Бронзовая собака

Виктор Федорович приходил в спальню только вечером, ложился и сразу засыпал. Он уставал – с утра до вечера руководил Раисой и Мишей. Они доделывали, переделывали и начинали заново множество различных дел по хозяйству, которые откладывались до лучших времён или просто забывались. Теперь, с появлением в распоряжении Виктора Федоровича дармовой рабочей силы, это “лучшее время” наступило – до зимы надо было закончить всё задуманное.

К вечеру третьего дня своего добровольного отшельничества Лидия Петровна вспомнила, что на загранпаспорт нужна особая фотография.

– Вить, – спросила она мужа, когда тот, поужинав поднялся в спальню, – а когда мы фотографироваться поедем?

Виктор Федорович промолчал, ожидая, что вопрос, оставшись без ответа, раствориться в воздухе, как большинство других вопросов, заданных ему женой. Но она повторила вопрос.

– Зачем? – не понял Виктор Федорович.

– На загранпаспорта, зачем же ещё. А счёт из клиники прислали уже? Чтобы приглашения на визы сделали, надо же его оплатить. Я там, в больнице, с одной разговаривала, она мне так сказала.

Виктор Федорович взял за спинку стул, поставил его рядом с креслом, на котором сидела Лидия Петровна, расчесывая массивной щёткой свои тонкие белые с желтоватым оттенком волнистые волосы. Сел на него и несколько секунд смотрел на женщину, которая словно забыв о своем вопросе, удивлённо улыбалась недособранному пазлу на столе.

Эти вопросы были похожи на множество других её вопросов, которые она задавала ему, только для того, чтобы спросить, никогда не дослушивая ответов, не запоминая их, позже, она снова задавала те же вопросы и опять не слушала ответы. На такие вопросы он привык не отвечать. На эти вопросы тоже можно было бы не отвечать – сейчас, сегодня или завтра. Но рано или поздно ответить на них пришлось бы, тем более, что Виктор Федорович уже знал ответы.

– Понимаешь, Лида, если ты поедешь одна, то надо будет готовить тысяч семнадцать евро. Надо будет тебе дважды съездить в Звенигород, чтобы сделать загранпаспорт, ты же там прописана. Потом надо будет ехать в консульство со всеми бумагами, туда по записи, но там тоже очередь.

– Почему одна? – удивилась Лидия Петровна. – Я одна не поеду. Я же не была никогда за границей, я не смогу одна там.

– Вот именно. Не сможешь, – подтвердил Виктор Федорович.

– Поехали вдвоём.

– А вдвоём, Лида, будет ещё дороже. У меня таких денег сейчас нет. Да и особой необходимости в этой Германии тоже нет. Сделаешь здесь по квоте. Или на препаратах останешься. Доктор там навыписывал хрен знает чего. Я проконсультировался, мне Коробченко сказал, что можно там почти все заменить на эти, как их… женерики, или на другие препараты подешевле, которые для того же назначают. Кое-что из них даже по ОМС дадут, а на остальные тебе пенсии хватит.

– Что? Какие ещё женерики? При чем тут пенсия? Ты, что, со мной в Германию не едешь? Я там совсем одна буду? – упавшим голосом спросила Лидия Петровна.

– Господи! Ты чем слушаешь? Ни ты, ни я в Германию не едим. Поняла? Денег у меня нет на эту поездку, – сказал со вздохом Виктор Федорович.

– Но… но ведь, я же умру, – прошептала женщина, прижала к лицу носовой платок, который вытащила дрожащей рукой из розового с оборочкой кармана халата. Она прислушивалась к себе – ждала приступа. Но он не начинался, может быть от того, что она только что приняла целую горсть назначенных ей таблеток, а может быть, она просто не верила до конца, что муж отказывается оплачивать операцию.

– Не умрешь. Я говорил с Коробченко. Он хороший врач, он сказал, что эти новшества, это не так уж и обязательно. Прооперируют тебя здесь или, если откажутся, останешься на препаратах.

