Хоупфул

– Ни разу, – ответил Макс. – Сдал в сентябре и забыл.

– Ну и вот. А он-то почему должен к нему возвращаться?

Макс задумчиво смотрел куда-то сквозь Женю, вероятно, обдумывая услышанное.

– Хочешь, я тебе скажу, как я считаю? – не дождавшись утвердительного ответа, продолжил Женя. – Ну вот сам даже головой подумай. Возьми все религии с раями, реинкарнациями и перерождениями. Понимаешь, мы настолько не готовы смириться с тем, что мы, все такие из себя уникальные и необычные, главенствующие над природой, просто вот так в одночасье умрем, – Женя щелкнул пальцем, – и все. Пустота.

– Да… пустота, – согласно кивнул Макс.

– Возмущаются сразу: а какой смысл тогда? Если это конец и дальше ничего не будет. А ведь если конец, то это, блин… ну, не круто это… – Женин словарный запас постепенно иссякал. – Бессмысленно тогда все, короче.

Макс вроде как понимающе кивнул головой – но скорее, не желая вступать в полемику.

– Но знаешь, мне спросить хочется: а кто из нас заслужил еще раз жить и перерождаться? Опять же на выходе получаем чистый эгоизм. Любой религией, кстати, порицаемый. Ты пожил, дай другому пожить. Закон сохранения энергии.

Макс, нахмурив брови, слегка приподнялся в кресле.

– Ну вот смотри, – сказал он. – А если ты не 80 лет свои отведенные прожил, а в расцвете сил умер. Машина сбила, или кирпич упал. Тоже не заслужил, получается? Или нет, вот так, – Макс поймал азарт от распирающих его мыслей и теории. – Если ты героем умер? Спасал из горящего дома людей, или тонул кто-то, ты его на берег вытащил, а самого в море унесло. И тоже не заслужил?

– А это уже неравенство, Макс. А любое неравенство спор рождает, – многозначительно ответил Женя. – Это ж, блин, основы обществознания. Ты представь, какие там, на небе, споры начнутся. Один вот жизнь прожил полноценную и от старости умер, а другой в 30 помер. Машина мчалась, перед ним ребенок чужой идет. Он его оттолкнул, а сам под колеса. Первый в небытии растворяется, а второй в рай прямиком? Так, что ли? И что, это честно, по-твоему?

– Нет, ну закон должен быть четкий…

– Я тебя умоляю. У нас вон на Земле тоже четкий. Я тебе рассажу, как будет, – Женя, убрав ноги со столика, устроился в кресле по-турецки. – Для начала эти твои два претендента на райские кущи поругаются, слов наговорят плохих, потом носы друг другу поразбивают. А через недельку кумовство начнется, взятки. Всю порочную практику с Земли на небо принесут.

– Какие еще, блин, взятки, – запротестовал Макс. – Кому там деньги нужны, на небе?

– Я не знаю, но поверь мне, придумают, – уверенно улыбнулся Женя. – Там, где есть человек, обязательно придумают. Вот давай, чтобы тебе проще было понять, на нашем примере, – Женя поставил бутылку на журнальный столик и почувствовал знакомые приятные мурашки. – Допустим, ты стариком глубоким умер, а я – героем в самом расцвете…

Макс хохотнул, пролив на себя пиво.

– Героем? Слушай, вот че угодно могу представить. Как ты главврачом завтра стал. Как диссертацию о пользе моногамии в жизни мужчины защитил. Как… ну я не знаю даже… Но вот про героя не могу представить, извини.

Обоюдный взрыв хохота разорвал комнату.

– Слушай, Макс, к слову о моногамии. Надо было такую тему на диплом брать.

– Ага, я так и представляю это, – подхватил Макс. – Полный класс лекторов. Там Саша твоя, Настюха сидят в первом ряду. Это, как вы с Настюхой, кстати? –прервал рассказ Макс.

– Да пойдет. Зажигали у меня на той неделе.

