Ночная ведьма

Сегодня Оксана упивалась эффектом, который она производила, дефилируя перед рядами пилотов, механиков и офицеров, пришедших убедиться, что слухи подтвердились: ряды Красной армии пополнились женщинами.

– Ты перебарщиваешь, – шепнула ей соседка нарочито серьезно, сама еле сдерживая смех. – Ты прямо как на параде. Да хватит их приветствовать, наконец!

– Но могу же я немного повеселиться. За четыре дня в поезде мне наскучил ваш девичник, – прошипела в ответ Оксана. Хоть ее чары воздействовали и на женщин, Оксану это нисколько не трогало.

Среди шуток и выкриков Оксана улучила момент и громогласно продекламировала несколько стихотворных строк. Мужчины замолчали. Все были покорены ее необычной манерой речи и сильным голосом:

Ты все равно придешь – зачем же не теперь?Я жду тебя – мне очень трудно.Я потушила свет и отворила дверьТебе…

Раздались свист и аплодисменты.

– Зачем даешь обещания, которые не сможешь сдержать, красавица?! – возбужденно крикнул один из летчиков.

Оксана расхохоталась, бросив на него призывный и томный взор.

Многие узнали стихи великой поэтессы Анны Ахматовой, кумира русской молодежи. Но мало кто знал их наизусть и мог продекламировать с таким жаром, как эта девушка, которая не побоялась выйти из строя и бросить вызов тем, кто насмехался над ее подругами.

За спиной Оксаны оказалась Аня, самая младшая из всех; ее смущали нескромные взгляды мужчин и их недвусмысленные намеки; она раскраснелась, и ей хотелось спрятать лицо в ладони.

Девушек отвели в их часть, здесь им предстояло жить и заниматься по ускоренному двенадцатинедельному курсу. Затем, в мае 1942 года, их должны были бросить в мясорубку большой бойни. Во время войны теорию и практику пилотирования полагалось усваивать быстро: в мирное время на подготовку пилотов отводилось три года.

Неожиданный разрыв пакта Молотова – Риббентропа и стремительное вторжение вражеской армии на территорию СССР привели в смятение русский народ – да и самого Сталина, который, по словам людей его близкого круга, оправился от этого предательства лишь двое суток спустя. В ходе молниеносного броска немецкая армия захватила западные области страны. 22 июня 1941 года массированная атака люфтваффе уничтожила около тысячи двухсот советских самолетов, по большей части прямо на аэродромах. Те самолеты, что поднялись в воздух, не смогли дать достойный отпор врагу. Технические навыки боя у пилотов Красной армии находились буквально в зачаточном состоянии, и немецкие генералы уже предвкушали легкую и скорую победу.

И вот на фронт добровольно отправились молодые женщины, которыми подчас двигало стремление отомстить за близких, погибших при бомбардировках. Но учебный лагерь в Энгельсе был лишь форпостом войны, бушевавшей на западе и юге страны. Будущие летчицы встретили насмешливый – если не откровенно враждебный – прием, и многим из них показалось, что они бросились очертя голову в ледяную воду. Чтобы выжить, девушкам надо было сплотиться. Будто мало было воевать с настоящим врагом – им пришлось вдобавок нести тяжкую ношу: быть женщиной на войне.

Глава 3

Москва,

сентябрь 2018 года

Саши больше нет. Прошла целая вечность, пока до Павла это дошло. Он оцепенел. Несколько долгих минут не мог шевельнуться, стоял с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. На экране телефона его подписчики как с цепи сорвались, они завалили чат вопросами и возгласами восхищения:

«Ну вы крутые, ребята. Кто б мог подумать!»

«Черт, вы лучшие! Это ж не по клавишам клацать!»

«Постой… Он же не умер, а?»

У Павла зверски кружилась голова, он не мог оставаться на крыше ни секунды, на него навалилось это небо, ставшее Сашиной могилой. Перехватило дыхание. Павел не в силах был даже крикнуть, настолько его парализовала оглушительная тишина. Только горло разрывалось от какого-то рыка и кружилась голова.

Завибрировал телефон в кармане. Это Ирина. Он не ответил, слишком дрожали руки, страшно было услышать собственный голос и свои оправдания.

Ирина звонила снова и снова. Наконец он взял трубку. Оттуда понеслись истеричные обрывки фраз и вой, разрывающий барабанные перепонки. Вокруг Ирины стоял грохот. Шум пробуждающегося города, в котором разыгралась ненужная ему трагедия. Из густого тумана выплывало багровое солнце.

