И ВСЕ ДЕЛА. рассказы, повести

– А я не умею грести, – простодушно признался Пётр.

Я тоже грести не умел. Последний раз сидел за вёслами лет пять назад, если не больше. Уже даже не помню, по какому случаю.

– Я чуть могу, – сказал я. – Как-нибудь.

Пётр вдруг сказал со злой интонацией:

– Ты у нас вместо мотора будешь!

– Марки «Вихрь»! – я засмеялся, скрывая смущение, не понимая, что его взбесило.

Возможно, он расценил мой информативный ответ, что я немного умею грести, как демонстративное унижение. Дескать, я лучше его. Он мне даже в подмётки не годится. Дескать, я прекрасно умею грести. А он-то, маменькин сыночек, не умеет!

Сели в неустойчивую лодку через нос. Девушки – на корму, неловко ловя равновесие. Я и Пётр – за вёсла. Сергей, разувшись и закатав штаны, оттолкнул лодку, задевающее дно, и сел на нос. Мы помогали ему, отталкиваясь вёслами, как шестами.

Большое красное солнце уже коснулось горизонта. Отражались в реке деревья и багряное закатное небо. Лес противоположного берега со стороны солнца стоял тёмной стеной. Пахло речной водой. Вода была гладкой, как зеркало.

Почему-то мне никак не удавалось грести вровень с Петром. Лодка постоянно заворачивала в мою сторону. Мы плыли зигзагами. Сначала я обвинял себя в кривом ходе лодки. Позже я понял, что он намеренно гребёт сильнее меня. Пока я выправлял ход лодки, он отдыхал.

– Ну, ты и пацан, – с осуждением сказал он. – Греби ровнее!

Мне было стыдно перед Тоней. Я понятия не имел, что он специально гребёт сильнее меня! Его нападки я воспринимал болезненно.

– Нет, ты меня заколебал, – пренебрежительно сказал он и самонадеянно добавил: – Слушай, давай-ка к Сергею. Я сам попробую.

Я покорно пересел на нас лодки к Сергею, стараясь быть спокойным. Всё равно он устанет. И уступит мне место. Тоня, как мне показалось, с недоумением посмотрела на меня. Я, разумеется, предположил худшее. Дескать, она подумала, что я слабый, безвольный. Я чуть не взорвался с досады!

Меня неприятно удивило беспардонное поведение своего товарища. Нельзя унижать человека вообще, а перед женщинами – особенно. Он всегда был, как я считал, адекватным. Сейчас я отказывался верить своим глазам и ушам. Его словно бы подменили.

Пётр, как и я, грести не умел. Когда он опускал вёсла в воду, он обрызгивал нас с Сергеем. Я сделал ему замечание.

– Если не нравится, можешь выйти, – ответил он.

Незаметно мы оказались на середине озера, через которое текла река. Озеро было вытянутое, как кишка, и напоминало широкое русло. Подул освежающий приятный ветерок, разогнав ненавистных комаров и мошек. Солнце уже село, но по-прежнему было светло. Тишину нарушали скрип уключин и эпизодический нервный смех Светы.

Пётр, опуская вёсла в воду, по-прежнему поднимал брызги. Вода замочила мои рукава и брюки. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не сделать ему замечание. Если я сделаю ему замечание, он подумает, что я демонстративно унижаю его перед женщинами. Казалось бы, и Сергей, окатываемый брызгами, тоже должен был возмутиться, но он только морщился.

– Ты можешь потише? – не выдержал я, когда он в очередной раз богато окатил меня, замочив рубашку и брюки. – Я уже весь мокрый.

– Выходи, коли не нравится.

– Я тебе серьёзно говорю! Давай потише. Всё равно до Оки не догребёшь.

– А мы, разве, в сторону Оки плывём? – усомнилась Наташа.

– Если этого посадить на вёсла, – Пётр пренебрежительно указал на меня, – он нас до Волги довезёт!

