Марс, 1939

– Дракон! Вы что, ослепли? – Наконец магазин встал на место.

– Я ничего не вижу, – твердо сказал Вано.

– Он ушел, ушел вглубь!

– И я не видела, – подала голос Тамара.

– Смотреть, смотреть нужно было!

– Я смотрю…

За дверью в криптоновом свете «жирафы» виднелся коридор. Самый обыкновенный коридор, уходящий вдаль. Стены уже не мозаичные, а выложены одноцветными шестиугольниками. Никакое существо укрыться здесь просто не могло, но…

Ильзе вызвал Миадзаки:

– Эй, поверхность, что видели?

– Всё видели, всё слышали, всё записывали.

– Дракона, дракона зафиксировали?

– Нет, Ильзе-сан. Возможно, неудачное расположение камер тому виной, но никого, кроме вас, мне увидеть не удалось.

– Повторите запись в замедленном режиме.

– Слушаюсь, Ильзе-сан.

Насчет неудачного расположения камер Миадзаки сказал, не подумав. Стояли они на «жирафе» так, что обеспечивали практически круговой обзор в разрешении одна минута, и по фронту – одна десятая минуты. А фронтом как раз и являлись дверь и прилегающее к ней пространство.

– Извините, Ильзе-сан, камеры не зафиксировали присутствия других существ. Только…

– Только?

– Только ваше месторасположение в поверхностной системе координат вдруг сместилось на… на сорок восемь метров. Сместилось, а через восемь секунд вернулось на прежнее место.

– Ага. – Иного слова у Вано не нашлось.

Конечно, в очередной раз всё спишут на неполадки приборов. Бритва Оккама. Если какое-либо явление можно объяснить неполадкой прибора – объясняйте именно неполадкой прибора. В другой раз просите новый. И ремонтируйте, ремонтируйте, ремонтируйте старые.

Они стояли, не зная, что делать дальше. Ильзе растерянно смотрел то на подчиненных, то на открывшийся коридор.

– Но я видел… Сразу после того, как открылась дверь.

– Мы не видели. И оптика не видела.

– Оптика… Мало мы видели кунштюков и от оптики, и от прочей техники. – Но говорил он без напора, устало. Оправдываясь, словно и не начальник.

– Тогда где он, дракон? – спросила Тамара. Она в отряде была вторым номером, и потому состояние Ильзе ее не просто интересовало – задевало. Задевало непосредственно и сильно.

Давало шанс.

– Не знаю. Ускользнул туда. – Ильзе повел карабином в сторону коридора.

И Тамара и Вано проводили ствол взглядом.

– Разведчик, – пробормотал Вано.

– Что?

– Разведчик возвращается.

Долгое время спорили, какой стиль бега лучший для Марса – кенгуру или бекаса. Разведчик явно предпочитал бекаса, и казалось, что вместо ног у него колесики. Шустренькие такие колесики. Вано даже позавидовал. Надо бы и самому поддерживать форму, только вот когда тренироваться? Во сне разве…

– Я не опоздал?

– Самую малость, – ответила разведчику Тамара. – Тут дракон являлся избирательно. Ильзе видел, остальные, включая технику, – нет.

– Вы… Вы видели дракона?

– Да, – буркнул Ильзе. Он чувствовал себя Галилеем перед судом инквизиции. «А все-таки она вертится».

Дыхание постепенно возвращалось к разведчику, и синева лица сменилась бледностью, бледностью, заметной даже в бодрящем свете «жирафы».

– Какого дракона?

– Что значит – какого?

– Я неверно выразился, – поправился разведчик. – На какого дракона он походил: на западного – мощная тварь, динозавр, или на восточного – длинная змея с крыльями?

– А… – задумался Ильзе. – Понимаете, он так внезапно выскочил, и ракурс… Скорее, на восточного. Змея… или гигантская гусеница, покрытая щетиной, волосками… голова, особенно у пасти, усеяна такими… отростками… или щупальцами… словно медуза-горгона…

– И вы в него стреляли? – В голосе разведчика слышалось неприкрытое восхищение.