Павел оборвал связь, он не мог ничего сказать в ответ. Выключил ноутбук. Ему никак не удавалось наладить контакт с действительностью, настолько она была невыносима. Молчание его погибшего друга казалось оглушительным.

Он с силой ударил себя по голове. Надо отсюда выбраться. Он не может торчать тут и ждать. Ждать – чего? Он взял себя в руки и кинулся по лестнице вниз, зачем-то перескакивая через три ступеньки. Он не в силах был сесть в лифт и совершить в металлической коробке стремительный вертикальный спуск, вроде Сашиного, только Саша амортизировать падение не смог.

От холода ноги Павла онемели, он едва не упал. Голова была будто окутана толстым слоем ваты.

Во тьме холодной лестничной клетки Павлу вспомнилась его детская привычка. Когда ему было четыре года и ему случалось провиниться, он воображал себя властелином времени: если очень захотеть, то можно вернуться назад и изменить ход событий. Позже он перестал взывать к этой сомнительной силе, ведь его отец так и не вернулся. Павел совершал глупость за глупостью, а к взысканиям становился все равнодушнее. Взрослые негодовали от его наглости – учителя сердились, что он губит свои способности, мать была в ярости, – а это лишь подхлестывало его пакостить еще больше.

Но совершить такую большую «глупость» до сих пор Павлу не доводилось. И сейчас он впервые сердился сам на себя.

Павел не решался выйти из здания и очутиться лицом к лицу с дневным светом, шумом и жизнью. Он не знал слов, которые объяснили бы его чувства, и такое с ним случилось впервые. За служебным выходом он наткнулся на темный закуток. Юркнул в него и просидел там несколько часов, не в силах включить телефон и даже открыть глаза. Машинально сжал кулаки и съежился, едва сдерживая рвотные позывы. В голове засела навязчивая картинка – его падение. Много ночей она будет его преследовать, он будет вскакивать в холодном поту, стуча зубами. Снова и снова он будет ощущать стремительное ускорение своего тела под властью земного притяжения. Но сейчас он сидел на бетонном полу, упершись лбом в колени и закрыв лицо руками, а подсознание бесперебойно искало лазейку, чтобы вернуться, продолжить торговаться с этой собачьей жизнью.

Глава 4

Авиабаза в Энгельсе,

февраль 1942 года

– А ну-ка! Пошевеливайтесь, красавицы!

Девушки сложили вещи в казарме, теперь им велели выстроиться в очередь на первом этаже большого здания, в котором им предстояло спать, есть и учиться летной науке. Молодые женщины встали друг за дружкой перед маленькой дверцей.

Представительный военный выпячивал грудь, демонстрируя больше знаки отличия, чем физическую форму, которую, впрочем, поддерживал весьма старательно. Он выждал, когда установится тишина, представился политруком и велел девушкам минуту потерпеть. Наконец он открыл дверь в тесную каморку с бетонными стенами, выкрашенными в темно-зеленый цвет.

Там их поджидал солдат. Окна в здании были распахнуты, за ними валил снег и толкались пилоты, глазея на происходящее. Первая девушка отпрянула было от дверцы, когда поняла, что ее ожидает, но политрук, назвавшийся Иваном Голюком, цепко схватил ее за плечо.

– На стрижку, овечки!

В женском строе поднялся ропот. Девушки хотели улизнуть или упросить начальство. Но политрук остался неумолим. Спустя несколько часов сотне будущих летчиц предстояло быть остриженными по стандарту, в котором не было ничего привлекательного. Девушки понуро подчинялись приказу, как стадо, которое ведут на бойню. На полу каморки росла гора блестящих волос, длинных и пышных кос. Это стало первой потерей в длинном списке утрат, которые их женственность понесет на войне.

– Нечего хныкать, некогда будет кудряшки расчесывать, милочка, – рявкнул Голюк на одну из девушек. Та стояла в слезах, а пилоты, облокотившись на оконную раму, посмеивались и заключали пари. Про мороз они и думать забыли.

– Смотрите на эту брюнеточку, на выходе точно заревет!

Издевательский смех – даже больше, чем взмахи ножниц, – напоминал девушкам о грубости этого мира. В теплушках, которые враскачку везли их четыре дня и ночи, девушки болтали, смеялись и почти забыли о войне. Единственным мужчиной, сопровождавшим их в поезде из Москвы, был пожилой врач, который неустанно опекал, давая отеческие наказы: «Старайтесь побольше спать», «Не пейте воду из лужи».