Река Серёжа, по которой мы катались на лодке, была притоком Тёши. Тёша – Оки. Ну, а Ока впадала в Волгу.

– Может, вернёмся назад? – предложила Тоня.

– Назад так назад, – согласился Пётр и развернул лодку.

Теперь лодка шла значительно тяжелее.

– Видимо, против течения, – догадалась Света.

Все согласились с ней.

– Ладно, уступаю, – сдался Пётр.

Я старался грести аккуратно, без брызг, налегал изо всей силы, до треска в спине. А лодка по-прежнему не получала достаточного ускорения. Не шла быстро и хоть ты умри. Я не умел грести. Но мне всё равно казалось, что виноваты вёсла. Это якобы дубовые вёсла не слушаются рук!

– И-и раз! – азартно считали девчонки. – И-и раз!

Я увидел, что нас быстро догоняет лодка с единственным человеком. Он сидел на корме, загребая по очереди с левого и правого бортов. Этим человеком оказался сухощавый старик в ветровке. Поравнявшись с нами, он победно засмеялся и рифмовано сказал:

– Мальчишки, мальчишки, снимите штанишки, – наденьте юбчонки и будьте девчонками!

Он оторвался от нас, как на моторе. Мы только его и видели. Его лодка была легче и уже нашей. Он был один, а нас-то – шестеро.

Пётр опять решил грести.

– Подвинься-ка, – сказал он. – А то приплывём завтра утром.

Лодка сразу начала сбиваться с прямого курса, постоянно заворачивая в мою сторону. Пока я выравнивал ход, Пётр отдыхал.

– Греби, греби, – говорил он. – Спишь, что ли?

Работая без перерыва, я начал задыхаться.

– Ты устал? – притворно удивился Пётр. – Уступи место Сергею!

Кровь бросилась мне в голову. Я понял, в чём дело! Теперь лодка стала заворачивать в сторону Петра. Теперь уже я отдыхал.

– Греби, греби, – говорил я.

Стараясь не уступить друг другу, мы гребли отчаянно. Пётр вымотался раньше. Лодка опять завернула в его сторону.

– Не отставай! – злорадствовал я.

Выравнивая лодку, Пётр вспылил:

– Конечно! Ты что в мою сторону наяриваешь? Не видишь, что ли? Ну, ты и делец!

– А ты не наяривал?!

– Ладно вам, ребята, – примирительно сказала Наташе. – Не ссорьтесь.

Мы причалили к лодочной станции. Сюда же причалил и старик, обогнавший нас. Его уже не было. По всей видимости, он был постоянным работником лагеря и, наверное, в отличие от нас ездил по делу. Например, проверял рыбацкую сетку – тихонечко браконьерил: ловить нерестовую рыбу запрещено.

Я беззаботно вышел на берег вслед за Сергеем. Пётр оказался предусмотрительней: помог девушкам выйти из лодки. Я ругал себя, что мне не пришла в голову эта логичная простая мысль. А когда он подал руку Тоне, мне захотелось провалиться сквозь землю с досады!

В домике вместо того чтобы сесть рядом с Тоней, я сел на дальний конец кровати. Рядом с ней сел Пётр. Мы попили чаю с домашним черничным вареньем и пошли гулять. Сергей и Наташа остались в домике.

Темнело стремительно, – буквально на глазах. Горизонт, где село солнце, окрасился в приглушённый зеленоватый цвет. Появились звёзды. На лагерь опустилась ночь. Свет фонарей аллеи казался продирающимся через густую листву и хвою деревьев.

В лагере все уже спали. Мы бродили по освещённым аллеям, кормили комаров. И ни о чём не говорили. Наконец забрели к реке, на облагороженную набережную, центром которой был высокий навес, напоминающий купол парашюта, собранный из металлических шестиугольников. Вошли в этот купол. Лёгкий звук здесь рождал сильное эхо.

