скачать книгу бесплатно
Тишина гулко вибрирует. Первый из Та’Диш выглядит пристыженно и испуганно. Первый из Та’Уттара недовольно качает головой, постукивая пальцами по колену. Третий из них продолжает сидеть неподвижно. А вот метресса снова скользит взглядом по Раасулу. К этому моменту – и к её радости – эфор уже догадывается, что о его присутствии известно только Мойре, отчего и гордость, и ужас, и адреналин пробивают его с ног до головы. Всё оказывается просто: стоя посреди полосы света, прямо перед торшером, Раасул наконец обращает внимание, что не отбрасывает тень.
Найдя в себе силы лишь на вымученную улыбку, он кланяется единственной, кто, очевидно, видит его. В эфорате шепчутся, что Первым, а может даже и Высшим, доступна практика по отводу внимания с любых объектов. Чаще подобную болтовню принимают за выдумки, и мало кто всерьёз считает это доступной псионикой. Вот и Раасул не верил в такое. До этого момента.
– Если я не ошибаюсь, – Яман пытается перевести тему, – мастер Ланиус’эн отправлял какого-то середнячка в проблемный регион. Полагаю, что отчёт по этому делу ещё не был предоставлен, а действия уттарского крыла эфората тоже интересуют Конгломерат. – Дишский эфор ехидно ухмыляется.
– Мастер Яман как никогда прав, – облизывается Ланиус. – Для этого задания я лично избрал достойную кандидатуру.
Раасул напрягается, понимая, что речь идёт о нём.
– Прилежного и слепо преданного Постулатам эфора со второго уровня среднего звена. Имени даже не вспомню, – щурится уттарский Первый. – Наверняка его как-то называли здесь. Не суть.
– С пометкой на списание? – резко перебивает Мойра.
– И это спрашивает Владеющая Мороком? – подмигивает Ланиус. – Я отправил в Джезерит персонального проводника из личного состава Эфоратума. Пришлось показать ему лицо, – он брезгливо морщится, – и глаза. В тот момент судьба эта предопределилась. Его смерть послужит на благо Единой Воле.
– Кровь, пот и слёзы, – понимающе кивает Яман.
– Как славно, что он из тех, кого это должным образом вдохновляет, – Ланиус не сдерживает улыбку, говоря об участи Раасула.
Тишина сковывает воздух: он густеет и набухает под её тяжестью. Мойра медленно поднимается с кресла и, покачиваясь, подходит к Раасулу.
– Думаю, теперь ты услышал достаточно, чтобы чувствовать и уязвимость, и власть, – ухмыляется она. – Долго я нас здесь не продержу, так что запоминай с первого раза.
Метресса наклоняется к его плечу так близко, что он чувствует её дыхание на вспотевшей щеке.
– Как ты уже знаешь, он избрал тебя личной игрушкой – таких списывают сразу после получения отчёта. Сейчас ты единственный носитель пугающе-важной информации, за право владеть которой эти идиоты легко переубивают друг друга. Пусть это звучит крайне привлекательно, но сейчас не об этом. Я позволила тебе прийти к Конгломерату заранее, чтобы подарить шанс на правильное решение. – Она говорит плавно и нараспев, словно специально касаясь ресницами кожи Раасула. – Раз между нами больше нет тайн по поводу судеб, преимущественно младшего эфората, я предлагаю тебе выбор: ты можешь остаться верным Ланиусу и постулатам соответствующего уровня, что непременно убьёт тебя, либо можешь принять мои условия – дослушать разговор, сохранить свою жизнь и выйти за границы ложных убеждений.
Мойра отодвигается и заглядывает Раасулу в глаза:
– Думаю, пережитое в Та’Мануан поможет определиться. Вижу, что твой крохотный мозг уже приступил к ускоренному анализу вариантов. Так вот, пока ты сомневаешься и боишься, задумайся ещё и о том, во имя чего ты здесь? Во имя чего тебе жить или умирать? И кто перед тобой: мудрые хранители или простые убийцы, захватившие власть?
Раасул успевает только моргнуть, а метресса уже сидит в кресле, словно и не вставала. Беседа Конгломерата лишь набирает обороты. Пока Ланиус отчитывается о своих действиях, списанный им эфор судорожно соображает, куда его втянули, что происходит и как лучше поступить. Лучше для себя или эфората? Пытаясь найти ответ на вопрос метрессы: во имя чего?
***
С первым лунным бликом жизнь от побережья Маранайи до Голодных Барханов вступает в свои права. Каара, позёвывая, выползают из глиняных хижин, плотных шатров и внутрипочвенных городищ, чтобы наконец вдохнуть полной грудью и насладиться прохладным ночным ветром.