В животе у Ани заныло от глухого ужаса.

Тебе страшно, Аннушка?

Ее мысли, в которых она искала хоть какое-то утешение, прервал замогильный голос. Перед ней стоял политрук. Аня была самая высокая в группе, тонкие руки и длинные ноги, казалось, вытягивали ее еще больше. Она одна могла смотреть Голюку в глаза, не задирая головы. Политрук снова заорал. Этот мужчина в расцвете лет был бы очень привлекательным, если бы не холодный взгляд его голубых глаз. «Кошачий взгляд», – подумала Аня.

– Что тебя беспокоит, товарищ? Новая прическа отлично подойдет к твоей новой форме! – бросил Голюк не столько в утешение девушке, сколько на потеху зрителям.

Но почему он выбрал именно ее для демонстрации своей власти?

Аня опустила глаза и тут же укорила себя за это. Тело все равно ее выдало. Она чувствовала, что ни в коем случае нельзя проявлять замешательство. Иначе не выжить.

– Не обращай на него внимания, – шепнула ей в спину Софья. – Вперед!

Аня стиснула зубы, глубоко вдохнула и подумала, что с подругой ей повезло.

Они встретились несколько месяцев назад в Москве на строительстве метро и с тех пор не расставались. Софье недавно минуло двадцать пять, она была крепенькой брюнеткой и рядом с высокой подругой казалась совсем коротышкой. А еще она была чуткой, готовой прийти на помощь в нужную минуту. Аня села в парикмахерское кресло, выпрямилась как струна и с замиранием сердца стала ждать первого взмаха ножниц. Изо всех сил удерживая слезы, Аня старалась показать, что она вовсе не хрупкая девчушка и здесь, среди будущих советских пилотов, она на своем месте. Ей следовало вести себя крайне осторожно, ведь сейчас на нее нацелились десятки глаз. И не только потому, что Голюк ее унизил, но и потому, что ее прекрасные волосы водопадом обрушились ниже пояса. Они были черные, а их синеватый отлив перекликался с глубиной цвета Аниных глаз – серой радужкой с темно-синим ободком. С ранних лет миндалевидные глаза и черная грива восхищали окружающих. Аня была сухощавой, как и ее высокий белокурый отец, а вот удлиненный разрез глаз и черные как смоль косы достались ей от матери-якутки. Узнав, какая судьба уготована сегодня ее дочери, мать точно упала бы в обморок.

Когда солдат начал дрожащими руками остригать Анины волосы, все притихли. Даже полкового парикмахера пугала задача обкромсать эту роскошную лавину. Девушки, ожидавшие очереди, в последний раз оглаживали свои нежные локоны.

Послышался шепот кого-то из мужчин:

– Что Голюк делает? Странно. Он же обычно в это не встревает…

Даже мужчин-пилотов смущало присутствие политрука, им казалось, что тот зашел слишком далеко.

На губах политрука змеилась ядовитая улыбка, из уголка рта свисала потухшая сигарета. Заложив руки за спину, он молча стоял перед женщинами и пристально оглядывал их одну за другой. Голюк внушал страх и явно этим наслаждался. Ни одна из девушек не могла выдержать его взгляда.

В помещении повисла удушливая тишина, у Ани перехватило горло. Упала одна прядь, за ней другая. В глазах стояли слезы, грудь стеснило, Аня еле сдерживала рыдания. Она вспомнила, как мама долгими часами расчесывала ей волосы, когда они сидели и разговаривали возле печки в комнате, служившей и кухней, и спальней. По движениям щетки Аня угадывала мамино настроение. Если Ане приходилось сильно напрягать шею, чтобы голова не запрокинулась назад, значит, мать сердится или чем-то встревожена. Если же мама была весела, ее рука делалась легкой и нежной, и дочкины волосы превращались в шелк. Когда Аня объявила ей о своем отъезде в Москву, мать отложила щетку и стала гладить волосы руками, пропуская их между пальцев, будто пытаясь повернуть время вспять и избежать неотвратимого расставания.

Слушая лязганье ножниц и клацанье механической машинки для стрижки, Аня сильно зажмурилась, стараясь не глядеть на пол, куда обрушивалось то, что больше ей не принадлежало. Ее душили воспоминания. Скорее бы закончилась эта пытка, иначе она расплачется. Аня призвала парикмахера к порядку с резкостью, которой в себе не подозревала:

– Ну-ка, поторопись! Я не собираюсь просидеть тут до ночи!