– Какая акустика! – удивился я.

– Это наши ребята сделали, – не без гордости сказала Тоня. – Достаточно магнитофона. Усилитель и колонки не нужны. Эффект потрясающий.

От реки тянуло сыростью. Всплескивала рыба. Стемнело окончательно: проступили самые мелкие звёзды.

Пётр всё чаще зевал и был мрачен.

– Четыре часа прошлой ночь спал, – сказал он. – Я тут курить брошу.

Я никак не мог придумать тему разговора с Тоней. Мои мозги словно бы отключились. А тем было много. Ничего не нужно было придумывать. Работа, дом, лагерь, учёба, увлечение. Следствием формальных дежурных вопросов могли стать неожиданные подробности, которые сделали бы нашу беседу интересной, весёлой, душевной. Но я молчал, как будто разучился говорить.

– Ну, ладно, ребята, нам пора, – сказала Тоня.

– Вы уже уходите? – притворно удивился Пётр.

– Да.

– Спокойной ночи!

Мы направились в свой домик.

– Что же ты растерялся? – говорил Пётр, зевая. – Я жду, когда он начнёт. А ты никак не начинаешь. От этой толстушки я бы всегда избавился. Сказал бы, что спать хочу и ушёл бы. Знаешь, какого они о нас мнения? Два болвана! Вот какого. Мне-то, конечно, всё равно. Я сейчас спать завалюсь. Я вот уверен, что они уже смеются над нами. Два городских парня. А вели себя, как увальни деревенские. Что же ты не начинал-то? Ты же говорил, что она тебе нравится.

На завтраке Тони не было. Во всяком случае, я не видел её.

На разводе на работу давешний дяденька сообщил нам, что мы будем носить бордюрные камни. Сергей попросился в столовую, не в силах перенести скорое расставание с Наташей. Сегодня после обеда мы возвращались в город. Мы таскали тяжёлые камни в носилках, с каждым разом относя их всё дальше и дальше, раскладывая их вдоль дорожки аллеи с обеих сторон. Мы старались: чем быстрее управимся с работой, тем больше у нас будет времени позагорать на пляже. Когда осталось перенести всего несколько камней, к нам подошёл дяденька и дал ещё одно задание: сжечь строительный мусор.

– Что же это получается? – возмутился Пётр. – Прямо губите любовь к труду. Разве так можно?

– Надо сделать, ребята, – сказал дяденька.

Работа оказалась плёвая. Строительный мусор был уже собран в кучу. Нужно было его только поджечь и последить за костром.

На обеде я опять не увидел Тоню. Сергей наливал компот в стаканы черпаком из большой кастрюли. Он был в белом фартуке и поварском белом колпаке.

Я пошёл из зала столовой на улицу, но обернулся, как будто кто-то позвал меня, и увидел её. Нас разделял зал, заполненный столами. Она стояла у раздаточного окна и смотрела на меня открыто и прямо, как будто давала понять, что хочет продолжить общаться. Кто-то позвал её из кухни. А я, как невольник, пошёл в свой домик: мне не хотелось уходить. Чем дальше я уходил, тем больше мне казалось, что я совершил непростительную ошибку.

Настал час отъезда. Из репродуктора раздался нервный голос завхоза, потребовавшего быстрее сдавать постельное бельё. Похоже, сдали не все. Он назвал нас «товарищами комсомольцами». Мы пошли к воротам лагеря, где стояла машина. Густые кроны деревьев приятно затеняли дорожку от палящего солнца.

– Петь, можно тебя? – его окликнула Оля.

– Ну?

– У тебя будет закурить?

– Последняя, – он стряхнул пепел с сигареты и вдруг засмеялся: – Чабок. Хочешь, оставлю?

Пришёл шофёр. Мы залезли в кузов. Расселись по лавкам. Последним прибежал Сергей. Машина уже тронулась. Я подал ему руку.