– Да. Пуля в пулю. Но он ушел…

– Послушайте, – Тамара нетерпеливо перебила Ильзе, – мы, по-вашему, временно ослепли, раз ничего не видели?

– Вы нашли замечательное определение: «временно ослепли». – Разведчик почти отдышался. – Знаете, как уж или удав гипнотизируют добычу? Они настолько сливаются с местностью, что мозг лягушки не воспринимает их, а видит только движение язычка, который кажется лакомой добычей, – и лягушка сама лезет в пасть.

– Спасибо. Значит, я – лягушка-квакушка.

– Скорее, царевна-лягушка, – галантно возразил разведчик.

Вано эти разговоры не нравились. Понятно, что разведчик старается подслужиться к начальнику, но останется ли Ильзе начальником? Не похоже. Человек, на которого кидаются драконы…

– Я не специалист по удавам, но никогда не слышала о загипнотизированных объективах. Миадзаки ничего не видел, на лентах ничего не записано…

Действительно, наверху у Миадзаки стояли старые рекордеры, ленточные. Он, Вано, их сам чинил не раз. И не два. Но дело не в рекордерах, а в том, что Тамара, похоже, оставалась вторым номером. Ему-то все равно, а ей – нет. Хотя оставаться под командой свихнувшегося Ильзе, готового палить в призраков, – радости мало.

– И я тоже не заметил никаких признаков присутствия каких-либо существ.

Тамара благодарно взглянула на Вано.

– Обычно дракона видит один человек из группы, поскольку считается, что появление его относится к особого рода феноменам, скорее ментального, нежели физического характера, – уклончиво ответил разведчик.

Ага, разведчик тоже считает, что у Ильзе в голове закоротило, только выражается мудрено. Ну, понятно. Действительно, не вязать же начальника. Будь кто другой… Вано представил, что свихнулся разведчик. Нет, тоже не особенно и свяжешь. Начнет саблей махать… Все-таки у разведчика нет ствола, потому он менее опасен. А вот Ильзе…

– То есть мне это привиделось? – Ильзе на кривой не объедешь. И не обойдешь.

– Скорее – открылось. Это сродни шестому чувству, интуиции…

– Тогда, может быть, вы скажете, что означает сие видение? – Тамара не хотела отдавать инициативу.

– Не знаю. Просто имеются описания подобных случаев. Дважды на Венере, один раз на Весте и один раз на Мимасе.

– Какой-то межпланетный дракон получается. – Тамара злилась все больше и больше.

– «Ovidium Dauge», – вспомнил Вано. – Но ведь это легенда.

– Да, – согласился разведчик.

– Вот что, – решительно произнесла Тамара, – давайте-ка посмотрим, куда уполз ваш дракон. Пятнадцать пуль – хорошая порция для любого дракона. Тем более – восточного.

Ильзе ирония не нравилась, но он предпочел ее не замечать.

Действительно, может, уполз дракон и где-нибудь лежит, подыхает. Ментальный, ха! Моментальный, так будет правильнее, а он единственный, кто среагировал.

– Мы пойдем обследовать коридор. – Уверенность, по крайней мере, внешне, вернулась к нему. – Впереди – я, за мной – разведчик, третий – Вано. Вы, Тамара, остаетесь здесь – так сказать, обеспечиваете тылы.

Это была месть. Дракон или не дракон, но что-нибудь они вполне могут найти. Может быть, даже не что-нибудь. Но Тамара при том присутствовать не будет.

– Я бы хотела… – начала она, но Ильзе оборвал:

– Потом, милочка, потом.

– Потом не получится. – Разведчику предложение Ильзе не понравилось. – Одного человека оставлять здесь нельзя.

– Вы же были здесь один, – возразил Ильзе.

– Ну, если она зачислена в разведчики…

– Хорошо, пойдете с нами. – Ильзе почувствовал, что переборщил. Не было у него таких прав – в разведчики зачислять. За самоуправство могут и самого, того… зачислить.

– Минуту, – попросил Вано, – я только «мураша» отцеплю.