– Спрашивает про тебя часто.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Женя. – Хорошо хоть, муж ее не спрашивает.

– А не боишься, что Саша узнает?

– Она? – Женя саркастично нахмурил брови. – Да откуда?

– Урод ты бездушный, Жека, – не то с укором, не то с завистью сказал Макс.

– Я? Нисколько, – возразил Женя. – Понимаешь, Макс, вот все женщины говорят: хотим надежности и стабильности. А вся соль в том, что эта надежность и стабильность им не нужна. Тут как у Григория Остера во «Вредных советах»: нравится добрый, заботливый, отзывчивый и уверенный в завтрашнем дне. По такой логике, ты должен спросом пользоваться. Как там в той песне старперской пелось? Бросайте, девочки, хороших мальчиков. А их и просить не надо было – они уже и так бросили. И на всех парах мчатся к какому-нибудь мерзавцу. За стабильностью – это не к женскому полу. Метаться – вот это по их части. Понимаешь, Макс, внутри любой бабы, даже самой тихони в балетках и застегнутой до шеи блузке, сидит невидимый механизм, который срабатывает, как только она чувствует спокойствие и гармонию. А в семейный очаг, как ты отвернешься, вместо дров она плеснет бензина. Сгорит все, включая расстеленную медвежью шкуру, на которой вы вроде совсем еще недавно самозабвенно трахались. Представь: у тебя будет шикарный домик в Чехии на зеленых холмах, как в рекламе Milka. Чистый воздух, экология. Все дела. Утром полевые ягоды, творог, омлет и круассаны в кровать. В доме два этажа. Часы огромные в гостиной. Короче, идиллия. Живи – не хочу. Поверь, через пару месяцев окажется, что экопродукты уже ей в горло не лезут, к подругам в город ехать далеко, да и часы твои в гостиной чересчур мрачные. И она, как крестьянка на Руси, по лугам ходит за ягодами, а ты, сукин сын, как назло, всем доволен и светишься.

А главное, ей себя некому показать. А для женщин это сущий кошмар. Немец-молочник на велосипеде не в счет. Тот вроде и говорит: «Йа-йа», да только что толку. Он всем так говорит. Поганая европейская вежливость.

В общем, она ни на что не намекает, но на «Авито» она присмотрела неплохую двушку в центре города. Сказали, рассматривают обмен.

– Понимаю, – кивнул Макс. – Но с домом это ты далеко шагнул. Знаешь, какой момент я больше всего ненавижу? Вот звонишь ты ей поначалу, она всегда трубки берет. Над шутками твоими смеется. А потом в один день звонишь – а она не взяла. А потом видишь, что онлайн сидит и не торопится перезванивать. Или напишет, что ответить не могла – в лучшем случае. И вот тут ты понимаешь, что это начало конца. Когда тебе говорят: «Извини, но… Ты хороший, но…» И дальше на выбор – это одно. Это какая-никакая определенность, пусть и очень хреновая. А тут другое. Подвешенное состояние. Вроде это глупо, понимаю. Мнительность какая-то. Но…

– И что ты делаешь в таких случаях? – перебил его Женя.

– Ну, ничего, – пожал плечами Макс. – Пытаюсь как-то все исправить. Узнаю, что случилось.

– Да, Макс, случилось. А случилось здесь то, что ты идиот. Ты себя сразу позиционируешь как человек, который боится ее потерять. Знаешь, в чем твоя ошибка? Вот давай на примере. Ты как на первое свидание пришел, напомни-ка мне? Вовремя и с цветами. Обосрался по полной, короче. Ну какая девушка тебя после этого уважать будет?

– А если ты был еще и в этом зеленом джемпере, – Женя критично осмотрел сидящего Макса, – то ты точно не оставил бедной девушке шанса полюбить тебя таким, какой ты есть. И насторожись, когда тебя в следующий раз хорошим назовут. Это неподходящее для мужика слово. Хорошей может быть погода на улице. Но не мужик.