«Не узнал даже, где работает, – я ругал себя, – ни телефона, ничего. Неужели было трудно спросить номер телефона?! – Я невольно посмотрел на Сергея, сидевшего на лавке напротив меня. – Через него можно узнать. Он работает вместе с Наташей. Она должна знать».

НЕНАСТЬЕ

Я неоднократно бывал в посёлке Сокольское. Этот небольшой районный центр находился в ста пятидесяти километрах от Горького, на левом берегу Горьковского моря. Автобусы ходили туда несколько раз в день. Обстоятельства этой поездки в Сокольское стали для меня неприятным сюрпризом: плохая погода сначала помешала мне попасть в посёлок, а потом – вернуться домой.

Я приехал на автовокзал за пять минут до отправления. Автобус уже был подан на посадку. Я сел на своё место, снял шапку, расстегнул куртку, откинулся на спинку кресла. И ощутил себя счастливым человеком: не опоздал на автобус! А шофёр, толстый мужчина с двойным подбородком, вдруг объявил, что довезёт нас до Заволжья. А там посмотрит. Вчера автобус не пришёл из Сокольского: дорогу замело снегом. Я посмотрел в окно. Действительно, падал снег – крупный, пушистый, застилал белой пеленой дома, деревья.

У нас было две остановки – в Балахне и Заволжье. На автостанции в Балахне, крупном районном центре, шофёр удовлетворённо объявил нам:

– Всё! Возвращаемся!

Оказывается, мы должны встретиться в Балахне с автобусом из Сокольского. Но не встретились. Значит, дорога по-прежнему заметена снегом. Автобус не проехал. Мы тоже не проедем. Нам надо возвращаться.

Его слова совершенно не вязались с тем, что я видел: снег падал слабо, дорога была чистая. Создавалось впечатление, что шофёру не хочется ехать, и он специально нагнетает страсти.

– Он, может, сломался! – сказал кто-то.

– Не проехал он! – убеждал шофер.

– Поехали, дорогой встретимся!

– Говорю же вам, – шофёра раздражало, что его не слушают, профессионала, человека, который на этом деле собаку съел, и вдруг психанул: – Не хотите сейчас – вернётесь из Заволжья!

Летели навстречу снежинки. Я обращал на них внимание только потому, что был под впечатлением от разговора с шофёром. В Заволжье снег совсем, казалось, перестал падать. Дорога была оживлённой, как в любой другой день. Если при такой погоде нельзя доехать до Сокольского, то при какой тогда можно? У вокзала было много автобусов – похожие на кирпичи «Пазики»; вытянутые, как батоны, «Львовские» – из Ковернина, Городца, Чкаловска, Пучежа. Узнав у диспетчера, что автобуса из Сокольского не было, шофёр категорически отказался ехать дальше. Поворот на Сокольское находился на полпути между Заволжьем и Ковернином. Ковернинские автобусы шли, а мы вернулись.

Следующим утром я опять пришёл на автостанцию. Опять сыпал снег. Шофёр был прежний. На мой вопрос о том, доедем ли мы сегодня, он уклончиво ответил: «Не знаю». На его лице читалось, что он предпочёл бы остаться.

Свободных мест не было: ко вчерашним пассажирам добавились новые. Наконец мы поехали. Многоэтажные дома, узкие улицы сменились белым пустырём с редкими деревьями, одиночными строениями, кустиками, торчащими из сугробов, как засохшие прутики. Снег несло поперёк дороги стеной. После невыразительного снегопада среди домов эта картина повергла шофёра в уныние.

– Опять придётся возвращаться, – обречёно сказал он.

Сразу за городом на широкой дороге, по обе стороны которой был сосновый лес, мы опять попали под сплошной снегопад.

– Нет, надо возвращаться, – шофёр убрал ногу с педали газа, и мы начали останавливаться. – Как чувствовал, не хотел уезжать с автостанции!

Пассажиры возмутились:

– Поехали дальше!

