Реквием

– Думаешь, его можно истолковать двояко?

– Я отказываюсь верить.

– Так ведь хочется.

– Мне ее предсказания – как громкая музыка при головной боли, – раздраженно вскрикнула Инна, не контролируя себя. – А вот что ты запоешь ближе к концу означенного срока?!

– Надеюсь, удастся настроиться. Говорят, что перед кончиной организм сам вырабатывает обезболивающее, чтобы человеку легче было уходить в небытие.

– Только не мой донельзя разбалансированный организм, не способный ни помочь, ни оградить от моментов невыносимого напряжения сил борьбы с болью. Спасает потеря сознания. А из нее можно и не выйти.

– И не мой, наверное, тоже.

– Да, попали мы с тобой в переделку. Обе потерпели поражение в борьбе с болезнью. Вот ты больше молчишь, и я понимаю: дозируешь свои силы. А девчонки, скорей всего, думают, что заносишься. – Нервная дрожь прошлась по телу Инны.

От скорбного взгляда подруги у Лены опять защемило сердце. Она понимала, что ее боль – не только сострадание и жалость в чистом виде к Инне, к ней примешивалась изрядная доля собственных терзаний и страхов.

– Лена, я где-то прочитала анекдот. «Зачем эти боли?» – спрашивает измученный больной. И черт отвечает зловредно: «А просто так». «За что они?» – молитвенно вопрошает страдалец. «Да ни за что», – радостно скалится черт. «Темнишь», – сказал больной и… умер». Это про меня.

– Держись до последнего. Ты сильная. Вера заставляет мозг человека совершать великое, а его организм – невозможное. Мудрый надеется, что всё в жизни не бессмысленно.

– Ничего подобного! Мудрость наша теперь совпадает со скепсисом. Двадцать первый век. Наши знания требуют оставить надежду. Современный мир впадает в сумеречное состояние?

– Так уж и весь мир. Я верна надежде, – мягко запротестовала Лена.

– Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Не избежишь.

– Ты уже дважды выжила ценой невероятных усилий и теперь выдержишь. Бог любит троицу. Не стоит заранее предаваться скорби. Не накликай новых неприятностей. Мысль материальна. От беды беды не ищут.

Но Инна поняла горький оптимизм подруги и уловила в её голосе явно прозвучавшую, с трудом скрываемую тревогу и за себя. И ее мысли о Лене полетели с космической скоростью на орбиту прошлых, многократно прокручиваемых воспоминаний.

3

«Сначала Андрей надломил Лену. Как же, мать-одиночка – социальная трагедия! Наверное, ни одной собаки не осталось в округе, которая не гавкнула бы в её сторону. А того не понимали, что не грех родить ребенка, грех убить. – Тяжкий вздох сожаления вырвался из груди Инны. – Потом гибель Антоши надорвала ей сердце, и окоченела ее душа. Был первый толчок – измена, потом второй, самый мощный стресс – сынок. Он и запустил механизм образования опухоли, а трудная жизнь только способствовала ее развитию. Вот откуда ее болезнь раковая, роковая… Будь Лена счастливой, могла бы еще долго пожить, много хорошего людям сделать.

Новое счастье так и не ворвалось в ее размеренную, распланированную на годы по минутам жизнь. Не улыбнулась ей судьба. Вот и коротает век, самостоятельно справляясь с заботами. А теперь и сама вот-вот уйдет. Господь и от нее беду не отвел. У нее стрессы, а в моей болезни виноваты долговременные обиды. Я позволяла им созревать. Есть к чему привязать этот неопровержимый, недостойный факт. (Инна печально усмехнулась.)

Андрею, наверное, его поступок годков не убавил. А казалось, они как нельзя лучше подходили друг другу. Правда, эта любовь внесла в жизнь Лены то, ради чего стоило жить. Ребенка. Почему же все-таки она жестоко отметала все поползновения обожателей, избегала «горизонтальных» связей? Забыла, простила Андрею надругательство над ее любовью или наоборот? Лена была способна испытывать чувство, за которое могла бы отдать многое. А Андрей?.. Потребности ее тела мог удовлетворить только человек, равный ей, близкий по духу. Но ей больше не удалось найти такого. Вот и держалась за память прошлого, за свою любовь к Андрею.