Деревня Хутун, удобно укрывшаяся у самого подножия горы Оргус, что возвышается над границей Та’Марана и Туманных Берегов, давно проснулась от душного дневного сна. Из окон главной местной достопримечательности – таверны «Твоя надежда» льётся тёплый свет и раздаётся ритмичный барабанный бой, прерываемый лающим пьяным смехом. Многоэтажное и поистине уникальное для Мараны заведение принадлежит челночнику-караванщику Ральфу, много лет назад сбежавшему сюда через южную границу с Та’Уттара.
Народу этой ночью не густо: хозяин за баром, молодняк на побегушках, пара-тройка уже набравшихся настойкой завсегдатаев – ещё уважающих друг друга, но уже из последних сил, несколько выпивох у стойки, бродящие туда-сюда постояльцы и шумная компания, пляшущая рядом с барабанщиками прямо посреди зала. Не густо, но достаточно, чтобы за всей этой суматохой не обращать внимания на три неприметные фигуры за столиком в дальнем углу. Один из них, Раасул, методично хрустит пальцами, пересказывая произошедшее тем, кому рискнул довериться за неимением альтернатив.
– Нафрит… – сокрушается Амин, утыкаясь лбом в скрипучий стол.
– Что ты сказал? – запинается прерванный рассказчик, не прекращая теребить пальцы.
– Кровь, пот и слёзы! Скольких списали в этот раз? Ты знаешь? Скольких посылали в Та’Мануан? Ты знаешь?! – Амин накрывает голову ладонями и протяжно воет.
– Юзман не рассчитал! Настойку не предлагать, а то время Морока проспит под этим столом, – прикрикивает Раасул сквозь нарочито широкую улыбку в ответ на удивлённый взгляд Ральфа, а сам подвигается на расшатанном стуле ближе к Амину. – Вода тянет молнию, а ты – внимание!
– И воля твоя обернётся твоей погибелью, когда она единственная, а не Единая. И каждый голос обречён покориться шуму или покорить его своим множеством, – пафосно декламирует строчки из Постулатов хриплый бас в углу, после чего смачно сплёвывает на пол и опрокидывает свою пинту залпом.
Это третий участник встречи, до этого момента молчавший, облокачивается на стол и ехидно кривится, хотя взгляд его тонет в тени собственной печали, крепко приправленной алкоголем.
– Буря начинается под ногами, юзман, – медленно шепчет он на ухо воющему эфору.
– Нафрит! – не унимается тот.
– Знаешь, что с ним? – обращается Раасул к тому, кто всё ещё остаётся для него незнакомцем, хоть они и делят один стол.
– Услышь меня, и да вернётся благоразумие этой головы. – Третий участник встречи откидывается на спинку стула, снова скрываясь в тени.
Амин коротко всхлипывает и замолкает. Музыканты так некстати уходят на перерыв, и по таверне вместо барабанного боя раскатываются свистящие всхлипы с углового стола. Стараясь не параноить, что все вокруг пытаются подслушать, Раасул похлопывает плачущего эфора по плечу.
– Её звали Нафрит. – Амин поднимает голову и опрокидывает пинту.
– Кого звали? – вспыхивает Раасул, но шёпотом, отчего выглядит скорее смешно, чем угрожающе. – Я только что раскрыл твои уттарские глазёнки на происходящее на Висати, а ты зациклился на чьём-то имени, воешь и слюнявишь этот вонючий стол! Я не уверен, что его хоть раз протирали! Ты неблагоразумно назывался другом, а в момент моего отчаяния блеешь, как пьяная овца, не дав ни одного конструктивного комментария. Ай, юзман Амин! Вода! Вода! Что за недостойное эфора эмоциональное поведение?
Он резко замолкает, утыкаясь взглядом в одну точку. Грустнеет.
– Хотя чем определяется достоинство для эфоров? Может, кто из вас знает, но я больше нет. Амин’эн, пару часов назад вся структурированная система моего мира рухнула, и я обращаюсь за советом к тебе как к тому, кто давно скитается в подобных руинах. Замечу, что ни слова не сказал про подозрительного амбала. – Раасул бесцеремонно указывает пальцем на незнакомца в углу и кладёт руку на плечо друга. – Ты можешь хоть на пару минут перестать жевать сопли и сказать что-нибудь хоть немного разумное?