Ушло у него, конечно, больше – минут пять. Все это время Ильзе что-то бормотал сквозь зубы, нетерпеливо посматривая на окружающих. Нет, с ним явно что-то не в порядке.

– А «жирафу» здесь оставим?

– Нет. Приведите аппарат в походное положение.

Еще пять минут зубовного скрежета.

– Готово, – наконец доложил Вано.

– Тогда займите свое место в колонне.

О притолоку не ударишься, дверь высокая. А коридор за ней – если, конечно, уместно говорить о коридоре – еще выше, в два роста. Под ногами тот же мрамороподобный материал, стены также облицованы похожими на мрамор шестиугольными пластинами, прочно, без зазоров, подогнанными друг к другу и переходящими в сводчатый потолок.

– Он очень метко стрелял, – вполголоса сказал разведчику Вано.

– Что?

– Нигде нет следов пуль.

– Нет, – согласился разведчик и поставил значок на стене.

– Зачем это?

– Привычка, дурная привычка. Прежде каторжникам приковывали к ноге ядро. Отбыв наказание или бежав, они всю оставшуюся жизнь приволакивали ногу.

– Не понял, при чем здесь ядро.

– Да это я так… Кстати, вот и пуля.

– Где?

– А вот, – разведчик показал под ноги. – Выбилась из сил. Изнемогла.

Вано наклонился. Пуля действительно просто лежала. Не новенькая, все-таки через ствол прошла, но не распустившаяся.

Действительно, летела-летела и села.

Чуть дальше валялись и остальные.

– Чертовщина. – Ильзе едва не упал, но, взмахнув карабином, удержался на ногах. И от выстрела – тоже.

– Эй, внизу, я теряю, теряю вас! – сквозь треск в наушнике пробился голос Миадзаки.

– Как это – теряешь? – Вано невольно обернулся. Провод исправно сматывался с катушки, неоновая лампочка исправно тлела, сообщая, что линия не порвана.

Но теперь ответом был только треск.

– Миадзаки! Миадзаки!

И треск пропал. А потом погас светильник – мгновенно, разом.

– Что там у вас? – Голос Ильзе в темноте напугал – громкий и злой.

– Техническая неисправность. Нет связи с поверхностью.

– Причина?

– Не знаю. Возможно, что-то наверху, у Миадзаки. Или обрыв кабеля. – Последнее Вано сказал так, наобум. До сих пор кабель был самой надежной частью связи – его и топором не перерубишь. Но все когда-нибудь случается впервые.

– Включайте фонари, только экономно, – распорядился Ильзе.

– Лучше бы по очереди, – предложил разведчик. – Мало ли что, путь хоть и обратный, но…

– Вы предлагаете идти назад? – искренне удивился Ильзе.

– Конечно, – еще искреннее ответил разведчик.

– Нет-нет. Во всяком случае, не сразу. Пройдем еще немного, осмотримся…

– Обратный путь, знаете, не легок…

– Ничего, я на вас надеюсь.

Странно, но в полумраке коридор казался бескрайним, бесконечным. Вход отдалился не на метры – на жизни.

Все это от гипоксии, плюс усталость, плюс темновая астения.

Нехорошо. Такой шанс – открыть нечто, стоящее каравана с Земли. А караван – это новое оборудование… и места для возвращения на Землю.

Вано знал, что на Землю вернется едва ли десятая часть, остальных ждет Луна. Он, впрочем, не прочь остаться и на Марсе, ведь кого-нибудь да оставят, хотя бы на две старейшие базы.

Они дошли до поворота, крутого, почти прямого. Что дальше? А дальше от коридора разбегались другие ходы – с дверями открытыми, полуоткрытыми и закрытыми, но открывающимися от обыкновенного, ручного усилия. Они шли, только заглядывая внутрь и видя те же переходы, переходы. Лабиринт.