– До затора!

– Снега он испугался!

– Какой же это снег?! – досадовал шофёр на то, что ему приходится объяснять очевидное. – Это метель!

– Это чепуха, а не метель!

– Чепуха?! – разозлился шофер. – Не хотите сейчас – вернётесь из Заволжья! Все вернётесь!

Дальше ехали молча. Чувствовалось общее недовольство, раздражение – у пассажиров, потому что они, возможно, опять не доедут до места, а у шофёра из-за того, что его не послушали: возвращаться всё равно придётся.

На автостанции в Балахне встретился автобус из Сокольского. Водители радостно поздоровались, поговорили. Наш шофёр, вернувшись в автобус, сообщил, что дорогу очистили. Проехать можно. Пассажиры заулыбались. Шофёр тоже повеселел. Он, разве, против? Пожалуйста, если дорога свободная.

В Сокольское приехали с опозданием: простояли в заторе – в поле. Дорогу чистили грейдером, но её всё равно переметало. От широкой дороги осталась узкая колея с сугробами до середины окон автобуса.

Магазин, по телеграмме которого я приехал в Сокольское, завысил количество брака. Неисправных телевизоров было всего пять штук. А они сообщили о двадцати! Они это сделали для того, чтобы завод быстрей прислал представителя. Напугали штрафом. Я думал, что завтра вернусь домой. Вернусь сегодня на последнем четырёхчасовом автобусе: у меня не было желания ночевать в гостинице.

Ничто так не радует, как неожиданная хорошая новость, и так не расстраивает, как новость плохая. Я пришёл на автостанцию за час до отправления автобуса. А кассир сказала, что автобуса не будет из-за погоды.

Я настолько свыкся с мыслью, что сегодня буду дома, что перспектива остаться здесь на ночь мне показалась ненормальной, дикой, неким извращением, мазохизмом. Всего несколько часов отделяли меня от дома! Я решил уехать на попутной машине. Может, кто-нибудь поедет в Горький?

На окраине Сокольского, на перекрёстке дорог, в чистом поле, продуваемом ветром, прошиваемом снегом, я замёрз, превратился в снеговика, прежде чем остановился какой-то грузовик.

Шофёр, пожилой мужчина, ехал в посёлок Бриляково.

– А это где? – я впервые услышал об этом посёлке.

– На ковернинской трассе, – терпеливо пояснил он: в открытую дверь кабины неприятно дуло. – А там сядешь на горьковский автобус, который идёт из Ковернина.

Его предложение мне показалось разумным.

– А во сколько он будет? – я торопливо сел в машину.

– В шесть.

До шести было два с половиной часа.

– А мы успеем?

– Успеем.

Ехали нормально недолго: попали в затор – на том же участке дороги, пролегающем через поле. Снег несло, как из рога изобилия. Дорогу не успевали чистить. Она стала узкой, с огромными сугробам, односторонним движением. По ту и другую сторону от затора скопилось десятки машин. Застрявшие машины дёргали трактором. В заторе мы потеряли час. Плохих участков больше не было. В Бриляково, небольшой посёлок, разделённый трассой на две половины, приехали в начале седьмого. Шофёр высадил меня на остановке, у каменной будки.

Больше никого на остановке не было. Было две причины, почему я один. Или автобус забрал всех пассажиров, или больше никому не надо ехать. Меня устраивал второй вариант. В самом деле, кому надо ехать в Горький из Брилякова на ночь глядя? Этот посёлок был маленький, крошечный. Вот почему никого нет на остановке. Автобус ещё не пришёл. Они постоянно опаздывают.

– Не подскажете, – я спросил старика в полушубке и валенках, который проходил мимо, – автобус в Горький был?

– В Горький? – он задумался. – Не было.

Ответ старика обнадёжил меня. Я ждал автобус и ловил попутную машину: одно другому не помешает. Попутки не останавливались. Время приближалось к семи. Было темно, как ночью. Светились окна домов.

