Письма к тетушке

– Разве сопоставима с эдаким типом уверенность, хотя бы в чем, хотя бы в какой бы то мере! – произнес он с чувством. – Варя, заклинаю тебя, остерегись! Он… он бессовестный, пустой человек. Он болван, он всего лишь фразер! Его слова пошлы и искусственны, речи заучены, кроме того что глупы и лживы. Но разве можно его в чем уличить, он самый больший в мире плут, и уж конечно беспримерный подлец. Задай ему неудобный вопрос, он не найдя на него ответа, отнюдь не смутится, только посмотрит на тебя с пренебрежением, будто ты далек и ничего не смыслишь. Так и осмыслить нечего, все в его словах ничтожное и бестолковое. Заметь, его речь – это всегда один сплошной монолог. Его ум не способен к беседе… Эта лекция о гранже, приведшая тебя в такой восторг, знай, что когда-то он при мне уже пересказывал ее одной… слушательнице. И сейчас он опять в моем же присутствии повествует все о том и слово в слово. Какое бесстыдство! И эта сигарета в пример, для сравнения, и «вся эта прелесть» – все, все! Или он держит меня за ничто, за нуль, перед которым ни наврать ни повториться не стыдно, или…

– И справедливо! – сказала я в сердцах. – Ты просто ревнивец! Знай, чтобы не распылять тебе напрасно слов и энергии, знай, что тебе… тебе все равно не умалить его харизмы, – произнесла я тоном безапелляционным, казалось, безусловное и неоспоримое. Но Костю было не угомонить.

– Его харизма на отсутствии совести построена и на нравственной ограниченности.

– Он образован, он знает английский.

– Поверь мне, он знает ровно восемь слов на английском, самых пошлых и отвратительных.

Мое терпение вышло.

– В конце концов, пусть все, что ты о Жене говоришь, будет тысячу раз справедливо, но он не сочинил такой уродливости и не стал ее рекламировать.

Это были жестокие, но честные слова, тетушка, тем не менее, я глубоко раскаялась, только лишь произнесла их. (Я прочла его роман незадолго до нашего похода в «Орешек»; это была моя первая рецензия на его работу.) Костя опустился на бордюр, точно обессилив.

–Это правда, это правда… – повторил он. Мне хотелось как-то его успокоить, но я не находила слов. Молчание продолжалось не более минуты. Он вдруг вскочил на ноги, как будто собравшись с духом, и пустился от меня прочь чуть не бегом. Я думала, больше его никогда не увижу…

Забегая наперед скажу, что я ошиблась, душенька, к великому моему сожалению – нет, и по сей день, мне покоя от этого кровопийцы!

С тем я прекращаю свой репортаж, моя милая, по причине занятости. Можете меня поздравить, я вчера прошла собеседование. Уже завтра выхожу на свою первую в жизни работу; сами понимаете, теперь пока войду в курс дела… Учебу, не волнуйтесь, постараюсь совмещать. Но обо всем потом, потом! А пока желаю вам терпения и не иметь обо мне забот!

Ва́рвара.

P.S. Я вам говорила, что меняюсь! А вы думали, выдумываю?

14 декабря

Воскресенье

Здравствуйте, любезный Николай Антонович! Благодарю вас за напутствие и за труд, что вы взяли на себя, приписав лично несколько назидательных слов в последнем тетушкином письме ко мне. Участие ваше в моей судьбе мной глубоко ценимо. Моя «ветреность», мои «безрассудство и легкомыслие», моя «разболтанность» (очень интересное слово) – все вместе, будьте уверенны, вмиг испарилось, как следствие и по причине вашего неудовольствия. Теперь вы, конечно, и со всем спокойствием, позволите нам с Елизаветой Андреевной поболтать тет-а-тет о делах сугубо женских, разумеется, пустых, что бывает для ушей мужчин, сколько мне известно, весьма обременительным.

Здравствуйте, милая тетушка! Прошу вас лишний раз убедиться в отсутствии Николая Антоновича и дать мне честное слово, что муж ваш отныне и впредь не станет прямым свидетелем нашей с вами переписки. Дядя слишком вспыльчив и нетерпелив, а я, как вам известно, отнюдь не обладаю даром смирения, отсюда: как бы нам с ним скоро не поссориться. Думаю, для всех так будет лучше, если о моем житье-бытье узнавать он будет выборочно и из ваших уст только. NB: не рассудите мою просьбу превратно, я по-прежнему люблю и уважаю вас обоих.

