СЕННААР. Книга 2. Развитой

скачать книгу бесплатно


– Шестнадцать. Восемь мальчиков, и всех назовём Марголанами, а девочек назовём Маргаритками.

– Дурак.

– Нет, подлец. Всем купим мотоциклы…

– С колясками.

– Без. И будем носиться по ночному городу, освещая редких прохожих мощным светом фар…

– Но к мотоциклам приделаем коляс…

– Нет, крылья. И взлетим над морем…

– Над миром!

Выехали ранним утром, чтоб к обеду быть на месте. Позавтракали в Тирасполе, осталась половина пути, Ява летела, душа пела, до местечка оставалось тринадцать км…

Бронислав открыл глаза и увидел бабушку Брониславу, занятую вязанием скатерти крючком. Она в последнее три года занималась этим постоянно, к смерти готовилась. Уход из жизни ба Броня решила обставить по своему усмотрению. Вероятно у неё существовал некий план, одним из пунктов которого было желание связать огромные скатерти на столы своих детей Васи, Манюси, Ануси и покойной Баси. Не взирая на абсолютное отсутствие каких-либо вестей от младшенькой, Бронислава была уверена, что Ануся жива. В память о Басе скатерть связана в первую очередь и передана семье юродивых Турчиков, что живут под горой возле большого оврага, который отделяет виноградники от пахотных полей. Странное желание, но каждый человек волен иметь свои причуды, особенно под занавес…

Повзрослев, Бронька относился к уходу из жизни старых людей по-философски, – никуда не денешься, отжили своё, пора помирать. Другое дело нынешнее поколение… Конечно, все смертны, но современная наука достигла таких высот, что люди будут жить дольше и дольше, пока не обретут бессмертие.

– Ба, где я?

– В больнице. Не вставай, сейчас позову врача.

– Зачем?

– Велено. Врач распорядился, как придёшь в сознание сообщить.

– А что случилось? Мне в какую смену на работу?

– Лежи не волнуйся, всё в порядке.

– В каком порядке? – Бронислав попытался встать, но острая боль в спине помутила сознание, и он откинулся на подушки…

В палату вошла Маргарита в подвенечном платье с букетиком подснежников в руке. Длинная фата струилась по плечам, белые перчатки из полупрозрачной материи подчёркивали изящность линии рук, красоту и торжественность наряда невесты. Маргарита, присев на край кровати, молча смотрела Брониславу в душу, её глаза были полны любви и печали, в уголках угадывалась слеза, губы, вот-вот готовые к плачу отчаянья, нервно подрагивали.

– Ну вот, Броня, я невеста.

– Я знаю, ты выходишь за меня.

– Нет, не за тебя.

– Почему, я же тебя люблю больше всех, люблю…

– И я любила, но так уж случилось, прости.

– Что случилось, Марго?

– Ничего, я Его невеста. Ну, пора… Прощай.

Сознание возвращалось всё чаще, мир становился отчётливей, боль в спине стала не острой, но постоянной. Бронислав уже различал лечащего врача, знал по именам сестёр, заходивших в палату с лекарствами, однако говорить не мог. Постепенно его взор достиг соседних коек, на которых лежали бедолаги, тоже существовавшие в пространстве между бытием и небытием. Как только Бронислав открывал глаза, ба Броня, бережно, чтоб не сорвать петлю, откладывала свой крючок, поправляла подушку, гладила по ёжику стриженых волос на голове внука и спрашивала, как он себя чувствует. Вопрос был скорее риторическим, поскольку, как больной себя чувствует, Бронислава знала не хуже его самого. Рассказывая о разном, умудрялась накормить, напоить, аккуратно обтереть лицо, шею и грудь внука влажным полотенцем. Бронька был хвор, немощен, недвижим. В основном лежал с закрытыми глазами, слушал журчание старухиного голоса и думал о своём. Его мучил лишь один вопрос, почему Маргарита вышла замуж не за него?.. Спросить об этом ба Броню сначала не было сил, теперь желания. Что может знать старая женщина, толкующая о каких-то Перкунасах, Лаймах и прочих персонажах из страшилок для детей дошкольного возраста? Маму тоже не спросишь, хотя она приходила. Когда ток времени стал более ощутимым, и он смог отличать ночь ото дня, Бронька понял, что мама наведывалась к нему несколько раз в сутки. «Нет, её спрашивать тем более неудобно, сам утверждал, что любовь у нас неземная, что никто на земле «так любить» не способен, что мы будем жить вместе до конца жизни и.... Вот поправлюсь, выпишусь из больницы и разберусь. Если, конечно, найду Маргариту». У Броньки сложилась уверенность, что Марго где-то очень далеко, и найти её будет непросто. Как-то после визита Адама, Бронислав поразился странному вопросу, который до сих пор не возникал. А почему, собственно, он в больнице? Что случилось? Может он опять попал под льдину? … Нет, на деревьях листья, на подоконниках цветы, какие уж тут льдины. Велосипед сломан… Мотоцикл! …