Решая последовать примеру остальных, Раасул пробует залпом опустошить свою пинту, но холодное пиво упрямо проливается мимо, прямо на рубашку и расстёгнутый ворот жёлтого плаща. Эфор шумно откашливается и утирается рукавом. В углу слышится сдавленный смех:
– Не знал, что на Висати ввели курс показательных истерик. Или вы двое проходили индивидуальное обучение?
Раасул поворачивается к барной стойке и громко кричит:
– Пинту тёмного!
Его собеседники удивлённо переглядываются.
– Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла… – Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. – Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.
По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.
– Ай, глубока Вода. – Незнакомец массирует виски. – Вы же оба не в себе. И если от Амина’эн я ожидал чего-то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции – реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.
Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.
– Мы не знакомы, Раасул’эн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. – Амин недовольно икает в ответ. – Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому-то вроде тебя – самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, – усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: – Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты…
– Ему можно верить, – икает Амин.
Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.
– Её звали Нафрит. Она была, – он глубже вдыхает, – эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в Та’Уттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их – к верхней точке Севера. – Амин оборачивается на амбала в углу. – Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров – своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что-то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, – он обречённо смотрит на Раасула, – но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты – вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где-то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.
– Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, – раздаётся смешок в углу.
Белки глаз Амина наливаются кровью – то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:
– Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто-то из Высших? Я хочу! И самое тупое – я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из-за пива! Хотя это и не точно. – Он икает. – Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?
– Потому что меня предали первым, – сухо отрезает Раасул.
Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто-то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.
Раасул какое-то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что-то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:
– Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. – Раасул хрустит пальцами. – Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни – расходный материал, а руки – орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего-то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам – пусть так. Если вы завершите моё существование – пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.
Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.
– Как ты выбрался с острова?
– Я дал им отчёт. Многие из моих воспоминаний теперь битые, но Маранская Первая проследила, чтобы до погружения в капсулу мне оставили то, что она захочет. Не уверен теперь, что из всей моей жизни – правда, но раз уж я здесь и всё ещё нужен метрессе, отчёт был сплошной ложью. Первая владеет практиками, о которых нам и не мечтать, – сокрушается Раасул, – и приближёнными, что преданы не Единой Воле, а личной воле самой метрессы, Владеющей Мороком. Они и вытащили меня из самого желанного и прекрасного сна, что мне доводилось видеть. Поверьте, эфоры отдают себя, проживая иллюзию полного блаженства. Я чувствовал именно его. Не знаю теперь, может, ты и прав, друг. Может, стоило пойти в расход. Не ради блага Единой Воли, а ради пусть и воображаемого счастья посреди этого Тумана.
– Ты всё-таки был в капсуле. – Амин сглатывает ком в горле, голос звучит трезвым. – Кровь, пот и слёзы. Вот что мы для них. Все мы. Каждый каара – всего лишь источник энергии, которую они не брезгуют тащить из любого, кого посчитают нужным. Ненасытная Единая Воля, решившая, что её персональный удел – жить вечно за наш счёт.
– Подручные Первой сделали переход сами, чтобы в системе не проявился мой отпечаток. Сказали, что со мной выйдут на связь. Вручили эти шмотки и оставили на берегу Маранайи. Совсем недалеко от Оргуса. Правды ради, я же оказался в Хутун не потому, что хотел встретиться с вами и всё рассказать, – нехотя признаётся Раасул. – После пробуждения мне оставалось только идти куда глаза глядят. Не ты один, мой друг, оплакивал сегодня потерянную жизнь. Я тоже оплакивал, но свою. Ночью, хоть и в свете Лун. Сквозь слёзы. Я просто пошёл на светлое пятно возле горы. Моя память проснулась, когда я увидел твоё лицо, Амин’эн. Вспомнил, что обещал держать ответ. Надеюсь, ответов на сегодня достаточно?
– Ещё три пинты! – кричит Амин в сторону барной стойки и обращается к амбалу в углу: – Что скажешь, юзман?
Тот медленно переводит задумчивый взгляд с Амина на Раасула и уже серьёзным тоном объявляет:
– Меня называют Далиль, и мы сможем помочь друг другу.
Солнце плавно поднимается над Серединным Островом, облизывая лучами чёрный прибрежный песок. Раасул наблюдает за горизонтом, то и дело закидывая в Маранайю камушки, что, тонко шипя, растворяются в Мёртвых Водах. Амин уже давно вернулся в Эфоратум, а Далиль так крепко набрался в таверне, что отрубился прямо на пляже.