Прежде всего, и в чем вы можете разубедить также и Николая Антоновича – я не «меняю женихов». Ах, если бы только выражение это в моем случае было допустимо, я сочла бы себя первой в мире счастливицей. А так, вопреки всему, в том числе и собственному желанию, я не могу дать четкого определения тем отношениям, что сложились между мной и Женей. Чтобы назвать его «своим» молодым человеком, мне недостает оснований, при этом мы, определенно, «встречаемся». Такая неоднозначность положения для меня, мало сказать, что мучительна; поставить же вопрос ребром – мне не хватает духа. Лучше «так», чем вообще «никак», что бы было для меня сейчас равносильно гибели. Я не драматизирую. Любовь моя невыносима, равно как немыслимо сейчас ее отсутствие.

Но о Евгении подробнее еще представится нам случай поговорить, между прочим. К тому же кроме выражения восхищения я не найду о нем других слов, а с вами, сколько можно судить, эта шутка опасна. «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Один вопрос: кто из нас с вами, тетушка, иностранец? В последнее время, я заметила, все облюбованное мной, вы непременно отвергаете, и напротив, что мне постыло, опротивело, вы, будто нарочно и мне на зло, спешите оценить. За примером, благо, далеко ходить не приходится. Костя.

Давайте вспомним, сколько нелицеприятных отзывов и нелестных суждений исходило от вас о Косте, пока он был мне мил. Теперь же, когда я имела несчастье столько разочароваться в нем, обнаружив множество его недостатков, к слову, и перед вами! – теперь вы не чаете в нем души. Он вдруг стал для вас умным, благородным, порядочным, и главное, что перед Женей оказался в явном преимуществе. Помилуйте, но ведь это абсурд! По-хорошему здесь и сравнению-то места отвести нельзя, а вы умудряетесь… Это как… как таджикский предпочесть французскому! При всем моем уважении к носителям первого… И хотя ни одного ни другого языка я хорошенько не знаю, но если на слух, то мне почему-то кажется… В общем и в целом, пусть я что-то не то здесь представила, суть, я думаю, вам должна быть ясна: что такое Костя? и кто такой Женя! Надеюсь, вы меня понимаете. Не хочу показаться голословной, вот вам случай:

Костино «Нехорошее предчувствие» помните? Я вам пересказывала: «Утро. Утро раннее. Утро обыкновенное, обыкновенное крайне…» Что это, – все собиралась у него спросить, – «крайне обыкновенное утро»? Что за несуразица? Впрочем, мало ли в его романе такого, что «на голову не налезет». Это «Нехорошее предчувствие», поверьте, из всего прочитанного мной (до конца дойти мне просто не хватило духу), еще стоит выделить; о силе таланта, значит, сами можете судить. И вот где суждено мне было оказаться «героиней»! Но да ладно, эта песня спета, не станем бередить незатянувшуюся рану. Костин роман плох, плох чрезвычайно, это все что можно сказать, прочие эпитеты будут неприличны.

Так вот, несколько дней назад Женя пригласил меня на поэтический вечер, который проходил в том же здании, где находится «Орешек», только этажом ниже. (Да, при всех прочих достоинствах, Женя еще и поэт.) Разговаривая по пути, мы каким-то образом, уже и не помню, коснулись Кости и его страсти к сочинительству. Женя обмолвился, что это он поселил Косте в голову эту идею. Я пожелала подробностей и была вся во внимании. Женя начал с очень верного суждения о том, что «общий наш знакомый» страдает комплексом неполноценности. Но раньше было больше: Женя помнит его «стесняющимся собственной тени». «Ему необходим был толчок, повод почувствовать себя кем-то», – и Женя предложил Косте стать писателем. Реакция последнего была ему характерна: «Стать писателем?» – переспросил он. ― «Почему нет, ты любишь книги», – был ответ. ― «Это как стать маляром-штукатуром? Тому учат в ПТУ?» ― «В том-то и дело, что тому не надо учиться». ― «Ты считаешь?» – в общем, предложение сначала и вроде было Костей отвергнуто. Но потом стал Женя замечать в нем необыкновенную задумчивость, и даже отрешенность, заставал его уединенным в малолюдных местах с тетрадью и с карандашом. Потом их пути дорожки разошлись, но о том, что Костя пишет роман, Жене было известно.

– Отчего вы поссорились? – пользуясь случаем, спросила я.