Макс сдержанно улыбнулся, задетый высказыванием про джемпер.

– Знаешь, Жень, мне вот пофиг на общественное мнение.

– А вот это самое большое вранье, – ответил Женя. – Ты так говоришь, потому что я с твоим мнением не согласен. Был бы согласен, так ты бы мое общественное мнение одобрил. Все мы, Макс, ищем одобрения и признания. Даже если себе сами в этом не признаемся. Все. Начиная от звезд первой величины и заканчивая бабкой-мизантропкой, которая на два этажа подо мной живет. Даже Диоген – и тот выбрал бочку не где-то на задворках Греции, а посреди, блин, самой ее столицы. Где людей побольше. Чем тебе не пример, что даже аскетичность можно сделать… ну… эпатажной, во. Он и сам хайповать начал от своего дауншифтинга. Иначе давно бы встал, отряхнулся и свернул этот свой социальный эксперимент.

– Он, вообще-то, не в бочке жил, – поправил его Макс. – …Вопреки распространенному мнению…

– Да какая, нахер, разница. В бочке, в коробке. Я тебе о сути. Вот как там пишут: «Хочу бросить все и сбежать на остров. И еще 10 книг с собой взять». Ну прочтешь ты их. Встретишь сотню закатов и рассветов. Собьешь палкой все кокосы на ближайших пальмах.

И окажется, что тебе даже некому похвастаться, какой ты здоровенный шалаш вчера отгрохал. И некому выслушать, какой ты позавчера здоровенный разжег костер.

Женя сделал два больших глотка. В горле пересохло.

– В общем, кто там говорил? Декарт? «Я мыслю, значит, я существую». Надо менять, не годится. – Женя задумчиво почесал переносицу. – «Я мыслю, меня слушают, значит, я существую». Да. Вот так будет лучше. А что насчет женщин… Понимаешь, Максим, женщин отпугивает мужская «безвредность». Любят в первую очередь то, что боятся потерять. Никто не боится потерять плюшевого медвежонка, который говорит: «Дорогая, я дома», когда ему нажимают на его плюшевый живот. Она должна чувствовать, что потенциально ты можешь взять и уйти. Как подводная мина – внешне спокоен, но при грубом обращении можешь сдетонировать. И тогда последствия будут разрушительны.

– Да это все маскулинный бред, – отмахнулся Макс. – Для доморощенных альфа-самцов. Любые отношения построены на взаимном уважении. Как-то же женились люди до появления «10 твоих фраз, которые ее точно отпугнут» на ютубе.

– Ну как знаешь, – пожал плечами Женя. – В таком случае торжественно объявляю, что в соревновании «Кто глубже спрячет голову в песок» победил юноша в зеленом джемпере. Ура! – победно воскликнул Женя. – Обратите внимание, дорогие болельщики, из песка торчат одни лодыжки.

– А ты с юмором, я смотрю, – беззлобно проворчал Макс. – И ты опять меня перебил. Остановились на твоем докладе о моногамии, а ты снова на меня стрелки.

– Валяй, – махнул рукой Женя.

– Ну так вот, – продолжил Макс, – выходишь ты, значит, к пюпитру, весь такой помятый и с засосами на шее. Горло прочищаешь и объявляешь: «Роль моногамии и деструктивные последствия полигамии в жизни мужчины».

Женя прыснул со смеху.

– И слайды давай переключать, – воодушевленно продолжал Макс. – А там у тебя на самом первом картинки с фактами из природы – про волков, которые один раз выбирают себе самку, про розовых фламинго…

– Кого, блядь? – Женя не мог сдержать смех. – Фламинго? Может, лебедей?

– Ну и их тоже. А ты про фламинго много знаешь, что ли? Они тоже однолюбы.

– Так они в Красной книге поди, их там осталось-то штук 10. У них выбора нету, кроме как верными быть. Даже нет, не 10, – поправил себя Женя. – 11. Ты, Макс, одиннадцатый и есть как раз.

