Восстание

Юрий Алексеевич даже дёрнулся панибратски потрясти Новикова за плечо, чтобы полностью продемонстрировать своё превосходство в новой исторической реальности, но что-то его удержало в последний момент.

Царёва же это всё порядком утомило. Тем более что в столовой осталась початая бутылка прекрасного коньяка, как раз бы пригодилась стресс снять. Воспользовавшись коротким замешательством, он потёр руки:

– Вот и ладненько! Вот и славно всё складывается, зададим жару капиталистам, а? – он хлопнул Зверева по спине, заговорщицки ему подмигнул, и направился к своему коттеджу.

Лицо заместителя председателя Ревсовета вытянулось.

– Постойте, Владимир Ильич! Боевые группы генерала Новикова скоро приступят к захвату телецентра и башни в Останкино, там уже идёт митинг пенсионеров рядом: отвлекаем внимание. Штурм начнётся по нашему сигналу. Полчаса-час мы объекты удержим до ввода войск в Москву. Так что есть время для трансляции вашего обращения с призывом к вооруженному восстанию. В соседнем коттедже мы подготовили студию. Арендовали, так сказать, на денёк передвижную телестанцию вместе с персоналом, – он многозначительно подмигнул. – Техника уже установлена и настроена, люди ждут. Пройдёмте.

Лжеленин озирался в поисках давно надоевших ему своей опекой, но, увы, всё ещё необходимых, особенно сейчас, аспирантов.

Зверев метания вождя заметил, но виду не подал. Вытянул из своей папки пару листов и протянул их ему.

– Чтобы сэкономить ваше время, мы подготовили текст выступления.

Он обернулся к Новикову.

– Командуйте начало. Трансляция через двадцать минут, всё должно быть готово.

Новиков отправился к своим разведчикам, которые подготовили к работе передвижной пункт связи, хитро спрятанный внутри обычного микроавтобуса с рейсовым номером на борту и облезлой рекламой. Лжеленин в сопровождении Зверева и нескольких охранников пошёл к одному из резервных, незанятых никем коттеджей. Антон с Кириллом, не сговариваясь, ринулись за ними, но тут же были остановлены охраной. В них, очевидно, нужды никто не испытывал.

– Необходимо срочно собираться. Эвакуация, – охранники были, как всегда, немногословны, но точны, – на сборы максимум полчаса.

Парни понуро, каждый со своими мыслями на этот счёт, отправились по домам.

Кирилл, выйдя со двора, воровато оглянулся. Кругом царила суматоха, даже Антону до него не было никакого дела. Он бочком стал отклоняться от первоначально взятой траектории в сторону дороги. Но тут как из-под земли перед ним выросли две громоздкие фигуры личных зверевских телохранителей. «Видимо, всё время сзади шли. Как я их не заметил?!», – подумал Кирилл и собрался что-нибудь соврать, но первыми разговор начали охранники.

– Товарищ Фомин, – официально, без церемоний обратился к нему тот, что постарше, – в связи с переходом организации на военное положение товарищ Зверев распорядился усилить вашу охрану. Мы будем с вами постоянно.

Кирилл безвольно кивнул, готовый ко всему.

– В связи с режимом повышенной секретности вам следует сдать телефоны, – продолжил телохранитель.

Кирилл изобразил удивление, вытащил из кармана золотой телефон и послушно протянул его громилам.

– Второй телефон тоже, – вежливо улыбнувшись, напомнил другой охранник, – который вы вчера приобрели у горничной.

***

Перед телецентром «Останкино», на небольшом удалении, тихонько и без эксцессов шёл митинг старичков-коммунистов. Был он, как и все выступления в последние дни, несанкционированным, но к этому уже все привыкли, и, пока старички не разбушевались, разгонять их никто не торопился.

Пенсионеры растянули пару транспарантов с обычными текстами про антинародный режим, вяло размахивали красными флагами и портретами убиенной соратницы Антонины Егоровны. Чтобы хоть как-то оправдать свою демонстрацию именно у телецентра, сделали наспех два новых плаката с требованием честного и объективного ТВ. Работники телецентра проходили мимо с ухмылкой. Вчера некоторые коллеги потребовали того же самого от руководства – сегодня они уже были безработные, где-то, наверное, готовили коктейли Молотова, чтобы вечером примкнуть к толпе и испытать более радикальные методы протеста.

