.

Режиссёр послушно отрубил сигнал.

***

На такой случай никто дальнейшего сценария не готовил. Обе стороны растерянно оглядывались: представители властей – чуть веселее, а революционеры – как загнанные звери. Военные-нейтралы, которые обеспечивали порядок, насилу растащили толпу.

Сердобольный Подиров поднял бившегося в истерике у его ног Царёва и отвёл в подсобку прийти в себя. Следом поковылял зачем-то Ленин. То ли ему интересно было пообщаться с двойником, то ли за время заточения в лаборатории выработалась у него собачья привязанность к своему воскресителю.

Зверев, хищно озираясь, шмыгнул следом. Новиков чисто машинально занял пост возле двери, хотя кого теперь ему было охранять? Тоскливо он ощупывал рукоять пистолета в подмышечной кобуре, мысли крутились только вокруг него и блестящего девятимиллиметрового патрона, ждущего своей миссии в стволе.

Прокуроров, ФСБэшный начальник и вся их чекистская рать тем более не интересовались главными фигурантами прошедшего шоу, скрывшимися в комнате для ненужного реквизита, для них они главными никогда и не были. Спектакль закончился, дело сделано, пора было решить, как правильно распорядиться плодами быстрой и лёгкой победы. Скучковавшись, они отчаянно о чём-то спорили.

Подсобка была практически пустой. Только огромные чёрные ящики из-под телевизионной аппаратуры, несколько сломанных стульев, два старых красных знамени и натёртая до блеска руками суеверных коммунистов статуэтка.

Подиров усадил Царёва на один из ящиков между знамёнами и бюстиком с блестящей лысиной. Смотрелось концептуально.

Ленин с интересом разглядывал своё скульптурное изображение.

Царёв горько, по-детски плакал, сотрясаясь всем телом. Он чувствовал одновременно и опустошение, и постепенно возвращавшуюся веру в спасение: кажется, на него смотрели с жалостью.

Зверев по-воровски, суетливо приблизился к Ленину, оглянулся проверить, закрыта ли дверь, схватил его за руку и упал на одно колено, будто собирался просить посвятить его в рыцари.

– Владимир Ильич, простите! Как мы могли так ошибиться?! Извините, не углядели! Мы загладим! – затараторил он, крепко держа историческую ладонь обеими руками.

– Ну что за цирк тут сегодня? – возмутился Подиров.

– Я покаяться хочу! – неуклюже хитрил Зверев.

Академик расхохотался.

– Так ты себе не того священника подобрал, грешник.

– Пожалуйста, – он не просил, как ни пытался, в голосе звучали привычные для него бескомпромиссные нотки, – дайте мне хоть пару минут!

– Да чёрт с тобой, кайся! Тошно смотреть на это всё. Революционеры, – учёный презрительно скривился. – У вас ровно две минуты, – и вышел, раздражённо хлопнув дверью.

– Владимир Ильич, всё ещё можно повернуть как надо, пожалуйста, выслушайте меня, ничего не потеряно! – продолжил реализовывать свой только что рождённый гениальный план Зверев.

– Вы бы встали для начала, что это за коленопреклонение. Ещё поцеловали бы меня, иудушка! – невозмутимо заметил Ленин.

Зверев немедленно вскочил, но раболепия не утратил.

– Товарищ Ленин, поймите, это наш последний шанс, мы не виновны в том, что случился этот подлог! Мы подняли народные массы, готовые идти за вами до конца. Понимаете?! До конца!

– А зачем? – похоже, болезнь и недели изучения истории после оживления серьёзно Ильича изменили: он был больше похож на престарелого философа, чем на бунтаря.

– Во имя мировой революции, товарищ Ленин! Во имя вашей мечты! Примкните к нам! – Зверев замялся, затряс головой. – То есть… то есть возглавьте нас! Это будет естественно и в высшей степени справедливо! Народ поймёт, народ восстанет весь теперь! И старые сторонники не отвернутся, для них вообще не изменится ничего, этот клоун ведь с вами на одно лицо!

В запале он явно сказанул лишнего. Царёв перестал плакать, забрался на ящик с ногами, собрался в комок, смотрел на беседующих ненавидящим, затравленным взглядом.

Ленин высокомерно ухмыльнулся.