– Не знаете, автобус в Горький был? – спросил я пожилую женщину.

– Давно прошёл, – подтвердила она моё опасение.

– А гостиница здесь есть?

– Нет.

В таких поселках гостиниц не бывает.

Было холодно ни столько от мороза, сколько от ветра. Я прятался от ветра в каменной будке, приплясывал. У меня даже перчаток не было.

Машина осветила дорогу. Я вышел из будки, поднял руку. Машина не остановилась.

Уже был девятый час вечера. Возможно, первый раз в жизни мне придётся ночевать на улице. Как такое могло случиться со мной? Почему я не остался в Сокольском? Я обманулся близостью дома. От Сокольского до дома было всего сто пятьдесят километров.

Очередная попутка проехала мимо. Это стало для меня, как похоронная музыка. Другая будет нескоро. Если вообще будет. Сначала они шли с интервалом десять минут, потом двадцать. Эту я ждал полчаса. Неужели придётся ходить по домам? Никогда не ходил. Ещё только этого со мной не было!

По дороге шёл мужчина в фуфайке, ватных штанах и валенках, – его осветила машина, идущая в Ковернино.

– Извините, здесь есть гостиница?

– Нету.

– А где можно переночевать? Еду с Сокольского. Опоздал на автобус. Не знаю, как быть, – и посмотрел на него с надеждой: может быть возьмёт к себе?

– Можно в пожарке, – подозрительно посмотрев на меня, он указал куда-то в темноту на пожарную часть. – Окошко светится. Вишь? Или в больнице. Ещё ближе. Вот она, – он указал на двухэтажное здание.

Попутку мне не поймать. Для меня это стало ясно. Кроме того, я замёрз. Я больше не мог оставаться на улице! Окна больницы маняще светились. В приёмной всегда стоят диваны. Мне больше ничего не надо.

В приёмной, действительно, были диваны. Я поднялся на второй этаж, где слышались голоса. Разговаривали больные – несколько мужчин. Они позвали медсестру, молодую приятную женщину в белом халате. Я объяснил ей ситуацию и спросил разрешения переночевать в приёмной на диване.

– Пойдёмте, – сказала она.

Мы спустились на первый этаж.

– Это всё, что мне нужно, – я указал на диван.

Она открыла дверь в комнату, в которой была кровать, с матрасом, подушкой, одеялом. А потом принесла винегрет, хлеб, чай. Я был ей очень благодарен.

Уехал я рано утром на первом автобусе.

ПОЛНОЦЕННЫЙ ОТДЫХ

Большой междугородний автобус с затемнёнными окнами остановился у автовокзала. Игорь Макаров первым вышел из автобуса, держа перед собой дорожную сумку и «дипломат». Весь его вид говорил о том, что он торопится.

Небо налилось густой синевой. Полуденный зной спал. Расслабленно шелестела листва. Над дорогой в город струилось марево.

Игоря утомила «бездомная» командировочная жизнь: города, которые он объехал за эти две недели, очереди за билетами на поезд, автобус, местом в гостинице; столовые с казённой едой. Сегодня был последний день командировки. Завтра – суббота. Ему хотелось полноценно отдохнуть два выходных дня дома.

Он управится с работой за час: надо отремонтировать всего два телевизора. И вечерний поезд доставит его завтра утром домой. Дело осложнялось тем, что магазин, по телеграмме которого он приехал сюда, закрывался через пятьдесят минут. Если он не успеет, значит, домой он попадёт только в воскресенье. А в понедельник опять на работу. Полноценного отдыха не получится.

Автобусы в город отправлялись с остановки напротив автовокзала. Минута проходила за минутой, а автобуса не было. Подъезжали другие автобусы. Остановка пустела, опять наполнялась людьми. Посмотрев на часы, он выругался: магазин закрывался уже через полчаса! И вдруг понял, что не успеет отремонтировать телевизоры до закрытия магазина. Он попросит продавцов задержаться. Если откажут, он потребует помочь поселиться в гостиницу.