– Коробченко твой – алкоголик. Он уже сто лет, как на пенсии. И, вообще, он же травматологом был. Как ты можешь его слушать?

– Прекрати. Он меня на ноги поставил после аварии. А эти там, молодёжь, им только бабки нужны, придумывают всякое…, – было видно, что Виктор Федорович уже начал злиться. Говорил отрывисто и прикусывал нижнюю губу – это было признаком того, что он очень раздражен. В любой другой ситуации, чего и кого бы она ни касалась, Лидия Петровна уже давно бы сдалась и сделала так, как хотел муж.

Но сейчас она нутром чувствовала, что молодой доктор был прав, что она должна сделать эту операцию, иначе она умрёт. Не когда-то в неопределенном будущем, а очень скоро. Она даже представляла, как это произойдёт, – что она почувствует в начале последнего своего приступа, что в конце. Две недели назад она очень близко подобралась к этой страшной черте. Умирать она не хотела.

Раньше, когда плакала в подушку, или глядела на свое горемычное отражение в зеркале ванной комнаты, где тоже было пролито немало слёз, думая о том, зачем такая унылая жизнь, она даже и не представляла, как сильно дорога ей эта жизнь – унылая, скучная, бесполезная. Не важно. Жизнь дорога – любая, главное, чтобы продлилась подольше.

– Послушай, Виктор, я же умру. Ты понимаешь?

– У тебя истерика, – Виктор цедил сквозь сжатые зубы, сдерживаясь, чтобы не повышать голос, – никто не умрёт. Возьми себя в руки!

Казалось, Лидия Петровна вняла его совету. Она вдруг прекратила плакать. Прислушалась к себе. Побледнела, лишь на скулах выступил лихорадочный румянец – поднялось давление. Она выдвинула шкафчик стола, где хранила, недопустимо дорогие, по мнению мужа лекарства, и, молча, засунула себе в рот препарат, который доктор сказал принимать лишь в крайнем случае, если почувствует, что очередной приступ близок. Какое-то время они сидели напротив друг друга, молча. Виктор Федорович уже собрался уйти, когда Лидия Петровна заговорила.

– Послушай, Виктор. Я поняла, ты не веришь доктору. Но я тебя прошу, ради меня, мне просто поверь, я же тебе всегда верила. Даже когда ты, помнишь, Катьку прогнал. Я на твою сторону встала и от дочери отказалась ради тебя…

– Господи, ну это-то тут причём. Катька твоя неблагодарная т… Я тебя не заставлял, жила бы с ней, сама же так решила. А потом, ты же не отказалась от неё, ты к ним ездила. Причём, я же тебя туда и возил.

Лидия Петровна заплакала, схватили коробку из-под пазлов, прижала к груди, принялась раскачиваться, закрыв глаза.

– Просто оплати операцию, я поеду одна. Не слушай этого ты Коробченко, – тихо проскулила Лидия Петровна не открывая глаз.

– Как же с тобой разговаривать сложно. Ты же не слушаешь никогда. При чем тут Коробченко. Денег у меня на операцию нету!

– Как же так нету? – До Лидии Петровны, наконец-то дошёл смысл, сказанного мужем, она удивлённо открыла глаза. – А куда же они делись?

– Делись?? Ну, ты даёшь! – Виктор Петрович уставился на женщину. – Я их, по-твоему, под подушкой держу? Разве я перед тобой отчитываться должен за мои деньги?

– Вообще-то должен. Я же тебе жена, как-никак. Мы же двадцать лет вместе живём.

– Ты была бы жена, если бы до ЗАГСа доехала со мной, если уж вещи своими именами называть. Скажи спасибо, что на жизнь пока хватает. Времена вон какие…

– Как же так, – Лидия Петровна закашлялась от волнения, – ты же сам тогда говорил, что…

– Ладно. Давай заканчивать истерику. Вылечишься без Германии, как-нибудь. Не капризничай, – примирительно сказал Виктор Федорович. – Хочешь я тебя в Звенигород отвезу. Поживешь там у матери с Катькой. Я тут все равно кое-какой ремонтик собрался… шумно будет.