Разведчик прилежно рисовал значки, Ильзе еще пару раз требовал связи с поверхностью, но тут Вано был бессилен, хотя по-прежнему сматывал с катушки нить, надеясь, что неисправность наверху и Миадзаки чудом сумеет ее исправить. Чудом – потому что у того не было ни диагностических приборов, ни инструментов, ни запасных блоков. Все, что Миадзаки мог, – это постукивать по корпусу умного ящика. Вероятность починки таким способом – корень квадратный из минус единицы. Для Марса и это привычный шанс.

Наконец они открыли дверь, за которой было что угодно, но не коридор.

Пространство внутри загромождено вдоль и поперек трубами, лианами, шлангами – все зависело от угла зрения и фантазии.

– Я настоятельно советую начать возвращение. – Разведчик говорил просительно (а собственно, как он мог еще говорить?) – но чувствовалось: не отстанет.

– Уже начали, – отмахнулся Ильзе. – Вот только этот объект осмотрю.

– Тогда хотя бы выключите фонарь.

– Шутите?

– Здесь могут водиться белые мухи.

– Что за мухи?

– Белые. Из доклада Кауфмана.

– А, вы об этом… Легенда, бред умирающего.

– Я их и сам видел однажды.

– Ну, вы, разведчики, чего только не видите. Удивительно, как и целы остаетесь.

– Сам удивляюсь, – согласился разведчик, но от входа отошел подальше; за ним попятился и Вано, и, поколебавшись секунду, – Тамара. И без того материала достаточно, куда же больше?

Но Ильзе вошел в раж. Ему казалось, что следующая находка будет весомее, значимей и всю славу может получить другой, счастливчик, пришедший на готовенькое. А за ним останется репутация человека, остановившегося в шаге от величайшего открытия. Ему нужен успех, не маленький, значимый для сотни-другой специалистов, а такой, чтобы прогреметь на весь Марс, нет, больше – Землю. Кем был Рейтё, до того как отрыл Карьер? Человеком, которого знали дюжина сослуживцев. Для руководства же он оставался «эй, как вас там…». А теперь – начальник Базы, ежегодно летает на Землю, перевел туда семью и готовится там, на Земле, сменить Амбарцумяна, директора Института Марса. Случай? Нет, Рейтё шел к нему каждодневно. Могло ли не встретиться ему Колесо? Да, могло и не встретиться. Но мог ли Рейтё, найдя Колесо, не отыскать Карьер? Вот это уже вряд ли. Он, Ильзе, должен отыскать такое, что превзойдет все находки. Выпал случай – так держи, держи его, как того тигра. Пусть он кидается на кого угодно – ты, главное, не выпускай хвост.

Он мог приказать идти вперед разведчику. Да что разведчику – каждому бойцу своего отряда. Именно – бойцу, ведь Марс – это передовая науки. Только ведь

В бой идет отряд,Командир впереди,Алый бант горит на груди…

Ильзе включил фонарь на полную мощность. Белые мухи, как же. Что тогда он во тьме увидит?

Луч упирался в переплетение серых лиан, стволов, стоек и труб. Теплица. Или джунгли, только засохшие, как засыхает фикус в пустой, покинутой квартире.

Гербарий народного правосудия.

Давно уже Ильзе не чувствовал легкости Марса. Привык, примерился, это в первые дни скакал козлом. Но сегодня он ощутил гнет. По возвращении на Землю, говорят, первые месяцы не столько ходишь, сколько годишь… шагнул – и отдыхаешь, дух переводишь. Все втрое тяжелей кажется – и ходьба, и работа, и просто жизнь. Сейчас – словно Земля.

Но отступать не пришлось, не пришлось и сражаться. Пропал подвиг. Он, Ильзе, от подвигов не бегает, а это главное. Для самого себя главное.

– Никакой активности не наблюдается. Во всяком случае, на первый взгляд, – сообщил он. Голос хриплый, пересохший. Ничего удивительного, атмосфера такая.

– Мне присоединиться? – спросил разведчик.

– Нет нужды. Следите за флангами. – Какие фланги? как за ними следить? Но прозвучало хорошо.

Ильзе дошел до противоположной стены. Окошко, круглое окошко. Иллюминатор. Он потрогал. Похоже, стекло.

