Хоупфул

Дети, вообще, больше всех обожают демократию – в день выборов всегда шумно, весело и кормят.

Правда, уже на следующий день после выборов вся эта волшебная плеяда вдруг куда-то пропадала. Буклеты и листовки выцветали на асфальте, а уличные щиты опять заклеивали рекламами магазинов бытовой техники и стирального порошка. Отличницу-дурнушку разыграли, а ее доверчивый восторг сняли на видео – теперь ее беспечно-радостное, но уже что-то начинающее подозревать лицо в съехавшей короне видела вся школа. Все возвращалось на круги своя. Депутаты ассоциировались у Жени с кем-то вроде Дедов Морозов для взрослых – те ведь тоже ждали от них чудес. И для этого даже не надо было целый год вести себя хорошо.

Что же касается качества исполнения загаданных ими желаний, то тут Женя ничего сказать не мог – для любого ребенка в детстве семья и есть государство, со своими законами, казной и формой правления. В порядках другого государства разбираться как-то не приходится. Но судя по вздохам и сетованиям о том, что раньше жилось лучше, его родители тоже были одними из тех, кто получил мыльные пузыри и упаковку цветных мелков вместо долгожданного радиоуправляемого вертолета.

Женя вышел на остановку – там уже стояли несколько студентов, пара бабулек и представителей офисного планктона, дожидающиеся своей маршрутки.

Автобус подъехал почти сразу – надев капюшон и наушники, Женя занял сиденье в самом его конце. По лицу кондуктора было видно, что совершать такой долгий путь для продажи билета, да еще и по ходящему ходуном автобусу, ей совсем не хотелось.

Листая на телефоне альбом Rammstein, Женя безуспешно пытался поймать тренировочный раж.

У входа в тренажерный всех посетителей встречала большая светящаяся вывеска, бросающая свет на растяжку с изображенной на ней парой – девушкой в чисто символическом белье и парнем с гипертрофированными мышцами рук. Измотанным и снующим прохожим, иногда поднимающим на них голову, они улыбались белоснежными отфотошопленными улыбками. Такая идиллическая пара из параллельного мира, в котором все как один подтянутые, спортивные и красивые, висит над каждым вторым залом любого города. Эта парочка будто смотрит на тебя с высоты трех метров и говорит: ты не имеешь права быть другим. Хочешь стать успешным и что-то из себя представлять на рынке отношений – иди к нам.

В зале был час пик – пахло сыростью душа, дешевыми дезодорантами и сладким протеиновым коктейлем.

Женя занял беговую дорожку, стоявшую напротив окна. Стояла она таким образом, чтобы тренирующемуся открывался живописный – по мнению управляющего залом – вид на город.

Впрочем, из-за темноты на улице и яркого света в зале Женя видел в окне лишь свое бегущее отражение и тренирующихся позади него людей.

Женя вытер пот со лба – сердце уже стучало как после хорошего кросса, а он только начал тренировку.

Таймер беговой дорожки показывал шесть минут.

«Шесть минут, а уже сердечко колошматит», – подумал он. Надо с кофе завязывать.

Конечно, завязывать он не собирался. Примерно так же собирается завязать заядлый курильщик, который, почувствовав днем покалывание в сердце, зарекается сегодня же вечером скачать Алана Кара. И вспотевшей ладошкой тянется за спасительной сигаретой, как только это покалывание прошло. Алан Кар-то никуда не денется, а сейчас надо нервы успокоить.

Вытерев уже насквозь мокрым полотенцем пот со лба, Женя окинул глазами зал.

Парочка долговязых школьников, старшеклассников, по-видимому, купив абонемент по какому-нибудь спецпредложению, нерешительно оглядывали зал, не зная, к чему приступить. Ощущался приближающийся наплыв «готовящихся к лету».

Группа мужиков-завсегдатаев громогласно переговаривались о чем-то в другом углу, иногда заглушая вполсилы играющее в зале радио взрывами смеха.