– Ба, я попал в аварию?

– Лежи-лежи, не беспокойся, тебе нельзя волноваться. Придётся немного в гипсе потерпеть, Броня. Я сейчас приподниму и подложу под голову подушку… Удобно?

– Да-а! Я попал в аварию! Как, ба?

– Вы столкнулись с трактором. Покушаем, Броньчик? Тут у меня свеженький творожок, сметанка, мама принесла, пока ты спал.

– Не хочу. Как это случилось, почему?

– Ты не виноват, Броня. Пьяный тракторист выскочил на шоссе из лесополосы…

– Где Марго?

– Приехал её папа и увёз в Одессу.

– Здорова?

– Какой уж там здорова… Он её увёз живую, но очень плохую, очень. Бронь, ну съешь ложечку сметанки… Молодец. Механизатора судить хотели… Только… он в районе, заслуженный. Орденоносец по сахарным бурякам. Сволочь!

– Чёрт с ним, что с Ритой?

– Так её ж увезли. Теперь творожку… Из райкома приходил инструктор, просил отказаться от возбуждения дела против тракториста, мол, он депутат, это дело политическое.

– Пошли они!.. Ритка что, обиделась?

– Побилась… Внутри много органов порвалось, а лицо без единой царапины. Адаська инструктора обложил… этими… матерными словами, как он умеет.

– Правильно сделал. Ты мне лучше про Марго расскажи.

– А что тут расскажешь, мама звонила, никто не отвечает. Давай ещё сметанки…

– Дайте телеграмму. Мотоцикл как?

– Поломан, живого места нет. Тракторист обещался вернуть деньги, если не посадят. У него двоюродный брат председатель колхоза. Ничего мы, Бронь, не сделаем против них. Сперва, когда Георгий Константинович приехал, лебезили, а теперь хамят, угрожают. Мол, у нас прокурор свояк. Бог с ними, Броня, нам бы вылечиться.

– Поправлюсь, ба, и Ритку верну. Она, когда была здесь, ничего толком не объяснила?

– Как же она объяснится, это невозможно, Броня.

– Понятно, ба, вопрос сложный. Только и я не дурак, теперь не средневековье, никто никого насильно не выдаёт, правда?

– Правда, Бронечка. Не волнуйся, доешь остаточки…

– Когда с меня гипс снимут?

– Если всё будет хорошо, то скоро… через полгода.

– Да ты что!

Травма позвоночника здоровья не прибавляет, оставалось надеяться на врачей, молодость и счастливый случай, авось пронесёт. В состоянии панцирной черепахи Бронислав лежал и страдал по потере невесты, можно сказать, почти жены. Растительный образ жизни разнообразился физиологическими факторами. В отличие от растений он явственно и ел, и гадил. В отличие от диких животных испражнялся не где придётся, а в подставленное бабушкой судно. Когда стал осознавать себя, было стыдно и неудобно, потом привык. Спина по-прежнему ныла не острой, не сильной, но постоянной болью. После приёма лекарств впадал в сон, со сна, с одурманенными мозгами лежал, не открывая глаз. Всё ему осточертело: и заботливая бабушка Броня и плачущая мать, и жизнерадостный брат Иван, и Адам… Впрочем, Адам, отослав тёщу с судном в туалет, втихаря, чтоб никто не видел, предложил отпить из горла… Первач был просто огненный, пока старуха вернулась, внук успел посмеяться над анекдотом, принять ещё глоток веселящего напитка и в совершенно пьяном виде уснуть. Много ли больному, обессиленному человеку надо? Операция «с горла» проходила незаметно для окружающих и медицинского персонала, но Адам заходил редко, да и не каждый раз удавалось нарушить больничный режим. К тому же ушлая ба Броня после визитов «подлого Адаськи» просекла специфический запах от спящего внука, и порой её никакими силами не вытуришь из палаты. Видимо, не отрицая алкоголь, как медикаментозный фактор, бабушка оставила за собой определение дозировки обезболивающего народного средства.