– Для вас не только я с этим спившимся актёром на одно лицо, для вас и идея мировой революции с вашими грёзами о мировом господстве – одно и то же. Власть для вас – единственная цель, вы даже не знаете, что с нею делать дальше. Вы – больничный наполеонишка. Особо опасный тип, меркантильный, тупой и жестокий мерзавец. Такие, как вы, наше подполье сдавали пачками жандармам!

Зверев попятился под напором вернувшегося в своё революционное обличье Ленина, поник.

– Точно, одно лицо! – взвизгнул озарённый спасительной догадкой Царёв, схватил бронзовый бюстик вождя и, словно выстрелившая пружина, в секунду буквально подлетел к Ленину, прыгнув со своего ящика.

Он взмахнул статуэткой, с громким хриплым выдохом обрушил её на лысину Ильича. Череп лопнул с глухим треском, тело безжизненно повалилось на пол. Густая тёмная струйка била из проломленной головы.

– Пиджак быстрее снимай, пока кровью не залило! – скомандовал ни капли не шокированный и быстро сориентировавшийся Зверев.

Царёв спешно начал расстёгивать на трупе одежду. И уже успел приступить к вытягиванию из-под тела пиджака, как в комнату на шум заглянул Новиков.

Ему хватило каких-то мгновений, чтобы оценить ситуацию, выхватить из кобуры пистолет и снять его с предохранителя. В следующую секунду он уже палил без остановки, как в боевике, разнося Царёву и Звереву головы в брызги. Кровь залила почти весь пол небольшой комнатки, заляпала стены.

Ворвались охранники-«нейтралы» с автоматами наперевес, скрутили и разоружили обезумевшего Новикова. Стали выводить.

– Там камеры, дайте хоть кровь с лица утереть, – будничным тоном попросил он.

Причин отказывать у бойцов не нашлось, отпустили руки, продолжая держать его под прицелом.

Генерал не спеша потянул правую руку ко лбу, будто намереваясь утереть его рукавом. Прикрыв таким образом от охранников свои глаза, он быстро огляделся, дёрнулся вперёд, прижавшись грудью к стволу автомата, и одновременно ударил бойца прямо в переносицу, мгновенно опустил руку ниже, перехватил рукоятку и нажал большим пальцем на курок.

***

Тела обоих – и Ленина, и на всякий случай Царёва кремировали, а прах развеяли. Дума спешно приняла закон, запрещающий опыты по оживлению умерших, правда, по настоянию Подирова, в силу он вступал только с нового года.

Постепенно жизнь в стране налаживалась. Только вот в Питере расстроенные в своих самых лучших апокалиптических чувствах православные дали жару, подчас в прямом смысле. Спалили дотла Смольный и ещё несколько штабных революционных зданий. Руководство ЧК и отдел репрессий в полном составе повесили на фонарных столбах вдоль Смольной набережной. Один опытный Фёдор Андреевич избежал позорной участи, собственноручно приведя приговор себе в исполнение, – пустил пулю в висок.

Обезглавленные и растерянные революционеры бездействовали, их отряды один за другим складывали оружие. В сформированное по случаю «правительство национального единства» пригласили даже двух коммунистов из тех, что не замешаны были в преступлениях. Им с лёгким сердцем доверили самые «расстрельные» должности – министра здравоохранения и министра труда и соцзащиты. Бюджета на них всё равно в ближайшее время практически не предусматривалось, все деньги нужны были на восстановление страны. А это дело доверили либералам, умудрившимся и в революционном руководстве, куда их в своё время пригласили также исключительно ради «национального единства», фронду затеять. Мотивов их назначения было три. Во-первых, пресловутое «единство»; во-вторых, работа была временной; в-третьих, надежда была, что много не своруют, люди-то новые, и пригляд за ними особый.

«Нейтралы» в обмен на амнистию и статус-кво по должностям заново присягнули и бросились разоружать революционеров и просто банды.

Отставному подполковнику Васильеву, кирилловскому и царёвскому земляку, крупно повезло. Его не только не судили за многочисленные «подвиги» ополчений, но и, оценив по достоинству его организаторские способности, дали полковничьи погоны и работу в МЧС – курировать волонтёров, их сейчас нужно было много.

Потихоньку в страну возвращались из добровольного изгнания «эффективные менеджеры». Некоторых по приезду арестовывали. Что поделаешь, единство есть единство, да и их спешный отъезд не добавил к ним доверия и симпатии. Конфискации имущества, произведённые революционерами и нейтралами, невероятным юридическим усилием государственной воли по большей части признали законными. Анне Евгеньевне, правда, её новые апартаменты пришлось оставить, они принадлежали людям нужным. Зато ей отвели половину квартиры, занимаемой антоновскими родителями. Те такого соседства выдержать не смогли, продолжали жаловаться во все инстанции. Терпение властей лопнуло, и Матвеевым устроили принудительный обмен их части квартиры на хоромы Анны Евгеньевны в Захрапнево.