Женя, размявшись, лег на скамью для жима штанги.

Школьники уже облюбовали гантели и делали сгибания на бицепс. «Классика», – подумал Женя. Стандартный комплекс новичка. Сейчас еще пресс поделают и по домам.

Во втором зале кто-то надрывно кричал – по-видимому, надрывался на приседаниях.

Когда-то в раннем студенчестве Женя, как и любой парень, подстегиваемый комплексами и растиражированным образом накаченного тела, исправно ходил в зал три раза в неделю, читал биографию Арнольда Шварцнеггера и презрительно обходил пивные ряды в супермаркете – но это было в прошлом.

Женя не считал, что он сдался и бросил тренировки из-за лени, махнув рукой на поставленную им цель – он предпочитал считать, что избавился от комплексов и стал воспринимать себя таким, какой он есть – немного долговязым и худым.

Так что напоминанием о былых спортивных временах служила пара старых травм в спине и коленях, стойкая нелюбовь к обезжиренному творогу и несколько банок из-под протеина, в которых тетя Таня хранила муку. На качков с плакатов в зале он уже не смотрел. Дизайном зала, как водится, занимался сам тренер, имевший свои представления о дизайнинге, поэтому на каждом метре стены висели ретроплакаты 80-х и 70-х. Беспощадный мужицкий декор – прямой, как удар поленом. Чернокожие ребята в очках, как у Терминатора, улыбались всеми венами на лбу, изредка приобнимали стоящих рядом девушек в купальниках. Почему изредка – да потому, что позировать с обеими свободными руками было удобнее. И никто не заслоняет твои выгодные ракурсы и рабочие стороны. Интересно, что сподвигло этих ребят в начале карьеры каждое утро начинать с овсянки и яиц? Может, в колледже их тоже задевали плечами старшеклассники и отказывались идти на свидание девушки?

Судя по освобожденной площади и завезенным стульям на длинных ножках, в ближайшее время здесь ожидался фитобар с симпатичной девушкой-администратором, бананами и овсяным печеньем. Словом «фитобар» можно было гнать отсюда тренера, как ладаном – черта. Тренеру был знаком только второй корень этого слова. «Бар» – место, куда ходили мужики с его плакатов, чтобы отпраздновать первое место на «Мистере Олимпия».

Женя лег на скамью и поднял штангу. Опустив ее на грудь, он почувствовал легкое головокружение. Кровь начала приливать к голове, как будто он повис вниз головой. Стук сердца шумно отдавался в ушах.

Сделав глубокий вдох, Женя поставил штангу на крепления. Несколько секунд полежал на скамье, чтобы восстановить дыхание. Яркие люминесцентные лампы неприятно резали глаза, а музыка, доносящаяся из радио, оглушала, хоть и играла негромко.

Аккуратно встав, Женя подошел к кулеру.

«Даа, старичок, – подумал он. – Пора тебе тоже пресс сделать да домой двигать».

Почему-то вспомнились слова Сергея Шнурова про друзей-спортсменов, мающихся от травм, а некоторых и вовсе не доживших до сих дней, и их ровесников-алкоголиков, которые живут и бед не знают.

Холодная вода потихоньку привела его в чувство. Женя достал телефон, машинально листая соцсети.

Почему-то пришла мысль написать Насте – что он сразу и сделал.

«Не мог оторвать взгляд от тебя в халате», – написал он. Он знал, что она сейчас дома с мужем и писать подобные сообщения значило подвергать ее риску. Но он любил обозначать себя именно так – неожиданно и немного вульгарно. «Пускай маленько понервничает, – улыбнулся он, убирая телефон в карман. – Хоть какое-то разнообразие внесу в ее смертельно скучную семейную жизнь».

Смяв и бросив пластиковый стаканчик в урну, Женя пошел в раздевалку.