– Да пошел ты, – Макс бросил в Женю пивной крышкой.

– Ну ничего. Познакомишься как-нибудь с хорошей такой страусихой, заберет тебя в Австралию на медовый месяц. Устроите там пернатый беспредел, – хохотнул Женя.

– Не люблю я страусов, – ответил Макс. – У них морды утиные какие-то.

– Ну ничего, ради тебя голову в песок разок спрячет.

– Гондон ты, блин, – расхохотался Макс.

– Макс, – сквозь еле сдерживаемый смех голос Жени звучал как плач. – Макс.

– А?

– Я, блядь, представил ситуацию: кучка следопытов-орнитологов на ваше гнездо наткнулись посреди самого, так сказать, процесса. И в тот же вечер к научному руководителю подходят без лица просто все, глаза в пол. И самый смелый из них такой: «Это самое, Юрий Германович, а можно мы обратно к изучению рыб вернемся?»

Последнюю фразу Женя произнес, сползая на пол от смеха. Макс, лежа на диване, уже даже не смеялся, а издавал икающий звук – такой, когда, чтобы рассмеяться в полную силу, не успеваешь набрать воздуха в легкие.

– Р… р… рыб, – повторял Макс, с трудом выдавливая из себя речь.

Зазвонил Женин телефон.

Женя непослушной рукой вытащил его из кармана. Звонила Саша.

– Сашулька моя. Потеряла, волнуется, – Женино лицо расплылось в улыбке.

Макс хмыкнул что-то нечленораздельное.

– Учись, как с фламинго разговаривать надо правильно, – Женя поднес телефон к уху.

– Але, Сашуль, да, – развязным голосом ответил Женя.

– Привет. Удобно говорить? – в Сашином голосе слышались слезы.

– Так, отставить плакать, моя хорошая. Кто обидел? У Макса кастет пришел с Китая, сейчас с почты заберем и приедем.

– Мама… Рак у нее.

Расслабляющее минуту назад алкогольно-наркотическое опьянение, казалось, мигом исчезло. Женя молчал. На другом конце телефона слышались всхлипывания.

– Жень, что мне делать?

Так, так, так… Погоди, -Женя усиленно растирал глаза рукой. – Кто сказал? Это уже окончательный диагноз? Рак чего?

– Рак легких, – Саша, не выдержав, разрыдалась. – Она даже не курила никогда.

Макс, услышав рыдания на другом конце телефона, вопросительно кивал головой в сторону Жени.

– Жень, я не знаю, что делать.

– Подожди секунду.

Женя поднялся с кресла и зашел в темную кухню.

– Ну сейчас самое лучшее будет – это успокоиться. Это все лечится сейчас. Главное, что сразу выявили и превентивные меры примут.

– Не сразу, – голос Саши дрожал. – Она уже давно очень кашляла, а в больницу вот только недавно легла.

– Саш, ну мы не специалисты с тобой в этой отрасли, – успокаивал ее Женя. – Давай дождемся прогнозов врачей. С раком часто ошибаются врачи, поверь.

– Думаешь? – услышал он слабый голос.

– Уверен. Ты врачам нашим не верь. Вон я тоже врач будущий. И посмотри на меня – разве можно верить мне? – попытался разрядить обстановку Женя.

– П… просто понимаешь, я не хочу одна остаться… Я… я…

– Сашуль, не останешься, поверь мне. Давай успокаивайся.

– Хорошо… – Саша шмыгала носом на другом конце провода. – Давай увидимся завтра? – добавила она спустя небольшую паузу.

– Конечно, давай. Можем развеяться, на стадион сходить побегать. Давай?

– Хорошо, давай.

– Ну все, завтра наберу тебе. Все хорошо будет, – подбодрил ее Женя.

Женя вернулся в комнату.

– Что там? – спросил Макс.