Уставшие от почти суточных смен (ведь каждый день заканчивался разгоном беспорядков до глубокой ночи) менты зевали и не спеша прогуливались вдоль протестующих. Одна из бабусек изловчилась и плюнула прямо в лицо полицейскому начальнику. Тот молча утёрся, даже не снизив темпа свой прогулки. Это всё было уже привычно, этим никого было не удивить.

Невдалеке на всякий случай гарцевали четверо из конной полиции. Выглядели они блестяще: в чёрной униформе с пластиковыми защитными накладками, в шлемах с прозрачными забралами, на разномастных поджарых конях. Ни кони, ни всадники не были уставшими и красовались вовсю. На разгон беспорядков их не бросали, жалели животных. А вот бабулек пошугать, чтобы и мысли не пришло безобразничать, самое то.

Телецентр, аппаратно-студийный комплекс и башню охраняли внутренние войска. В основном молодые не обстрелянные пацаны: лучшие силы бросили на охрану Кремля, правительственных зданий и резиденций высших чиновников, тут уж не до телика.

Перед входами устроили подобие КПП, загородив подъезды металлическими ограждениями (это, скорее, для честных людей, потому что и держались они на честном слове) и несколькими бронетранспортёрами. Около двадцати солдатиков вальяжно развалились возле них в разных позах.

Вдали бахнуло. Из-за пруда взлетела сигнальная ракета. Солдаты встрепенулись.

Вдалеке сначала, но всё приближаясь, послышался гул. Через минуту-две сразу с двух сторон показались боевые машины пехоты и бронеавтомобили. Они на полном ходу летели к телецентру и к башне. Не дав защитникам хоть что-то сообразить, БМП на ходу открыли огонь из своих автоматических пушек больше для пущего ужаса молодых бойцов, чем куда-то целясь. Снаряды били кругом, срывая обшивку со зданий, раскурочивая дорогу, тротуары, бордюры. Бронетранспортёры, уже прицельно поражённые, тут же содрогнулись под обстрелом и густо задымили, продырявленные, как решето.

И солдаты, и менты бросились врассыпную. А всадников давно след простыл: ещё с первого выстрела полицейские кони всё поняли и понесли седоков на базу.

Заметались старушки. От них оказалось больше всего проблем, чуть не под гусеницы кидались в панике.

Из боевых машин высыпали новиковские ГРУшники. Тихо, без криков, по-деловому заняли оборону по периметру. Часть бросилась в здания, где человек тридцать охраны спешно пытались забаррикадироваться.

С башней вообще проблем не возникло: вошли, разоружили, отправили группу на пятый этаж охранять передатчики.

С телецентром вышла небольшая заминка, не более пяти минут. Но ошибок 93 года никто повторять не собирался. С собою взяли даже специалистов-телевизионщиков показывать дорогу к нужным помещениям. Раздались автоматные очереди, глухо где-то внутри ухнула граната. Через мгновения после взрыва из парадных дверей посыпались горохом оставшиеся солдатики и местные охранники, дрожащие, бледные, с поднятым в руках оружием, у кого какое было: автоматы, помповые ружья и просто резиновые дубинки.

Несколько спецназовцев остались разоружать поверженного неприятеля. Сдавшихся тут же прогоняли вон, пленные были ни к чему. Одна из штурмовых групп рванула по подземному переходу в аппаратно-студийный комплекс, другие рассредоточились по зданию, ведомые «телеколлаборационистами».

***

– Всё готово! – коротко доложил Новиков, заглянув в импровизированную студию.

Окна были плотно занавешены портьерами. Одна из стен закрыта красной тканью. Тут же был целый коммунистический иконостас, очевидно, позаимствованный из кабинета дряхлеющего лидера партии: и оба раритетных знамени, и сакральный бронзовый мини-Ленин с надраенной до блеска лысиной. Бюстик поставили на кафедру в углу, ненужную тут, потому что Лжеленин расположился ровно по центру, между двумя знамёнами, в своей типичной позе. Напротив него – студийная камера и телесуфлёр, метрах в двух сбоку – вторая камера, вокруг – софиты. За режиссёрским пультом грязный, нечёсаный пару недель потный молодец в футболке с конопляным листом матерился по поводу сплошного красного фона. Его никто не слушал.