Головная боль и стук в висках не проходили. Он сел на скамейку в раздевалке и обессиленно сбросил кроссовки.

Сил оставалось лишь на то, чтобы приехать домой, выпить аспирина, и если повезет, залезть в теплую ванну.

ГЛАВА 11

miracle [mɪrəkl] – cущ. чудо, диво

illegal [ɪli gəl] – прил. незаконный, нелегальный

rebirth [ri bɜ θ] – cущ. возрождение, воссоздание

Утром Женя проснулся раньше обычного – но на удивление, чувствовал он себя прекрасно. Напевая какой-то заевший радиохит, он поставил на плиту сковородку, капнул подсолнечного масла и разбил в нее три яйца. На столе стоял холодный зеленый чай, заваренный им вчера после тренировки. Сделав глоток и поморщившись, Женя вылил его в раковину. Там уже стояло несколько грязных кружек из-под кофе. Изнутри они были черными и напоминали жерло извергнувшегося на днях Везувия. Такие, после того как разобьются, автоматически попадают в керамический рай.

Ставя на плиту турку, он вспомнил, что после вчерашнего дня в холодильнике еще остались суши.

Распахнув его, он невольно усмехнулся – перед ним открывался типичный холодильник молодого холостяка: на нижней полке разбросанными патронами лежали сосиски, там же стояло блюдце с засохшими дольками лимона и солью – напоминание о субботней бутылке текилы. В самом углу полки стояла коробка молока – сомнений относительно давности ее покупки не было, поэтому она была отправлена в мусорное ведро даже без предварительного обнюхивания содержимого. Молочная продукция в холодильнике одиноко живущего мужчины рано или поздно превращается в нашатырь. Тестирование кисломолочки после сильной пьянки грозило неминуемым рвотным рефлексом.

На второй полке покоились заботливо переданные тетей Таней банки не то с вареньем, не то с аджикой – Женя в них не заглядывал и не открывал с самого переезда, из вежливости обнадежив старушку, что все было очень вкусно.

Позавтракав, Женя отправился на работу.

Приехал он даже за 10 минут до начала рабочего дня. «Раз такое дело, заслужил уйти домой на час пораньше», – подумал он.

Без двух минут восемь дверь палаты распахнулась, и на пороге показалась Полина Георгиевна – сегодня заведующая была вовремя.

Макс был на месте, а вот Настя, как всегда, опаздывала.

– Доброе утро, коллеги, – официально поприветствовала Полина Георгиевна нестройные ряды будущих представителей отечественной медицины.

Слово «коллеги» было произнесено с интонацией, сквозь которую отчетливо слышалось слово «подчиненные».

– А Настя где? – хмуро спросила она.

– Полин Георгиевна, ну вы что в такую рань пришли, – ухмыльнулся Женя. – Мы еще спим все, тут ночевать остались вчера. Настя зубы чистит.

– Я еще через пять минут зайду, – улыбнулась заведующая.

Дверь закрылась.

Женя стал наводить на столе какое-то подобие порядка, укладывая хаотично разбросанные записи и страницы в одну стопку.

– Прикинь, вчерашний-то оклемался, – услышал он голос Макса.

– Это который?

– Ну вчерашний инсультник. Мужик тот. Я сегодня с Димычем в курилке стоял с утра, так он говорит, тот ночью встал и пошел. Из реанимации, блин.

– Ну у них же, сам знаешь, глюки начинаются, они не контролируют себя. Двигательная активность наладилась, а мозги в отключке. – Женя собрал все бумагу в одну большую стопку и теперь думал, оставить ее так или разделить на две стопки поменьше.

– Так в том-то и дело, его схватили, давай обратно укладывать. Тонометр нацепили, у него там чуть ли не 120 на 80. Он все понимает. Где находится и почему тоже. На вопросы отвечает. Говорит: домой надо, я здоров.

– Да ладно? – Женя поднял глаза.