– Мы не ссорились, – ответил Женя. – Просто, как выяснилось, существуют люди, столь проникнуты суеверием, так темны и непоколебимы в своем невежестве, что, сколько б ты над ними не бился, дважды два для них не станет четыре. Мы с Костей очень давно знакомы, я всею душой болел за него, но он тверже моей бабки Феодоры, ей богу. Мне искренне жаль, но у меня просто опустились руки. «Лесом шел, а дров не видал», – так и состарится непросвещенным, бедняга!

Думаю, тетушка, вы можете заметить разницу в отзывах Жени и Кости друг о друге. Вспомните мое предыдущее вам письмо, Костя не скупился на выражения: «лгун», «подлец», «бесстыдник», «фразер». И это все он говорил о человеке, искренне сочувствующем ему, повинном, может быть, только в том, что поверить не хотел, «что на всякого дурака ума не напасешься». Это как раз то, о чем я более всего сейчас пекусь, душенька, чтобы не дать мне Жене повода счесть и меня, как Костю, безнадежной.

Но речь пока не о моих заботах. А тогда Женя спросил: «Что там, кстати, роман у Кости продвигается?» ―«Окончен», – ответила я. ―«И что, как?» Мне не хотелось врать, я отрицательно покачала головой. «Ой, не спрашивай!» – сказала я. Женя выразил сожаление. «Я знал, что у него не получится, – произнес он. – Со столь замкнутым умом, с таким багажом предрассудков!.. Свобода мысли и действия – вот залог успеха писателя. Ну и, конечно, цель: облагоразумить, просветить человечество. Он же, я так полагаю, только нагнал смуты?»

Я заметила, что была в той самой куртке, в которой гуляла с Костей в день, когда он мне свой отрывок представил, – в осенней, выдалась как раз погода благоприятная. Ощупала внутренний карман: так и есть! «Вот, – протянула я Жене свернутый вчетверо лист бумаги, это был список Костиного «нехорошего предчувствия», – полюбуйся: едва ли не лучшее, что есть в его романе на сто альбомных страниц. Впрочем, до конца я не дотерпела».

Женя развернул лист и пробежался по нему глазами довольно быстро. Неопределенно покачал головой, произнес «хм». Затем перечитал еще один раз, внимательнее.

– Что можно сказать? – резюмировал он. – Болезненно, невнятно, почти бесперспективно.

Я очень удивилась этому «почти». Но Женя вскоре объяснил мне не словом, а делом, как неудавшееся блюдо можно выручить правильно приготовленным соусом. – Я специально кулинарными терминами для вас здесь выражаюсь, моя кудесница, чтобы вам было понятно. – Он, тетушка, был великолепен! Его выступление стало изюминкой «поэтического вечера». Ему аплодировали стоя. И читал он, при всем при этом, Костино «Нехорошее предчувствие», можете в это поверить? Что скажете? Разве это не высшая степень таланта: уметь представить бесталанное.

Ну а теперь, милая тетушка, пришел черед поговорить нам о моей работе.

Я думаю, вам понравится узнать, что работаю я в «Книжном клубе». Честно говоря, при рассмотрении вакансий, слово «книжный» стало определяющим в моем выборе. Ибо: «на что еще я могу быть способна?» – рассудила я. Каковы мои умения, навыки? С чем по-настоящему важным и значимым я успела столкнуться за восемнадцать лет своей жизни? А работа мне была необходима крайне и уже вот сейчас! «Но отчего такая спешка? Кто в шею гонит?» – в свойственных ему выражениях, проявлял интерес свой Николай Антонович. Ответ для него вы найдете выше, я вам его жирным выделила. Но и без дополнительных подсказок, кажется, не сложно догадаться, кто мой первый и единственный сейчас вдохновитель.

Женя еще две недели назад (как в воду глядел!) предупреждал меня, что главным препятствием на пути к моему преображению могут стать мои близкие. Он когда-то столкнулся с тою же проблемой, родители его отказались его понимать. У нас с ним больше сходства, чем вы склонны думать, моя милая. Он, чтобы вы понимали, тоже, как и я, из периферии. (Женя с Костей, в скобках говоря, одноклассники.) Это значит, что и для меня нет ничего невозможного, значит, что и я способна достичь той же степени развития. Во-первых, за счет свободомыслия. Но, кроме того, тетушка… Вы, конечно, простите, но мне нужна… Словом, я борюсь за свою независимость! – Высшие точки альпинистами берутся налегке, говорит Женя. Он не признает полумер и уже два года не имеет никакой связи со своими домашними. Однако я уверена, что у нас с вами до того не может дойти. Я надеюсь, родная, на ваше благоразумие, что вы не посчитаете себя обязанною стать помехой моему счастью. Кроме доверия, я пока ничего не жду от вас, душенька, на данном этапе. А там, кто знает…