– Да так, ничего, – отмахнулся Женя.

Ему было немного неприятно оттого, что эта новость, от которой минуту назад у него по спине бежали мурашки, спустя пару минут не вызывала у него ни горя, ни каких-либо переживаний. Скорее какой-то дискомфорт, но не более.

– …Вот просто этого не понимаю никак. А ты?.. – голос Макса как будто доносился из колодца.

Женя поднял голову.

– Ты говорил что-то?

– Это ведь даже не болезнь, – продолжал Макс – уже скорее сам с собой, нежели с Женей. – Мне иногда кажется, что это природой задумано. Ну сам посмотри – это как программа самоуничтожения. Как будто природа нас терпит, но перейди мы черту, она, как по щелчку, запустит таймер, и нас собственный организм убьет. И потом…

Что будет, по его мнению, потом, Макс не договорил, по-видимому, его воспаленный и чувствительный от травки разум еще обмозговывал все возможные варианты.

– Блин, я вот не знаю, – сказал Женя. – Что бы вот я бы сделал или ты, например. Если бы тебя перед фактом поставили, что скоро ты это… Ну, все, как говорится? – с этими словами Женя показал пальцем в потолок.

Макс, задумчиво проследив за направлением пальца, посмотрел наверх.

– Я бы… Ну это… Как в фильме этом, «Достучаться до небес»…

– Пошел бы банк ограбил и маме кабриолет купил? – усмехнулся Женя.

– Ну… че-нибудь такое сделал, – согласно кивнул Макс, не почувствовав иронии. – Мне бы там уже все равно пофигу стало.

– Да ничего бы не сделал ты. И я бы не сделал. Это только так кажется. – Женя отхлебнул из бутылки. – Ничего бы мы не сделали, Макс, – повторил он. – Заняли бы наши семьи денег на химиотерапию, отправили бы нас в Москву. Прошли бы мы ее. Врачи бы вокруг нас бегали, улыбались, статистику положительную приводили. Истории выдуманных ремиссий рассказывали. А через месяц под дружный родительский рев руками бы развели. И мы потом, лысые и похудевшие, у себя в комнате набухались бы и сдохли. Вот и все твое «Достучаться до небес».

– Я бы посмотрел на тебя лет через 40, – хмыкнул Макс. – Ты, наверное, самым поганым и ворчливым дедом в своем дворе будешь. Перед твоим лицом все ЖЭКи и почты будут табличку вешать «Перерыв».

– Перерыв мне бы щас не помешал, – зевнул Женя. – А ты можешь сыграть в вежливого гостя и такси вызвать.

Женя стоял в прихожей и рассеянно наблюдал за тем, как Макс надевал ботинки. Ложку Женя давно где-то потерял, поэтому согнувшийся Макс кряхтел, вставив указательный и средний палец под пятку.

– Давай, старик, до завтра, – попрощался Женя.

– Давай, – выпрямился Макс…

Входная дверь захлопнулась.

Зайдя в комнату, Женя не раздеваясь лег в кровать.

В комнате было темно, лишь из почти закрытого ноутбука просачивалась полоска света, слегка освещая противоположную стену.

Женя лежал и смотрел в потолок. Думать ему ни о чем не хотелось.

Накрыв глаза подушкой, он вскоре заснул.

ГЛАВА 12

assault [əsɔ lt] – сущ. нападение, посягательство

infidelity [ɪnfɪdelɪtɪ] – сущ. неверность, измена

friendship [frendʃɪp] – cущ. дружба, дружественные отношения

Новый рабочий день встретил Женю раздражающим мелким дождем, десятиминутным опозданием и неприятным миксом из алкоголя и травки во рту, от которого не спасла щедро выдавленная на щетку зубная паста.

Купив в автомате кофе, Женя сидел за столом, грызя одноразовую ложечку и задумчиво рассматривая дымящийся пластиковый стаканчик.

Улыбающийся Макс поглядывал на Женю из-за кипы бумаг на своем столе.