– Ага, они сами охренели. Анализы взяли, щас еще проверят, что и как. Но в общем-то, говорят, что он вполне здоров.

– Не, ну это вообще что-то новенькое, – задумчиво сказал Женя. – Я видел его, там все. Можно было уже веночки выбирать.

– Да вообще.

Забежала Настя.

– Мы Полине сказали, что ты в медицине разочаровалась и пошла флористом устраиваться, – ухмыльнулся Женя.

– Приходила?

– Ага, сейчас снова должна прийти.

– Блин… – Настя, положив сумку на стол, стала торопливо причесываться.

– У нас тут чудеса, понимаешь ли, происходят, – подхватил Макс. – Люди встают. Этот вон уже человека похоронил и барбарисок на надгробие уже ему положил, – кивнул он в сторону Жени, – а ты спишь.

– Какие чудеса?

– Да я вот щас Жентосу рассказал. Вчерашний, которого перед обедом привезли. Я ему ЭКГ делал – там вообще все печально было. А ночью ожил сегодня.

– Ого… – расческа застыла в Настиных руках.

– Вот-вот.

– А сейчас как состояние?

– Да поздоровее нас с вами будет он сейчас, – ответил Макс. – Спрошу днем еще у пацанов.

Главной темой утра, да что там утра – всего дня, стало неожиданное выздоровление больного.

Макс гуглил какие-то истории быстрого восстановления после инсульта, но все они были приправлены хорошей долей вымысла. В основном это были байки о том, как сосед такого-то соседа, которого автор лично-то и не знал, разбитый инсультом, через неделю чуть ли не крутил на турнике солнышко.

Мягко говоря, верилось в это слабо, но сегодняшняя новость заставила циников в белых халатах засомневаться.

Женя посмотрел на часы. Как всегда, время тянулось издевательски медленно.

– Макс, – позвал он коллегу.

– А? – поднял тот голову.

– Слушай, ты че сегодня вечером делаешь?

– Да не знаю пока. А че?

– Может, по ляпочке?

Макс оживился. На его уставшем бородатом лице появилась первая искренняя за утро улыбка.

– А давай.

– Отлично. Достанешь?

– Вообще не вопрос.

– Ну все, в восемь жду.

Макс появился на пороге без двадцати восемь – казалось, он пришел на свидание – от него веяло «Фаренгейтом», туфли были начищены, пальто казалось новым без привычных катышков и волос.

– Макс, ну ты прям жениться приехал на мне, – уcмехнулся Женя.

– Ага, не дождешься, – улыбнулся Макс. – Я и пивка захватил.

Женя протянул руку за увесистым пакетом.

– Поверить не могу, такой обходительный, а еще бабу не нашел. Давай я в холодильник уберу.

Макс повесил пальто на вешалку.

– Айда в зал. Я щас второе кресло принесу, – сказал Женя. – Скажешь потом, что должен тебе по деньгам.

Женя сдвинул стоящие в комнате кресла в круг, поставив между ними журнальный столик. Достав из пакета две бутылки «Бада», одну протянул Максу.

Два звука открывающихся бутылок прозвучали почти синхронно.

– Ну что, давай за российскую медицину? – Женя вытянул руку и звонко чокнулся о бутылку Макса.

– Ага, чтоб росла и процветала, – ответил Макс.

Обжигающий пивной холодок приятно запузырился в горле.

– Ну давай, доставай там уже свой гербарий, – махнул он бутылкой в сторону Макса.

– Уже, что ли?

– Ну а чего тянуть. Пива и я без тебя попью.

Макс вытащил из кармана маленький комочек из фольги и небольшую металлическую трубку.

Женя предвкушающе потер руки.

– Жентос, слушай, – заговорил Макс, с аккуратизмом ювелира уплотняя содержимое трубки. – А вот тебе нравится твоя работа? Ну, чем ты занимаешься.