Работа моя заключается в следующем – я менеджер по активным продажам. Звучит, не правда ли? Сфера моей деятельности распространяется на учебные заведения, на школы преимущественно. В портфеле нашей компании учебники, словари, множество различных пособий для всяких начинаний, от кройки и шитья до инженерных конструкций. Но, кроме того и что есть главное, мы являемся передовой компанией, мы предлагаем инновации…

Вы хоть обратили внимание, моя дорогая, как умно́ и дельно я выражаюсь, – также и на переговорах. Нас тому учат. Я когда во вдохновении, поделюсь с вами, за собой такую способность чувствую: эскимосу снег умудрюсь продать, не то, что ребенку игрушку.

Почему я заговорила об игрушках. Вы конечно, не могли слышать, душенька, о 3D книгах, это те в которых оживают картинки. Наводит ребенок камеру куда надо, телефон считывает штрих-код, и любимый персонаж из книги, уже у него на экране, начинает выполнять различные трюки. Представляете, как первокласснику должно быть интересно! Смотри и только, читать учиться не нужно. Но вам, дикарям моим милым, ретроградам, отшельникам, разве такое объяснить! Вы с Николаем Антоновичем среди Земли, ей богу, будто на Венере. И меня так долго приучали к своему мирку… Я на Вас порою так злюсь… Вы бы знали, как мне сложно перестраиваться теперь!

Я перед вами вот сейчас только фанфаронила, будто мне все по плечу – не правда! Какая я неловкая, угловатая! Совершенно к жизни неприспособленная! Опять же, не хочу вас в чем-то винить, но… Тетушка, я даже взятку предложить не умею!

Дома перед зеркалом тренируюсь, все получается. Здороваюсь, представляюсь. «Здравствуйте, Марья Ивановна!» (или там Зоя Тимофеевна, к примеру), – обращаюсь я к учителю начальных классов. Так и так, «я представитель такой-то компании, у нас к вам интересное предложение». Зоя Тимофеевна вся во внимании. Я демонстрирую товар, представляю картинки, произвожу манипуляции телефоном: лев на экране оживает, медведь машет лапой и прочее. «Все это очень интересно», – говорит Зоя Тимофеевна пока что без особого интереса. Я ей аккуратненько так под журнальчик стогривневую кладу, взглядом, призывающим к пониманию, сей жест сопровождая. «Это вам аванс, – говорю, – за те первые десять книг, которые с вашим участием просто не могут не продаться». Зоя Тимофеевна заметно оживляется. «А в дальнейшем?.. – интересуется она. – В моем классе деток больше десяти, кому-то может обидно стать, если…» ―«Удовлетворим желания каждого, – заверяю я, с улыбкой многообещающей. – И своими десятью процентами, разумеется, вы и в дальнейшем можете располагать». Зоя Тимофеевна полна решимости, собирает класс, представляет меня и мой товар, наперед расхваливает. Дальше дело за малым, нас тому учат.

В общем, дома у зеркала, душенька, продажи идут как нельзя лучше. На деле же… Я уже дважды приходила увольняться!

«Трудности происходят из твоей головы, – успокаивает меня мой супервайзер (что значит мой непосредственный руководитель, он почти такой же, как Женя, умный). – Ты должна утвердиться на мысли, что занимаешься делом нужным, полезным. Ты несешь свет! Ведь, что есть наука и что является к ней проводником? Книга!.. А «десять процентов»? Это есть человеческий фактор. Мы живем в таком мире, понимаешь, люди сейчас даже несомненными благами способны гнушаться без дополнительных и мгновенных бонусов. «Десять процентов» – это для мотивации, для подстраховки. В конечном итоге, деятельность передовой нашей компании, направленна на развитие и только, на развитие ребенка современного, нового. Любой ребенок, даже самый любознательный, не возьмет в руки книгу лишь затем, чтобы ее прочесть. Ему до самого, как такового, чтения нет ни дела, ни охоты. Всегда так было, что его к книге завлекали картинками. Но ребенку «новому» мало одних картинок, его современный ум требует большего. Для того необходимы мы, и наши книги, и картинки, но в любой момент способные ожить и захватить внимание ребенка. А там, гляди, между делом, он еще и прочтет пару строк. А в чтении, как известно, развитие».