– Еле встал сегодня, – услышал его голос Женя. – Думал, руками глаза открывать придется.

– Вообще не говори, Макс, – устало протянул Женя. – Ну его нахер, теперь по пятницам лучше собираться. Я сам себя еле с кровати соскреб.

– Отмечали что-то? – спросила Настя, хотя скорее на автомате – она уже давно знала, что какой-то конкретный повод ребятам не требуется.

Женя откинулся на стуле и ладонями закрыл глаза.

– Макс, пробей там, какой праздник вчера был? Может, святых каких-нибудь или там именины у Максимилиана и Евгения.

Макс в ответ лишь широко зевнул, прорычав что-то нечленораздельное – в этот момент он был похож на льва из заставки «Метро Голден Майер».

– Ну в общем, какой-то праздник точно был, – подхватил зевок Женя.

Настя хотела что-то ответить, но ее прервала открывающаяся дверь – в палату зашел медбрат из скорой помощи – невысокий парнишка, из того типа людей, у которых из-за небольшого роста определить возраст становится затруднительно. Его имени Женя не помнил.

– Парни, помогите с носилками кто-нибудь, – обратился он, глядя почему-то на Настю.

Женя неторопливо встал.

– Пошли.

У входа в отделение стояла скорая помощь с открытыми задними дверями.

– Давай, ты спереди принимай, – сказал медбрат.

Ребята аккуратно вытащили носилки – на них, что-то причитая, лежала женщина лет 40.

Верхняя часть головы была наспех перемотана бинтом, который, развязавшись, свисал с носилок, почти касаясь земли.

– Что с ней? – спросил Женя, внимательно всматриваясь в перемотанное лицо на носилках.

– Да сожитель ее, долбоеб, – врач из скорой сплюнул на землю. – Бухали вместе, ну и давай отношения выяснять. Ну и все, кулаки в ход пошли. Так этот мудак глаза ей почти выдавил, ладно соседи подоспели.

– Охуеть, – изумленно ответил Женя. – Вот животное.

– Даа, куда катимся мы. Среди зверей живем.

Зайдя в палату, Женя с медбратом начали перекладывать пострадавшую на койку вместе с подоспевшим Максом.

– Нихрена помотало ее, – охнул Макс. – Где она так?

– Да бытовуха, как всегда, – отмахнулся Женя.

Он аккуратно, слегка приподняв голову женщины, стал разматывать бинт. На последних двух витках вокруг головы бинт был полностью пропитан кровью. Женщина негромко постанывала и морщилась, как от яркого света.

Сняв бинт, Женя и сам невольно поморщился – зрелище было не из приятных.

Действительно, соседи подоспели вовремя.

Глаза женщины были полузакрыты, в уголках у переносицы скопилась запекшаяся кровь.

Взяв протянутый Настей фонарик, Женя посветил ей в глаза – вернее, правильнее было бы сказать, в глазницы.

Правый глаз пострадал чуть меньше левого – небольшая гематома, реакция на свет есть.

С левым же дела были хуже – слегка приподняв веко, Женя увидел залитый кровью глазной белок. Глазное яблоко было вдавлено, смещено.

Макс выключил фонарик и протянул его Насте. В этот момент женщина на каталке дернулась и схватила Женю за ладонь. От неожиданности он вздрогнул.

– В хирургию надо поскорее. Правый восстановят, с левым покопаться надо будет, – сказала Настя.

Настя подняла телефонную трубку, и подоспевшие через две минуты парни из хирургии укатили ее. Дверь палаты захлопнулась.

– Да, жестко, конечно, – Макс с шумом плюхнулся на стул. – Вот не могу еще привыкнуть к этому. Зубы там выбитые, носы, переломы открытые – это я могу. Но глаза… – он поежился.

– Да, пробирает прям до костей, – согласился Женя.