– Макс, – отмахнулся Женя. – Работа не должна нравиться. А то как ты будешь свободное от нее время ценить? Ты и не поймешь, что вот эти три оставшихся до сна часа – твой отдых.

– Не, я серьезно.

– Ну давай щас по одной выкурим и перетрем с тобой, – кивнул Женя.

Женя поднес трубку ко рту. От приятного хвойного запаха марихуаны слегка сводило скулы.

Чиркнула зажигалка.

Женя сделал глубокую затяжку – легкие и горло обожгло дымом. Он жадно вдыхал его в себя, стараясь не выпустить раньше времени ни одной струйки.

Прокашлявшись и вытерев выступившие слезы, Женя откинулся на кресло.

– Ох, вообще забористая. Про работу ты начал. Ты вон посмотри на Настю или других парней из отделений. У кого спроси, вроде и не то чтобы нравится, но и взять и написать заявление на увольнение тоже повода нет. Это, Максимыч, самое опасное состояние, кстати, – Женя с металлическим звоном бросил трубку на журнальный столик. – Когда человеку плохо, ну прям совсем плохо, он что-то меняет. Но надо до точки дойти. Раньше мы не пошевелимся.

– Мы – это кто? – спросил Макс.

– Ну мы все. Народ наш в целом.

– А до точки дойти – это что для тебя? – продолжал допытываться он.

– Да хер его знает. Не знаю. Да блин, Макс, надо из Рашки валить. Нечего тут делать молодым специалистам.

– Я сколько тебя знаю, ты все свалить планируешь, – хмыкнул Макс. – А там че делать будешь?

– Ой, Макс, только не начинай эту херню про то, что хорошо, где нас нет. Избавляйся от этого упаднического мировоззрения. Это мировоззрение черепахи, которой еду протягивают, а она по привычке в панцирь прячется.

– Да не прячусь я никуда, – возразил Макс. – Вон заведующая у нас неплохо зарабатывает, пацаны знакомые у меня в частных клиниках реабилитируют за хорошие деньги. У нас тоже можно карьеру сделать.

– Да куда там. Выстрадать если только ценой своего здоровья. Ты понимаешь, ну не должен человек, который лечит, получать меньше дизайнера, архитектора, фотографа и еще какого-то там херова специалиста по красивой жизни. Ну хоть убей, не должен.

Женя встал и сходил на кухню за пакетом чипсов.

– А знаешь, сколько в Америке врачи получают? – спросил он, вернувшись в комнату и высыпав содержимое в блюдце.

– Прикидываю. Но у них и жизнь дороже, – ответил Макс.

– Хорошо, завтра на работу придешь с утра – забей в инете ради интереса. Сколько стоит там у них за хату платить, сколько еда стоит и сколько зарплата в месяц. У врача в Америке. Любого причем, я тебе не про стоматолога и кардиохирурга говорю. Расскажешь потом Димычу в курилке. Поплачете на плечах друг у друга.

– Тут видишь, с какой стороны посмотреть, Женек, – возразил Макс. – У меня у сестры в вузе на лингвистическом два пацана из Венесуэлы учатся, так те счастливы, что у нас еда на полках в супермаркетах есть и на улицах не стреляют. Большего им не надо.

– Макс, да этим сравнением с детьми из Африки нас с тобой с самого детства на место ставили, – сказал Женя, отправив в рот горсть чипсов. – Типа: а кому-то еще хуже, чем вам, и ничего, не жалуются. Там, блин, уже дети эти африканские все выросли, и до сих пор все икают, и у всех уши горят, и икают. Я прям так и вижу – сидят они ночью вокруг костра жертвенного, и тут давай икать один из них. Прям, знаешь, хоть убей, а остановиться не может. Самый молодой спрашивает: а что это за херня с ним? А те, кто постарше, отвечают: да не обращай внимания, пройдет скоро. Его просто сейчас в России в пример приводят.