И Галкиному, и Эмминому мужьям их подлость не аукнулась. Разве мы с Галкой стали бы несчастливыми, не будь у нее Василия, а у меня этого гада Вадима? Его имя для меня – табу. Каждая из нас сама для себя решает, кем для нее стал тот, первый. Я сдваиваю, страиваю наши судьбы? Да, потому что у всех нас душераздирающий финал – ощущение загубленной жизни. Но видит Бог – она у нас чего-то да стоила! Мы жили, мы боролись!»

Внезапно перед глазами Инны всплыло лицо человека, о котором она не позволяла себе вспоминать вот уже много лет. Она хотела его увидеть и надеялась никогда не увидеть.

«Виктор Цой пел: «Смерть стоит того, чтобы жить. Любовь стоит того, чтобы ждать». Да-а… Человек постоянно чего-то ждет, и часто не дожидается. Мы так хотели быть счастливыми! Но наша жизнь с самого начала дала осечку. Кто-то гениально сказал: «Жизнь продолжалась, а судьба уже кончилась». Главное эти мужчины уже сделали: они сломали нас. Но велика ли честь победить более слабого? Не одна я поплатилась за доверчивость. Нас сотни тысяч. И кто наказывал? Те, кого мы любили, те, кого самих надо было линчевать. Вот, мол, Золушка, тебе твой принц, а вот тебе его «Алые паруса»! Непригодные для реальной жизни оказались эти книжки. Они-то при чём? Авторы хотели нас радовать. Читая их, я испытывала счастье, полноту жизни. А теперь только приступы дурноты».

«Хотя и моя вина была», – честно отмечает сознание Инны. – Но это если рассматривать прошлые события с позиции нынешнего возраста. А тогда во мне говорила искренняя юность. Только расплачивалась я за ее глупость по полной программе. К сожалению, наши ошибки мало что дают в познавательном плане, но слишком много отнимают.

Жаль, что родители не говорят детям о пробуждающихся инстинктах, стесняются посвящать в их смысл, в способы преодоления искушений. Конечно, дети думают больше, чем могут выразить словами, но они варятся в собственном соку, в своих до конца не сформировавшихся понятиях. Подросток не может полностью жить только своими мыслями, ему надо не намекать на плохое, не подсказывать, а подробно растолковывать. Это взрослый обязан стремиться жить своим умом. А меня только ругали. Ищу себе оправдание?

Взаимоотношения полов?.. Это мальчишки зацикливались на этой проблеме и всячески подбивали старших товарищей на признания насчет любовных приключений, требовали от них подробностей. А для меня все было просто и ясно. Вырасту, выйду замуж, будут дети. Так было, есть и будет во всем живом мире: в растительном, животном и человеческом. Это само собой разумеющееся. Не надо закрывать глаза на естественные вещи. Они есть и обязаны быть в семье. В этом нет ничего предосудительного, пошлого, грязного. Это обыкновенная составляющая любви. Как у всех. И разрешив для себя эту проблему, я больше никогда о ней не задумывалась. У меня не было терзаний, излишнего любопытства к этому факту. Зачем спорить, выяснять, углубляться? Пока мне не к чему об этом думать. Всему свое время. А сейчас я просто хочу, чтобы меня любили, обожали! И всё. Любви не пристало быть мелкой, обыденной. Вот и была занята тем, что прислушивалась к себе, к тому, что подспудно то тлело, то бурлило во мне. Я ждала от любви чего-то неслыханно прекрасного! И дождалась. Вадима.

Потом были изнурительные приступы уныния и отчаяния. Это была тоска по себе, такой юной, чистой и прекрасной. Отрезвление обесцветило все привычные чувства. Мир стал пресным, неинтересным, гадким. И я ушла в себя, как черепаха в панцирь. Мне хотелось освободиться от всего злого и темного, появившегося в себе, понять, что цель жизни не наслаждение, не призрачное счастье, а что-то другое, пока мне неведомое. Может быть, духовность? Но я стала скороспелым беспросветным циником.

Счастье! О нём мечтается, пока ты здоров. Больному просто хочется жить». – Инна тяжко вздохнула и будто захлебнулась горькими мыслями.