Вы должны согласиться, душенька, что слова моего супервайзера имеют резон. Я из его кабинета всегда выхожу мотивированной, окрыленной. Но… почему я такая тяжелая! Даже если мне удается с Зоей Тимофеевной к пониманию прийти, даже если стогривневую получается ей под журнал положить без лишней и ненужной нервозности, то уже при непосредственном контакте с ребенком… Почему в самый ответственный момент мне всегда в голову войдут Крылов или Чуковский и наведут там шороху! Сомнений не терпит моя профессия, ведь товар, в который сам не веришь, не продается! Почему вы меня воспитали такой тугой! Как я ненавижу Чуковского!..

В общем, работаю пока я, тетушка, чуть не в минус. Что препорядочно меня беспокоит. Ведь в то время, когда мне нужна независимость, полная, продолжаю я нуждаться в финансовой вашей помощи. А между тем, я меняюсь, следственно, и жизнь моя меняется, потребности растут, словом, не могли бы вы мне, милая, в этот раз перевести немножечко больше. Надеюсь, вы не потребуете четкого и развернутого пояснения моей нужды. Не за горами тот день, когда вам все вернется сторицей. Я собираюсь стать успешной!

Ну а пока, мои дорогие, не имея малейшего сомнения в том, что вы откликнитесь на мою просьбу, и, выражая наперед мою глубокую вам признательность, целую сто и один раз вас обоих.

Ва́рвара

27 декабря

Суббота

Не получилось написать так скоро; тысячу извинений, моя драгоценная! Мое предыдущее письмо вы, конечно, уже получили и десять раз успели перечесть, по своему обыкновению, а я вот только сейчас берусь за следующее. Надеюсь, успеет найти своего адресата еще в году этом. Кстати, с Наступающим!

Впрочем, поздравлениям и всевозможным пожеланиям пока не место. Прежде всего: большое вам человеческое спасибо! Вашей доброте, как и щедрости, нет предела. Деньги ваши не пошли в пустоту, и не на развлечения, как должен был подумать недоверчивый Николай Антонович. Сейчас я уже могу вам сказать: я поставила себе брекеты. Это такие специальные скобы на зубы, которые я должна носить некоторое время, чтобы сделать зубы ровными. Мне такое Женя посоветовал, сказав, что каждое мое действие и любая мысль должны проецировать успех в будущем; а всем известно, какая сила в улыбке. Вы, конечно, сейчас опять о Жене нехорошо подумали, и напрасно. Он бы не заботился обо мне, если бы я была ему безразлична, рассудите сами, ему бы все равно было, как и что во мне не так, если бы не имел он на меня виды. В общем, я Жене благодарна очень и искренне, пусть бы там кто и что себе не думал и не говорил. Я имею в виду Костю сейчас.

Это просто какой-то вурдалак, он как будто задался целью с меня всю кровь выпить! Я ему прямой вопрос задаю, что ему от меня надо? Он, видите ли, чувствует свою вину. За что? Молчит. Я у него переспрашиваю. «За то, что ты теперь такая», – отвечает. Нет, он хочет меня в могилу завести! Значит, безликой простушкой, дикаркой я ему нравилась. Теперь, когда я преобразилась, во всех смыслах этого слова, я в его глазах «много потеряла», «лишилась своей изюминки». Это за косой моей крестьянской он тужит-печалится, в чем прелесть находил, в кривизне зубов? «Да!» – его ответ. Он или смеется надо мной, или у него и впрямь мозги набекрень. «Может, со мной что-то не так, – начинает он свое объяснение, – но «нездоровые улыбки», как их принято называть, меня всегда привлекали. Они всегда искренние, в них нет и доли искусственности и натянутости, им веришь. Варя, мне снилась твоя улыбка. Снилось, как ты стыдливо опускаешь глазки, как всеми силами пытаешься сдержать в себе порыв веселости, или довольства, но как светится при этом все твое лицо. И что же?.. Как я должен теперь смотреть на твое предприятие? Я видел, Варя, эти новые, исправленные улыбки, более похожие на гримасы, чем на улыбки, будто из-под станка, из-под конвейера вышедшие, все на вид одинаковые, назойливые, навязчивые, выпячиваемые по всякому и без какого-то повода. Может, со мною что-то не так, повторю, но мне такие улыбки, Варя, не нравятся».