Макс расхохотался.

– Давай еще одну? – Женя почувствовал, как настроение неумолимо поднималось. Чипсы казались ему вкуснейшим деликатесом, а Макс – не таким уж и придурком.

– Давай, космополит ты комнатный, – Макс, кряхтя, потянулся за трубкой.

Через обожженное горло дым уже почти не чувствовался.

– Понимаешь, жить в России – это как сидеть на пороховой бочке, – просипел Женя сквозь кашель. – Половину пороха сперли, а остальное – просыпали. Но сидеть все равно, сука, страшно. И патриотизм этот тоже херня полная. Помнишь, как у нас в универе один был? Задрот этот, как же звали-то его. Говорил, типа, дети мои в России жить будут. А как учиться дальше поступать, так он что-то за границу поехал. И че, вернется, думаешь? Я вот его фотки смотрел из Калифорнии, и что-то на них не сильно у него рожа-то тоскливая была. И флага нашего я у него в руках не увидел. А вот я хотя бы честно говорю, что думаю, и не боюсь, – с вызовом сказал Женя.

Макс хмыкнул – не то с ободрением, не то с усмешкой.

– А я ничего не должен своей стране, – продолжил Женя. – Я не говорю, что терпеть ее не могу. – Он сделал глоток и задумчиво посмотрел в потолок, пытаясь поймать мысль. – Я так скажу. Мы с ней нейтралитета придерживаемся.

– Это как?

– Она мне как мачеха. Только знаешь, не та злая, из «Золушки», а обычная такая мачеха. Которая как-то пару раз тебе сникерс или конфеты давала с утра – ты радовался, а она просто завтрак готовить не хотела. А однажды уехала к подруге, а ты без ключей до самой темноты по дворам соседним шатался и насморк заработал. Под ночь приехала, вроде даже раскаялась. Обняла, утешила и спать уложила. Пообещала, что «акция» эта разовая была. Но мультик не включила – потому что сама сериал смотрит. Вот наподобие такой, Макс. И день рождения у тебя в августе, а она тебе в подарок тетради купила, дневник и набор шариковых ручек. В школу на Первое сентября. И ты стоишь такой, пытаясь задавить слезы и сказать спасибо, чтобы дрожь в голосе не слышалась. А потом закрываешься в комнате и навзрыд ревешь. Бросаешь ручки в стену, что аж колпачки разлетаются и закатываются под кровать. Ведь ты совсем другое просил. Когда еще две недели назад ей на кухне страницу из каталога «Лего» показывал. Вот такая она мачеха.

– Дааа, – протянул Макс.

– А одноклассники на линейке обязательно спросят, что тебе на день рождения подарили. И что ты им ответишь?

– Вот-вот.

– А знаешь, что самое прикольное? – продолжил Женя. – Это у нас исторически так. У нас в языке даже слово «утопия» созвучно со словами «топить» и «утопленник», но уж никак не вяжется с понятием какого-то идеального мира. Мне пока в школе на уроке литературы не объяснили, что же такое утопия, я всегда считал, что это что-то херовое. Типа, знаешь, такой логический ряд: девальвация, кризис, утопия.

– А ты заметь еще, – вставил Макс. – Про утопию только зарубежные писатели все пишут. Это прям их тема излюбленная.

– Ну это потому, если б наши стали бы писать – была бы совсем фантастика, – ухмыльнулся Женя. – Инопланетян и ведьм еще можно представить, но утопию в России – нет.

Женя сходил на кухню и принес две бутылки пива. Во рту приятно сушило. Хотелось много пить и много разговаривать.

– Слушай, ну вот бывает же так, – задумчиво сказал Макс.

– Что именно? – открыв бутылку, Женя протянул ее Максу.