Переполненный автобус ехал медленно. Игоря окружали разгорячённые пассажиры. Было душно. Его руки лоснились от пота. Автобус, как специально, долго стоял на остановках, у светофоров. Голодный, уставший, он тупо смотрел в окно, за которым медленно проплывали дома, перекрёстки, деревья.

Завтра выходные – суббота и воскресенье. Пожелав отдохнуть дома, Игорь не потребовал лишнего, невозможного. Когда все нормальные люди были вечером у себя дома, пили пиво и смотрели по телевизору футбол, – он в это время стоял в потных очередях за билетом на поезд, автобус, местом в гостинице. Любой согласился бы, что он имел право отдохнуть эти два дня дома!

Игорь смирился, что не успеет отремонтировать телевизоры. Он мог опоздать в магазин, до окончания работы которого осталось уже пятнадцать минут! А он рассчитывал, что ему помогут поселиться в гостиницу.

Он забежал в магазин, большой, с высокими витринами. Его тело покрылось испариной; рубашка, брюки неприятно прилипли к телу. В секции радиотоваров у кассы стояли две продавщицы. Они собрались идти к выходу.

– Уже закрыто, – увидев Игоря, сказала высокая крупная женщина.

Он поставил «дипломат» и сумку на пол, представился.

– У вас всего два телевизора. Я быстро отремонтирую!

– Мы согласны, но в магазине знаете, сколько секций? Другие продавцы не согласятся ждать. Надо им больно. Приехали бы пораньше.

– Хороший совет.

– Приходите завтра утром!

– Тогда устраивайте в гостиницу.

– А вы сами не можете?

– А вам позвонить трудно?

– Ну, тогда я не знаю. У нас заведующая устраивает.

С ним говорила всё та же высокая женщина. Другой продавец, женщина лет пятидесяти, стояла молча. Из глубины зала присоединился к ним третий продавец – молодая женщина в цветном платье.

– А заведующей уже нет, – продолжала высокая.

– Тогда берите к себе домой, – сказал он и удивился своей наглости: в гостинице, как всегда, мест не будет, нужно ждать – стоять в очереди – до позднего вечера, когда снимут забронированные места.

– Ага, домой!

– А чего мне остается делать? На улице ночевать?

– Слушай, Степановна, – высокая продавщица обратилась к женщине, которой было лет пятьдесят, – у тебя дочь молодая. Бери парня к себе!

Степановна, отрицательно качая головой, тихо засмеялась.

– Галя, а ты что молчишь? У тебя отдельная квартира.

– Нет, нет, – серьёзно поджав губы, молодая женщина в цветном платье тоже отрицательно закачала головой.

Они пошли к выходу, где собрались многие продавцы.

– А человек должен ночевать на улице, – не сдавался Игорь. – Так чего будем делать, товарищи? Я серьёзно говорю.

– Сказали же тебе, у Гали переночуешь. А чего, Галя? Куда ему деваться? Сама посуди.

Галя опять отрицательно закачала головой, но уже с раздумьем.

– Я тоже не могу, – у меня вон сколько человек.

– Ну, хорошо, уговорили, – сдержанно согласилась Галя.

Высокая спросила Игоря, как его зовут, а когда все вышли на улицу, тихонько спросила:

– Ты, случайно, не женатый?

– Нет, – тоже тихонько ответил Игорь.

– Видишь, как хорошо, Галя тоже не замужем!

Они шли на автобусную остановку. Время от времени Галя с любопытством смотрела на Игоря. В эти субботу и воскресенье она не работала. И хотела сегодня вечером уехать на дачу. Если бы ей сказали час назад, что у неё будет ночевать незнакомый мужчина, она не поверила бы. Игорь был высокий и стройный, с сильными руками. Ей такие нравились.