– В стене определяется отверстие округлой формы диаметром двадцать сантиметров, заполненное прозрачным материалом.

Ему и самому не понравилась суконная речь, но – так будет правильно. Не визжать, не захлебываться от восторга. Спокойный, деловой анализ.

– Вижу рядом прямоугольное отверстие. Дверь, конечно, дверь… – Он позабыл разом все правила. – Бред какой-то…

На двери была надпись. Никаких иероглифов или клинописи. Обыкновенные буквы. Кириллица. «Лаборатория № 2».

– Идите сюда, ко мне, – позвал он севшим голосом.

Вот тебе и открытие. Нашли старую базу. Просто забытую старую базу – и все. Почести… Земля… Он чувствовал себя гелиевым баллоном, вдруг налетевшим на колючку.

– Да… – протянул разведчик.

– Это… Это наша база? – Тамара смотрела недоверчиво. – Старая база?

– Можно и так сказать.

– А как еще? – Ильзе опустил руки – буквально. Карабин вдруг показался тяжелой и бесполезной штукой.

– Идем дальше. – Разведчик не торопился отвечать.

– Идем, почему нет. – Но Ильзе не шевельнулся. Устал он. Устал.

Разведчик толкнул дверь. Потом приналег. Нехотя, со скрипом она отворилась. Скрип больше чувствовался – плечом, отдавая в зубы. Особенности марсианской акустики.

– Конечно, старая база. – Вано оглядел помещение. Столы, стулья, бумага.

– Не просто старая. Очень старая.

Разведчик подошел к висевшему на стене календарю. Подумать только, отрывной календарь!

– Пятнадцатое сентября одна тысяча девятьсот тридцать третьего года.

– Что? – Ильзе не подошел – подбежал.

Все четверо они стояли перед календариком.

– Шутка. Шутники здесь были, вот…

– Давайте посмотрим остальные бумаги, – предложил разведчик.

Чем хороша марсианская атмосфера, так это тем, что ничего здесь не гниет. А маски хорошо защищают от пыли.

Все документы были датированы тридцать третьим годом. Нет, не все – были и тридцать вторым, и даже двадцать девятым. Самые обыкновенные документы – еженедельные планы, отчеты, служебные записки, журналы наблюдений. Но всего поразительнее оказался плакат. На нем изображен был юноша, почти ребенок, в окружении седобородых старцев. «Император Александр IV под мудрым руководством Радетелей России».

– Шутники зашли слишком далеко…

Из помещения выходили еще две двери. Одна шла в меньшую комнату – похоже, в кабинет. Другая – в коридор. И коридор пересекался скальной породой.

– Обвал?

– Что же мы нашли? – Вано потерянно стоял перед серой ноздреватой стеной.

– Полагаю, это следы Странников.

– При чем тут Странники? Какое они имеют отношение к тридцать третьему году?

– Вы видели котенка, пытающегося поймать собственный хвост?

– Странники – это хвост?

– Скорее, котенок. А хвост – мы.

– Нет, погодите, погодите, какой хвост? Какие странники? – Вано потряс головой. – О чем это вы?

– Да так… Мысли вслух… Теория множественности миров Джордано Бруно подразумевала не столько инопланетные, сколько земные цивилизации… Смертьпланетчики пробивают дыры в иные миры… И это – одна из дыр.

– Множественность… То есть…

– Распалась связь времен… У нас будет время подумать. Масса времени… – Разведчик выхватил саблю, коснулся ею плеча Вано – Сим посвящаю тебя, о Вано, в ряды разведчиков, людей пытливых, отважных и бесшабашных…

– Прекратите балаган, – оборвал разведчика Ильзе. Ему почему-то не хотелось ни слушать, ни видеть происходящее. Да не почему-то, просто…

– И тебя посвящаю, о Ильзе… И тебя, Тамара. Добро пожаловать в отряд разведчиков!

– Действительно, что за комедия? – Тамара хотела было отстраниться, но разведчик успел положить пятнашку.

– Ритуал, – вздохнул разведчик. – Просто ритуал. Вас теперь ведь зачислят добровольцами.