– Как ремонтик? Сам же сказал денег нет?

– Ну не сравнивай, какие там деньги на тот ремонт? – Виктор Федорович собирался уже встать и пойти в гостинную, начиналась одна из любимых им политических передач, но женщина схватила его за рукав.

– А давай кредит возьмём. Сумма не такая уж и большая, – сказала Лидия Петровна с таким видом, словно на неё только что снизошло озарение.

– Долго думала? А отдавать как? С пенсий наших много не отдашь.

– Давай квартиру в Москве продадим и отдадим, а потом поменьше купишь?

– Не говори ерунды. Квартира эта внуков, и она им останется. Я так решил. Матерну квартиру продавай, если хочется.

– Но там же Катя и мама…

– А там Сеня и Борис. Я их без жилья не оставлю – они моя кровь, хоть и балбесы.

– А меня оставишь… умирать? Конечно, я же не твоя кровь…

– Вот втемяшила себе в башку… – с раздражением начал говорить Виктор Федорович, Лидия Петровна больше его не слушала. Она, поджав губы, вытащила свою старую дорожную сумку со сломанной застёжкой из шкафа, и принялась укладывать в неё вещи.

Виктор Федорович как-то сразу угомонился. Лидия Петровна ждала, что он начнет её останавливать, хотя бы попытается не дать ей уйти. Но он не стал. Наоборот, явно успокоившись, он предложил довести её до Звенигорода на машине.

– Сама доеду, – ответила Лидия Петровна, а сейчас уйди. – Видеть тебя больше не могу.

*****

Лидия Петровна ехала в полупустой ночной электричке и вспоминала, как мать перед её переездом в только что построенный коттедж, узнав, что они так и не расписались с Виктором Федоровичем, говорила ей, тыкая пальцем в старенький диван: “Вот помяни моё слово, станешь ему не нужна, выгонит он тебя в одних драных трусах, и приползёшь сюда вот, на этот диванчик, подыхать”.

“Как в воду мать глядела” – думала заплаканная Лидия Петровна. Она ехала в новенькой, разноцветной, пахнущей пластиком электричке, не видя ни весело мигающих надписей над дверями, ни оранжево-зелёно-синей обивки сидений. Снова и снова вспоминала, сама не желая, тот давний разговор с матерью. В глубине души она боялась встречи со старым диваном, на котором провела немало ночей в молодости, мечтая о счастливом будущем. “А теперь, – думала заплаканная женщина, – на нём же и помру…"

На выходе с платформы её ждала Катя, Лидия Петровна позвонила из электрички. Пока шли домой Катя, вытянула все подробности, но не стала клеймить позором Виктора Федоровича, к чему Лидия Петровна была внутренне готова, и даже ждала этого, желая отвести страдающую душу. Напротив, Катя всю дорогу молчала, только слушала и о чем-то думала, морща высокий лоб.

Первое, что бросилось Лидии Петровне в глаза, когда она переступила порог недавно отремонтированной квартиры, – старого дивана не было. На его месте стоял новый – разлапистый и, с виду, удобный. На нем сидела мать. За годы, когда Лидия Петровна её не видела, она очень сильно постарела – сделалась меньше, словно высохла, появилось много глубоких морщин везде: на лице, на руках, и даже на лодыжках тощих рябых ног, засунутых в пушистые тапочки.

Глядя на забавные тапочки, украшенные длинным розовым мехом, Лидия Петровна почему-то подумала, что всегда воспринимала скорый уход матери, как должное. А теперь, может так случится, что она сама окажется по ту сторону жизни раньше, разменявшей девятый десяток старушки.