Когда расправа закончилась, Аня с вымученной улыбкой провела ладонью по волосам, остриженным совсем коротко. Девушка, севшая на ее место, не смогла сдержать слез. Аню пронзило мимолетное воспоминание: лицо Далиса, ее друга детства. Когда они, набегавшись и запыхавшись, падали в траву, он так любил зарыться лицом в ее густые волосы. Далис говорил, что мир кажется ему прекраснее, когда он смотрит на него сквозь эту голубоватую завесу.

Аня глубоко вдохнула, и ей удалось заглушить воспоминания.

Чувствуя на себе все тот же пристальный взгляд политрука, она обратилась к девушке, рыдавшей в парикмахерском кресле:

– Ничего, волосы отрастут. Не реви, твои-то не так хороши, – неожиданно добавила она, и подруги взглянули на нее с возмущением.

Это было на нее непохоже. Никогда прежде Аня не позволяла себе таких резких выпадов, тем более в отношении человека, не сделавшего ей ничего дурного. Но насмешливый взгляд политрука был так невыносим, что она ляпнула первое, что пришло в голову, лишь бы стряхнуть этот морок. Лучше уж навлечь на себя гнев, а заодно вызвать толику уважения, пусть даже минутного, со стороны Голюка. Не сказав ни слова, политрук позволил ей выйти из каморки.

Кто-то из мужчин, смотревших в окно на «плакс», отметил Анину дерзость и махнул ей рукой, приглашая сыграть с летчиками в карты. Одна из девушек уже сидела с ними. Аня узнала Оксану.

– Садись, – кивнула ей Оксана, сверкнув белозубой улыбкой и попыхивая сигаретой.

Анин взгляд задержался на ее красивых светлых кудрях: они остались невредимы и, будто дразня, грациозно спадали на плечи.

Оксана подмигнула и пригладила волосы. Ее непринужденность была так утешительна, что Аня не могла на нее сердиться. Она машинально взяла со стола металлическую зажигалку и стала ее вертеть, рассеянно глядя на блики. Тонкие черты, высокие точеные скулы, огромные глаза и короткие волосы делали Аню похожей на иностранку. Скорее, даже на иностранца: ее можно было принять за очень молодого человека. Маленькая грудь и узкие бедра не выдавали ее принадлежности к женскому полу. Аня была очень юной, и ее мимика не успела наработать арсенала девичьих гримасок. Но глаза в окаймлении длинных густых ресниц завораживали.

– Ты увидишь, – добавила Оксана вполголоса, – Голюк – зануда первостатейный. К тому же ты ему, кажется, понравилась. Будь начеку, вот все, что я могу тебе посоветовать. К своей роли политрука он относится очень серьезно.

– А ты знаешь, что говорят про зануд? – подал голос военный, сидевший рядом с Аней.

– С ними быстрее переспать, чем объяснять, почему этого не хочется! – рассмеялась Оксана. Казалось, она с летчиками давным-давно на короткой ноге.

Аня с завистью смотрела на подругу, отпускавшую такие лихие шутки, – та быстро вписалась в новую жизнь.

– Ты только что здесь появилась, а кажется, будто знакома с ними давно, – удивилась Аня.

– Мой жених офицер, и обо мне тут знают.

Двое пилотов не скрыли своего разочарования: мужчин здесь было куда больше, чем девушек, и если некоторые уже несвободны… А Оксана кивнула на военного, который как смерч влетел в комнатушку, расталкивая женщин, ожидавших своей очереди:

– Что за безобразие тут происходит, Голюк? Сию минуту прекратите эту мерзость! У нас самые красивые женщины в мире, и незачем их уродовать! Ради бога, оставьте их волосы в покое!

– А вот этого я не знаю, – прошептала Оксана, не в силах отвести от него глаз.

– Это Борис Семенов, – пояснил один из игроков, – наш командир, то есть у мужчин…

По остриженному Аниному затылку пробежал ветерок. Она вздохнула. Семенов вмешался слишком поздно для нее. Подошла Софья, стараясь не выказывать радости, что ее пощадили. Чтобы положить конец этой неловкости, Оксана встала и взяла Аню за руку.

– Ну же, ничего страшного, милая! – сказала Оксана. – Твоя загадочная красота осталась при тебе, и неважно, длинные у тебя волосы или короткие.