Допущены были самые-самые: Зверев и пара «украшенных» шрамами мужчин. Юрий Алексеевич подгонял технарей. Ошрамлённые молчали, и все были этим довольны, никто не хотел с ними общаться.

Царёв был в ударе. Для снятия стресса он десять минут назад выпросил у Зверева полстакана коллекционного виски из давно не открывавшегося и всеми забытого шкафа в этом запылённом коттедже.

– Товарищи! Настал час решительных действий, – вождь застыл на секунду и затем неожиданно выдал почти библейское, – печати сняты!

Это был условный код. Секундная тишина застыла в разных уголках страны, заранее предупреждённых о трансляции.

Печати с пакетов сняли депутаты, казачьи атаманы, председатели советов ветеранов, командиры частей и далее, далее…

Началось.

***

В маленьком городе Мегидовке, в комнате с обшарпанными стенами, завешенными старыми военными плакатами, отставной подполковник Васильев, бывший военрук и Кирилла, и Царёва вытянулся по струнке. Отдав честь Ленину в телевизоре (эх, если бы не тысячи прошедших перед ним школьников, может быть, он узнал бы в герое вруна Валеру?), он тут же взял мобильник и начал звонить по заранее введённым в список номерам. Первым делом – не устоявшим перед его авторитетом начальнику ближайшей воинской части и командиру ОМОНа:

– Печати сняты!

***

Пришвартованный в Кронштадте противолодочный корабль ожил. Забегали люди, послышались выстрелы. За борт выбросили двух убитых офицеров и Андреевский флаг. На кормовом флагштоке взвилось красное знамя.

***

Трансляция продолжалась.

– Всю власть мы передадим советам, – Царёв надрывался, так он ещё никогда не играл, – в которые войдут только рабочие, только трудящиеся, исключая эксплуататоров! Советская власть неминуемо, неизбежно и в недалёком будущем победит во всём мире!

***

Часовой у дверей оружейной комнаты занервничал. По коридору к нему приближался майор с толпой офицеров и солдат за ним – ситуация непонятная и неуставная. Он поднял автомат. Глаза бегали, руки дрожали. Стрелять, конечно, не осмелился, да и не собирался, но на всякий случай снял оружие с предохранителя и перещёлкнул затвор. Этого оказалось достаточно. Грохнул выстрел «Макарова». Часовой удивился и умер раньше, чем успел что-то понять.

***

– Антинародный режим, прибравший к рукам всю Россию, нещадно эксплуатирующий народ в угоду своим западным империалистическим хозяевам, решил потопить в крови наши мирные выступления, – продолжал Лжеленин. – Единственным верным решением в данной ситуации для нас является вооружённое восстание против узурпаторов!

***

На крышу штаба войсковой части, стоявшей посреди глухого леса, взобрался солдатик, пнул от души прикреплённый там триколор и поставил красное знамя. Раздались автоматные очереди – это солдаты на радостях палили в воздух.

***

– Даже в самой демократической, в самой свободной республике пока остаётся господство капитала, пока земля находится в частной собственности, государством всегда управляет небольшое меньшинство, взятое на девять десятых из капиталистов или из богатых. Мы должны положить этому конец, товарищи! – из уголка рта Лжеленина сползла слюна, он быстрым движением правой руки утёр её.

***

Из Москвы рванул гигантский кортеж с легитимными пока ещё мигалками депутатских машин и с не совсем легитимным полицейским сопровождением, нанятым за сходную цену.

В столицу входили войска.

***

Шикарные авто Кирилла и Антона куда-то пропали, судя по всему, в них загрузились лица, оказавшиеся по нынешним временам важнее для партии.

Парни стояли с дорожными чемоданами в почти опустевшем дворе Зверева. Кирилл начал надеяться, что их вообще забудут в суматохе, телохранители убегут к шефу и можно будет попытаться осуществить свой блестящий и смелый план, пусть сейчас он уже не так легко реализуем.

На Антоне вовсе лица не было. Менее чем за сутки он испытал два сильнейших в своей жизни разочарования. Кажется, он стал никому не нужным. Песочные замки рушились. Вот ведь особняк, можно подойти и потрогать, но он растворялся, как мираж, вместе с приобретённой властью. Эти простые радости жизни были неплохой компенсацией за Катю, которую он, по своим представлениям, вот-вот уже должен был завоевать…

– Кирилл Андреевич! – вдруг со стороны ворот послышался крик охранника.

