Ярость стихий – Искра

– Тронешь её и урода за тобой я убью следующим.

Я зажёг над рукой шарик огня, чтобы показать, что не блефую и не шучу.

Сила внутри меня была в ярости, и я уже едва мог её сдержать. «Убей его!», – кричала она мне, – «Убей его и всех остальных прямо сейчас!». Шар огня над моей ладонью раздувался, светился ярко-белым, искрился, полыхал и потрескивал. Я, кажется, тратил больше энергии не на поддержание собственного заклинания, а на его ограничение, сдерживание. Никогда прежде моя магия так себя не вела.

Главный взглянул мне в глаза, нервно на мой огненный шар и чуть отодвинул меч от шеи Златы. С его слабым местом я не ошибся, так же, как и он с моим. Разбойники испуганно переглядывались, многие, после небольших колебаний, опускали оружие и, пользуясь моментом, отступали от нас обоих всё дальше и дальше в лес.

– Они близко…, близко…, Тесак, я боюсь… – вдруг истерично-плаксиво промямлил Гадкий, озираясь по сторонам, на трупы, и тоже чуть отступил, показавшись мне из-за спины Главного, по щекам у него текли слёзы. Я естественно тут же нацелил своё заклинание на него. Главный скрипнул зубами и зло прищурился. Гадкий замер и с ужасом уставился на меня и мой огненный шар. – Брат, отпусти её! Светлячки не ходят по одному! Они уже идут! Слышишь?! Отпусти её! Отпусти! Отпусти! Отпусти!

Он быстро-быстро переводил взгляд с моего заклинания на Главного и обратно, страх и надежда раз за разом сменялись на его лице. Моё сердце против воли забилось шумно и часто, инстинкты напряглись до предела. Я держал на прицеле одного, но на самом деле готовился ударить по другому, чувствовал, что вот-вот что-то произойдёт.

– Не надо, пожалуйста!

Гадкий закрылся от моего заклинания рукой, шагнул назад, едва не оступился, попытался встать на колени, понял, что это не сработает и вдруг как-то странно глянул на свой нож, так, словно увидел его впервые. Злата закрыла глаза и одними губами шептала что-то, судя по всему молилась.

Любой более-менее опытный маг умеет читать по губам – это основа выживания в магических поединках. Не знаю слышали ли Злату Высшие Силы, но меня то, о чём она их просила, потрясло.

Практически любой лицемерный «верующий», из тех, с которыми я сталкивался за это время, бормотал бы в этой ситуации заученные слова, умолял бы о помощи, о возможности избежать смерти или, в крайнем случае, о посмертном «спасении» собственной жалкой души, о каком-то «рае», мире лучше земного. На самом деле это была основная причина, по которой я, а прежде и мои родители, недолюбливали это всё. Истинная молитва – не заклинание, она должна идти из сердца человека и тут уж неважно знать «верный» порядок слов.

Злата думала не о себе. В своей смерти она видела хорошее: свободу и счастье с другой женщиной для своего мужа, окончание своего «проклятия» бесплодия, помощь мне. Это страшно, когда сильный человек видит смерть так: не как врага, а как друга, избавителя от всех бед и страданий. Это страшно и неправильно.

На лице Гадкого вдруг появилась безумная улыбка и словно какое-то внезапное осознание чего-то очень и очень важного. Он крепко, до белизны, сжал в руке нож и повернулся к Главному.

– Как кусок мяса! – Гадкий сделал неловкий шаг вперёд. – Не дадут умереть! Месяцы…, годы боли…

Он указал Главному глазами на Злату, затем истерично мотнул головой на меня, тот скосил на него взгляд, заметно занервничал, глянул мне в лицо, крепче прижал меч к шее Златы, но не двигался и молчал. Злата была их единственной страховкой и Главный, в отличие от брата, это слишком хорошо понимал. Я максимально незаметно, так чтобы их особо не провоцировать, пробормотал первые, начальные слова заклинания «Бриз».

Гадкий сделал ещё шаг, вдруг взвыл, словно раненный зверь бросился вперёд и с размаху всадил свой длинный, кривой, тёмный нож Главному в спину. Раздался треск ткани и какой-то чавкающий хруст. Лезвие пробило одежду и вошло глубоко, едва ли не по рукоять.

Главный вскрикнул, зло зашипел, чуть повернулся и пнул-оттолкнул Гадкого от себя, тот упал на бок и прокатился по листьям. Злата вздрогнула, зажмурилась и замолчала.