– Да я про сегодняшний день. Про мужика этого. Вот когда ты последний раз видел инсультника, который встал и на следующий день бы пошел? Я вот видел одного мужика в том месяце, но того полгода таскали по реабилитологам, массажистам, прежде чем он пошел. А до этого он еще спортсменом был, марафоны бегал. В общем, все рубашки, в которых родился, он до дыр сносил. А вчерашнего видел?

– Ну тут реально чудо, – неохотно согласился Женя. – Я хоть и не верю во все это, но вчера прям судьба мужику второй шанс дала. Ну, если это только она не разминалась перед тем, как его второй раз настигнуть.

Макс задумчиво почесал бороду:

– А вот интересно, как она так выбирает?

– Кто?

– Ну судьба.

– Да хер ее знает, – Женя потянулся за бутылкой пива. – А есть ли она вообще? Я думаю, что нет. Тут как домино. Или кости. Ну выпало тебе жить – живешь. Нет – извиняй. Думаешь, судьбе есть какое-то дело до нас?

– Ну почему, – возразил Макс. – У каждого человека есть своя судьба. И каждой есть дело до своего человека.

– Пфф, – поморщился Женя. – Ты меня пугать начинаешь. Гляди проще. Это как в анекдоте. Вопреки всем стараниям врачей, больному удалось выздороветь. Так и тут.

Женя бросил взгляд на полупустую бутылку.

– Ты, Макс, если бы о судьбе думал, то больше бы пива купил. А так мне судьбой сегодня уготовано трезвым спать лечь.

– Мое можешь взять, – Макс махнул неопределенным жестом в сторону кухни.

– Ну если настаиваешь, – поднялся с кресла Женя.

– Ты переоцениваешь наше существование, Макс, – донеслось из кухни. – Мы вон позавчера здесь, на кухне, с Сашкой сидели и обсуждали. Все же очень просто. Родились, пожили и померли. И никаких тебе скрытых смыслов. Представь, что судьба – это матерый двоечник, перед которым сердобольная и до последнего пытающаяся вытянуть его учительница пишет фразу «казнить нельзя помиловать». Как он поставит запятую – это дело случая, правил русского языка то он не знает. 50 на 50.

Довольный своим убедительным сравнением, Женя выглянул в комнату, посмотреть на реакцию Макса.

В желании поспорить тот, в свою очередь, даже развернул кресло в сторону кухни.

– Так по твоей логике, мы как животные с тобой тогда. Ничем не отличаемся. Можно на четвереньки вставать и начинать из миски есть. И искать, с кем спариться.

– Так мы этим и занимаемся, Макс. Всю жизнь. – Вернувшийся с бутылкой Женя плюхнулся на кресло и закинул ноги на журнальный столик. – Слушай, есть сигарета у тебя?

– Неа, не захватил с собой.

– Блин, а так хочется.

На минуту в комнате воцарилась тишина.

– Так на чем мы там остановились? – прервал ее Женя.

– Ну там про судьбу и что-то про твой цинизм, – ответил Макс.

– А, ну вот, – взбодрился Женя. – Давай возьмем религию. Чтобы уж быть совсем объективными, не будем отметать теорию божественного происхождения. И тут, полюбуйся, налицо чистый эгоизм. Нас мало того что создали по образу и подобию, так кто-то всесильный еще и о нас печется. Заботится и присматривает. Правда, однажды потоп устроил. Конкретный такой причем. Но про это как-то не вспоминают. Во-первых, было давно, а во-вторых, он тогда уж совсем не в духе был. Допустим, ладно. А вдруг мы все просто проба пера? Вот скажи, Макс, а Бог, если он есть, он же, наверное, тоже развивается? Мы для него давно уже как первая, «вступительная» табуретка в строительном училище. Он уже далеко вперед ушел. Мы как старый форум, куда после появления Facebook модератор уже и не заходил. Или как icq. После появления телеги, вайбера и вотсапа. В конце концов, может же у Бога быть свое сочинение «Как я провел лето»? Вот ты часто свое перечитывал?