– Нравится? – спросила мать, заметив, что Лидия Петровна уставилась на её тапки. – Катька подарила.

– Ей, – мать кивнула в сторону кресла, – тоже нравится.

Тут же на мохнатый тапок из-за кресла прыгнул ярко-рыжий комок и вцепился зубами и лапами в белых носочках в махрушки меха на них. Кошка была очень похожа на Мусю, только толще и шерсть ярче.

– Манька, ну чего ты прицепилась? – Катя взяла кошку на руки. – Мама, чего стоишь? Садись сюда. Есть будешь? Не хочешь, тогда я сейчас чай принесу.

Лидия Петровна села в кресло. Сидели, молча. Катя гремела посудой и хлопала дверцами шкафов на кухне.

– Ну что, доча, мышей больше ловить не можешь? Не нужна барину стала, – усмехнулась мать.

Лидия Петровна вздохнула и промолчала.

– Бабуль, ну что ты говоришь? – Катя внесла поднос с чаем и печеньем в комнату. Вслед за ней вбежала Маня и вновь повисла на пушистом тапочке.

– Как на Мусю похожа, – сказала Лидия Петровна.

Тогда, четырнадцать лет назад, Муся оказалась не такой уж старой кошкой, в деревне она заболела какой-то кошачьей болезнью, поэтому и не могла больше охотиться. Катя её выходила, пока лечила нашла своё призвание – после школы пошла учиться на ветеринара, а теперь работала в ветеринарной клинике недалеко от дома.

– А это, кстати, Муськин потомок. Правнучка, может быть, – улыбнулась Катя. – А может, и внучка. Муська у нас тогда, давно ещё, окотилась, я говорила тебе, может не помнишь?

Лидия Петровна не помнила – наплевать ей тогда было на Мусю. Виктор Федорович про тот эпизод с кошкой не любил вспоминать – злился очень. Она и не вспоминала, совсем из головы выкинула – дело привычное.

– Похожа. Да не то. Муська была кошка умная и деликатная, а это дурища бестолковая, – вздохнула бабушка.

– Ладно, тебе, бабуль. Чего кошку позоришь? Она молодая ещё.

Лидия Петровна слушала разговор, пила горячий чай с печеньем, гладила тёплую, беспокойную кошку, которую всей семьёй никак не могли отогнать от тапка, приговорённого ею к уничтожению. В какой-то момент Лидия Петровна поняла, что напряжение, ревность и обида растворились в теплом общении. Она вдруг почувствовала, как сильно устала, очень захотелось спать, уснуть прямо здесь, на этом новом красивом диване, прямо сейчас.

– Мам, а ты таблетки не забыла принять? – спросила Катя. – У тебя там все таблетки есть или докупить чего-то надо?

Забота Кати наполнила душу женщины тихой радостью, и, казалось, погасила тревожное чувство приближения приступа, которое она начала ощущать после разговора с Виктором Федоровичем.

– Ничего не надо, дочка, спать только хочется.

*****

На новом диване спала Лидия Петровна крепко и сладко, как не спала уже очень давно. Её разбудил звон тарелок и скворчание яичницы на сковородке, доносящиеся из кухни.

– Иди завтракать, соня, – позвала её мать.– Остынет.

– А Катя где? – спросила Лидия Петровна, усаживаясь за столом.

– Отпуск Катя взяла в ветеринарке. И с утра с твоими больничными документами в Москву умотала, – ответила мать. – Кон-суль-тиро-ваться поехала.

Несколько дней кряду Катя ездила в Москву, как на работу. Каждый раз она возвращалась всё более грустная. Видя это, Лидия Петровна к дочери с вопросами не лезла. Чего зря спрашивать, итак понятно, что хорошего мало, а деталей ей знать не хотелось – зачем разбираться, если проще не брать в голову, ведь всё равно ничего не изменить. Женщина, обладая способностью быстро адаптироваться к любой ситуации, начала привыкать к своему новому положению: “Человек предполагает, а Бог располагает. Чего уж тут поделаешь?”