«А о чём задумывается не встроившаяся в нынешнюю жизнь молодежь? Разговаривала недавно с одним таким экземпляром. Имеет специальность, но уже несколько лет живёт на пособие. С одной девушкой «дружит», потому что она работает в столовой и подкармливает его, другую пытается «охмурить» на предмет женитьбы, но она пока сомневается, стоит ли ей брать на себя такой хомут, время тянет, надеется, что он устроится на работу. Спит с обеими по очереди. Ищет новые варианты. И притом курит дорогие сигареты и на «сэкономленные» деньги раз в неделю балует себя посещением ресторана. А в «свободное» время болтается по городу в поисках приключений. Я упрекнула его в пассивности и безделье, в отсутствии чувства ответственности за тех девушек. Он страшно удивился: «Анализировать отношения с женщинами? Из-за них распалять в себе мерзкую тоску, о чем-то задумываться, размышлять, губить свою и без того неудавшуюся жизнь?» – «А им не губишь? Как ты думаешь, они разделяют твою точку зрения?» – возмутилась я. – «Это их проблемы», – спокойно ответил он. И что тут скажешь?»

…Ах, эта детская, недосягаемая пониманию грубых мужчин, целомудренная бескорыстная вера в порядочного человека! Ах, эта чистота помыслов и розовых романтичных мечтаний! Ну как тут не наломать дров? Юному непорочному сердцу непонятна природа предательства. И ведь не растолкуешь, не поверит оно в плохое, пока само не поранится. Такой вот полнейший деревенский наивняк!

Ко времени знакомства с Вадимом я уже прочитала «Воскресение» и «Анну Каренину» Толстого, но моя юная память неосознанно остановилась на тайном вожделении Катюши Масловой, неизъяснимо бродившем и во мне, а не на наказании, которое она понесла из-за неумения думать о последствиях своих поступков.

«Нет, конечно, мне было жаль Катюшу, я ненавидела Нехлюдова и презирала его бездействие, – мысленно возражает себе Инна. – Но я была еще так глупа! Чувства возобладали над умом, которого еще было слишком мало. И теперь я признаюсь себе в этом с удалью крайнего отчаяния».

А тогда мне надо было кого-то любить, благоговеть, видеть в чертах любимого окрылённость, одухотворённость. Я представляла себе его лицо, исполненное воли и мечтательности, полное таинственной жизни. Оно отвечало моим сокровенным мечтам. И я влюбилась в Вадима до одури, до умопомрачения. И это развязывало ему руки. Потому что сама… Дух захватывало, я ничего не соображала, с остервенелой готовностью неслась к нему, расшибая колени, не помня себя, кидалась ему на шею. Он был такой необыкновенный! Помню его первый роскошный выход! Он него исходила такая яркая ослепляющая энергетика! На фоне наших мальчишек он казался мне брильянтовой запонкой на белейшей манжете сказочного принца, огромным сияющим драгоценным камнем в царственной короне.

«Откуда во мне и стеснительность, и решительность? – спрашивала я себя. – Чем объяснить это несовпадение и противоречивость? Лихорадочным, взвинченным, доведенным до экстаза восхищением, возникшим среди страшно пресной жизни?» Ни запретить, ни обуздать. Я радовалась своей способности к возвышенным переживаниям, умению любить. «Я счастлива! И пусть весь мир подождет!» Вот и отдала свою жизнь на поругание. С небес любви и счастья падать очень больно. Страх и обида отравили мою юность. Почему не было предощущения опасности?

Восхищением всё объясняется? Ничуть не бывало! Наивностью, глупостью. И заключение это старо как мир. Кем я была? Девчонкой с сильным эстетическим голодом и убогим восприятием жизни. Красавчик! И этого было достаточно, чтобы влюбиться, пожирать его глазами, млеть? Безнадежный случай. Такой глупышки свет не видывал. Ха! Шокирующий уровень душевной искренности.

Это я теперь так считаю, а тогда старалась попасться ему на глаза, что само по себе было унизительно. Мои желания не укладывались в понимание мной женского достоинства. И это злило. Я стыдилась себя, особенно в редкие минуты отрезвления. Я скулю? Вон Анькина неудачливость превосходит всякое понимание. Но стоит ли оспаривать ее первенство среди наших подруг? Некоторые из них лишались взрослых детей. Когда дети уходят из жизни раньше родителей – это самое страшное».

Из груди Инны вырвался странный захлебывающийся звук. Лена вздрогнула, насторожилась и подумала: «Молчит, значит, вспоминает. Сколько раз она прогоняла в памяти пережитое? И сегодня взвинтила себя донельзя. Бедная. Совсем ее нервы сдают. Взывать к логике бессмысленно».