Аня благодарно улыбнулась и не стала задаваться вопросом, насколько этот комплимент соответствовал действительности.

Глава 5

Псков,

1939 год

При полном неумении пилотировать Аня очутилась в летной школе города Энгельса лишь потому, что торжественно обещала Далису, что будет врать. При этом девушка, единственная дочь в бедной семье, была традиционно воспитана в строгости и выросла образцово честной.

Аня родилась недалеко от эстонской границы, западнее Пскова, родного города ее отца, в избенке над Чертовым озером. Говорили, это небольшое круглое озеро образовалось при падении метеорита, и никто не знал, есть ли у него дно. Даже в разгар лета, в самую жару, черная вода оставалась ледяной и иногда отливала багровым. По легенде, земля до сих пор была пропитана кровью, пролитой во времена Ивана Грозного, и кровь сочилась в озеро. За долгие века сотни тысяч людей расстались с жизнью на этих землях, могилы и груды незахороненных тел изменили рельеф местности. Там и сям каменные или деревянные кресты и огромные круглые церкви нарушали простор, заросший дикими, в человеческий рост травами, кое-где виднелись густые березовые рощи.

Анины родители твердили дочке об опасностях озера. Но отважная девятилетняя девочка тайком переплыла его, воодушевленная Далисом. Она убедилась, что вода озера и впрямь очень холодна, но от этого не умирают, а кровь убиенных не превратилась в яд.

Аня была готова одолевать любые трудности, боялась она лишь непроглядной тьмы. Далис жил на противоположном берегу озера, так близко, что она могла со своего берега подавать ему знаки. Но когда им хотелось встретиться, Ане приходилось пробегать два километра по тропке вдоль берега, заросшего густым ельником. Долгими летними днями прогулка была приятной, но в зимние сумерки дорога пугала и казалась бесконечной. Еловые ветви зловеще перешептывались, и Аня старалась не вспоминать жуткие истории, которых наслушалась с раннего детства. Она проделывала этот путь каждый будний вечер, чтобы брать уроки чтения у матери Далиса. Та гордилась, что смогла влиться в армию учителей, которая заменила прежних педагогов, открыто придерживавшихся антибольшевистских убеждений и большей частью уничтоженных в ходе репрессий. Сыну она дала революционное имя – по буквам лозунга: «Да здравствуют Ленин и Сталин!» Мать Далиса рассказывала детям о великих победах Гражданской войны и о теории марксизма-ленинизма, обучала их по букварю Доры Элькиной[3], которым, по ее мнению, должен был пользоваться каждый советский человек. Букварь внедрял новую доктрину, которую ученики быстро усваивали путем зубрежки: на смену прежним нейтральным фразам вроде «Щи да каша – пища наша» пришли энергичные формулы: «Мы не рабы, рабы не мы».

Зимними вечерами, стоило Ане в конце пути увидеть теплый свет окон домика ее друга, она кидалась вприпрыжку вперед и из последних сил барабанила в дверь. Войдя, она тотчас забывала о своих страхах.

– Тебе страшно, Аннушка? – спрашивал ее закадычный друг.

Аня знала, что он вернется с колхозной стройки, где целый день дробил камни для расширения зерносклада или рыл придорожную канаву, и проводит ее после урока, даже не поужинав.

Суровая зима приходила на смену влажному континентальному лету, двое детей росли. Улучив свободную минуту, они убегали в поля, наблюдали за живностью и играли в прятки в зарослях высоких трав.

Жарким августовским днем, когда нещадно палило землю, а стрекозы так и сновали над неподвижным Чертовым озером, едва не задевая поверхность воды, Аня в них влюбилась. Она смеялась, глядя, как стрекозы резвятся в тростниках, спариваются на лету: одна – выгнув тельце дугой, чтобы проникнуть в другую.

– Смотри, какие они шустрые! Можно подумать, все им нипочем и никто не собьет их с пути! – заметил Далис.

Они всматривались в грациозные стрекозьи пируэты: внезапные развороты, стремительные броски в сторону без потери скорости. Но Анина любовь к стрекозам померкла в тот день, когда на крышу их дома сел орел. Несколько дней хищник описывал поблизости круги, охватывая крыльями полнеба. Он заигрывал с ветром, потом камнем падал в пшеничное поле и взмывал вверх с зажатой в когтях мышью. Тогда-то Аня и поняла, что тоже хочет научиться летать и быть свободной, как воздух.