Но Катя не сдавалась. Однажды она отвезла Лидию Петровну на приём в частную клинику, там её часа три обследовали, водили по кабинетам, оборудованным разной техникой, в заключении на женщину повесили миниатюрный монитор, который та носила два дня, а на третий Катя сама отвезла его в клинику. Вернулась очень расстроенная.

– Полостную операцию они категорически не советуют. Только эндоваскулярную. Нужны деньги.

Денег взять было неоткуда, даже кредит в банке не согласовали – Катя не рассчиталась за предыдущий, который брала на ремонт квартиры. В тайне от Лидии Петровны она поговорила с Виктором Федоровичем по телефону. Разговор не задался с самого начала – до конца довести его не вышло. Чтобы удержаться от соблазна называть пожилого собеседника соответствующими его поступкам словами, Кате пришлось на полуслове бросить трубку. Теперь она сидела, сжав зубы и глядя на погасший телефон. Понимала, что надо расслабиться, чтобы успокоить бешеный пульс, который бился в висках, вызывая головную боль, но не могла.

– Вот, сволочь! Вложены у него в дело! Пенсионер он, видите ли… хренов…

Вдруг телефон зазвонил. На экране появилась фотография улыбающегося рыжего шпица на фоне ещё шире улыбающегося хозяина, лицо, которого было почти скрыто симпатичной собачьей мордочкой, остались видны только кусочек улыбки и лысина.

– Блин! Как же я забыла про него, он же..! – хлопнула себя по лбу Катя.

– Здравствуйте, Борис Борисович, что случилось? Зайка живую лягушку проглотил? Опять. Да, в постоянстве ему не откажешь. Думаете, что это жаба была? Да, да, то же, что и в прошлый раз будем делать. Нет-нет, я сама приеду сейчас. Ждите.

Катя быстро, как солдат по тревоге, оделась, схватила рабочую сумку в одну руку, папку с больничными документами – в другую. Выбегая из двери, чуть было не сбила с ног Лидию Петровну, которая вместе с бабушкой возвращались с прогулки, как раз к началу сериала.

– Ты чего? На пожар что-ли?

– Зайка лягушку проглотил, – ответила Катя.

– А что она ядовитая, та лягушка? Чего бежать-то? Он уже столько их сожрал, что скоро в Красную книгу заносить придётся. И ни хрена ему не делается, – проворчала бабушка, но Катя уже не слышала – убежала.

– А что за Зайка? Заяц?

– Нет. Собака у одного дачника. Бестолковая. Они, вообще-то все у него бестолковые. Их штуки три или, может четыре уже. Мелкие и глупые, но энергичные очень. Постоянно куда-то влипают. А Катька их лечит. Но это хорошо. Хозяин человек состоятельный и не жадный.

– А он женат? – спросила Лидия Петровна, видя с каким нетерпением Катя бежала на вызов, она засомневалась, что его вызвало состояние здоровья собаки.

– Да ты что? Он ей в отцы годиться, – махнула на неё рукой бабушка. – Лысый, как коленка.

– Ну и что, что старше, – пожала плечами Лидия Петровна, – ничего плохого не вижу.

– Не видит она. А может быть, ты для себя присматриваешь? Для тебя в самый раз будет, – улыбнулась бабушка.

Катя вернулась через два часа. Не раздеваясь, не снимая уличной обуви, вбежала в комнату. Стряхнула с колен Лидии Петровны примостившуюся там Маню, саму женщину вытащила из глубокого кресла и принялась обнимать её, раскачиваясь в разные стороны.

– Чего? Замуж что ли выходишь? – спросила удивлённая бабушка.

– Они делают. Делают уже. В смысле, пока нет, но скоро будут. Борис Борисович сказал, что в его институте будут уже в следующем месяце такие операции делать. Не надо ни в какую Германию ехать, к тому же у нас наркоз лучше. Борис Борисович так сказал. А ещё он обещал, тебе сделают операцию, без денег! Бабуль, мамочка, как я счастлива!