Раасул подставляет лицо лучам света Великой Звезды и бормочет про себя Постулаты, вымученные наизусть ещё в раннем детстве. Ни одной секунды в жизни он не осознавал себя вне устоев эфората: вне служения Истине, вне состояния Единой Воли, вне послушания Высшим. Вне навязчивого желания стать Первым. Теперь уже бывший эфор бросает беглый взгляд куда-то в сторону прибрежных скал и убеждается, что его мантия так и валяется на камнях. Там, где он её сбросил. Раасул уваливается на шершавый песок, не желая даже думать о том, что будет дальше и куда приведёт избранная тропа. Жизнь из предсказуемой точки в пространстве превратилась в беспорядочно мечущуюся искру, такую крохотную в сравнении с реальным размахом мира. Познавшую, что стены, обещавшие безопасность, оказались всего лишь ржавыми тюремными решётками.
Мойра молча наблюдает за парочкой на пляже, оставаясь незамеченной и неузнанной. Проследив за взглядом Раасула, она примечает его мантию, бездумно брошенную на берегу. Метресса слегка приподнимает брови, и эфоратские ткани плавно соскальзывают в Маранайю, моментально растворяющую их без остатка. Мойра улыбается уголком рта и обращается к своему молчаливому спутнику, стоящему позади:
– Знаешь второго?
– Не хотелось бы иметь секретов от Владеющей, но у нас с ним адак. Я скован по рукам и ногам. И закрываю пасть, как только слышу про этого громилу, – бесстрастно отвечает широкоплечий уттарец с тугой белой косой до пояса.
– Каждый раз смешишь меня, юзман, – фыркает Метресса. – Ты не только северянин, но и самое гнилое и беспринципное существо на всех Трёх Континентах. Не говори мне о священных клятвах банжара и всей Та’Марана, что мы соблюдаем из уважения и трепета перед своей спасительницей. Эти качества тебе не достались уже на стадии формирования плода.
– Владеющая, как всегда, права. Я несу свой адак не из-за трепета перед какой-то Первой из Первых на твоей бесполезной Таа, – он сплёвывает, – а потому, что по другую сторону его несёт тот, кто всё ещё должен мне слишком много. Не нарушая договора, могу только намекнуть: эта бухая скотина на пляже настолько непрост, что стоит мне вякнуть хоть слово правды о нём – сразу узнает. И не так страшна смерть для меня, как то, что это разрушит наш адак.
Мойра недовольно морщится и покрывает тканями лицо.
– С тобой свяжутся, юзман. Храни свой адак вместе с мыслью, что ты всего лишь пена там, где я – волна. Привет Або Афо.
Мойра тает в воздухе, оставляя после себя рваные хлопья серого тумана. Северянин смачно сплёвывает прямо в то место, где она только что стояла, вспрыгивает на коня и мчится в сторону границы с Та’Шунья.
Солнечный диск парит уже высоко над горизонтом, играя бликами на Воде. Раасул улыбается Великой Звезде, не мешая потяжелевшим векам закрываться. Позволяя себе провалиться в глубокий, хоть и беспокойный сон прямо на песчаном берегу. Ему снова снится Джезерит и та высокая южанка, шедшая за ним по пятам в день Вспышки. Как она боролась с Пустотой, настигшей её в одном из переулков. Как растворилась в ней без следа. Раасул не знает, должно ли чувствовать стыд, что он не помог, но южанка возвращается вместе с кошмарами каждый раз, стоит ему сомкнуть веки. Она не звала на помощь и не кричала от ужаса. Лишь безотрывно смотрела на его безразличие, пока её голубые глаза не растаяли вместе с туманом.
Эпизод пятый. Проснуться – не значит вспомнить
Ифэми требуется несколько секунд на осознание – она лежит с открытыми глазами. Темнота вокруг обволакивает так плотно, что почти осязаемо сдавливает виски. Решив, что скоро зрение адаптируется, Фифи неподвижно созерцает пустоту перед собой. Кто бы ни притащил её сюда, он проявил некоторое гостеприимство: лежит «гостья» на чём-то мягком, в помещении тепло и приятно пахнет свежими простынями.
На всякий случай Фи старается не шевелиться. Даже слегка. Воображение детально прорисовывает жуткие картины, что могут скрываться во тьме. Всё то же воображение настаивает, что пустота хранит наблюдателя.
Лежать неподвижно всё сложнее, а вокруг не происходит ровным счётом ничего. Тем более ничего опасного. Пора бы преодолеть страх и разобраться, что это за место. Пульс ускоряется, а стук сердца мягко разрезает тишину. Ифэми не только чувствует, но и прекрасно слышит это. Так, под аккомпанемент собственного сердца, она резким движением садится.