«Да, я скулю. Да, я знаю, что это самое распоследнее дело! Но иногда мне кажется, что весь этот искорёженный мир населен одними подонками. «Выжженная пустыня моего сердца!» Может, и звучит эта фраза избито и пошло, но она такая точная! О это юное загадочно-возвышенное чудо – «души доверчивой признанье»! Дура. Сама подставилась. Себя в жертву ублюдку принесла. И никто своей праведной молитвой не разрушил его капище, это гнездо зла! Там требовался огнемет.

Я предпочла его, а он осмеял, смял, сломал. От скуки погубил, ради развлечения. И в больницу послал тоном, в котором не было и намека на какую-то иную возможность решения моей проблемы. И рукой небрежно вслед махнул, мол, давай, поторопись. Я не знала, как вести себя в этой «нештатной» ситуации, не понимала, к чему это приведет. Была напугана. Уж как водится. Совсем девчонкой была».

Инна вздрогнула, будто голос из прошлого, как вскрик души, как отголосок того страшного дня, опять с прежней силой застучал в ее усталом сердце: «Как болит душа обидой на судьбу!»

Почему оказалась не готовой к превратностям судьбы? Самая смелая, самая дерзкая – и вдруг такое. Это было неожиданно и невероятно. Я даже не пыталась, как часто делала раньше, перевести стрелки на мать, ее обвинить в том, что не уследила, не предотвратила, не пресекла. «А ведь на самом деле: всё детство взрослые нами командуют, «обламывают» нас, а потом требуют серьезных, осмысленных решений! И мы, не умеющие думать, привыкшие подчиняться, не ведая сомнений, делаем ошибки, потакаем теперь уже мужчинам, которые старше нас. Мы им тоже доверяем», – искала я себе оправдание. Но ведь и Ленина мать не допускала возражений. Ленке повезло не встретить подлеца? Я хоть в школе, а она уже в институте промахнулась.

Всю жизнь, сколько себя помню, корила многоопытного Вадима за то, что внушил отправиться в больницу. А там одним днем повзрослела, да поздно было. Пришла ребенком, а ушла обожженной жизнью женщиной. Для себя самой стала как прокаженная. Наверное, именно тогда я впервые по-настоящему испытала к себе жалость. Кого винила? Мать с бабкой, не сумевших воспитать, не заложивших в меня чего-то важного, ситуацию в обществе? Себя, за то, что не научилась самостоятельно думать? Когда к горлу подступала обида, конечно же, перед глазами всегда вставал конкретный обидчик. Кто же еще, если мне шестнадцать, а ему сорок?.. Таков был мой «ответ Чемберлену». А Лена всегда была хозяйкой своих чувств и важных поступков. Но и ей не повезло.

А что сегодня? Ночь. Сонная комната. Почти нет посторонних звуков. Если только иногда через глухо задраенные окна донесется непонятный далекий рокот. Нет людской суеты, заставляющей думать о чем-то постороннем. И я опять вся там, в детстве, в юности, дотошно перебираю в уме пережитое. Девочкой жила, следуя почти вслепую каким-то случайным поворотам судьбы. Одни события ловко вплетались в другие, и оставалось только простодушно, не противясь, следовать их игре. Вилась нить событий, и я плела из нее паутину непредсказуемых выводов. Я с интересом следовала по предложенным судьбой дорожкам, которые приводили к самым неожиданным сюрпризам. Не одну меня сгубило любопытство и сжег ад первой запретной страсти».

Горло Инны зажала в тиски давнишняя боль. Из него вырвался хриплый, сдавленный стон. Теперь вздрогнула Лена. Она поняла: «Инна так и не смирилась». Но прервать мысли подруги так и не рискнула.

«Вадим сжег мою мечту, и стало на душе нестерпимо холодно и пусто. А хотелось жить с любовью, с радостью. Я загоняла обиду в глухие уголки своего сердца, но она вылезала, преследовала меня, всплывала в самые неподходящие моменты. Лоб почему-то покрывался холодным потом, а по спине бежали горячие ручейки… С тех пор моя жизнь – цепь незаслуженных утрат. Сожаленья разрывают мне сердце. Но они бесплодны.

А что бы дал мне тяжелый безрадостный брак с Вадимом? Нет, свобода лучше! Ха! Пламенный привет нашим глупым юным мечтам! Почему до сих пор Вадим не выветрился из моей памяти? Обида не забылась. Я же проклинала его, великовозрастного и жестокого! Я ненавидела себя, юную и глупую! Почему Всевышний наказывал нас, а не Вадима, намеренно губившего юных, чистых, неопытных, невинных? Почему не остерегал, не оберегал, а отдавал на поругание? Наша судьба в наших руках? А как же справедливый карающий меч?.. Зачем мне эти воспоминания? Как отключиться от теребящей душу едкой горечи обид?»