Жутко пострадал доцент кафедры истории русской философии Михаил Александрович. Ему пришлось заново переписывать докторскую. Учёный совет настоятельно рекомендовал убрать всё, связанное с философским учением Николая Фёдорова. То есть более трети его работы.

А вот Всеволод искренне покаялся и был возвращён в лоно церкви. При этом от греха подальше рекомендовано ему было удалиться в Соловецкий монастырь. Там он вскоре преуспел: и непререкаемого авторитета у братии добился, и новую концепцию конца света разработал. Неизвестно, как это у него вышло, но изучая соловецкие лабиринты и культ мёртвых древнего населения островов, пришёл он к выводу, что красный дракон, упомянутый Иоанном Богословом – ну точно коммунистический Китай. Оттуда вся и опасность. А роль архистратига Михаила, низвергнувшего его с небес на землю, призвано сыграть России, соответственно.

Новое учение так быстро расползалось с Соловков по «большой земле», что Всеволода решено было перебросить поближе к потенциальному противнику, на Дальний Восток. Поскольку в целом концепция его задачам официальной пропаганды вполне соответствовала (всегда был кукиш в кармане на переговорах с китайцами: народ, мол, негодует по вашему поводу), ФСБ рекомендовала отделённой от государства церкви вернуть Всеволоду сан иеромонаха и дать небольшой приход. Что и было с потрясающей расторопностью сделано. Рядом с приходом осели под новыми именами каким-то чудом и своей уголовной хитростью избежавшие ареста давние всеволодовские почитатели Храп и Вовчик-могила. Взяли в аренду землю, наняли китайских рабочих и начали их, исполненные чувства глубокого патриотизма и великой миссии, притеснять.

Катя же беспрестанно рыдала уже больше месяца. Медиков так часто приходилось вызывать в связи с угрозой плоду, что её, в конце концов, перевезли страдать в больницу.

Она осталась совсем одна. Кругом в семьи возвращались ушедшие когда-то к восставшим мужчины, на освобождённых от революционеров территориях в спешном порядке разрывались массовые захоронения, трупы идентифицировали и возвращали родным, а про Кирилла не было ни слуху ни духу; не находился он ни среди живых, ни среди мёртвых. Ещё и дед, раньше хоть раз в неделю её проведывавший, исчез.

Врачи уже подумывали вызвать преждевременные роды, чтобы спасти ребёнка, как вдруг у главврача раздался звонок от очень уважаемого человека, попросил он пациентку отправить домой хоть на несколько дней Новый год встретить, под его ответственность.

Никакого новогоднего настроения у неё, разумеется, не было. Дома стало только хуже. Она часами пересматривала скрины экрана со времён, когда они с любимым еженощно общались в Интернете. У них не было даже ни одной совместной фотографии! Катя, беззвучно рыдая, сползла на ковёр. Мальчик недовольно пнул её живот изнутри.

В дверь позвонили. «Странно, кого это принесло? Может, соседи?» Девушка нехотя поднялась и отправилась отпирать. В дверях стоял загадочно улыбавшийся Подиров в красном колпаке и с наряженной ёлкой в руках.

– Деда-а-а! – она бросилась ему на шею. – Куда же ты пропал? Мне так одиноко!

– Я тебе подарок привёз на Новый год.

– Да брось, какой тут Новы… – Катя запнулась.

Из-за спины её дедушки выглянул расплывшийся в улыбке Кирилл с огромной охапкой белых роз в руках.

*****

11 февраля 2014 г.

В тексте книги использованы отрывки из следующих произведений:

Блок А.А. «Ночь, улица, фонарь, аптека…».

Бунин И.А. «Миссия русской эмиграции».

Евангелие от Иоанна.

Ленин В.И. «Социализм и религия», «Что такое советская власть?».

Маяковский В.В. «Хорошо!», «Разговор с товарищем Лениным», «Сергею Есенину».

Потье Э. (перевод Коца А.Я.), «Интернационал».

Шекспир У. (перевод Пастернака Б.Л.), «Гамлет, принц датский».

Lennon-McCartney «Revolution».