– Какой Борис Борисович? Какой институт?

– Да дачник тот, с собаками. А точно, он же в медицинском центре каком-то работает, – сказала бабушка.

– Ну да, да. Он, отделением кардиологии там заведует. А я и забыла о нём. Как же хорошо, что Зайка эту замечательную лягушка съесть догадался. Я твои документы показала, Борис Борисович их в кабинет унёс, пока я с Зайкой возилась, он вернулся и мне пообещал, что тебя у них прооперируют. Без денег.

– А он к тебе приставать из-за этого не будет или как-то там… в качестве благодарности? – подозрительно спросила Лидия Петровна.

– Мам, о чём ты? Я его собак любимых лечу, и дальше лечить буду. Ну может быть, будем их брать себе, когда он в отпуск и в командировку уедет, если попросит, конечно, это в качестве благодарности, – засмеялась Катя.

– А Манька-то, как обрадуется, – ухмыльнулась бабушка.

*****

Операция прошла хорошо, через маленький разрез в бедре доктора добрались куда надо и сделали там то, что положено. Лидия Петровна быстро восстановилась и теперь уже, получив выписной эпикриз, и сложив свои вещи в сумку со сломанной застёжкой, сидела на стуле в палате с зажатым в руке телефоном. Ждала звонка от Кати, та обещала приехать на машине ветеринарной клиники, и отвезти её домой в Звенигород. Телефон с выключенным звуком, завибрировал в руке Лидии Петровне.

– Алё, Ктюш, вы уже подъехали?

– Здравствуй Лида, это я, – в трубке раздался голос Виктора Федоровича.

– Здравствуй Виктор, слушаю, – спокойным голосом отозвалась Лидия Петровна, хотя внутри у неё, словно, натянулась и противно завибрировала струна. Свободную от телефона руку пришлось прижать к груди, чтобы уменьшить эту вибрацию.

– Я разговаривал с твоим доктором. С тем молодым из больницы. Он, оказывается, с Катей общается. В курсе, что она тебя в институт устроила. Сказал мне, что операция твоя успешно прошла и тебя выписывают сегодня.

– Да. Прошла.

– Я же говорил, что не нужна никакая Германия. Я же говорил, что всё решиться без этой Германии. Я был прав, что…

– Ты звонишь, чтобы сказать, что ты был прав? Мне сейчас это обсуждать некогда. Мне Катя звонить должна.

– Можно же хоть раз меня до конца дослушать? Постоянно перебиваешь.

– Извини, – по привычке сказала Лидия Петровна и тут же пожалела об этом.

– Не важно, – снисходительно отреагировала мужчина. – Я звоню, чтобы предложить тебе вернуться домой.

– Не надо, меня Катя отвезёт.

– Домой, ко мне, к нам. Возвращайся. Я могу за тобой заехать послезавтра. Будет удобно?

– С чего бы это? – удивилась Лидия Петровна.

– Я один, дом большой. Всё равно отопление на весь дом включить пришлось. А у вас там места мало. Неудобно.

– А почему один? А Раиса с Мишей?

– Миша в общежитие переехал, а Раиса мужика какого-то хотела привезти в дом. Не мужа даже, а сожителя какого-то. Я не позволил, и она уехала обратно к себе. А тут ещё, понимаешь, после ремонта кое-что в порядок надо привести. И груша в этом году уродилась, компот бы закрыть надо…

– Компот? – повторила за мужчиной Лидия Петровна.

Ощущение натянутой струны пропало. Она вдруг вспомнила уютную спальню в коттедже с большой ванной комнатой, и гидромассажную ванну в ней. Вспомнила сад, на который было потрачено столько усилий. Вспомнила закатное солнце в окнах коттеджа, которое садилось за близкий хвойный лес.