Оба парня вздрогнули. И опять по разным причинам.

«Не забыли», – подумал Кирилл, едва не проронив от отчаяния слезу. «Его зовут, а не меня, вот такие дела», – скрипнув зубами, подумал Антон.

Парней усадили в армейский бронеавтомобиль, они такие только по телику видели раньше.

Ехалось не с таким, конечно, комфортом, как в их представительских машинах, но и не так ужасно, как ожидалось. Кирилл, переутомлённый переживаниями, начал даже засыпать. Без конца тарахтела рация, колонна всё ещё формировалась и тасовалась в целях большей безопасности, сказывалась спешка сборов.

Водитель и оба телохранителя, успевшие сменить деловые костюмы на военную униформу без опознавательных знаков и взять в руки по «Калашникову», в радиоперекличке не участвовали. И за полчаса пути не проронили ни слова, с грустью уставших солдат вглядываясь в узкие окна-бойницы.

Внезапно старший охранник вышел из оцепенения и схватил рацию:

– Да, здесь, Юрий Алексеевич, с нами.

От неожиданности все встрепенулись и уставились на рацию, будто там должны были ещё и что-то показать.

– А вы где? – хрипел передатчик неузнаваемым голосом депутата.

– Где-то ближе к хвосту колонны.

– Давайте нагоняйте мою машину, надо ребят сюда пересадить.

– Есть!

Антон впервые за день улыбнулся.

Минут через двадцать безумной гонки то по встречной, то по обочине парни пересели в «мерседес».

Уткнувшись лысиной в стекло, на заднем сиденье мирно посапывал Царёв. Зверев по своей привычке пересел на переднее пассажирское кресло. Из подстаканника торчала бутылка виски, почти допитая.

– Ваня, где там? – он кивнул на бутылку, обращаясь к водителю. Пока Антон и Кирилл усаживались, водитель быстро «сгонял» к багажнику, где, по всей видимости, был припасён солидный запас на дорогу да на первые дни обустройства на новом месте. Вернулся с бутылкой и литровым пакетом яблочного сока.

Стаканов в баре передвижного зверевского «переговорного пункта» запасено было на всех с лихвою. Поехали, разлили, выпили.

– Вы, ребят, не обижайтесь, – Юрий Алексеевич был удивительно спокоен, – мы вас не забыли, не думайте. Вон даже броневичок вам подогнали, бережём! – он подлил всем виски, подмигнул.

«Ага, как же, – подумал Кирилл, – просто твой собутыльник отвалился, вот тебе и понадобились новые, помоложе».

Но глаза партийного босса, обычно пустые и прозрачные, сейчас так возбуждённо блестели, что, похоже, дело и правда было не в количестве выпитого и желании выпить ещё.

– Ну, давайте, за революцию! – Зверев выпил налитые полстакана одним махом, как водку. Занюхал рукавом. Никакой окружающий шик не мог изменить его привычек. – Дела складываются, ребята! Уже точно не на пустое место едем. Уже и флот… часть, по крайней мере, Балтийского флота – за нас! – он продолжал разливать, спеша, видимо, довести молодых людей до той же кондиции, которой достиг сам.

– А у вас разговор какой-то к нам есть? – уже чуть заплетавшимся языком спросил в лоб Кирилл. Лошадиные дозы, наливаемые Зверевым, быстро сказались.

– Есть, есть, а как же? – радостно отозвался Юрий Алексеевич. – Я ведь говорил на собрании, что наш аналитический центр не терял времени зря. Так вот, добрались и до зарубежных писем. И тут мысль у меня одна появилась. Сейчас только с товарищем Лениным, – он кивнул на начавшего похрапывать, упившегося в стельку Царёва, – обсуждали мы перспективы воссоздания мирового интернационала, возможности мировой революции.

– Мде, – скривившись, пробормотал Антон, – и какого же он мнения?

– А что за скепсис? – Зверев ещё и слов умных нахватался за последнее время, никак начал много читать, готовясь к публичной революционной деятельности. – Что за недоверие на ваших лицах я вижу, ребята?! Давайте-ка ещё накатим, дорога длинная.

Пили парни охотно, переживаний было у каждого предостаточно.