– Сука! – Главный покачнулся, нащупал левой рукой нож, но выдёргивать не стал и лишь криво мне ухмыльнулся. – Фартливый малой.

Меч в его руке чуть дрогнул и опустился, отошёл от шеи Златы. Я шагнул вперёд и без раздумий и колебаний, как учил учитель, ударил заклинанием «бриз». Плохой шанс всегда лучше никакого. В бою, как и в жизни, бывают ситуации, когда уже глупо не рисковать.

Раздался мощный хлопок, словно каких-то огромных крыльев и оглушительный воющий рёв. С моей левой руки сорвался яростный, бешеный поток воздуха, хлестнул в грудь Главного и Злату, отбросил их, словно пушинки, шагов на шесть-семь и ударил об огромное, вековое дерево. Во все стороны полетела грязь, пучки травы, ветки и листья. Небольшие деревца, которые стояли по направлению удара, согнуло, сломало, а некоторые и едва не вырвало из земли. Я на миг растерялся. Сила моего заклинания меня ошеломила.

– Демон… Не Светлячок… Демон…, демон… – зашептал Гадкий в ужасе, тяжело поднялся и судя по всему в надежде, что я сейчас брошусь к Злате, побежал. Я отправил свой огненный шар ему в спину. Из всех, кто здесь был, его бы я не отпустил точно. Не всех и не за всё можно прощать.

Заклинание рванулось вперёд словно гончая. Гадкий почувствовал что-то, попытался на ходу обернуться, но не успел. Огненный шар попал ему в центр спины, точно между лопаток, прошёл навылет и с шипением, дымом и паром вырвался из его груди. Гадкий сделал ещё неловкий шаг, словно споткнулся, обмяк и мешком рухнул на землю. Заклинание пролетело ещё шагов пять, зацепило небольшое деревце, воспламенило его, распалось на части и лишь затем погасло. Я на миг закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул, открыл их, заставил себя повернуться и взглянуть на Злату. Ни она, ни Главный после моего удара не шевелились.

«Принимая решения, принимай и их последствия», – всплыли вдруг совершенно некстати у меня в памяти слова учителя. Я попытался отогнать от себя эту мысль, но у меня не вышло.

Путь, который я проделал до векового дерева, у которого, раскинув руки, лежала Злата, на самом деле всего лишь несколько шагов, показался мне безмерно длинным. По дороге я несколько раз ловил себя на мысли, что смотрю больше не на неё, а на Главного, раз за разом убеждаюсь, что «опасности нет» и он точно мёртв. Удар об дерево измял, изломал всё его тело и вогнал ему в спину всё лезвие и даже часть рукояти ножа. Низ ствола дерева-великана, корни и листья вокруг были залиты кровью. Оружие прошло наискосок и насквозь и вышло пальца на два-три с другой стороны, из груди. Дыра была огромной, после такого не выживают.

– Принимая решения, принимай и их последствия…, – тихо прошептал я, наконец заставил себя отвести взгляд от пустых, застывших глаз-бойниц Главного, подойти и присесть возле Златы. Она лежала на спине, как-то безмятежно, словно даже спокойно, как будто не упала, а легла так сама. Глаза её были закрыты.

В лесу сильно стемнело, и поутих ветер, почему-то я обратил на это внимание только сейчас. Вечер заканчивался, совсем скоро уже должна была наступить ночь.

Я медленно взял руку Златы и нащупал пульс. Сердце её билось, но слабо, медленно, как у человека во время глубокого, спокойного сна. Я почувствовал лёгкое облегчение, аккуратно уложил руку Златы обратно на листья, осмотрел и ощупал её голову, особенно затылок, который оказался в крови, затем грудь, живот, спину, руки и ноги. Когда я закончил, то успокоился окончательно: раны были небольшими, поверхностными, в основном царапины, ссадины и синяки. Злате повезло, видимо большую часть удара принял на себя Главный.

Я поднялся и огляделся. Нужно было решать, что делать дальше. Время шло и совсем скоро уже должны были начать просыпаться, выходить на охоту, хищники. Оставить Злату одну в лесу, тем более в таком состоянии, я не мог. Ещё больше всё осложняло то что она видела мою боевую магию. Она и остальные. Инструкции учителя на этот счёт были чёткими. Всех таких людей, даже случайных свидетелей, я должен был обязательно нейтрализовать. Учитель сказал, что если слух о ребёнке-маге разлетится, а он в случае прямых свидетелей разлетится точно, то я могу больше не рассчитывать на долгую свободу и жизнь.