Теперь Аня только о том и мечтала. Она все уши прожужжала своему другу, что в один прекрасный день станет летчицей. Далис добродушно посмеивался над ней, но Анина решимость восхищала его и пугала: он чувствовал, что однажды их вольному братству придет конец.

Далис и Аня давно заподозрили, что жизнь готовит им сюрпризы не только на берегу Чертова озера. Девушка с мальчишескими повадками хотела переломить судьбу. Загоревшись речами Сталина, желавшего привлечь молодежь на строительство могучей нации, перед жизненной силой которой остальной мир поблекнет, Аня была не в силах сидеть сложа руки. Война уже вспыхнула по соседству в Европе, и девушке не терпелось хоть что-то предпринять. Решение подсказал ей Далис. Как-то утром он протянул ей газетную статью со словами:

– Вот кое-что поинтереснее, чем работа на колхозном поле, Аннушка.

Аня схватила листок и с жадностью пробежала строки заметки.

– Ты прав! Работать на строительстве московского метро – это для меня!

У Далиса сжалось сердце при мысли, что он может навсегда расстаться с подругой. Но все же он восхитился открывшемуся благодаря ему будущему Ани. И был готов отправиться вслед за ней.

– Смотри, тут пишут про женщин, которые работают наравне с мужчинами. Видишь фотографию девушки с отбойным молотком?

Аня выпятила грудь колесом, напрягла мускулы, вздернула подбородок, уперлась кулаками в бедра, передразнивая позу молодой работницы, и тут же прыснула со смеху. Рассмеялся и Далис.

– Но я слишком молода, – вздохнула Аня.

Далис успел об этом подумать. По правде сказать, он успел подумать обо всем.

– Насчет возраста тебе нужно немного приврать. Для достижения целей у буржуя есть деньги, у пролетария – ложь. И тебе придется соврать не раз, если хочешь укротить судьбу. Для тебя это единственный способ добиться цели – стать кем тебе хочется.

Эта мысль запала Ане в душу, и однажды утром Далис увидел на пороге своего дома подругу с маленькой котомкой за плечами, в которой было сложено все ее нехитрое имущество.

– Далис, я пришла попрощаться.

Он остолбенел. Анины слова и ее стремительный отъезд лишили его дара речи. Девушка развернулась и быстро зашагала прочь. Далис бросился вслед и схватил Аню за руку.

– Но молчи, Далис, пожалуйста. Я только что прощалась с мамой, оставила ее в слезах…

Распахнутые Анины глаза тоже были полны слез. Биение ее сердца придавало девушке решимость прожить другую жизнь, большую, значительную. Далис прикусил губу. Перед ним стояла та, что выросла на его глазах, он видел, как она укрощала свои взрывы смеха, как изменила прическу на более женственную, как повзрослела. Он наблюдал, как в ней пробуждается молодая женщина, которой она готовилась стать, но которую еще упрямо скрывала, мечтая о великой и героической судьбе. Перед Далисом стояла та, кого он всегда любил и кого должен был отпустить хотя бы потому, что его недавно призвали на фронт. Но об этом, об уготованной ему судьбе, он ей не сказал.

– Все будет хорошо, Аня. Помни о моих словах.

Девушка отвернулась и посмотрела на мрачные воды озера, в которых отражалось небо, потемневшее от взъерошенных туч. Задул ветер, птицы умолкли. Она закрыла глаза, будто прячась от наступающей грозы, и прошептала:

– Обещаю, Далис, я буду врать напропалую!

Глава 6

Москва,

сентябрь 2018 года

Перед глазами Павла снова возникла срывающаяся в пустоту Сашина фигура, и его захлестнули мучительные воспоминания. Вот начало их знакомства, Саша тогда еще не лазил по высоткам. Он был зацепером, ради выброса адреналина катался на мчащемся поезде, прицепившись к вагону. Павел однажды заснял его на видео: когда после трехчасового путешествия на внешней стороне поезда Саша спрыгнул с состава, подъезжающего к петербургскому вокзалу, его брови и ресницы были белы от мороза. Саша заранее заметил полицейских и хотел избежать штрафа в три тысячи рублей. Сумма смешная. Но не попасть в лапы ментам было делом чести. Саша любил повторять, что если уж погибнуть, то только геройски, и к тому же в движухе. Саша тогда окоченел от холода, не рассчитал прыжка и поранился, спрыгнув на гравий. На видео, которое Павел опубликовал целиком, Саша кубарем катится с железнодорожной насыпи.