– Почему?

– Ну, сами должны понимать… Лимит на первую категорию маленький. Лучше в разведчики, чем на костер… Увидите много интересного… может быть…

– Не городите ерунды, – оборвал его Ильзе.

Как, его – в разведчики? Это мы еще посмотрим. Он, Ильзе, не пилот какой-нибудь, а служащий одиннадцатой категории. Такими не бросаются. Он пригодится…

– Да, не говорите ничего Миадзаки, – скомандовал он.

– Не скажем. – Разведчик опять посмотрел на Ильзе с уважением. – Конечно не скажем…

Седьмая часть тьмы

1911 год

– Сидит, будто специально на тебя шит. – Николя обошел его со всех сторон. – Ни складки, ни морщинки, блеск!

Ладонью Николя огладил ему спину – видно, морщинки все-таки были.

– Ты, Митенька, прямо жених. Ладно, ладно, не сердись. – Николя нервничал и потому был особенно развязен, болтлив, позволяя себе пошлости, немыслимые в иное время.

Дмитрий не ответил. Сегодня собственная внешность интересовала его менее всего. Через силу он рассматривал отражение, лицо казалось длинным и унылым, но бледности не было, или она не бросалась в глаза, а это главное.

– Совершенно, совершенно незаметно. – Николя просунул руку под фрак и на мгновение задержал ее. – Стучит сердечко как часы! Ты мое проверь – кажется, выскочит и побежит по Крещатику!

Дмитрий дернулся:

– Потом, Николя, не время.

– Да это я так, просто. – Николя извлек браунинг из кармана фрака, нарочно для этого пришитого с внутренней стороны. – Никто и не догадается. Игрушка, а не пистолет. Ты сам попробуй, вдруг цепляет.

Дмитрий взял протянутый пистолет, вернул в карман фрака, потом быстро выхватил.

– Всё в порядке.

– Ты пробуй, пробуй.

Дмитрий, криво улыбаясь, повторил процедуру несколько раз. Нигде не цепляло, портной свое дело знал.

– Теперь прицелься, ну вот хотя бы в меня. – Николя отошел к дальней стене комнаты.

– Зачем?

– Все должно быть натурально, за нами… за тобой будут следить, понимаешь? – Николя встал в позу, скрестил на груди руки. – Целься!

Дмитрий поднял пистолет. Браунинг он увидел только сегодня, но до этого две недели посещал тир Рахманова, стрелял из «монтекристо», и под конец получалось совсем недурственно, тому свидетельство безделушки на этажерке, призы. Хозяин тира даже уверял, что у него несомненные способности. Наверное, хотел подольститься к выгодному посетителю, сделать завсегдатаем, а приятно было.

Браунинг сухо щелкнул.

– Ты убит.

– Наповал, – согласился Николя. – Теперь давай заряжать.

Они подсели к столу.

– Вот этот патрон отделит наших приятелей от остальных, грубых и нехороших. Он от другого пистолета и потому непременно заклинит механизм.

– Зачем?

– На всякий случай. Я тебя знаю, Митенька, войдешь в раж, так и не остановишься. Про пистолет потом напишут, и всем станет ясно – железка немного подвела.

– А первые выстрелы?

– Мы же обо всем договорились. Панцирь, помнишь?

– Какой панцирь? – Дмитрий действительно забыл, последние дни прошли в лихорадочном бреду, все путалось, сны и явь.

– Чемерзинский, его нынче все носят, кто боится.

– Ах, защитный… А он точно его носит?

– Какая разница?

– Да, действительно… – Дмитрий поставил пистолет на предохранитель, вернул в карман. Теперь браунинг ощущался иначе, ледяной спящей змеей, готовой в любой миг отогреться и ужалить.

– Я… Я очень бы хотел быть рядом с тобой, но… Ты понимаешь… – начал опять оправдываться Николя.

– Понимаю. – Хотя не понимал и расстраивался, возникало странное чувство, словно Николя – нет, не обманывает, но ищет выгоду, свой интерес.