– Делай! Просто делай и всё! – Я похлопал себя по щекам и потёр лицо, чтобы собраться. – Нужно! Нужно! Нужно!

Моя решимость пошатнулась с окончанием боя. Расслабление наступило слишком рано, и я изо всех сил старался взять себя в руки, убедить, что ничего ещё не закончилось. Пока Злата спала, была без сознания, у меня ещё оставался, пусть небольшой, но шанс её спасти.

Выбор у свидетелей настоящей, боевой, магии, как правило, был невелик: быстрая, почти мгновенная смерть от руки мага или долгие, бесконечные, пытки и допросы. Светлые любят точность, они не отпустят ни того, кто проболтается и кого возьмут первым, ни всех остальных. Злата и оставшиеся в живых разбойники конечно же этого не понимали.

Выбора не было. Мне в любом случае когда-то пришлось бы с этим столкнуться. Всё решилось ещё в тот миг, когда я применил первое заклинание. Как сказал бы точно в такой ситуации мой отец: «ты знал на что шёл». Я помедлил, осторожно залез в карман, достал туго перевязанный бечёвкой свёрток из толстой кожи, который всегда носил с собой, и стал торопливо его распутывать.

Специально на такой случай учитель оставил мне один магический амулет, но из всех оставленных им предметов этот я не любил больше всего и, если уж на то пошло, даже его слегка боялся. Не знаю, как это объяснить, но эта вещь…, она была словно какая-то «злая» что ли, мрачная, давящая. Даже просто прикасаться к ней и то было неприятно. При этом в сопроводительной записке говорилось «постоянно носить с собой».

Заклинание, которое позволял делать амулет, называлось «контроль» – явно тёмная, не совсем чистая, какая-то слегка «нечестная», в отличие от стихийной, магия. Применялось оно лишь на спящем и позволяло на время полностью подавить волю человека, подчинить его себе, заставить выполнить практически любые, но обязательно чёткие и недвусмысленные, приказы. Неприятным, в большинстве случаев, но не в моём, «побочным» эффектом было полное исчезновение у цели памяти вплоть до предыдущего сна, то есть человека как бы отбрасывало назад во времени. Что мне и требовалось. Позволить Злате забыть весь этот кошмар было лучшим, что я мог для неё сделать.

Большинство людей и не подозревает, что часть воспоминаний, причём едва ли не большая, додумывается ими самими и имеет мало общего с тем, что в действительности ранее произошло. Это я и собирался использовать. История, которую я сочинил для Златы, была простой: женщина шла по лесу, несла корзинку ягод, почти дошла до родной деревни, но каким-то образом упала, запнулась или оступилась, неважно, и сильно ударилась головой. В себя, по моей задумке, Злата должна была прийти под каким-нибудь большим деревом, неподалёку от их деревни, в её памяти, до предыдущего сна, естественно, будет провал и чернота, первое время она даже, скорее всего, не будет понимать, где вообще находится и почему. Голова у неё разбита, на волосах запёкшаяся кровь, корзинка с ягодами будет валяться рядом, прямо возле правой руки, так, словно Злата сама её выронила при падении, часть ягод будет рассыпана.

Любой человек в такой ситуации, как только слегка успокоится, попробует вспомнить, что же с ним произошло, но если, даже после долгих попыток, у него вдруг не выйдет, то просто начнёт действовать по обстановке: прежде всего пытаться как-то выжить, выбраться из леса и вернуться домой. По дороге он, естественно, будет ломать голову над произошедшим и в конце концов подыщет «временное», самое логичное, ему объяснение и использует его, склеит в своей памяти наиболее вероятное начало истории и самый её конец. Воспоминания, даже такие, фальшивые, дают видимость безопасности, поэтому люди и цепляются за них. Как только Злата попадёт домой, её муж и все, кто знал-видел, как она уходила в лес, лишь подтвердят её догадку, а уже через пару-тройку дней фальшивые, придуманные, воспоминания от настоящих будет уже не отличить.

Я наконец распутал узел на бечёвке, размотал её и достал амулет. Выглядел он тоже жутковато. Это была небольшая, мёртвая, выпотрошенная и набитая чем-то змея, с двумя кристалликами изумрудов вместо глаз и огромными серебряными или серебрёнными зубами. На хвосте её было что-то вроде небольшой детской погремушки. У нас таких тварей не водилось точно, я, по крайней мере, за время своих странствий, о подобном не слышал ни разу и сам их тоже не встречал.