– Так вот, говорю же, наши ребята из компьютерного отдела дошли до зарубежных писем. Особенно там активны китайские товарищи, они буквально долбят нас обращениями! Представляете, – Зверев ещё более оживился, едва не подпрыгивал в кресле из-за распиравших его изнутри перспектив, – они там создали своё революционное коммунистическое подполье! Сильно недовольны многие капиталистическим по факту развитием страны, забвением учения великого Мао! Они нам… ну, вам, вернее, писать начали почти сразу после первых известий о начале работы по воскрешению Ильича.

Он перевёл дух, докончив остатки виски в стакане. Грустно вздохнул.

– Так времени не было ни у кого. Вы им не отвечали, а потом и мы были погружены в работу с письмами российских активистов. Китайские товарищи даже разобиделись поначалу. Но потом наши специалисты, наконец, хоть коротко, но ответили им. Дескать, всё под контролем, о вас помним, как только тут немного разберёмся, сразу с вами свяжемся. Они приумолкли на время, а в последние дни опять долбят, ежедневно пишут, мол, созрела ситуация, давайте уже, не будем упускать момент!

– А что хотят-то они? – не выходя из состояния прострации, почти пропел пьяненький Кирилл.

– Да как что? – Зверев буквально заорал, возмущённый пассивностью ленинских воскресителей. – Понятно же, что! Мао воскресить просят! Он же тоже забальзамирован был, как и Ленин! У них уже и команда готова, чтобы выкрасть тело Мао из Мавзолея! Они там даже заручились подрядом на ремонт площади Тяньаньмэнь, оттягивают начало работ, нашей отмашки только ждут, чтобы под шумок тело вывезти!

Антон заёрзал. Идея Юрия Алексеевича стала ему, наконец, понятна и своя роль в новой масштабной игре тоже. Но было очень страшно. Пьяные мысли никак не связывались в линию поведения. «Это ведь международная авантюра. И специалисты китайские нужны, где актёра брать? Велик риск быть раскрытыми, без помощи Зверева ничего не сделать. Так что ему теперь всю правду о Царёве придётся раскрыть?».

Кирилл отрешённо смотрел в окно. Его мозг был уже не в состоянии объять всю полноту того болота, в которое он вляпался. Да и втянул Катю, всю Россию и, возможно, Китай.

– Вань, ну-ка останови, – ткнул водителя в плечо Зверев, – давай ещё нам бутылочку достань. Кириллу, правда, наливать пока не будем, – засмеялся революционер своим противным, с похрюкиванием, смехом, – а то он у нас что-то слабенький. – Зампред Ревсовета панибратски хлопнул Кирилла по коленке, одновременно подмигнув Антону.

– Ну и я что подумал, – продолжил он, когда движение возобновилось, а в стаканах опять плескался напиток, – надо браться за это дело, а? Вы, ребята, перейдёте на другой уровень, станете создателями нового Интернационала! Я тут покопался в Интернете, когда мне об этой переписке с китайцами доложили. И вот смотрите: ещё забальзамированы Ким Ир Сен, Хо Ши Мин, Чойбалсан! Хотя монголы его похоронили в две тысячи пятом, но, думаю, вы справитесь, времени не так много прошло. Да мы всю Азию запросто подымем! Исправим ошибки прошлого, когда понадеялись на созревший, как казалось, пролетариат на Западе. Из Азии пойдём, так вернее! И это уже будет полмира! А ещё Латинская Америка, там и живых лидеров достаточно, не надо будет никого и воскрешать, хотя жаль, конечно, что с телом Чавеса не смогли управиться… – Зверев горестно вздохнул, словно поминая старого друга, выпил. – А Африка? Про Африку даже говорить нечего, там и забальзамированные лидеры есть. Да и так, Китай на них сейчас такое влияние имеет, скажет: «Надо!», Африка ответит: «Есть!» Лишим Запад колоний фактических, подпитки ресурсами, рынков сбыта, удушим гниду в её логове постепенно, не надо будет никакой ядерной войны! Ну разве что пугнуть разок.

Юрий Алексеевич говорил ещё много, долго и горячо. До Питера было далеко. Политическая карта мира постепенно окрашивалась в розовый цвет, лицо Зверева – в насыщенный красный. Кирилл, обессиленный, засыпал. Антона слегка подташнивало от выпитого и от мыслей, становившихся всё путаней и мрачней. Царёв измазал слюной уже всю обшивку двери.