Тайное пьянство в больничной палате приносило удовольствие, но истинное наслаждение доставили книги, которые мама носила из городской библиотеки. Образ покинувшей его невесты постепенно растворялся в водах текущего времени. В душу закрадывалась обида. «Уж сколько недель я здесь лежу, а она только и всего, что зашла в дурацкой фате, чтоб сообщить о своём замужестве. Ну, хорошо, я как бы виноват в аварии, но это неповод для подобных демаршей. Могла бы поинтересоваться о моём здоровье, может, я стану инвалидом… Стоп, конечно, вот где собака зарыта! Кому нужен инвалид?.. Раскатал губу, детей собрался растить… Вот тебе, убогий, и Марголаны!..»

Глава 9.

ДУША

Решения ноябрьского пленума ЦК КПСС в жизнь! ЦК партии решительно осудил волюнтаризм и субъективизм в решении экономических проблем!

Семилетку за пять лет!

Выше знамёна социалистического соревнования и её новой формы – движения ударников и бригад коммунистического труда!

Одесский вещевой рынок или, как его назвали в народе, «Толчок» перенесли на новое место, в степь за «Второй заставой», напротив Суперфосфатного завода. Туда по воскресеньям с Греческой площади ходил перегруженный троллейбус номер двенадцать. Народу набивалось невообразимо много. Молодые и отчаянные ехали снаружи, повиснув на лестнице, используемой для обслуживания токосъёмников. Самые храбрые сидели на крыше машины, под градом искр, сыпавшихся с контакторов. Водители, воспринимая действия нарушителей, как разбушевавшуюся стихию, не делали ощутимых попыток пресечь незаконный проезд. Покричав в микрофон требования правил перевозки пассажиров, так, для отвода глаз и собственного оправдания, в случае несчастного происшествия, водитель отправлялся в сторону «Тучи». «Тучей» «Толчок» называли молодые фарцовщики. Брониславу повезло, шалая толпа буквально внесла его в салон и припечатала к сиденью, расположенном над задним колесом. Тем же вихрем толпы на соседнее место вынесло Софью Павловну. Несостоявшаяся тёща, нежданно обретя уютное местечко, довольно огляделась и наткнулась на неприязненный взгляд Бронислава.

– Что, Софья Павловна, и тут вы устроились лучше всех?

– Где уж нам до вас, Бронислав Эрастович, мы тут, с краю, а вы, как положено больным на голову, в удобстве, в неге, у окна расположились.

– У, плесень сизая, умыкнула дочку и радуешься?

– И умыкнула, аль прикажешь её – милую, родную, красивую, идиоту отдавать?

– Сама дура!

– Люди, люди! Вы слышали? Оскорбляют заслуженного человека! Водитель, остановите троллейбус, вызовите милицию!

– Да, позовите милицию, у жениха невесту украли…

– Жаних! Сам отдал, сам жалуется. Ходил, бродил с дочкой больше года, и ничего, так девственницей и осталась. Граждане, доколе ж ей терпеть было этого… как говорится: ни кола, ни двора.

– Что значит – ни кола, ни двора?

– Импотент без жилплощади, милой.

– Врёт она, эта Софья Павловна. У меня всё в порядке, если кто не верит, пусть сходит в женское общежитие камвольно-прядильного комбината и спросит у Любы Пунько или у Нади Толстопьятовой, они подтвердят, что я могу. А невесту берёг для первой брачной ночи.

– Какая ночь? Граждане одесситы, у него нет квартиры в Одессе, и сам он из села.

– Зато мой папа городской.

– Не ври, нет у тебя папы, его Адаська заменил, он бурачанку гонит, а ты с ним втихаря лакаешь, алкоголик!