– Ну это, видишь, самый важный орган чувств. Поэтому от такого зрелища и страх сразу. Прикинь, без глаз остаться?

– Мне вот другое интересно, – сказала Настя, – что вот такого должен человек сделать, чтобы ему такого желать. Ладно желать – взять и сделать.

– Да вот самое что стремное – ничего, – ответил Женя. – Вот я тебе отвечаю, она или посуду не помыла, или ему бухому пожрать не приготовила. И пошло-поехало. Это раньше такие зверства на войнах были, а сейчас дома на кухнях происходят.

Остаток рабочего дня прошел относительно скучно – за исключением двух парней с переломами, прибывших с разницей в час (что удивительно, первый – упавший на самом подъеме, но успевший заработать два таких неплохих компрессионных перелома альпинист, а второй – тщедушный парнишка, который после разрыва отношений счел самым разумным выходом нацарапать прощальную записку и прыгнуть с балкона – отделался испугом, сломанной рукой и, судя по всему, разбитым сердцем). Часа полтора пообсуждали самоубийц. Сошлись на том, что Курт Кобейн все же немного поторопился. А влюбленным с разбитыми сердцами следует выбирать этажи повыше.

Как это всегда бывает, самое интересное случается до твоего прихода. Тебе остается только слушать и жалеть, что ты этого не застал. Настя рассказала, как пару месяцев назад к ним поступила женщина с компульсивно-обсессивным расстройством. Она была абсолютно уверена в том, что если она не прижмет руку к горячей конфорке, то с ее детьми что-то случится. Собьет машина или их похитят. Ее ладони превратились в гангреновые отростки, покрытые струпьями ржавого цвета. Они даже не успевали заживать. Дети и не подозревали, что пока они бегали по школьным коридорам и плевались из трубочек, их мама уродовала себя все новыми и новыми термическими ожогами.

Часы в палате, казалось, подчиняясь одному им известному механизму, замедляли свой ход после обеда – в 4 часа дня Женя понял, что оставаться на работе у него не остается моральных сил. Тем более он пообещал Саше увидеться.

Женя снял с вешалки пальто.

– Если придет, – кивнул он в сторону двери, намекая на заведующую, – ребят, скажете, что дела срочные?

– Че, отсыпаться пошел? – с улыбкой поднял голову Макс.

– Нее, не время спать. Дел еще по горло, – с показной важностью ответил Женя, застегивая пуговицы. – Вы только сразу меня не обсуждайте, какой я козел, ушел пораньше, а вы тут сидите. Дождитесь хотя бы, когда до конца коридора дойду.

– Я-то за, Жень. А вот Настя-то – не знаю, хватит ли у нее сил на это, – развел руками Макс.

– Сам-то сейчас через полчаса свалишь, – смерила она его насмешливым взглядом.

Макс, улыбнувшись, не стал спорить и уткнулся в бумажки – по-видимому, против правды не попрешь.

Настя. Она даже «Извините» умела говорить таким тоном, что слышалось «Иди в жопу».

Когда тебя выбирают – это всегда приятно. Это знак твоего качества. Это значит, что в чем-то ты обошел десятки и сотни ежедневно встречающихся ей парней разного роста, веса, привлекательности, профессий и увлечений. Быть может – и скорее всего, – на ее пути попадался претендент и получше. Какой-нибудь юный бизнесмен с любовью в глазах и готовностью достать звезду с неба. Ну или хотя бы просто хороший парень. Но выбрали тебя. Тем более Настя, у которой был муж. Она единственная, кто заставлял его почувствовать неловкость. Она умела прожигать взглядом, вызывая стойкое желание опустить глаза и смущенно рассматривать носки своих туфель.

Все комплименты она принимала легким кивком головы и едва заметной улыбкой. Все сказанное о ней было ей уже давно известно.

«В тебе есть искра», – признался Женя, когда первый раз пришел к ней домой.

Вулкан не удивишь комплиментом о том, что в нем есть искра. Он из них состоит.