Адреналин действует, как полагается: в ушах шумит, а взгляд затуманивается, заставляя темноту завибрировать. Фифи на секунду кажется, что пространство живое и буквально движется вместе с ней. Сердце стучит ещё сильнее, и не выдержавшая напряжения Ифэми кричит в пустоту: «Кто здесь?!»
Ответа нет. Несколько раз повторив попытку разговорить темноту вокруг себя, Фи резюмирует, что находится в помещении одна. Достаточное основание, чтобы успокоиться и начать действовать.
«Гостья» сосредотачивается на дыхании: старается расслабиться и привести мысли в порядок. Хаос в голове сопротивляется изо всех сил. Память всё насыпает разгорячённому уму картинок из прошлого, а воображение рисует бурные небылицы и предположения. Пульс зашкаливает. Ифэми не может вспомнить, предвидела ли нечто подобное, и совершенно теряется в закоулках собственной памяти, категорически не понимая, где находится и как сюда попала. Сложно сказать наверняка, где именно она была до этого момента. Мысли путаются и закручиваются в причудливые узоры, словно нарочно мешая успокоиться.
Сколько она просидела неподвижно, определить невозможно, но ощущалось это длиною в вечность. Из собственных мыслей Ифэми выдёргивает холодный воздух, заскользивший по босым пяткам. Ум моментально успокаивается, возвращая её в здесь и сейчас. Воздушный поток усиливается, а где-то за стеной слышатся тяжёлый топот и приглушённые голоса.
– Будто снег стряхивают, – шепчет Фифи пустоте.
Холод перестаёт облизывать кожу. Голоса звучат громче и отчётливее.
– …потом он опустил это в Воду. Я чуть не блеванула, Вил! Такая гадость. Откуда малой притащил всю эту дрянь? Мы так и не допытались. Он же сынок охотника, мало ли какой будет ответ, – тараторит строгий голос, явно впечатлённый тем, о чём рассказывает.
– Вода, Вода. Оставишь вас так на пару дней, а тут уже все вымокли по пояс и травят байки про «изумрудных оленей», – второй голос звучит ниже и тяжелее.
– Сам ты байка, – оскорбляется голос номер один. – Мы же не на льдине живём, здесь и не такое бывает!
– Я тебе так скажу. Мы живём в мире фантазёров и романтиков, предки которых сочиняли шизанутые сказочки. Мне иногда кажется, что они это сделали по приколу и очень жалели, что не смогут посмотреть на ваши лица, когда вы поймёте, что все эти легенды – полная чушь. – Он раскатисто смеётся.
Ифэми так внимательно вслушивается в голоса, что вовремя не различает за ними скрипучий шорох ключа в дверном замке. Опомнившись на последнем его обороте, она резко падает обратно на подушку и закрывает глаза.
Не слышно ни единого звука. То, что дверь отворилась, выдаёт только свет, мягко обволакивающий закрытые веки. Ифэми сосредоточенно изображает сон, не понимая, куда делись голоса.
– Мы слышим, насколько бешено колотится твоё сердце, – тяжёлый бас раздаётся прямо над ухом Фи, она чудом сдерживает дрожь.
– Вилмар, прекрати! – вступается голос номер один. – Южанка и так напугана. Здесь ещё и темно, как в глубинах Ситы!
– Ей же никто не мешал включить свет, – обращается Вилмар к своей спутнице, но осекается. – Тебе же никто не мешал включить свет, – последняя фраза явно адресована Ифэми.
Она глубоко вдыхает и открывает глаза. Постепенно привыкая к полумраку и уже различая две широкие фигуры, возвышающиеся над кроватью. Комнату теперь освещает тонкая полоса света, тянущаяся из приоткрытой двери.
– Ну вот. Так уже лучше, – мягко шелестит фигура с голосом номер один.
Кроме как по звучанию, силуэты больше не различаются ничем.
– Так и будешь сюсюкаться? – ругается второй голос. – Лампа на пять и пять! – командует он куда-то в темноту.
Помещение моментально заливает пронзительно-белым светом. Глаза Ифэми слезятся, и она рефлекторно жмурится.
Следующие несколько минут проходят в молчании под звуки медицинских приборов. Обладательница голоса номер один нажимает на какие-то кнопки, и комната словно оживает. Оказывается, что Фифи на больничной койке, окружённая причудливыми механизмами. Один из них берёт у неё кровь из вены, второй пищит где-то в области лба, третий упорно светит в глаза. Когда вся эта фантасмагория стихает, справа от кровати под мерное пиканье выскальзывает листок с результатами осмотра.