– Не про твою честь затея, брось сокрушаться, – ответила я ему на его тираду. Костя был задет за живое.

– Сколько будет издеваться над тобой это чудовище! Варя, как хочешь, но это не любовь. За него я вообще молчу, а с твоей стороны, Варя, это болезненная реакция… – И пошло поехало! Одна и та же песнь, пересказывать не хочу всю эту галиматью. Тоже еще нашелся, психолог! Вдумайтесь, тетушка, что пытается он мне внушить: будто чувства мои из унижения происходят, будто я Женю только потому люблю, что он меня мучит. Бред какой-то! Я Женю просто люблю, потому, что он красивый, потому, что он умный. И он не мучит меня, а помогает преобразиться! Да разве объяснить такому…

Опять же, если посмотреть со стороны, кто еще покажется садистом. Этот Костя так и ждет так и ищет возможность задеть, уколоть меня, что-то при этом выдумывает. Прицепился сегодня в университете, заметив на мне татуировку. (Да, кстати, я же вам не говорила, – у меня теперь на шее, душенька, маленький, прелестный самолетик).

– Все преображаешься? – спросил он язвительно.

– В отличие от некоторых, – ответила я. – Символизирует свободу и жизнь без границ. Как тебе?

– Превосходно, – произнес он с явным и подчеркнутым неудовольствием.

– Не нравится, не смотри, – сказала я, обидевшись, и собиралась уйти.

– Погоди, я просто хотел узнать, зачем это тебе?

– Чтобы отличаться.

– От кого?

– От всех людей.

– А Земфира кто, не человек?

(Земфира, тетушка, это такая певица знаменитая.)

– Причем здесь Земфира? – спросила я с недоумением.

– Так ведь это с ее шеи твой самолетик срисован, точь в точь.

Я посмотрела на Костю с насмешкой. Дело в том, что эскиз моего самолетика Женя готовил, и делал он это при мне, экспромтом. Ни о какой срисовки, следовательно, не могло быть речи. Костя только с сожалением покачал головой, выслушав мое возражение. Ему, видно, досадно стало, что у него нет таких способностей. Я думаю, он начинает понимать, наконец, что не может быть Жене конкурентом. Он выглядел крайне расстроенным.

Но не время для жалости, душенька, мы движемся вперед. У меня теперь новая прическа! Меня Виола водила к своему парикмахеру, и тот сделал меня современной. У меня теперь короткие волосы на голове, хаотически уложенные. Всем нравится, все находят мою прическу смелой и дерзкой. Мнение Кости, разумеется, не в счет. Что еще?

Я переехала. Живу теперь у Виолы. Мы с ней, как вы поняли, большие приятельницы. Она нереально крутая и вдохновляет меня на перемены. Она придумала называть меня Ва́рвара, с ударением на первый слог. Вы должны были заметить, что я теперь так подписываюсь, также и представляюсь. Все быстро подхватили и обращаются теперь ко мне по-новому. Все, кроме Кости, тот до сих пор «Варькает», на крестьянский манер, надоел. Ну да бог с ним, с «безнадежным». Теперь к главному:

Я упомянула, что была сегодня в университете: я забирала документы. С меня, душенька, хватит. Ничему истинно важному и нужному меня там все равно не научат. Женя, к примеру, три с половиной года проучился без толку, и очень жалеет, что в свое время у него не было таких советчиков. Так что мне, тетушка, повезло, я имею возможность учиться на чужих ошибках, и нахожу в себе достаточно воли и ума, чтобы таковой возможностью пользоваться. Меня Женя похвалил сегодня таким образом. В общем, я собою чрезвычайно довольна.

На что я буду тратить теперь свое свободное время, спросите вы – я буду, душенька, самообразовываться. Женя меня снабдил уймой по-настоящему полезных и важных книг, и я уже приступила к их штурмовке. Основную и общую мысль я, кажется, уже сумела уловить и для себя выделить. Это то, что корысть успеху противна. Не должно искать во всем одну только выгоду, нужно как бы топить мысль о деньгах в какой-то высокой нематериальной цели. И нужно быть добрым предобрым. Будет в тебе искреннее стремление помочь всем людям на земле, сами по себе придут и средства. И я чувствую, тетушка, что уже начинаю добреть и хочу изменить мир к лучшему.