Слова заклинания, необходимые для активации амулета, были написаны-выгравированы прямо на коже змеи, словно какая-то своеобразная татуировка. Читать их было сложно, тем более в таких сумерках, приходилось постоянно поворачивать змею, держать, вертеть в руках, её «погремушка» при этом тихонько, едва слышно, побрякивала.

В лесу вдруг поднялся лёгкий ветер. Деревья недовольно и осуждающе зашелестели. Я чувствовал мощное «поле», которое исходило от амулета, но потоки силы поблизости оставались неподвижны. При всей его невероятной мощи это заклинание было совершенно невозможно отследить.

По мере того, как я произносил слова, они на коже змеи слегка подсвечивались, загорались каким-то мягким, желтоватым, светом. Я чувствовал, как вокруг нас, вокруг меня и Златы, медленно сгущается тьма.

Смысл слов и, тем более, фраз, заклинания, я не понимал. Они были слишком редкими, чуждыми моей обычной магии, сложными. Читать всё мне приходилось посимвольно: «бездна или колодец», «спуск», «холод», «покорность», «пустота»…, ощущения, при этом, у меня, естественно, были не самыми приятными. Каждое слово, каждый новый произнесённый мной символ, был словно шагом по тёмной лестнице, бесконечной тёмной лестнице вниз, по которой я медленно, ощупью, спускался сам и вёл за собой Злату.

К концу заклинания змея у меня в руках начала вздрагивать, довольно ощутимо, словно конвульсивно, дёргаться. Это было страшно до такой степени, что несколько раз я её едва не бросил. Успокоения логики, что это всего лишь последствия, игра, мощных внутренних потоков сил, помогали слабо.

Каким-то образом я закончил заклинание и уложил заряженный амулет на грудь Златы. Теперь мне оставалось только ждать. В инструкциях больше ничего сказано не было. Пока я даже не мог понять точно получилось ли у меня хоть что-то или нет.

Некоторое время ничего не происходило, затем змея-амулет вдруг как-то странно шевельнулась и, абсолютно неожиданно для меня, медленно подняла голову. Её изумрудные глаза ярко вспыхнули, татуировки на коже засветились ярче, а «погремушка» на хвосте зашелестела, словно небольшая ветряная трещотка. Интуиция мне подсказывала, что заклинание только что определило цель.

Я на миг опешил, смотрел во все глаза и старался вспомнить, какие именно символы, какой их порядок, мог дать такой эффект. Псевдооживление – сложнейшая вещь, высшая из всех форм наведения магических заклинаний. Книг по ней, со слов учителя, почти не встречалось, даже Свободные маги, не то что Светлые, хранили эти знания, как один из самых величайших секретов.

Змейка амулета негромко зашипела, повернулась, поползла вверх по груди Златы, медленно, неторопливо, вокруг её шеи, словно ожерелье или шарф, широко разинула пасть и вдруг неожиданно вцепилась своими огромными, тускло поблёскивающими серебром, зубами, прямо себе в хвост, чуть выше «погремушки», её глаза и татуировки погасли. Я забыл про символы и непроизвольно сделал шаг назад. По моей спине пробежал леденящий холод.

Злата шевельнулась, вдруг судорожно, словно человек, которого только что вытащили из воды, шумно, со свистом, вдохнула-втянула в себя воздух, резко села, распахнула глаза и уставилась на меня застывшим взглядом. Я повидал многое, думал, что полностью привык к магии, но в этот миг едва не вскрикнул. Глаза её были изумрудно-зелёными, глубокими словно бездна и светились тем же мягким, призрачным светом, что и у змеи.

– Приказззывай… – прошептала-прошипела Злата и медленно, каким-то нечеловечески плавным, слегка извивающимся, движением, поднялась. Я про себя отметил, что она не моргает. Совсем. Это наблюдение было каким-то далёким, безличным, просто рефлекторным. Я должен был отдать приказ, сказать что-то, но не мог. Мой язык словно распух или намертво прилип к нёбу. В тот же миг я понял, что в глаза Злате лучше не смотреть.

Сосредотачивался я долго: шептал, мямлил, затем уже бормотал. Злата оставалась безучастной. Инструкции должны были быть прямыми, простыми и чёткими. На то чтобы сделать их такими у меня ушло едва ли не четверть часа. От первоначального варианта, при этом, осталось совсем немного.