Инна не заметила, как заговорила вслух.

– Лена, верно, помнит мои слезные рулады в периоды депрессий. Эх, вымарать, вытравить бы из памяти и вообще из жизни людей эти страшные для любых ушей слова «измена», «подлость»!

«Каждый шаг на пути к себе Инне давался через боль», – вздохнула Лена.

– Больше падений ниже дна у меня не было, но жизнь не наладилась. Так и не нашла я себе талантливого мужа, с неравнодушным сердцем. Первый раз замуж торопливо пошла. Боялась, что не достанется. Но уроков не извлекла. И со вторым, и с третьим все было так же. А четвертый мужчина был последней ниточкой, за которую я ухватилась. Только и она оказалась не той. Мне опять не хватало тепла, я была одинока. Я надеялась, что с кем-то буду более счастливой и уверенной. Но поражал цинизм, бессердечие мужей. Получалось, мои замужества были чем-то вроде профилактики тоски. Хорошее быстро проходит, а плохое ранит, его всю жизнь чувствуешь и помнишь. Возможно, хорошего было слишком мало? Это как посмотреть. А если каждый день проанализировать? Много наберется?

Инна вдруг нервно засмеялась, заставив Лену внутренне содрогнуться. Как-то странно и страшно истерично прозвучал этот смех в ночи. Но произнесенные слова были тихими, спокойными, парадоксально неожиданными:

– Мне не нравится, когда целуются с языком. Мне кажется, только губы предназначены для этого сакрального действа. Не всякие импровизации достойны повторения и закрепления.

«Она бредит! – подумала Лена. – Или просто не осознает, что говорит вслух? Отнесу эту странность к непонятному проявлению ее болезни».

– …Я всегда любила что-то особенное, мечтала о невозможном. О том, к чему была совершенно неспособна. «Я прекрасно пою и танцую!» Я на самом деле придумала очень чувственный, сексуальный танец, но исполняла его только в мечтах и снах с не очень красивым, но умным, надежным, нежным и очень обаятельным, обходительным мужчиной. С таким, какого хотела бы иметь рядом с собой. Этот танец мне казался идеальным. Я считала, что неподготовленные, незаученные, естественные природные движения, как и прекрасные искренние движения души, наиболее трогают сердце. Но в жизни так и не пришлось ни разу его исполнить. Не с кем было.

«И у Инны от усталости скачки в мыслях, – сочувствует подруге Лена, то впадая в сонную канитель, то вновь через оторопь приходя в ясное сознание. – И мне неплохо бы прикорнуть. Но Инна и её состояние меня пугают».

– Вот так лежу иногда, обшариваю самые темные закоулки своей угасающей памяти и хандру на себя нагоняю. Оглядываюсь назад и что я вижу? Сплошные зигзаги, сбои. И всё во имя любви и счастья! И всего этого – плохого и хорошего – как и не было… Но ведь было!

Мне кажется, что человек может считать себя счастливым, если радостное и доброе в его жизни перекрывает печальное и злое. Вот поэтому, наверное, мы подсознательно стремимся делать добрые дела, чтобы скомпенсировать ими недостаток в себе простой искренней естественной радости. Мы сами себе ее «организовываем». «Дошло, наконец, на пятые сутки». – Эти слова Инна произнесла с безжизненным усилием и так, точно они причинили ей мучительное страдание.

«Издевается над собой. Этакое утрированное осмеяние себя», – думает Лена.

– И почему мы слишком поздно понимаем, что для нас настоящее, главное? Что же мы так долго умнеем? Кирилла мучила, издевалась, мстила ему за боль, причиненную мне другим, вымещала свои неудачи на безвинном. А потом долго ощущала тоску по его настырному вниманию. Такого парня у меня больше не случилось. Но я его не любила. Я всегда жила сильными чувствами, – покривив губы, опять с суровой насмешливостью иронизирует Инна. – Оцениваю, критикую себя? Видно, не хочется уходить из жизни с ощущением незавершенности в душе, с чувством неудовлетворенной правоты в сердце. А может, это обычные неприятные симптомы надвигающейся старости, которая мне не грозит. Вот и делай выводы… И объяснить, почему мне так не везло, я бы не взялась даже самой себе. Интересно, бывает ли ощущение сытости жизнью или человеку всегда мало отмеренных лет?