Глава XiIi

За последующие несколько месяцев ничего экстраординарного в России не произошло. Обычный хаос, только теперь ничем не маскируемый, не облагороженный и с жертвами.

1 мая, после транслировавшегося по всем центральным каналам обращения Лжеленина к народу, бунты произошли одновременно в нескольких городах и воинских частях, даже на флоте. Причём через несколько дней выяснилось, что военные между собой враждовать не намерены. Они разделились почти сразу на три части: на «нейтралов», на тех, кто за легитимную власть и тех, кто за восставших. После чего ограничились небольшими манёврами, призванными продемонстрировать боеспособность и решительность на случай, описываемый загадочным словосочетанием «если что».

Народ, конечно же, назвал правительственные силы «белыми», а революционные – «красными». Нейтралов, коих, на удивление, оказалось большинство, называли просто, как и раньше, армией. Да и нейтралами они были странными: с центром продолжали общаться и обмениваться информацией, приличия соблюдали, просто отказывались выполнять «преступные» приказы, к которым после начала активных беспорядков относили практически все.

В государстве даже порядок соблюдался более-менее усилиями «нейтралов». Они к тому же от греха подальше практически все части ракетных войск стратегического назначения, сохранившие верность присяге (революционеры, впрочем, пока на них и не покушались, решив для начала обрести полноту власти), взяли в кольцо и охраняли. Также, во избежание неприятностей, все лодки-ракетоносцы загрузились провиантом под завязку и ушли в дальние походы до особых указаний.

Страна на военных картах противостоящих сторон была, как лоскутное одеяло: случалось, что в одной области районы через один были то белые, то красные, то зелёные. Но в целом основное противостояние пришлось на путь между Москвой и Санкт-Петербургом, переименованным захватившими его революционерами в очередной раз в Ленинград.

По частям Западного военного округа, обезглавленного самоустранившимся командующим, разъезжали эмиссары и «белых», и «красных», пытавшиеся переломить ситуацию. Но в итоге часть войск прикрыла Питер, часть – Москву, часть, как и везде, решила подождать. Возникло крайне неприятное и чреватое затяжным конфликтом равновесие сил, хотя и устроившее всех на время. Ведь, казалось, что не было явных победителей и проигравших.

Но проигравшие, конечно, были. Тихие и незаметные, они пополняли самые бедные кладбища и переполненные региональные больницы. Беженцы, которым некуда было бежать, трупы, которые некому было считать, раненые и больные, которых некому было лечить. Потерянные для статистики люди, они бы её только испортили.

Главную проблему для властей, как всегда, представлял народ. Вернее, так называемое «народное ополчение», куда вошли и некоторые редкие, но зато возглавляемые особо сумасшедшими командирами воинские части. А также региональные, заезженные донельзя властями и обделённые коррупционной подпиткой подразделения ОМОНа и даже спецчасти внутренних войск. Ну и, разумеется, всевозможные ветеранские союзы, на беду оказавшиеся прекрасно осведомлёнными о расположении складов с оружием и баз хранения военной техники.

Сначала первое русское ополчение, созванное неугомонным отставным подполковником Васильевым, выдвинулось из мелкой, не заметной на карте Мегидовки и, петляя по стране, по пути собрало под красные знамёна около двадцати тысяч действующих военнослужащих и отставников. Потом оно же за Уралом захватило базу хранения танков и армадой до тысячи бронированных, хоть и старых, машин двинулось к Москве.

«Белые» разгромили ополченцев с лёгкостью прыщавого старшеклассника, самоутверждающегося на салагах. Васильевская армия потеряла за неделю боёв восемьдесят процентов техники и столько же примерно личного состава, частью погибшего и раненого, частью пленённого, а в основном разбежавшегося. Они не были трусами, просто внезапно им стала отчетливо ясна та пропасть, что лежала между старой техникой, законсервированной, видимо, на случай войны с какой-нибудь африканской державой, и той, что стояла на вооружении гвардейских дивизий. Плюс авиация, наотрез отказывавшаяся участвовать в разгорающейся гражданской войне, тут своим принципам изменила и решила не допускать танковую колонну к Москве. Уж больно ассоциации были неприятные, да и вообще у многих в первопрестольной родственники… Вдобавок афганский и кавказский боевой опыт ополченцев ни к чёрту не годился на российских полях да против кадровых.