– Возьми свою корзинку! – Я искоса взглянул на Злату, так, чтобы случайно не пересечься с ней взглядом. – Дойди до тропинки, ведущей к вашей деревне! Найди дерево, с хотя бы одним корнем более толстым, чем у тебя запястье правой руки! Подойди к нему на расстояние одного шага! Брось корзинку так, чтобы ягода, которая в ней лежит, рассыпалась! Ляг затылком на корни дерева, которое ты нашла!

Я, как и прежде посимвольно, произнёс несколько витиеватых слов-фраз, которые превращали всё сказанное мной в приказы, их я предусмотрительно запомнил-выучил наизусть. Злата медленно кивнула, резко, едва ли не каким-то броском, развернулась, подхватила свою корзинку и быстрым шагом, не оглядываясь, направилась прочь.

Долгое время мы просто шли. Я следовал за Златой в небольшом отдалении. Приближаться к ней было не слишком приятно, внутри, при этом, что-то словно нашёптывало: «не подходи», «не подходи», «не подходи»…

Лес вокруг тихо шумел. Деревья провожали нас осуждающими, напряжёнными, взглядами. Мои шаги, по сравнению с шагами Златы, выходили шумными, неуклюжими, её же почти не было слышно совсем, в какие-то моменты мне вообще казалось, что она даже и не дышит.

Всё шло неплохо, но не успел я этому обрадоваться, как Злата вдруг неожиданно резко остановилась, скорее даже замерла, как вкопанная, так, что я едва не врезался в неё, и пристально уставилась на заросли кустов впереди. Её странное поведение и то, как она вдруг начала двигаться, мне не нравилось. Действие амулета не могло закончиться так скоро, а свои команды ей я не отменял.

Из кустов, на которые смотрела Злата, раздался приглушённый вздох ужаса и, почти сразу вслед за ним, резкий арбалетный щелчок. Я растерялся и даже не успел понять, что вообще происходит.

За какой-то миг, или даже меньше, долю мгновения, рука Златы оказалась прямо перед моим лицом, арбалетный болт, который должен был оборвать мою жизнь, был в ней. При всём желании я бы не успел ни уклониться, ни набросить щит.

Злата надавила большим пальцем и металлический, кованый, болт, с громким, стеклянным, звоном переломился, его наконечник мягко, почти беззвучно, упал на листву. Не знаю зачем она это сделала, но выглядело это абсолютно нереально. Злата чуть наклонилась и бережно поставила свою корзинку у ног.

– Демон! – заорал мужик-разбойник, выскочил из кустов, держа длинный, грязный, а местами и поржавевший меч двумя руками над головой, и бросился на меня, кажется, это был тот, который тогда сбежал последним.

Перемещение Златы, её движения, я вновь не успел разглядеть, она вдруг как-то просто оказалась далеко впереди, прямо с ним рядом. Два удара прошли почти мгновенно, если бы я не был на таком взводе, то наверняка не сумел бы различить и их. Левой рукой Злата отбросила меч разбойника в сторону, а правой, ребром ладони, тут же сломала ему кадык, возможно и позвоночник, потому что, кажется, при этом был слышен какой-то хруст.

Мужик свалился как-то неестественно: на спину, но с опущенным на самую грудь подбородком, без крика или даже хоть какого-нибудь стона или хрипа. В тот миг, когда его тело коснулось листьев, он точно был уже мёртв. Злата, как ни в чём ни бывало, вернулась, подняла свою корзинку и пошла дальше. Мне ничего не оставалось кроме как набросить слабый шит о физических повреждений и поспешить за ней.

До тропинки мы добрались быстро и без дальнейших происшествий. Злата нашла дерево, бросила корзинку и улеглась под него, глаза её медленно закрылись.

Змея амулета разомкнула зубы, свалилась на листву, вновь, на этот раз совсем слабо, осветилась, отползла чуть в сторону и замерла. Я сделал шаг к ней, хотел её подобрать, но не успел. Амулет разрушался: гнил, чернел и разлагался прямо на глазах, спустя пару мгновений от него осталась лишь какая-то чёрно-бурая жижа. Я про себя выругался. О том, что эта вещь одноразовая, учитель меня не предупредил.

Магический след на Злате всё же остался, но совсем слабый, такой, что точно бы выветрился до утра. Я быстро подтёр его ещё насколько смог, чуть отошёл, спрятался за деревом неподалёку и набросил на себя лёгкое заклинание «отвода глаз».