Инна сделала долгую паузу.

– Если припомнить, то не так уж много мне встретилось мужчин, которых я могла бы, в смысле интеллекта, поставить рядом с собой. А совратить почти каждого мужчину, как правило, большого труда мне не стоило. Легко покорялись. И даже в моем теперешнем возрасте. Почему так? Нет, все-таки многие мужчины далеко несовершенные, даже примитивные в этом плане особи. А мы, меряя их по себе, совершаем ошибки. Ленка обнаружила бы в моих рассуждениях огромное количество несоответствий и нестыковок. Как же, она сама себе психиатр, сама себя вытаскивает из трудных ситуаций и держит удар.

Одна знаменитая американская актриса сказала: «Мы стали теми парнями, за которых сами хотели выйти замуж». Вот и Лене не нужен допинг в качестве мужчины. Еще бы, сама с собой находится в гармонии. У неё же любовь, победившая время! А я в желании найти приличного мужа «мужественно заступала на тропу порока»? Ну не порока, конечно, а поиска.

«Сокрушительная острота иронии. Вот к какой памяти возвращается Инна! Ее бесприютная, добрая душа так и не нашла надежного гнезда, убежища. Инна всю жизнь выдавала одиночество за независимость. Ей хотя бы теперь получить немного везения», – вздохнула Лена.

– Ты, Ленка, с тех самых пор – я об измене Андрея – в силу своего независимого характера взяла судьбу в свои руки. Вернее, взяла себе за правило глушить тоску работой. Вечно закрытая ото всех, наглухо застегнутая. Видно, дала сама себе зарок и не нарушаешь. Считала Андрея блестящей партией?

Аскетизм сам по себе не обогащает духовный мир. В лишениях нет доблести. Хотя, если только в борьбе с вынужденным одиночеством… В этом твое несуетное мужество? Кажется, что живешь без надрыва, спокойно: сложившийся человек с внятной позицией и четкой, правильно рассчитанной программой жизни. И никто, кроме меня, не знает о бурях в твоей душе. Ты, конечно, тоже, как всякий человек, не во всем безупречна, но для меня, прежде всего, образ сохраненного целомудрия, мой антипод.

«И в мою жизнь забрели ее мысли. По-восточному тонкая и образная оценка, – молча усмехается Лена. – Кажется, Никита Михалков говорил о большей принадлежности России и русского человека к Востоку, чем к Западу… Может «объявиться», привести Инну в чувство, чтобы она поняла, что говорит вслух? А то я будто подслушиваю. Хотя, что нового я могу услышать? Сто раз все говорено-переговорено».

И вдруг Лена почувствовала ту податливость тела Андрея, когда они первый раз обнялись. В нём не было минутного физического удовольствия. В нем заключалось самое искреннее признание в любви, на которое только был способен этот юноша. И она поверила ему. И полюбила. Неистребима память счастья! «Иннины воспоминания пробудили во мне ощущения юности, всколыхнули и навеяли?» – удивилась Лена.

Продолжение монолога Инны отвлекло ее от нахлынувшей грусти.

– А какая Лена была светлая, улыбчивая! Солнышко мое! Это с годами ее стало «хмурить». Она принадлежит к той породе людей, на которых держится Россия. А хотелось бы, чтобы страна на счастливых «стояла». Такие, как Лена, утверждают: «При любых обстоятельствах делай, что должно». Всё понимает про жизнь и относится к ней философски. Как она любит говорить? «Зло неестественно и преходяще. С другим понятием я не смогла бы жить». И в науку, и в НИИ она вошла как в дом родной.

А счастье, счастье-то твое где?! К чему годы, потраченные на неопределенное ожидание? Ради кого была загублена поразительная пластика твоей прекрасной души? Ради Андрея? Себя? Оно, это ожидание, не соответствовало реальной жизни, шло вразрез естеству, словно ты боялась быть счастливой с другим.

– Я счастлива. А если бы встретила достойного, была бы еще счастливей, – тихо-тихо прошептала Лена.

Инна не среагировала на шепот подруги. Ей показалось, что она мысленно спорит сама с собой, и поэтому продолжила «выступать»:

– А сколько я всего перенесла! Чего только не выпадало на мою долю. Разве я заслуживала плохого? Единственное, чего я хотела в жизни, это чтобы меня любили. Но не случилось. Я так и не узнала вкуса настоящей семьи. Была только усталость от браков. А-а… гори они все огнем!