– Ради меня. – Николя посмотрел ему в глаза. – Ради нас, нашего будущего.

– Конечно. Ради нашего будущего. Я, пожалуй, пойду. – Дмитрий посмотрел на часы.

– Да, скоро доступ закроют. – Николя выглянул в окно. – Извозчик ждет.

Они не стали обниматься, потом, если все сойдет хорошо, достанет времени. Да и неловко было, Николя смотрел куда-то вбок, напряженный, испуганный, Дмитрию стало его жаль.

– Ты не переживай. Обойдется, – утешил он Николя.

Извозчик подогнал пролетку к подъезду. Сейчас извозчики были дороги необычайно – визит императора создал бешеный спрос, было досадно отдавать столько денег, но положение обязывало. Явиться в театр пешком значило неминуемо навлечь подозрения, сегодня любой богатей считал за великую честь получить билет хотя бы на галерею, и потому приходилось стараться быть как все богатеи. Не выделяться.

Было тепло, как всегда в сентябре. Киев, непривычно чистый и чинный, напоминал вдовушку, ждущую смотрин, принарядившуюся и взволнованную, хочется опять замуж, да не за абы кого, новый муж – новая жизнь, какой она станет, решится нынче.

Чем ближе к театру, тем реже попадалась полиция, все больше жандармы. Дмитрий старался выглядеть счастливым и уверенным, как и должно быть всякому, едущему в театр сегодня. У подъезда он соскочил с пролетки, расплатился и прошел среди гуляющей публики, половина которой тоже, вероятно, были жандармы, одетые в штатское. Билет осмотрели внимательно, но на самого Дмитрия посмотрели вскользь.

Времени впереди много. Он поднялся в буфетную третьего яруса, несмотря на ранний час, заполненную людьми, устроился в уголке со стаканом крюшона. О многих, находящихся здесь, он был наслышан, некоторых знал в лицо, но ни с кем не был знаком даже шапочно. Эмпиреи! Он едко рассмеялся, разумеется, про себя, представив, как завтра все будут рассказывать, что «видели его вот как вас, на расстоянии руки», но быстро перешел на другое – представил венские кафе, где люди также незнакомы, но все милы и приветливы, сам воздух другой, вольный, пьянящий. Он был в Вене в позапрошлом году и с тех пор сердцем стремился туда вновь. Средства у них с Николя тогда были самые скудные, и прожили они не полгода, как рассчитывали, а всего четыре месяца, но какие зато были месяцы! Если у кого и возникали догадки насчет них, то держали при себе. Частная жизнь. Такие парочки Вене были не в диковинку, некоторые кафе существовали исключительно для них, но Дмитрий с Николя предпочитали ходить в обычные: покойнее и уютней. И к чему дразнить гусей?

Все же их заметили. Свои, наши. В Вене на них было наплевать, но здесь, в Киеве… Дмитрий помнил, как Николя плакал и заламывал руки, когда к нему пришли наши и пригрозили разоблачением. Для Николя огласка означала полный крах, да и Дмитрию тоже ничего хорошего не сулила. Наши не требовали денег, да и смешно, откуда деньги у Николя, отец держал его строго, ограждая от соблазнов или просто из скупости, не было денег и у Дмитрия. Будут, будут деньги, сказали наши и, надо отдать должное, слово сдержали. А в ответ – окажите услугу, убейте одного негодного человечка, да не человечка, хуже – сатрапа. Повторите одесский подвиг, и все передовые люди отдадут вам жар своих сердец (выспренность фраз была присуща нашим, словно цеховое знамя). Первой мыслью было бежать – но куда? Тут нужны были совсем другие деньги. И потом, разве бегство предотвращало скандал? Затем у Николя возникла идея, поначалу показавшаяся авантюрной, неисполняемой, но с каждым днем идея становилась реальнее, ощутимей. Наши терпеливо ждали, что им оставалось, ведь посещение Киева нельзя было ускорить. А Николя и он тем временем пошли на сговор. Помогло то, что сатрап явно терял милость, проучить его хотели не только наши. Тем не менее все было зыбко, ненадежно, страшно.