Ждать мне пришлось недолго, от силы четверть часа. Злата тихо застонала, очнулась, испуганно вскочила и стала растерянно панически озираться. Глаза её были обычными, разве что слегка покрасневшими и опухшими. Я развернулся и быстрым шагом пошёл прочь.

В лесу совсем стемнело, гулко ухали, а иногда и шумно хлопали крыльями, охотились, ночные птицы, где-то возились и рычали хищники. Я шёл к лагерю разбойников, хотя больше всего на свете хотел просто сбежать, уйти от этого места, как можно дальше. То, что я собирался сделать, ужасало меня, это и то, что я не чувствовал ни жалости, ни сострадания.

Безопасность Златы всё ещё была лишь видимой, маг во мне слишком хорошо это понимал. Без завершения дела, любое, даже самое идеальное, его начало не имеет смысла. Это слишком разные вещи: имитация и борьба. «Не разыгрывай представлений для собственной совести», – говорил об этом учитель, – «не делай пустых, показных, вещей. Лучше уже сразу смирись со вторым вариантом до конца, прими его, как выбор, как свою ответственность». Все недоделки он всегда называл малодушием, глупостью и пустой тратой сил.

Найти оставшихся разбойников заклинаниями «обнаружения жизни» оказалось совсем просто: новая сила внутри всё ещё поддерживала меня, все мои заклинания теперь словно на неё «умножались», становились мощнее в сотни, если не в тысячи, раз. Энергии, впрочем, на этот поиск, не стихийную магию, у меня тоже ушло немало.

Идти мне пришлось недолго, всего от силы час или полтора: лагерь разбойников, как ни странно, был совсем близко от деревни, теперь я понимал почему они старались по возможности не трогать местных – это было слишком опасно для них самих.

Обжитым это место явно не выглядело: разбойники ютились в лёгких, разборных, палатках из шкур, видимо часто переходили тут неподалёку с места на место. Сторожевых собак, которых я опасался больше всего, да и вообще никакой охраны вокруг не было. В лагере царили полнейший разгром и запустение. Я на всякий случай набросил щит, зажёг над рукой небольшой шарик огня, чтобы стало посветлей, и подошёл ближе.

В воздухе витал запах смерти. Тут и там, в лужах ещё не застывшей крови, валялись рассечённые и заколотые тела. Нападение было неожиданным, подлым. Практически никто из убитых даже не успел достать оружие и дать хоть какой-то отпор. Некоторые же, судя по положению тел, вообще перед смертью от чего-то вырубились и спали, либо от какого-то крепкого вина, которым от них до сих пор сильно разило, либо от яда.

Издали, из арбалетов, были убиты только двое, причём второе тело стояло у дерева и было утыкано болтами и стрелами сплошь, так, что напоминало какого-то абсолютно жуткого, нереального, металлического, ежа. По клочкам оставшейся одежды, росту и очертаниям фигуры в нём смутно угадывался долговязый парень-весельчак. Первым убитым был, кажется, мужик, который меня тогда догнал и толкнул, у него два арбалетных болта торчали из живота и один из шеи, все они были разными. Перед смертью он шёл, а затем и полз по земле по направлению к первому стрелку, кровавый след протянулся за ним по листьям шагов на десять-пятнадцать. Выглядел он действительно жутко: на лице его застыла гримаса чистой злости и неверия, а в огромной лапище он судорожно, словно свою последнюю надежду, сжимал меч.

Понять, что здесь случилось было несложно. Разбойники делили власть. Я знал, догадывался, что рано или поздно так и произойдёт, но не думал, что настолько скоро. Ничего не изменится. Этим людям нечего терять и некуда идти. Они словно лютые, бешеные, звери. Да, первое время они будут растеряны, но лишь до тех пор, пока лидерство в их шайке-стае не возьмёт кто-то другой. Банда реорганизуется, возможно станет осторожнее, но всё начнётся вновь. На чьей совести тогда окажется смерть их следующей жертвы? На их, или на совести того кто их отпустил? И кто это будет? Беспомощный старик? Беременная женщина? Младенец? Теперь, видя это всё, я окончательно убедился в том, что пришёл сюда не зря.

Издали, с другого конца лагеря, доносился тихий треск небольшого костра, громкая мужская ругань и временами совсем неуместный, хриплый, но словно какой-то припадочный, истерический, смех. Судя по голосам там собралось человек семь или восемь. Прятаться смысла не было, как и медлить. Я даже не стал развеивать своё заклинание освещения, усилил щит и просто пошёл на звук.