– Компот… А знаешь, я подумаю и перезвоню. Потом. У меня вторая линия. Катя приехала.

*******************************************************************

Задержка рейса

– Привет!

Юна вздрогнула.

Пока она задумчиво разглядывала мужчину, ожидающего лифт в противоположном конце просторного холла гостиницы, к её столику незаметно подошёл молодой человек. Юна удивленно посмотрела на него.

– А ты, оказывается, разговаривать умеешь? – сказала она. – Виделись полчаса назад.

Привычным жестом Юна откинула со лба темно-рыжую прядь волос, которая загораживала глаза.

– Сигареткой угости…те, – юноша уселся на стул напротив Юны, и попытался улыбнуться.

– У отца попроси. Вон он лифт ждёт в холле, – пальцами с зажатой в них сигаретой Юна указала на фигуру мужчины, за которым наблюдала минуту назад.

– Блиин, – парень втянул голову в плечи.

– Не дрейфь. Он уже в лифт заходит, не видит тебя.

Прежде, чем зайти в лифт мужчина обернулся, словно сожалея о чём-то, грустно улыбнулся и помахал Юне. Она ответила ему, приподняв кисть руки.

– Зачем это, увидит же, – прошипел юноша, вжимаясь в кресло.

– Говорю же, не увидит. Тут столб тебя загораживает. Я ему просто ответила, невежливо не отвечать. Чему тебя родители учат только?

– Ну, сигаретку-то дай…те! – юноша успокоился и широко улыбнулся Юне.

– Можно на «дай». Вредно курить, особенно детям. Знаешь? – кивком головы она указала на пачку, лежащую на столе.

– Я не ребёнок. Кончай хохмить, – непослушными пальцами парень стал доставать сигарету из пачки. Сигарета не желала покидать пачку без боя.

Из под челки, вернувшейся на своё место, Юна внимательно наблюдала за юношей. Видимо это и давало сигарете сил продолжать сопротивление. Юна обратила внимание на то, что он был взволнован. Она решила, что это из-за матери, которая запрещает ему курить. Теоретически, мать могла спуститься в холл в любую минуту. “Такая мамаша, как у него, – подумала Юна, – не то что сыном, целым полком могла бы командовать.”

Парню было лет восемнадцать или девятнадцать. Было видно, что этот по-юношески угловатый парень через пару лет станет настоящим красавцем. Уже сейчас на него было приятно смотреть, ещё приятней было замечать, что сам он об этом не догадывается. Широкие плечи, узкие бёдра, высокий чистый лоб, глаза светло серые, из тех, что на солнечном свете становятся пронзительно голубыми.

“Повезёт же кому-то, – подумала Юна, – или, может быть, наоборот, не повезёт. Не угадаешь”.

– Не ребёнок, – подразнила юношу Юна. – Чем докажешь?

– Докажу, – фыркнул парень.

– Ага. Сигарету из пачки сначала вынимать научись. Кстати, ваше семейство мне уже пять сигарет задолжало.

– А он что курил тут, с тобой?

– И коньяк пил. – Юну развеселило удивление юноши. – Без меня. Я кофе пью.

– Нифигасе. Он же бросил вообще-то, года два назад. Всем рассказывает, что у него сила воли и всё такое.

– Взрослые они такие, привыкай, – сообщила Юна.

Парень сделал вид, что не услышал, не прекращая чиркать зажигалкой перед засунутой в рот сигаретой.

– Имя своё напомни? Я забыла.

– Ага, старость не радость, – пошутил парень. – Вадим.

– Точно. А почему ты не спишь, Вадим?

– Не хочу, и не сплю. А ты?

– Ложиться спать смысла не вижу. Обещали, что в пять в аэропорт повезут. Осталось, значит, где-то около пяти часов. Лучше в самолете посплю. А тебя матушка не заругает? Она, вроде, вас всех спать повела? В вы расползаетесь, как тараканы, по гостинице.