– Он не гонит, а покупает у Бабы Яги, и пьём, как пил великий Хемингуэй…

– Ой, смотрите на эту литературную тень, тоже мине Фицджеральд объявился, Антон Павлович занюханый, село подольское, Михайло Коцюбинский!

– Товарищи пассажиры, пусть она не оскорбляет маститых литераторов и ответит, куда спрятала дочь, иначе я за себя не ручаюсь!

– Оскопляет! Что там оскоплять? Осталось, на раз пописать. Кто тебя оскопляет, дурачок?

– Не надо измышлений, Софья Павловна, я сказал, оскорбляет.

– Фу ты, ну ты, оскорблённый и покинутый жаних! Так тебе и надо, не будешь на мацациклах лятать, дяревня кацапская. Поезжай к своей бабке Арктиде Обалденовне, тут тебе Одесса, а не Рассея, недобиток поляцкий.

– И поеду!

– Ветер ниже спины.

– И дочь вашу с собой заберу…

– Какую дочь, дурко, ты даже не помнишь, как её зовут? … Как? Ну, как? …

– Я помню… помнил. Забыл, но заберу.

– Забыль… Моряки своих подруг не забывают. Моряки привозят заграничные товары и вместо денег получают боны. А что ты с завода в дом принесёшь, мастер?

– Я дисковые фрезы диаметром двести миллиметров, списал, для Адама. Он их по-особому затачивает и вставляет в циркулярку вместо дисковой пилы. Могу вам принести штук двадцать, только скажите, где ваша дочь.

– Так я тебе и скажу, кретин местечковый, жалкая, убогая личность!

– Ну, пожалуйста, скажите. Я исправлюсь, брошу мастерить, устроюсь на завод прецизионных станков, в цех винтовых пар токарем-расточником и буду получать очень большие деньги, по восемьсот двадцать семь рублей в месяц. Куплю шикарную кооперативную квартиру за шестнадцать тысяч, «Москвич» в новом кузове, а лично вам подарю приёмник «Альпинист» за восемнадцать рублей пятьдесят шесть копеек…

– Зачем мне твой «Альпинист», токарь?

– … расточник. А приёмник дефицитный, за ним все гоняются.

– Эх ты, как был село, так и остался, не смотря, что О. Генри читал…

«Конечная остановка, суперфосфатный завод. Просим пассажиров покинуть салон машины».

Софья Павловна с невероятной прытью выскочила из троллейбуса и скрылась в толпе покупателей, снующих вперемешку с торгующими. Под ногами чавкало маслом степного чернозёма, густо намазаннго на серый асфальт. Брониславу на миг показалось, что он увидел свою невесту, имя которой никак не мог вспомнить. Она носила на согнутых руках нечто тряпичное, цвета немецкой шинели с ярким лейблом на атласной подкладке и монотонно твердила: «Плащ-пальто из Италии, сорок восьмого размера. Плащ-пальто…» Бронька ринулся в её сторону, но его снесло толпой цыганок, торгующих французской губной помадой и тенями с блёстками, тоже французскими, вероятно, с улицы писателя Дюма, толи сына, толи отца, ну, та, которая возле сенного рынка. Потерянным щенком он заметался средь разношерстья продавцов и покупателей. Надеясь опять увидеть свою Марго, такую близкую и недосягаемую, Бронислав взобрался на шаткую скамейку. Впереди замаячила высокая фигура, знакомая, малость, сутулая спина. Догнал, положил руку на плечо… Она повернулась и сказала чужим голосом: «Жвачки, жвачки, жвачки…» Кроме чужого голоса у неё было чужое лицо, чужой белый фартучек, и вся она была чужая, и жвачки у неё были чужие – американские, с ананасовым привкусом, по три рубля пачка. Бронька смущённо спросил: «Почему такие дорогие? От какой-такой организации вы торгуете?» Последовал резонный ответ: «От спекулирующей! Брать будешь? …» Получив трёшку, спекулянтка ловко затесалась в толпу и исчезла из вида, а вместо неё показалась гнусная рожа Софьи Павловны. Мерзавка, не пожелавшая принять в виде презента транзисторный приёмник «Альпинист», показала Брониславу матовый в желтизну язык и тоже исчезла. «Больная»,– с состраданием подумал Броня, сунув в рот жвачку.